Книга: Тремарнок
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая

Глава четвертая

Субботнее утро Лиз обожала. Наслаждаясь такой неслыханной роскошью, она лежала в постели, вслушиваясь в крики чаек, шаги под окнами и далекие голоса, дожидаясь, когда свет просочится сквозь тонкие занавески и постепенно разгонит сон. Растопырив пальцы, она вытянула ноги на прохладной простыне. Покой наполнял тело приятной тяжестью. Она глубоко вдохнула и выдохнула, упиваясь бездельем.
У них с Рози целый день впереди – до половины шестого. Да это же настоящее чудо! Сперва они прямо в пижамах позавтракают, а потом решат, чем заняться. Решать, конечно, придется по погоде, но вариантов море. Можно прогуляться по побережью или, если Рози захочет, по деревеньке, можно устроить в парке пикник или выпить чаю со сконами в «Салоне у Пегги», что в соседней деревне Полретен. Так они обычно баловали себя. А если сегодня дождливо, можно хоть полдня в пижамах провести – играть в карты или смотреть телевизор, свернувшись калачиком в старом кресле, где они без труда умещаются вдвоем.
Она открыла глаза, лениво вылезла из постели и побрела к окну с плотно задернутыми занавесками в бело-голубую клетку – без них было никак нельзя, потому что окно выходило прямиком на тротуар. Лиз посмотрела поверх занавесок на ярко-голубое небо. Лучше и не придумаешь.
Если верить будильнику на тумбочке, было лишь десять минут девятого, и Лиз решила еще чуть-чуть поваляться в постели, но тут увидела, что по дороге к их дому катит на велосипеде почтальон – молодой парень по имени Натан.
Пышущий здоровьем, невысокий и светлокожий, он на глазах у Лиз превратился из тощего курносого мальчишки в настоящего крепыша с непропорционально накачанным торсом. Такими разительными переменами он, без сомнения, был обязан протеиновым коктейлям и изнурительным тренировкам, которыми ежевечерне мучил себя. Он как-то признался Лиз, что обустроил дома спортзал, в котором имеются даже гребной тренажер и скамья для жима.
Глядя на Натана, связываться с ним никто не хотел, но то была лишь видимость. На деле он был настоящим лапочкой, готовым поболтать со всеми и каждым.
Насвистывая, он притормозил возле ее двери, вытащил что-то из сумки и просунул в щель для почты, после чего поднял голову и приветливо помахал Лиз рукой.
Ее сердце радостно подпрыгнуло, но она тотчас же осадила себя: нечего радоваться, это наверняка счет за что-нибудь.
Она открыла дверь в коридор и увидела, что Рози в бело-желтой пятнистой пижаме и тапочках-котятах уже шлепает по коридору, размахивая коричневым конвертом.
– Тут написано, что это мне… – озадаченно сказала она, – что это такое?
Лиз взъерошила густые волосы дочери. Губы Рози были измазаны темно-красным. Черносмородиновый сок. В гостиной работал телевизор.
– Ну что ж, давай посмотрим и выясним?
Они залезли в еще теплую постель Лиз, и Рози, держа конверт больной рукой, нетерпеливо надорвала его здоровой.
– Осторожнее, – предостерегла ее Лиз, – не порви.
Рози перевернула конверт, и на одеяло выпал чек.
Лиз не сводила глаз с дочери, а та развернула чек и вгляделась в почерк. Затем протянула чек Лиз.
– По-моему, это от папы, – неуверенно проговорила она. – Тут написано – двести фунтов.
Лиз посмотрела на чек. Он был на имя Рози, но сумма действительно совпадала.
– Но почему? Зачем он его прислал?
Ответила Лиз не сразу – она не верила собственным глазам.
– Это на экскурсию в Лондон, – медленно выговорила она, снова глядя на дату и подпись.
Нет, это не ошибка. Он действительно прислал денег. А остальное Лиз уж как-нибудь наскребет, времени у нее достаточно. Поверив наконец в случившееся, она заулыбалась.
– Ты едешь в Лондон! – воскликнула она, обнимая Рози. – Увидишь Тауэр, и покатаешься на колесе обозрения, и будешь жить в отеле, и все будет просто волшебно!
Рози сжала Лиз так крепко, что у той перехватило дыхание. Потом вскочила и принялась прыгать на кровати, и Лиз остановила ее, сказав, что у Рози закружится голова или она сломает пружины.
– Но почему папа вдруг прислал нам деньги? – спросила Рози, вновь усевшись на кровать и взяв в руки чек. За день до этого она уже успела свыкнуться с мыслью, что экскурсии не будет.
Лиз снова заглянула в конверт, но там было пусто. Даже записки нет. Вообще ничего. Ну и что с того? Главное – ей удалось пробудить в нем совесть, и он раз в жизни проявил щедрость. Что уж тут жаловаться!
– Потому что он беспокоится о тебе и хочет, чтобы ты как следует отдохнула, – ответила она и тут же об этом пожалела. Лиз всегда старалась быть с Рози честной – конечно, насколько возможно. Ей ужасно захотелось стереть тот миг, когда она произнесла последнюю фразу.
Рози прикусила губу и нахмурилась.
– Не беспокоится он обо мне. Ты же сама знаешь.
Лиз забрала у дочки чек и положила его на стол, с глаз долой.
– Да какая разница? – Она пощекотала Рози под мышками, и девочка рассмеялась. – Раскошелился – и это главное!
Пока они завтракали и мыли посуду, Рози без умолку болтала о поездке в Лондон. Как там вообще все? Королева и правда умрет, если вороны покинут Тауэр? А еда в Лондоне такая же или другая?
Лиз рассмеялась:
– Ты же не в Тимбукту едешь!
Они решили, что остальные дела отложат на потом, а сейчас поедут в Плимут и обналичат чек. Лиз терпеть не могла вылазки в Плимут по выходным, но искушать судьбу и тянуть до понедельника ей не хотелось. Кто знает – может, к тому времени Грег потратит все, что у него имеется, и отзовет чек? При мысли об этом Лиз поежилась.
День манил новыми возможностями, они сели в старого доброго Ослика Иа и покатили по проселочным дорогам, таким узким, что колючие ветки живых изгородей скребли по машине. За окном мелькали словно сшитые из лоскутков поля, пастбища с коровами, мотели, выставленные на продажу поленницы дров, деревеньки, где всего-то было несколько домов да магазин. Лиз и Рози во все горло распевали старые застольные песни времен короля Эдуарда, которым Лиз в детстве научила ее мама, – «Дейзи-Дейзи», «Мой папаша», «Откуда ты взял эту шляпу?» и «О, как я люблю побережье».
Оставив машину на многоуровневой парковке в центре, они направились в главное отделение банка, открытое даже в выходные. Давая указания Рози, Лиз позволила ей ввести данные чека в банкомат и спрятала одобренную квитанцию в сумочку. На ее счет деньги поступят лишь через несколько дней, но ведь и задаток внести надо не завтра. Все складывалось как нельзя лучше.
Затем они решили прогуляться по мощеным улочкам до исторической набережной Барбикан, а по дороге остановились посмотреть на Елизаветинскую фреску – огромное граффити работы местного художника, уже выцветшее, облупившееся и обшитое деревянными рейками.
– Он странноватый слегка, да? – спросила Рози, поглядывая на нелепые, неуместно современные лица, совсем не сочетавшиеся с белыми жабо и допотопными тюдоровскими прическами.
– Есть немножко, – согласилась Лиз, – но художник он был очень хороший.
Они зашли в маленькую старомодную кондитерскую, и Рози выбрала себе небольшой пакетик ирисок, а потом они уселись на скамейке возле лестницы Мэйфлауэр Степс, откуда отцы-пилигримы якобы отправились в 1620 году в Америку. Ириски оказались до невозможности сладкими, и Лиз сказала, что дома надо будет хорошенько почистить зубы.
День был ярким и солнечным, и они глазели на надувные лодки в гавани, на людей, направлявшихся в магазины и галереи. Прямо перед ними двое детей, совсем маленький мальчик и его сестра постарше, дразнили чаек, щеки у малышей раскраснелись, глаза сверкали от возбуждения. Круг за кругом бегали они друг за дружкой, пока девочка, тяжело отдуваясь, не спряталась за маму. Та болтала с каким-то мужчиной. Может, с мужем? Он приложил ладонь к щеке девочки и взглянул на нее сверху. Слов они не расслышали, но сомневаться не приходилось – наверняка что-то ласковое. Рози сосала ириску, и Лиз поняла, что занимает сейчас ее мысли: дочери тоже хотелось бы носиться, просто радуясь тому, что природа наградила ее двумя здоровыми ногами, ей хотелось, чтобы папа погладил ее по щеке и назвал принцессой, маленькой красавицей, конфеткой и другими глупыми именами, которыми отцы награждают дочерей.
Мысли Лиз устремились к тем временам, когда Рози только родилась. На тридцать первой неделе беременности у Лиз отошли воды, а спустя еще два дня ей сделали экстренное кесарево сечение. Младенец весом три фунта и тринадцать унций не дышал, и Лиз решила, что малышка умерла. Но врачам удалось ее откачать, вот только она подхватила инфекцию.
Девочку поместили в кувез, и в течение двух недель, мотавших Лиз подобно американским горкам, за жизнь девочки никто не ручался. Но она не сдавалась, и когда спустя шесть недель им наконец разрешили забрать ее домой, Лиз считала себя счастливейшей женщиной в мире.
А с какой гордостью Грег взял на руки и понес к машине маленький узелок из белой простыни, из которого торчали темные волосы! Все его предубеждения против беременности словно рукой сняло. Он стал отцом – и девочка даже внешне была на него похожа.
Они привезли ее в квартиру, и сперва все шло чудесно. Правда, никакого особого интереса Грег к Рози не проявлял, а если совсем честно, то и к Лиз тоже, но, судя по всему, сами слова «моя дочь» ему нравились. «Моя дочь такая проворная», – говорил он заходившим в гости друзьям. Или: «Ходишь по комнате – а она с тебя глаз не сводит. Сообразительная!»
Но Рози росла, и Лиз подметила, что, пытаясь схватить погремушку или бутылочку, малышка всегда тянет пухлую правую руку и никогда – левую. И когда она начала ходить, а потом и бегать, то делала это не так, как другие дети. Рози норовила поставить левую ногу на носочек, нога эта, судя по всему, была слабее правой, и Рози чуть вело вбок, будто она слегка перебрала.
Матери других детей делали вид, будто не замечают, но Лиз все видела. Грег утверждал, что все в порядке, до тех пор, пока его вечно сонный брат не поинтересовался, что не так с Рози, и тогда Грег согласился показать девочку врачу. Услышав диагноз, Лиз едва не потеряла сознание. Грег же, напротив, остался безучастным.
У Рози диагностировали детский церебральный паралич, а вернее, гемиплегию. Левое полушарие ее мозга было повреждено – вероятно, при рождении или сразу после, и сказать, какая жизнь уготована ей, невозможно. Вслушиваясь в слова «инвалидная коляска», «эпилепсия» и «задержка в развитии», Лиз погружалась в состояние, сходное с трауром. Оставаясь одна, она рыдала и кричала, преисполненная ненависти к матерям здоровых детей, и говорила себе, что не справится.
Однако со временем она поняла, что Рози ничуть не изменилась. Да, ей поставили диагноз, налепили ярлык, но разве это что-то значит? Рози – все тот же чудесный ребенок, с уже посветлевшими волосами, пухлыми кулачками, серо-зелеными глазами и ямочками на щеках.
– Ну неужели она недоразвитая? – спросила Лиз Грега однажды вечером, когда она и Рози строили на полу башню из кубиков. – Ты только посмотри, какая она умная.
Но Грег промолчал.
Лиз казалось, что последней каплей стал ортез. Врачи сказали, что ортез придется надеть на левую ногу Рози – он растянет ахиллесово сухожилие и вернет ногу в естественное положение. Ортез Рози ненавидела: он натирал, на коже набухали водяные пузыри, и девочка норовила от него избавиться. Иногда, когда Рози отказывалась идти в ортезе и начинала передвигаться ползком, Грег кричал на нее, чем доводил ее до слез.
Однажды Лиз не выдержала и заорала в ответ, удивив и себя, и Грега. Она редко повышала голос, но сейчас из нее выплескивались ярость и гнев. Она и не подозревала, что умеет так орать. Она ожидала, что Грег закричит в ответ, но, когда умолкла, он опасливо посмотрел на нее.
– Так больше нельзя, – проговорил он почти с облегчением. Или это ей показалось? – Оставайся тут, пока не переедешь. А я у приятеля поживу.
Он собрал чемодан, сел на мотоцикл и укатил, а Лиз от потрясения даже не спросила, у какого приятеля он собирается пожить.
– Вот, Рози, мы с тобой и остались вдвоем, – сказала Лиз.
Она сидела на кухне и, утратив весь свой боевой пыл, с ложки кормила дочку йогуртом.
– Мама и Уози, – радостно повторила малышка.
Говорить Рози начала рано, а болезнь ее оказалась вовсе не такой запущенной, как предполагали врачи. Симптомы заболевания выражались слабо, и Рози справлялась с большинством повседневных задач, хотя они требовали от нее немалых усилий и возилась она дольше, чем обычные дети.
Вскоре после переезда в Корнуолл Рози сделали корректирующую операцию – удлинили мышцы и связки по всей левой ноге. Сперва ей прописали расширенный курс физиотерапии, который потом сократился до одного сеанса в неделю, затем – в месяц, а позже его заменили программой упражнений, которые девочка могла выполнять дома.
Сейчас, если забыть о ежегодных медосмотрах, Рози жила почти обычной жизнью. Ей даже удалось избавиться от ненавистного ортеза и заменить его стельками. Грегу стоило просто набраться терпения и верить…
К реальности Лиз вернул пронзительный вопль маленького мальчика, которого отец пытался усадить в коляску. Лиз посмотрела на Рози – та болтала ногами и по-прежнему не сводила глаз с детей.
– Так кофе хочется! – бойко сказала Лиз, решив, что им пора. – Пошли?
Они направились в кафе, где в кои-то веки побаловали себя капучино и апельсиновым соком, после чего заглянули в пару магазинчиков, торговавших странноватыми деревянными поделками и вычурной бижутерией, и мимо пабов, дорогих ресторанов и небольшого винзавода побрели обратно к фреске.
Рози захотела было подойти к гадалке и узнать будущее, но Лиз покачала головой:
– Лучше не надо. Это все чушь.
Она вдруг поняла, что к поездке Рози, скорее всего, понадобится новая одежда, ведь из джинсов девочка уже явно выросла, хоть в талии те пока еще сходились. Несмотря на все попытки Лиз хорошенько накормить дочь, Рози оставалась очень худой, а приличная толстовка у нее имелась лишь одна. Ее одноклассницы наверняка наберут с собой кучу нарядов.
Почувствовав, что сердце тревожно скакнуло, Лиз одернула себя. Грег же оплатил половину. Времени у нее достаточно, вполне успеет скопить недостающую сумму, купить одежду и еще наскрести немножко на карманные расходы. Пусть хоть сегодняшний день ничто не омрачает.
– Хочешь, прогуляемся еще чуть-чуть? Или поедем домой – поиграем во что-нибудь или кино посмотрим?
– Домой, – твердо сказала Рози, – тебе перед работой еще отдохнуть надо.
Шагая к машине, Лиз думала, что порой они с Рози будто меняются ролями. Хорошо это или плохо, она не знала, но так уж сложилось.

 

Парковка возле их дома была занята, и они решили оставить машину на холме, на углу Саут-стрит, возле бутиков.
– Здравствуйте! – услышала Лиз, выходя из машины.
Она обернулась и увидела Шарлотту Пеннифезер и ее мужа Тодда, одетых в яркие дождевики и внушительные походные ботинки из кожи.
Пеннифезеры, приезжавшие на выходные, владели большим домом с видом на море и двумя коттеджами рядом, которые сдавали. Шарлотте было под пятьдесят, и Лиз удивляло, как та все успевает, мало того что работает и ведет хозяйство, так еще и четверых детей умудрилась вырастить практически в одиночку, пока Тодд сколачивал состояние в лондонском Сити. Шарлотта всегда выглядела намного старше своих лет, однако сейчас, когда дети почти выросли, казалась отдохнувшей. Супруги, взявшись за руки, теперь частенько прогуливались по деревне.
Они сообщили Лиз, что ходили гулять по берегу и сейчас мечтают принять горячий душ.
– Как же мне тут нравится! – вздохнула Шарлотта. – Будь мы сейчас в Лондоне, Тодд непременно пригласил бы на ужин своих сослуживцев, человек восемь-десять, и я весь день протопталась бы на кухне.
Они распрощались, и Лиз едва успела подумать, что перед работой у нее есть еще целых два чудесных часа, как увидела Роберта. Тот направлялся прямо к ним, держа в руках большую коричневую картонную коробку. Шагал он быстро и, похоже, с головой погрузился в собственные мысли, казалось не замечая их с Рози, однако вдруг поднял взгляд и улыбнулся. К удивлению Лиз, Роберт остановился и поставил коробку на землю.
– Это твоя дочка? – спросил он.
Глаза его забегали. Лиз заметила у него на верхней губе болячку, которой днем раньше не было.
Рядом с матерью Рози забывала о стеснительности. Она сделала шаг вперед и важно представилась:
– Мое имя Розанна Брум, но все называют меня Рози.
Роберт опешил. Он оглядел Рози с ног до головы, и Лиз поняла, что от его внимания не укрылась и больная рука, неестественно прижатая к груди. Лиз то и дело просила Рози не сгибать так руку – если держать ее согнутой, рука затечет и со временем сделается совсем неподвижной.
Первой мыслью Лиз было извиниться и побыстрее уйти.
– Какой у тебя красивый ободок! – Роберт показал на темно-розовый бархатный ободок, который Рози сегодня надела. Ободок украшал матерчатый цветок в тон.
Рози улыбнулась своей смешной щербатой улыбкой.
– Мы с мамой вообще любим всякие украшения для волос, правда же, мам? Мы их сами делаем.
Она взглянула на Лиз, и та машинально дотронулась до ярко-желтой шифоновой ленты, стягивающей волосы в хвост. Утром ей показалось, что в такой яркий солнечный день лента будет как раз кстати.
– Да, правда, – Лиз старалась не смотреть на Роберта, чтобы не смущать его.
Он громко кашлянул и переступил с ноги на ногу.
– Я тут купил на распродаже тысячу кухонных салфеток за шесть фунтов. – Он кивнул на заклеенную клейкой лентой коробку, а потом зачем-то добавил: – Они синие.
– Практично… – Лучшего ответа Лиз не придумала.
Рози поспешила ей на выручку.
– Какая большая коробка! – воскликнула она. – Можно ее красиво разрисовать и сложить туда… хм… – она задумалась, – ну, например, запонки, и галстуки, и всякие такие мелочи.
Повисла тишина, а затем Роберт вдруг рассмеялся, громко и заразительно, – никогда прежде Лиз от него такого не слышала. Строго говоря, она, кажется, вообще ни разу не слышала его смех.
– Отличная идея! – Склонив голову набок, Роберт оглядел коробку, словно скульптор, оценивающий кусок мрамора. – Шкафов у меня и правда маловато, так что лишний ящик не помешает.
Довольная Рози предложила помочь разрисовать коробку, и Роберт охотно согласился.
– Ну что ж, счастлив был познакомиться, – шутливо-торжественно проговорил он и пожал на прощанье Рози руку. Лиз же он едва удостоил кивком.
«Похоже, с детьми он отлично ладит, – думала Лиз, глядя, как Роберт с коробкой в руках быстро удаляется в сторону ресторана, – это у него со взрослыми не получается».
– Какой милый, – сказала Рози, когда они, держась за руки, спускались с холма к дому.
– Угу, – промычала Лиз, думая, что порой люди ведут себя очень странно.

 

Она отпирала дверь «Голубки», когда со второго этажа спустилась Эсме и поинтересовалась, не чувствует ли Лиз запах газа.
В их коттедже, построенном в 1790 году, располагались две небольшие квартиры, и в жилище Эсме вела отдельная железная лестница сбоку. Эсме было лет шестьдесят, она занималась керамикой и снимала в соседней деревне студию с печью для обжига. Время от времени в местной галерее проводились ее выставки. Работы Эсме Лиз нравились, но и стоили они немало.
Эсме гармонично дополняла галерею знакомых Лиз чудаков: не отшельница, но что-то вроде, с удивительно старомодной манерой общения. Подружками они не стали, но как соседки прекрасно ладили. Эсме вечно сетовала на что-нибудь, и в последнее время особое ее недовольство вызывали граффити в общественных туалетах и хулиганы, сломавшие теплицу рядом с «Поймай омара». Разгул преступности, не иначе.
Лиз отправилась проверить, выключена ли у нее газовая плита, а Эсме, в темно-синем рабочем халате, из-под которого выглядывала длинная расклешенная черно-лиловая бязевая юбка, последовала за ней. Соседки сошлись на том, что газом все же не пахнет, и Эсме признала, что, видно, почудилось.
– Видите ли, у меня обостренное обоняние, – объяснила она, втягивая воздух тонким остреньким носом. Ее длинные седые волосы были собраны в жиденький пучок. – Вы даже не представляете, какое это мучение. Мои обонятельные нервы реагируют даже на самые слабые запахи.
Что такое обонятельные нервы, Лиз слабо себе представляла, однако быстро распахнула окно на кухне, догадавшись, в чем дело: с утра у нее чуть подгорел тост, и здесь до сих пор чувствовался еле уловимый запах.
После обеда они с Рози сыграли несколько партий в карты – больше всего они любили блэкджек, а затем Рози вытащила набор резиночек для рукоделия и разложила их на коленях. Из резиночек Рози мастерила замысловатые браслеты и ожерелья, продевая резинки одна в другую, так что получалась косичка, и соединяла края. Лиз с восторгом наблюдала за приобретавшим форму браслетом: пальцами здоровой руки Рози сплетала резиночки, а больной рукой придерживала растущую косичку.
Пока Рози плела, Лиз включила дочке «Холодное сердце». Они его уже видели раз пять, не меньше, но Рози, похоже, не надоедало. Накрывшись розовым пледом, Лиз откинулась на спинку кресла. Глаза слипались. Солнечный свет просачивался в окно, согревая ей плечи и левую щеку. Уткнувшись головой в кресло, она положила руку Рози на колено и уснула.
Ее сон разбился о яростное дребезжание – звонил стоявший на полке за телевизором телефон.
– Я возьму, – Рози вскочила, и резиночки разлетелись.
Пытаясь подняться, Лиз едва не свалилась. Во рту у нее пересохло, и несколько секунд она никак не могла взять в толк, где находится.
Судя по голосу Рози и ее коротким ответам, звонил кто-то малознакомый.
– Да. Нет. Спасибо, у нас все отлично. – И наконец, явно желая побыстрее закончить разговор: – Передать маме трубку?
Лиз подошла к телефону.
– Элиза?
Она тотчас же поняла, кто звонит, Элизой ее называл только отец. Для мамы она всегда была Лиз или, даже чаще, Лиззи.
Он звонил с мобильника, и связь то и дело прерывалась, так что Лиз с трудом понимала, о чем он говорит, но все же уловила, что отец и его жена Тоня на следующий день будут проездом в Плимуте – у них ночной паром до Сантандера.
– Мы бы хотели заскочить перед отъездом, – неуверенно проговорил он, – часов в двенадцать. Вы дома будете?
Довольно странно получится, если отец с Тоней приедут, а их с Рози дома не окажется, подумалось Лиз, но вслух она этого не сказала и лишь продиктовала адрес и объяснила, как найти их дом.
– Постучитесь к нам, и я дам вам разрешение на парковку. Возле дома можно только здешним. Если рядом все будет занято, поднимитесь на холм, там наверху обычно бывают свободные места.
Повесив трубку, она на секунду замерла в полной тишине. За все годы, что они с Рози тут жили, отец ни разу к ним не приезжал. Честно говоря, за это время они вообще с ним всего раз встречались, когда Давина, двадцатилетняя дочь Тони, ездила на какие-то спортивные сборы в Девон. Тогда Лиз с Рози провели вместе с ними целый день.
Она же не спросила, останутся ли они на обед, поняла вдруг Лиз и решила на всякий случай приготовить что-нибудь. Тоня всегда была привередливой в еде, это Лиз помнила, вот только у нее совершенно вылетело из головы, какие продукты мачеха не ест.
Рози вернулась к телевизору и досматривала «Холодное сердце», проворно сплетая правой рукой резиночки.
– Ты не помнишь, чего не ест Тоня? – спросила Лиз. Сейчас она быстро пробежится по магазинам, а потом приготовит ужин и начнет собираться на работу.
– Она не пьет молоко, не ест всяких моллюсков, еще мучное и дешевое мясо… – Рози отлично запоминала какие-то случайные факты, и Лиз мысленно вычеркивала пункты из списка продуктов. – А-а, ветчину и салями тоже не ест. Тоня говорит, они вредные для здоровья.
Лиз вздохнула.
– Она вообще хоть что-нибудь ест? Что же мне приготовить?
Рози просияла.
– Копченую семгу! Когда мы ходили обедать в то крутое кафе, она положила себе на тарелку целую гору семги.
Тоже мне радость. Взяв несколько пакетов, Лиз направилась к выходу, оставив Рози досматривать мультфильм. Копченая семга недешевая, и к тому же в их магазинчике ее вполне может не оказаться. Предупреди они пораньше – и она бы заехала в супермаркет.
И какой гарнир подают к семге? Если кто и знает, то это Алекс, но его телефона у Лиз нет, а в магазин надо срочно… С копченой семгой делают сэндвичи, но они не подходят, потому что в хлебе мука. Может, конечно, уже существует хлеб и без муки, но это вряд ли. Кроме того, им потом предстоит долгая поездка, так что надо накормить их чем-нибудь посущественнее сэндвичей…
Вот что: она приготовит рис. Лиз слышала, что копченая семга и рис прекрасно сочетаются. И побольше салата. Папа от салата не в восторге, но Тоня постоянно сидит на диетах, ей это придется по вкусу. А еще можно купить яблок, утром испечь с ними пирог и подать его с кремом или мороженым.
В доме нужно будет прибраться… Хорошо бы, конечно, постирать занавески и чехлы для мебели, но она уже не успеет. По правде говоря, ради такого случая Лиз и стены в гостиной покрасила бы – краска совсем поблекла, и Тоня этого наверняка не одобрит.
Поднимаясь вверх по улице, Лиз внезапно поймала себя на том, что волнуется: они так долго не виделись с отцом и Тоней. Им с Рози вообще нечасто приходилось принимать гостей, особенно родственников.
Нормально ли волноваться, что увидишь собственного отца? Вероятнее всего, нет. Впрочем, на обычного отца он все равно не похож, если, конечно, обычные отцы вообще существуют. Наверное, только в сказках, решила Лиз, ускоряя шаг, а в реальной жизни такого не бывает. Ладно, лучше уж ценить то, что есть, и не вытаскивать недостатки на свет божий. Так каждому будет проще. По крайней мере, должно бы.
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая