Для желающих обучиться пению столица предоставляла обширные возможности. Музыкальные школы, курсы, классы и частные уроки свободных художников пения. От вполне разумных цен до невероятных 40 рублей за месяц обучения в музыкальной школе Бенуа-Эфрона. Среди богатства выбора Ванзарова интересовал только адрес. Профессор преподавал на Гороховой улице. Отблагодарив портье рублем за предоставленный городской справочник, Ванзаров взял, не торгуясь, первого извозчика, ожидавшего у подъезда гостиницы, и через десять минут звонил в дверь с медной табличкой.

Визитера встретила горничная, сухая остроносая девица с говором Эстляндской губернии. Она спросила, что угодно господину. Ему было угодно лично побеседовать с профессором пения Греннинг-Вильде. Горничная вернулась и доложила, что в этот дневной час занятий нет, профессор примет посетителя.

– Не более пятнадцати минут, у Зельмы Петровны вечерний класс, ей надо отдохнуть.

Ванзаров отдал шляпу горничной и вошел в храм музыки. Пространная гостиная была довольно пуста. Большую часть занимал рояль. Ряд одинаковых стульев выставлен у противоположной стены. Зато на стенах расположилась настоящая картинная галерея. На всех картинах в разных ролях, костюмах и возрастах была изображена одна и та же дама. От юности до заслуженного возраста. Без всякой логики было ясно, что в прошлом профессор была певицей. Вероятно, не слишком известной. Но имеющая своих поклонников, судя по количеству портретов.

Под портретами восседала профессор в большом кресле, выставленном рядом с роялем так, чтобы слушать учеников. Она держала строгую и благородную позу. Трудно было предположить, что профессору чуть менее шестидесяти. Для своих лет она отменно сохранилась: моложавая дама с хорошей кожей, стройная, с ясными глазами и редкой сединой. От нее исходил приятный цветочный аромат. Назвать ее старушкой или дамой преклонных лет язык бы не повернулся. Дама настолько хорошо следила за собой, что результат этих усилий вызывал восхищение. Или, может быть, здоровая прибалтийская порода победила годы.

Она выжидательно смотрела на Ванзарова. Он выразил восхищение, что знаменитая певица и педагог нашла минутку, чтобы принять его.

Молодой человек понравился. Она протянула руку для поцелуя. После ручек, что недавно целовал Ванзаров, пришлось себя заставить приложиться и к этой руке. Но проявить невежливость было нельзя. Он подошел и с поклоном коснулся усами ее пальцев.

– Как вас зовут, юноша?

Ванзаров назвался, умолчав о сыскной полиции.

– Вы милый мальчик, но если хотите брать у меня уроки, вынуждена отказать: я ставлю только женские голоса.

Профессора заверили, что гость не хочет учиться пению.

– Понимаю, хотите устроить вашу родственницу. Для этого нужно предварительное прослушивание.

Родственниц, желавших распевать арии, у Ванзарова не имелось.

– Госпожа Греннинг-Вильде, – начал он.

Профессор изобразила недовольство.

– Что за тон, юноша, как будто читаете надгробную плиту!

– Прошу простить, Зельма Петровна… Я навожу справки об одной барышне. Мне доподлинно известно, что она поступила к вам на курсы в начале февраля, когда у вас оканчивала обучение мадемуазель Лина Кавальери, и окончила их не позже середины мая…

– Что за странный способ выражаться, молодой человек? Не проще ли назвать ее по фамилии? Я помню всех учениц, – профессор явно гордилась своей памятью.

– Обстоятельства сложились таким образом, что я не знаю ее фамилии…

Зельма Петровна уже не скрывала раздражения.

– Я отказываюсь вас понимать, господин Ванзаров.

Больше скрывать было невозможно.

– Барышня погибла, была найдена мертвой, мы проводим выяснение.

Дама поняла, что молодой человек с усами вовсе не шутки шутит.

– Вы из полиции? – спросила она.

– Из сыскной полиции… Мне крайне нужна ваша помощь…

Госпожа профессор поднялась, вернее сказать, восстала из кресла, тяжело опираясь о подлокотник. Но от помощи резко отказалась. Он вышла в другую комнату и вернулась с массивным альбомом для фотографий. Положив тяжелую книгу на крышку рояля, она перевернула несколько страниц и позвала взглянуть.

– Кто из этих барышень?

Ванзарову предстали три фотографии трех барышень примерно одного возраста и довольно схожие между собой. Кто именно из них оказался на тросе? Лицо на фотографии и высохшую маску сличать было трудно. Без Лебедева – почти невозможно.

– Как их фамилии?

– Савкина, Фальк, Карпова, – говорила профессор, указывая пальцем.

Выбор был невелик. Логика указывала только на одну.

– Госпожа Карпова окончила обучение в мае? – спросил Ванзаров, вглядываясь в простое, довольно обычное, невыразительное лицо.

– Зинаида Карпова не окончила, а прервала курс в начале мая, – ответила профессор.

– Не хватило денег?

– Вовсе нет, платила исправно, – Зельма Петровна достала золотой медальон с часиками. – Ей повезло, она получила ангажемент на летний сезон. Перед этим хотела навестить родных в Саратове, которых долго не видела.

– В каком театре ангажемент?

Профессор улыбнулась с легким превосходством над полицией.

– Полагаю, не знаете… певицы такие суеверные, не говорят до тех пор, пока не выйдут на сцену… Вероятно, какой-то частный театр, летняя эстрада, не больше…

Последнее было сказано с долей брезгливости.

– Ее вокальные способности были на высоте?

– Я бы назвала их посредственными, – ответила Зельма Петровна. – Голос не сильный, обычный, без яркой индивидуальности.

– Как же ей дали ангажемент?

Профессору вопрос показался наивным.

– Молодой человек, не мне вам объяснять, как молоденькая барышня может получить место на сцене… Талант тут не играет роли.

Ванзаров не стал углубляться в эту тему.

– Расскажите о ней все, что сочтете нужным, – попросил он.

– Милая барышня из низов, хотела быть любезна со всеми, услужлива, завела дружбу с Савкиной и Фальк, простодушна до наивности… Когда Кавальери подарила ей золотую брошку, показывала ее на уроке, словно орден. – На лице профессора мелькнула усмешка. – Ничего, что бы стоило внимания.

У Зельмы Петровны действительно была отменная память.

– Савкина и Фальк более талантливы?

– К сожалению, не лучшие мои ученицы, – дипломатично ответила Зельма Петровна. – Но всех их люблю.

– Поддерживаете знакомство?

Профессор оперлась о рояль. Долго стоять ей было тяжело.

– Так принято. Они делятся со мной успехами. Для педагога это главная награда.

– Двое других уже на сцене?

– Савкина сообщила, что буквально на днях получила ангажемент. Была счастлива…

– В каком театре – это секрет?

Ему ответили благородным кивком.

Ванзаров попросил разрешения забрать снимки. Зельма Петровна отдала с условием вернуть обязательно. Барышни нарочно подарили ей по портрету из тех, что напечатали в салоне для представления в театрах. К чести профессора, она так аккуратно вела дела, что предоставила адреса трех учениц. Чем сильно сэкономила время Ванзарова. Но один вопрос так и вертелся на языке.

– Зельма Петровна, а что скажете о таланте госпожи Кавальери?

Профессора ответила не сразу.

– Лина прилежная ученица, – наконец сказала она. – Но ей надо кое-чему научиться.

– Таланту нельзя научиться…

– Вы правы, господин Ванзаров, – профессор замолчала, будто погрузилась в воспоминания. – Талант в вокале или есть, или его нет. Никакой техникой не заменить…

– У вас был пример истинного таланта?

Зельма Петровна взглянула на него так, будто юноша читал ее мысли.

– Вы правы… Не могу забыть одну барышню… Она пришла ко мне на прослушивание. Я ожидала ученический голос, но вдруг услышала такое… Такое… Это невозможно описать словами… Гипнотическая чудовищная сила, околдовывает так, что невозможно вздохнуть… Глубочайшее потрясение… Она закончила, а у меня текли слезы… Талант невероятной природной силы… Нечеловеческой… Необузданный… Ничего подобного никогда не слышала…

Ванзаров невольно сравнил это описание с ощущениями, что испытал ночью в театре.

– Как бы вы охарактеризовали этот голос?

– Редчайшее колоратурное меццо-сопрано до третьей октавы. А может, и выше…

– Она спела каватину Нормы «Casta diva»?

Профессор был поражена.

– Как вы угадали? Вы ее знаете? Скажите, кто она, где ее найти?

Ответить было нечего. Ванзаров не мог сказать, где слышал арию и кто пел.

– Я бы все отдала, чтобы ее найти! – Зельма Петровна артистически сложила руки на груди. – Услышать еще один раз! Она исчезла и не оставила никакого следа…

– Опишите, как она выглядела, может быть, мы разыщем…

– Я не помню, совершенно не помню лица… Этот голос меня потряс… – Кажется, на профессора нахлынуло воспоминание.

– Хоть имя свое она назвала? – спросил Ванзаров.

– Назвала, – ответил Зельма Петровна с тяжким вздохом разочарования. – Она назвала себя мадемуазель Вельцева…

Невидимая бабочка взмахнула неслышимыми крылами над Ванзаровым. Взмахнула и исчезла. Фамилия была слишком похожа на фамилию восходящей звезды Вяльцевой. Но профессор не могла перепутать.

– Не припомните точно день, когда это произошло?

– Девятое мая, – ответила профессор без запинки. – Я все помню… У меня как раз ожидали занятия Карпова, Савкина и Фальк. Сочла, что ученицам будет полезно послушать плохо поставленный голос. Карпова пришла на последний урок. И такое откровение…

– Барышни были поражены?

– Потрясены! – заверила Зельма Петровна. – Когда смогли опомниться, устроили овацию, пошли провожать.

– Они расспросили, кто она такая?

– Ничего не узнали, – последовал сокрушенный вздох. – Она исчезла в уличной толпе.

Как это похоже на бабочек, подумал Ванзаров. Исчезать из жизни, взмахнув крылом.

Он выразил благодарность профессору от сыскной полиции и только просил: если станет что-то известно о мадемуазель Вельцевой или вдруг сама Вельцева залетит на огонек, сразу дать знать. Зельма Петровна обещала исполнить просьбу со всей точностью. Этот усатый молодой человек, хорошо воспитанный, пришелся ей по сердцу.

Чем-то напомнил блестящих кавалеров пятидесятых годов, времен ее юности.