Около клумбы, ставшей полем битвы, стояла садовая скамейка. На ней, как птички на ветке, рядышком сидели двое господ понурого вида. Над ними образом возмездия нависал Халтурин, пряча за спиной револьверы.

Ванзаров так спешил, что сбил невинную вазу, которую догадались поставить как раз вчера вечером. Городовой отдал ему честь и вытянулся перед отставшим и запыхавшимся Левицким. Пристав на всякий случай погрозил кулаком. Халтурин сильнее вытянулся, подозревая, что ждет его за оплошность.

– Где трупы? – спросил Ванзаров, разглядывая присмиревшую парочку, изучавшую гальку под ботинками.

– Разрешите доложить? – рявкнул Халтурин одновременно и своему, и чужому начальству. На что получил отмашку от своего.

– Изволите видеть, эти господа дуэль устроили посреди города! – отрапортовал городовой, протягивая револьверы. – Боевыми патронами стрелялись. А если бы какая почтенная старушка или нянька с младенцем проходили?

В саду не было заметно ни одной старушки и даже няньки. Тем более с младенцем. Рано ему еще по «Аквариуму» разгуливать. Пусть подрастет.

Ванзаров понюхал стволы: пахло порохом.

– Господа, что за игры вы тут устроили? – спросил он так мирно, что оба виновника сжались плотнее. Открывать тайну было неприлично. Каждый ждал, что другой даст слабину первым.

Терять время на пустяки сыск не привык.

– Что ж, Евгений Илларионович, извольте познакомиться, – Ванзаров театральным жестом указал на скамейку (да, он иногда позволял себе подобное). – Известные варшавские воры, клички: Мацек и Яцек… Мы их два года поймать не могли. А вот они – тепленькие. За ними стопка дел. Департамент будет счастлив.

Не успел еще Левицкий осознать, какая удача свалась ему прямо в руки, как один из господ подскочил, будто заноза скамейки нашла его.

– Да вы что себе позволяете! – слезливо вскрикнул он. – Я – Захар Грохольский. У меня своя квартира и состояние имеется! И паспорт выправлен как надо.

Раз дело, его соперник счел, что путы тайны разорваны. Он вскочил в свой черед:

– Как вы смете! Это ложь! Я житель Петербурга Николай Тишинский, у меня папенька и маменька имеются… Лавка москательная своя! Я буду жаловаться!

Ванзаров будто не замечал, в каком паническом страхе пребывают оба господина. Он шагнул к ним.

– Не воры? Это господин пристав в участке проверит. Продержит дней пять, не меньше. Бумаги, справки, отношения… Если ваша правда, выйдете как раз 29 августа, – сообщил он. И добавил: – Как раз успеете на открытие сезона государственных театров.

Такую жестокость нельзя было ожидать от полиции. Грохольский подкошенным цветком пал на скамейку. А недавний соперник устоял, но схватился за сердце. Как и полагалось делать здоровому мужчине.

– Господин полицейский, – начал он, запинаясь. – Нам нельзя в полицию… 26-го великий день, нам нужно…

– А раз нужно, – резко оборвал Ванзаров, – тогда без вранья и уверток жду признание: что тут устроили?

Отвечать пришлось Тишинскому, Грохольский натурально обмяк.

– Мы стрелялись за честь дам…

– Отеро и Кавальери?

Грохольский резво ожил и вскочил:

– Божественной Отеро!

– Великой Кавальери! – не уступал враг его.

– Зачем вам, взрослым мужчинам, эти игры?

– Это не игры, а дело чести! – заявил Грохольский.

– Где револьверы купили?

– У Макса Фидлера, на Невском, – за двоих ответил Тишинский.

– Патроны предполагались холостые?

Молчание было слишком красноречивым. Господа поклонники вовсе не собирались умирать.

– В магазине сказали, что возьмете холостые?

Тишинский охнул: наверняка в волнении забыл сделать важное уточнение. Приказчик отпустил боевые.

Ванзаров поманил пальцем.

– Кто вас нанял? – шепотом спросил он.

Дуэлянты старательно смотрели в разные стороны сада.

– Никто, – проговорил Тишинский, пряча глаза от сверлящего взгляда. – Слово чести, сами решились…

– Ну, тогда в участок на пять суток, – сказал Ванзаров, медленно поворачиваясь к приставу.

– Стойте! – Грохольский схватил его за рукав и попросил приблизить ухо.

– Где он? – спросил Ванзаров, выслушав признание.

Ему указали на густые кусты. Бежать было некуда, путь спасения к проспекту преграждали двое городовых.

Ванзаров попросил пристава извлечь тайного свидетеля. Простой приказ пристав исполнил с большим старанием. После легкой и отчаянной борьбы под шуршание веток был извлечен моложавый господин, который прятал за спину блокнот. Арестованного подвели за ухо.

– Ой, больно! – натурально вскрикивал он в железной хватке Левицкого.

Находку Ванзаров осмотрел без всякого интереса.

– Не могу сказать, что встреча приятная, – заметил он. – Знакомьтесь, Евгений Илларионович, это месье Шадрин, репортер «Петербургского листка».

Пристав маленько повернул ухо, отчего репортер имел шанс лишиться его. Ванзаров не обращал внимания на стоны.

– За очевидностью дела один вопрос: кто вас нанял?

Пользуясь знакомством, репортер умолял пощадить такую нужную часть головы. Ванзаров был милостив, ухо было спасено.

Утирая слезы и держась за бордовое ухо, Шадрин выдал того, кто сообщил о дуэли в саду «Аквариума». Такое событие – на первую полосу.

– Я отпущу вас, – сказал Ванзаров, рассматривая бордовую плоть: пристав малость перестарался. – Если дадите слово сжечь все записи и сообщить в газете, что дуэль не состоялась. В противном случае сообщу вашему редактору, что берете деньги за фальшивые новости.

Шадрин тут же порвал записки и бросил в пыль. Ванзаров не поленился их поднять.

– Господин Левицкий, этого можно отпускать, – сказа он.

Новость была не из лучших. Но противиться пристав не мог.

– А с этими что делать? – указал он на дуэлянтов.

– Продержи до завтрашнего утра, пусть не болтаются под ногами.

И Ванзаров как ни в чем не бывало пошел к театральному входу. Не сообщив Левицкому, что за театром будет приглядывать незаметный господин из отряда филеров Департамента полиции. Афанасий Курочкин, прославленный в полицейских кругах за невидимость при высоченном росте, уже занял позицию наблюдения. Он был тут, а его никто не видел. Не замечал. Ванзаров и сам бы его не заметил, если б точно не знал о его присутствии.

У пристава же были дела поважнее. Следовало разобраться с Халтуриным. Городовой так и стоял навытяжку, ожидая неминуемого разгрома.