На рисунке была изображена планировка декораций. Составлена рукой великого режиссера. Слово «великий» Варламов произносил иронично. Всем видом показывая, что думает о талантах этого господина. Но думай не думай, а монтировать завтрашнее представление придется. Икоткин выпал окончательно, запой был безнадежный. Варламов и двое имевшихся рабочих должны справиться до ночи. Напридумали, навертели кренделей, а делать руками должен мастер сцены. Тут тебе и гирлянды бутафорских цветов, и задник расписной, и подвесы в виде дворцовых люстр, полная роскошь. На своем представлении госпожа Отеро будет сверкать. Публике понравится.

Мастер сцены спросил у Вронского: что на второй акт монтировать, для Кавальери? И не получил никакого ответа. Режиссер заявил, что это не его дело. А чье же тогда? Никаких распоряжений Варламову не поступало. Неужто так и будет итальянка плясать и петь в чужих декорациях? Так поступить – совсем гордости не иметь. Или денег звезда жалеет? Так ведь декорации за счет хозяина «Аквариума», чего бы не разгуляться фантазии? Однако сомнения свои мастер держал при себе. И так в театре всякое болтают.

Изучив план декораций, Варламов прикинул, что начнет сразу после обеда, и сунул сложенный лист за пазуху. Он намерился выпить утреннего чаю.

– Здравствуй, Степан Иванович…

Варламов обернулся и пожелал того же. Господин этот из полиции теперь ему пришелся по сердцу. Простой, без гонора. Не то что пристав Левицкий. Редкой негодности человек. Мастер сцены доложил, что за мешком следил непременно. Как условились. Мешок на месте, с утра рано лично проверил. Висит и есть не просит.

– А позвольте, господин Ванзаров, вопросик…

Без любопытства человек театра прожить не может. Даже такой толковый. Ванзаров позволил.

– Говорят… Болтают тут у нас… – Варламов перешел на шепот, – …дескать у Кавальери украшения украли, обчистили сейф… Врут?

Каким ветром могла просочиться информация, чрезвычайно опасная для Александрова? У кого длинный язык? Платон на сплетника совсем не похож. Остаются только призраки, которыми пропитан воздух театра.

Ванзаров уверенно опроверг домыслы: если бы украли, уже бы полный театр полиции нагнали.

Варламов выслушал, кивнул, но сомнения остались.

– А что же тогда мадемуазель кричала как ненормальная, посуду била, а потом пристав наш драгоценный явился… Да и ваш друг с чемоданчиком прибыл?

Не нужны болтливые призраки, если умеешь делать вывод. Действительно, зачем Кавальери била вазы? Ответ нашелся близкий к правде. Дескать, Кавальери потеряла брошку, пришла в бешенство, подняла всех на ноги, а брошка нашлась за трюмо. Чуть не убила невинную гувернантку.

Версия попала в точку. Варламов удовлетворенно кивнул.

– Такая шалая, чуть что – посуду бить, – сообщил он. – И что она насчет декораций на бенефис думает, непонятно!

– А что она думает? – спросил Ванзаров, поглядывая в левый карман. «Кошка» цепляла крайний трос.

– Для Отеро целый сад монтировать будем, а эта хоть бы что попросила…

– Звезда знает, что делает… Лучше скажи, Степан Иванович, ты же из театра последним выходишь. Голос ночью слышал?

Варламов насупился.

– Проверяете меня, чай?

– В мыслях не было… Скажу тебе по-приятельски: вчера и позавчера сам слышал… Поразительный голос… Нечеловеческий…

Оглянувшись, будто не хотел лишних свидетелей, мастер сцены приблизился к уху Ванзарова.

– Так не человек и поёт!

– А кто же?

– Душа погибшая…

– Актриса оперетты, которую застрелили?

Мастер сцены только кивнул. Кажется, ему было не по себе от таких разговоров.

– Ты же умный человек, неужели веришь в байки?

– Сам слышал… – Он положил руку на сердце. – Такой голос, что нашим свиристелкам до него как до небес…

– Даже Отеро с Кавальери?

– Куда им тягаться… Волшебный голос, стоишь как камень… В грех вводит… – и Варламов перекрестился.

– Много раз слышал?

– Бывало…

Что-то было не так с тросом. Ванзаров, поглядывая на него, не мог понять, что именно. Вроде и «кошка» на месте. Какая-то деталь смущала. Варламов толковый, но… Сомнения надо развеять. Как только мог вежливо, Ванзаров попросил мастера поднять мешок, чтобы можно было его осмотреть. Уговаривать не пришлось. Варламов отцепил «кошку» и дернул противовес. Из-под сцены выплыл мешок. С виду все было в порядке, узел на месте.

– Мешок целиком поднимал?

– Зачем же? Приподниму чуток, и назад. Чтобы чужой глаз не приметил.

Поступал Варламов правильно. К нему никаких претензий. Вот только с мешком что-то не так. В кармане было темно, мешок немного расплывался в контурах. Да, с ним что-то не так. Ванзаров коснулся его рукой и сразу отдернул.

– Опускай скорее…

Трос пошел плавно.

– Степан Иванович, опускай люк…

– Это для чего же? – в растерянности спросил Варламов.

– Надо под сцену заглянуть…

Второй раз спуск в подземный мир казался медленным и тоскливым. Ванзаров не дождался, пока люк опустится до конца, и спрыгнул. Но ему пришлось дождаться Варламова с лампой. Под сценой стояла тьма кромешная. А электричество выключено на главном щитке. Бежать далеко и долго.

Пятно керосиновой лампы привело к подъемникам. Внизу что-то чернело. Ванзаров попросил посветить. В основании троса лежал пузатый мешок.

– Это что такое? – пробурчал Варламов.

Ванзаров ударил ногой. Носок ботинка воткнулся в упругий комок песка.

– Оставь лампу и бегом в дирекцию, – последовал приказ.

Мастер сцены все еще не мог понять, что случилось. Пришлось растолковать: передать Александрову, чтобы лично телефонировал приставу. И господину Лебедеву. Сказано было так строго, что Варламов побежал, как не бегает посыльный.

Лампа светила тускло. Приподняв, как можно выше, Ванзаров осветил пол около крепежа подъемника. В прошлый раз он тщательно собрал бабочек. Нарочно проверил, чтобы ни одной не осталось. Но она появилась. Бумажная бабочка откуда-то прилетела. Сквозняком принесло? Он поднял бумажную фигурку. Бабочка помахала ему цветными крылышками. Ярко-желтыми. Ванзаров заглянул наверх. Там, где она лежала, зияло отверстие для троса.

Бабочка спряталась в новый конверт. Хоть на что-то пригодились конверты. Раз не суждено им приносить письма из Греции.