VII. В РЕЗИДЕНЦИИ ЯН-ЧУ-ЧАО

Однако пока что нам было позволено только приехать в Джедан. Ответ, касательно Монголии, наместник отложил на более позднее время.

Я отправил вперёд весь отряд, под предводительством китайцев, сам же, в обществе Шмакова, хорунжего Архипова и врача, выехал санями следом за отрядом. Дорогой, в степи, поймала нас бешеная снежная буря. В мгновение ока небо покрылось чёрными клубящимися тучами, которые, гонимые вихрем, казалось, ползли по земле. Ужасный свист ветра протяжным эхом отражался в горах, пробуждая панику среди бегущих через степь зверей. Мягкий и редкий вначале снег, после истечения нескольких часов, стал таким густым и беспорядочным, что в 11 утра было темно, как ночью. Шум ветра, хрипение коней и громкие окрики сойотов, издаваемые в целях связи, всё это сливалось в какую-то адскую симфонию, которая могла даже очень здорового человека привести в крайнее волнение.

Лёжа в мягких санях под тёплыми кожухами и шубами, укачиваемый дикой музыкой степной вьюги, я уснул, не беспокоясь о том, куда, когда и как меня довезут. Проснулся я перед какой-то очень высокой юртой. Меня вынули из саней и ввели внутрь избы, где у кровавого пламени костра сидел хозяин дома. Был это высокий серьёзный старец. Сидел он, уставившись на огонь, безразличный ко всему, что вокруг него делалось. В его глазах было нечто, что приковывало взгляд — что-то удивительно жуткое. Глаза эти ужасали своим блеском и выражением, но одновременно вкрадывались в душу. Спустя какое-то время, старец, поднявшись от костра, сказал несколько слов хрипящим голосом, после чего присутствующие в юрте сойоты начали ползать у его ног, хозяин же благословил их сильными ударами палки. При помощи жестов я старался дать ему понять, что ничуть не чувствую себя готовым принять такого рода благословения.

Как я позже узнал от Ширнина, наш новый хозяин был известным прорицателем, а вместе с тем грозой сойотов. Если бы не опасность, угрожающая нам в степи от снежной метели, наши сойоты-проводники никогда бы в жизни не отважились на посещение юрты колдуна.

Я не был трусом, но наблюдение ворожбы и сглаза, совершаемых таинственным хозяином юрты, пробудило во мне ощущение необъяснимой тревоги и нервного страха.

Прорицатель, сидя у огня, бросал в него какие-то травы и порошки, под влиянием которых красные, как кровь, языки пламени костра начинали удивительно шипеть. Юрта наполнилась отголосками, как если бы далёких стонов и рыданий. Лицо сойота, скрытое в тени, было совершенно невидимым, только глаза его светились жутким фосфоресцирующим блеском. Шмаков, Ширнин и Архипов были бледны и сильно напуганы. На лицах китайцев, уставившихся на хозяина, отражался просто фантастический восторг. Стоны и рыдания то усиливались, то стихали. Наконец, где-то вдали, отозвался протяжный ужасный вой волка.

Тогда, не владея уже своими нервами, я схватил одно из лежащих рядом со мной поленьев и бросил его в огонь. Однако, к моему величайшему удивлению, полено, спустя мгновение, повисло над огнём, после чего бесшумно упало на то самое место, откуда я его взял. Немного погодя, в избе ещё были слышны стоны и рыдания каких-то невидимых существ — наконец, огонь сверкнул ясным нормальным пламенем, освещая юрту и собравшуюся около костра группу людей с побледневшими лицами и испуганными глазами.

Приглядываясь поочерёдно к сидящим рядом со мной товарищам, я заметил на лице Архипова несколько капель крови, а на шеях китайцев — выразительные кровавые полосы, как если бы от ножа. Прорицатель, взглянув на них, произнёс:

— Это ваше будущее!

Ширнину предсказал он долгое скитание и известие о смерти отца, Шмакову советовал быть менее вспыльчивым, потому что это может принести ему погибель, ко мне же обратился с такими словами:

— Издалека ты прибыл и далека перед тобой дорога. Сабля твоя плавала в крови, но делал ты это в доброй вере. Много времени ещё проведёшь в седле, но вернёшься туда, где жаждешь успокоить свою тоску. Землю нашу, пропитанную кровью, полюбишь и, даже после возвращения на свою родину, будешь тосковать о наших степях!

Всё то, чего только что был свидетелем, привело меня к высшей степени раздражения, и только под благотворным влиянием весёлого пламени огня начал я медленно возвращаться к душевному равновесию. Во время чая, которым нас попотчевал гостеприимный хозяин, разговор пошёл достаточно живо и бодро. Плохое настроение исчезло. Перед тем, как отправиться спать, хозяин дал мне принять порошки, говоря, что они успокаивают боль и вызывают добрые сны. Не знаю, или это внушение, или благотворное влияние порошков подействовало на меня так положительно, что на другой день утром встал я в отличном настроении, почти не чувствуя боли в ноге. К сожалению, мрачные предсказания хозяина юрты относительно судьбы некоторых наших товарищей сбылись в будущем: Архипов погиб от большевистской пули, китайцев же вырезали.

Буря утихла — началась оттепель. Распрощавшись с таинственным предсказателем, вскоре мы двинулись в дальнейшую дорогу, намереваясь как можно быстрее оказаться в Джедане. В этот же самый день, в три часа пополудни мы были уже у китайского наместника Урянхая, Ян-Чу-Чао, который принял нас очень любезно. По его распоряжению, поселились мы в маленьком, но чрезвычайно опрятном домике, в котором к своей громадной радости, я встретил пребывающих в Джедане уже давно Яхонтова и Чемагина.

Поселились мы впятером: Шмаков, Архипов, Чемагин, Яхонтов и я. Нам прислали несколько баранов, а также мешок муки; кроме этого китайцы обеспечивали нас табаком и разными приправами для кушаний.

Судьбы отряда Чемагина и Яхонтова не были весёлыми. Большевики уничтожили большинство людей из их подразделений, и если бы не помощь татар-охотников, которые нашли полуживых людей, оставшихся от отрядов, в заснеженной тайге, как Яхонтов, так и Чемагин, погибли бы неизбежно от голода и холода.

Наместник Ян-Чу-Чао, бывая у нас достаточно часто, дал нам возможность узнать его, как человека приятного, культурного и воспитанного. Закончив среднюю европейскую школу, изучал он право в Петрограде, при это в совершенстве владел языками немецким и российским. Наместник всегда имел в запасе свежие новости и, следовательно, всегда был для нас приятным и желанным гостем. От него-то я и узнал, что через Джедан проходил Валериан Куликовский, который служил в Пятой Сибирской Дивизии, сперва в инженерном батальоне, а затем в офицерской школе.

О судьбах наших товарищей в Баянголе кружились версии, что они все погибли от большевистских пуль. Версии эти, к сожалению, оказались настоящими. В 1923 г., после возвращения в Польшу, я случайно встретил в поезде Палюха, который рассказал мне с подробностями историю нападения и захвата Баянгола. Все героические защитники Баянгола, в количестве 8 человек с Лукасевичем и Василием Ширниным во главе, были перебиты большевиками. Палюх своим спасением обязан единственно своей профессии. Потому что большевики, узнав, что он кузнец, приписали его к своему отряду, чтобы он подковывал им лошадей.

Отдохнув должным образом в Джедане, решили мы выступить в конце концов в Монголию. Полковник Чемагин договорился с одним из лам, который по цене 50 беличьих шкурок согласился забрать меня в свои сани. 29 января 1921 г. в 6 часов утра выехали мы из Джедана, направляясь в сторону Улангома, то есть нашего ближайшего этапа в Монголии.

Лама, Архипов и Шмаков управляли тремя парами саней, нагруженных товаром, полковник Чемагин ехал верхом на коне, я же с Яхонтовым занял четвёртые сани. Наш конвой состоял из нескольких вооружённых сойотов. Мы ехали замёрзшим руслом реки Джедан, направляясь на юг к снежным вершинам Танну-Ола.

Окрестность эта изобилует зверем; я заметил многочисленные стаи куропаток, которые в поисках корма роют длинные канавы в снегу, покрывающем степь.

Местности, через которые мы проезжали, несколько лет тому назад были густо заселены российскими колонистами. Однако же теперь на месте усадеб и хуторов торчали обгорелые и почерневшие брёвна, опустошённые подворья заросли травой. Являлось это следами страшной кровавой резни, совершённой в 1911 г. сойотами, мстящими за эксплуатацию и занятие их извечных пастбищных земель чужими пришельцами.

На одном горном склоне показалось стадо серн. Когда Чемагин метким выстрелом уложил самца-рогача, сойоты сразу же пустились за добычей, разрывая её на месте на куски. С заслуживающей изумления ненасытностью рвали они зубами сырое и ещё тёплое мясо, алчно облизывая стекающую по рукам кровь. Выглядели они при этом страшно. Громкие и жадные их чмоканья вырывали из раздумья погружённого в молитву Джару-ламу (хозяина саней), который при виде окровавленных лиц пирующих сойотов впал в гнев и, схватив в руки ташур (палку), начал ею охаживать прожорливых земляков. Сойоты под влиянием ударов разбежались, как стая куропаток в страхе перед ястребом, бросая ценную добычу. Из уцелевшего таким образом мяса Джару-лама изготовил вкусный бульон, которым нас любезно угостил. Мы провели ночь в сойотской юрте, где приняли нас очень учтиво, благодаря протекции и влиянию Джару-ламы.

На другой день рано, после хорошего завтрака, двинулись мы в дальнейшее путешествие. Выехав из долины речушки, заметили мы замёрзший водопад, который блестел на солнце великолепием всех цветов радуги. Под ледяным покровом шумела вода, извергаясь фонтаном и обрызгивая кроны сосен и лиственниц. Капли воды, моментально замерзая, покрывали блестящим инеем ветви деревьев. Ледяные сосульки, свисающие у подножия скал, были лазурными, как небо, а своей формой напоминали обелиски из ляпис-лазури.

Всё это вместе складывалось в совокупность, такую исключительно живую и богатую красками, что с необычным прямо восхищением всматривались мы в чудесный ландшафт.

Когда, наконец, исчез он из наших глаз, въехали мы в ущелье, называемое «Храм дьявола». В этом ущелье, согласно преданиям туземцев, скрывались когда-то разбойники, которые нападали на всех проезжающих этой дорогой путешественников, грабя их имущество, после чего мужчин убивали, а женщин брали в неволю. Безнаказанными эти нападения оставались до тех пор, пока Будда не услышал молитвы верующих и напустил на ущелье и его окрестности страшную бурю, которая перебила всех разбойников и уничтожила их убежища. С той поры прекратились нападения, но, по-видимому, злой дух облюбовал себе это место смерти и греха, потому что до сих пор в «Ущелье дьявола» свистит и причитает никогда не прекращающийся ветер, который в сердцах проезжающих здесь путешественников возбуждает удивительную, жуткую тревогу.

Всматриваясь в побледневшие лица сойотов, видел я, что они верят непоколебимо в старую легенду. Вздохнули, наконец, также с облегчением и все мы, выехав из страны тьмы на широкое и вольное пространство.

Спустя несколько часов добрались мы до перевала гор Танну-Ола. Перед нами простиралась огромная степь, обрамлённая горными цепями.

Таким образом переехали мы Монгольскую границу. Два дня и две ночи были мы ещё в путешествии, которое не принесло уже больше никаких особенных впечатлений. На третий день утром перед нашими глазами забелели маленькие глиняные домики российских колонистов, обрисовалось оборонное сооружение или местопребывание князя и высокие стены хурэ (монастыря), откуда неслись могучие звуки медных труб, сообщающие миру, что монах исполняет Божью службу.

Были мы в Улангоме.