Книга: Через Урянхай и Монголию
Назад: XXXI. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОНГОЛИЮ
Дальше: XXXIII. НА ВОСТОК!

XXXII. БУНТ В ДИВИЗИИ

Когда я проснулся, был ясный день, и бригада тянулась степью около монгольских юрт, в которые часто вбегали солдаты, вынося оттуда продукты и бараньи шкуры. Это меня очень удивило, потому что барон до сих пор не позволял даже самые малейшие злоупотребления. Около полудня приблизился ко мне офицер С. из обоза, спрашивая о здоровье. Я был ему очень признателен, потому что в последние дни все от меня отдалились, считая меня погибшим, согласно медицинскому заключению лекаря. Единственным верным товарищем был ординарец Михайлов, который выдерживал все мои капризы и выполнял желания моей лихорадочной фантазии.
Когда во время разговора я вспоминал с жалобой, что «дедушка», то есть Унгерн, не даёт нам такого желанного отдыха, С. взорвался смехом и крикнул:
— Человек, ты что — с неба свалился? Ведь Унгерн убит, Резухин убит. Первая бригада ждёт нас на Селенге, мы покидаем проклятую Монголию, идём на Дальний Восток, до Владивостока.
Мне казалось, что у меня галлюцинация или же С. пьян. Однако эта правда оказалась неопровержимой; её подтвердили и другие офицеры.
Переворот был совершён в ночь с 17 на 18 августа деморализованными солдатами, которые, опасаясь противостояния стотысячной большевистской армии, благодаря героической энергии своего вождя, решили убить его, самостоятельно отыскивая лучший выход из ситуации.
Переворот совершила группа заговорщиков, офицеров штаба, во главе с полковниками Львовым, Ефарицким и Т., которые умело воспользовались недовольством и усталостью солдат.
Вначале строили планы передачи командования генералу Резухину, при условии начала марша на восток, расформирования там войска и раздела внутри дивизии её кассы. Унгерна намеревались отстранить от власти или убить. Ждали только возвращения в Монголию, потому что в России ожидали только тюрьмы большевистского Чека.
Когда в Монголии представили этот план Резухину, тот не только отклонил предложение, но и ударил одного из офицеров ташуром. В это время раздались несколько выстрелов, которыми легко ранили генерала. Резухин, призывая коня, хотел выбежать из палатки, но один из офицеров выстрелил в него из нагана, попав прямо в висок, убил на месте. После смерти генерала, вторая бригада двинулась к Селенге. Первую бригаду уведомил о совершённом факте кто-то из посвящённых в этот план. В это время, после совещания, послали сотника Д. с приказом убить Унгерна, но тому не хватило смелости исполнить покушение, и он удрал. Таким образом, заговорщики сами должны были совершить убийство и издали уже соответствующие приказы, как отдельные отряды должны поступать в случае смерти барона. Для убийства Унгерна выбрали десять человек, вооружённых маузерами: те, не имея смелости действовать открыто, стреляли издалека по палатке, над которой развевалась большая жёлтая хоругвь со знаками Чингис-хана.
По ошибке они попали в другую палатку и убили только двоих ординарцев. Эти выстрелы повлекли за собой непонятный для меня переполох, который генерал старался сдержать, объезжая лично обоз. Тогда-то мы встретились в последний раз. Унгерн после расставания со мной призвал взбунтовавшихся к повиновению, объясняя, что их стремление на восток ошибочно, потому что там идёт борьба с большевиками, а в армии Меркулова нечего есть. При этом высказал своё мнение, что в настоящее время намеревается зимовать в удобном месте, чтобы весной направиться к Врангелю.
Барон был отлично проинформирован о намерениях заговорщиков, фамилии которых громко выкрикнул: «Львов, Ефрицкий»! Но оба полковника спрятались, и, увидев это, Унгерн крикнул: «Вылезайте из-под возов! Это не место укрытия для офицера!» Полковники, трясясь от страха, не последовали приказу, Унгерн же, едва бросив взгляд на свежий труп дивизионного хорунжего Бурдуковского, кинулся к возам. В это время есаул Матвеев дал по отъезжающему два выстрела из нагана, но промазал. Барон буркнул «Мерзавец» и повернул к монгольскому дивизиону. Снова раздались залпы в сторону генерала. Конь Унгерна, видимо, раненный, помчался в сторону леса, унося наездника, за которым бросились в погоню несколько офицеров, в том числе Ефарицкий и Львов, как если бы желая вознаградить себя за недавнюю трусость. Барон погиб, но его преследователи не вернулись в дивизию.
Барон оставил после себя славу необычайно отважного человека. Сами офицеры осуждали всю подлость шайки по отношению к своему вождю. Командование теперь принял полковник О. Бригада состояла из двух казачьих полков, дивизиона бурят, трёх батарей горных орудий, дивизиона пулемётов, моего газового отряда, возов, стад скота и госпиталей. Было очень мало провианта, потому что основная часть возов была оставлена на биваке во время переворота. На первом постое устроили совет командиров, среди которых находился и я. Было упразднено рукоприкладство, осталось одно наказание — стояние под саблей. Совет был бурным, потому что разговор шёл не о благе бригады, а о собственных амбициях.
Наша бригада шла к Селенге, где должна была встретиться со второй бригадой, и оттуда, избегая большевиков, должна была направиться на восток. Дойдя до реки, мы узнали у монгольских конюхов, что какое-то войско переправилось через реку на расстоянии 20 вёрст от нас. Мы допускали, что это наши.
Во время переправы через быстрое русло мы понесли большие потери. Напрасно целый день мы искали удобный брод; наконец, в наиболее мелком месте, казаки переплыли достаточно счастливо, но орудия подхватывало и переворачивало течение. В довершение всех несчастий на нас напал полк большевистской кавалерии. Против него был выслан один полк, орудия Арисака с поручиком и пулемёты. Бой продолжался четыре часа. Пули сыпались в воду, раня и убивая коней и людей. В поспешности опрокидывались возки, тонули ценные предметы, пошёл на дно сейф дивизии, удалось спасти только часть золота, серебра и ювелирных драгоценностей. Затонули сто шкурок соболей, пятьдесят — выдры, пять тысяч — горностая и почти десять тысяч — белки. Затонули семьдесят пять пудов пороха, четыре с половиной пуда цианистого калия, значительное количество динамита, весь хирургический инструмент, перевязочный материал, более десяти пудов опиума и много других вещей. Самых слабых раненых перевезли на плотах, сколоченных из возков. Пушки перетягивали на верёвках, при этом утонуло одно итальянское орудие и восемнадцать пулемётов. Осталось их ещё двадцать два.
Моё имущество было загружено на коней, сам же я, несмотря на слабость, плыл за своим любимым верховым конём. На середине реки я так ослабел, что начал звать на помощь, потому что силы совершенно покинули меня. Тогда ординарец, перевозящий груз, бросил его и подплыл ко мне. Верный Михайлов пытался потом ещё спасти коня, но напрасно. В результате ослабления ремней тюки сползли на брюхо коней и утопили их со всем моим скарбом. Таким образом я потерял четырёх коней, всё имущество в золоте и серебре, золотую статуэтку Будды, ценные клише и фотографии, дневник, личные бумаги, а самое главное: старые книги на пергамине, взятые из монастыря, а также документы, касающиеся большевистской акции, полученные от Унгерна.
Единственным утешением была мысль, что таких оскудевших было много в тот день. Во всяком случае, остался у меня отличный пистолет системы Маузер, полевой бинокль Цейса, сабля и седло. Это давало мне возможность жить дальше и оставаться в безопасности.
Достаточно удачно переправился поручик В., который, осилив большевиков при помощи картечи, потерял кроме вьюков только несколько человек. В целом же эта переправа стоила жизни восьмидесяти солдат, двух миллионов рублей в золоте и стада утопленных коней. Теперь мы двигались на юг — напрямик через горы и степи. Порой заходили мы в поселения и монастыри, где ламы рассказывали нам разные вести об Унгерне и о большевиках. Одни утверждали, что Башарты Гун, желая откупиться от большевиков, отдал в их руки спящего генерала; другие же, что барон ушёл в Улясутай, а потом — в Тибет к Далай-ламе.
Могла быть в этих версиях какая-то искра правды, потому что монголы, имея примитивные устройства, наподобие нашей почты, передают между собой взаимно важнейшие происшествия. В случае такого события, монгол тотчас же передаёт дальше известие о нём, и таким образом вести расходятся по всей стране. Правительственные распоряжения или почту развозят посыльные в специальных кафтанах, передаваемых вместе с письмом. Кафтан с вышитыми иероглифами на плечах является самой лучшей охраной от нападения и гарантией помощи со стороны жителей. О быстроте подобной почты бытует легенда, что Бату-хан узнал в Европе о болезни и смерти сына Чингис-хана, Угедея, всего спустя восемь дней, несмотря на отдалённость почти в семь тысяч километров между ханской столицей в Каракоруме и войсками Бату-хана в Венгрии. Монголы умеют, однако, сохранять тайну послания, особенно, когда речь идёт об иностранцах.
Богдо-геген, по-видимому, проинформированный о смерти Унгерна, издал тайный приказ, чтобы помогать войскам барона, большевиков же вводить в заблуждение относительно передвижений бригад. И потому, информированные о планах «красных», мы безнаказанно миновали их отряды. Кроме этого, нам оказывалась помощь в виде продуктов питания и проводников, а также коней. Однако недисциплинированность наших солдат, грабящих улусы и юрты, пробудила вскоре недоверие населения, которое начало прятать от нас своё имущество.
Командующий бригады полковник О. напрасно издавал суровые приказы, солдаты утратили повиновение. В это время, чтобы предупредить грабежи и разбои, совещание военного совета установило наказание смертью. Когда, спустя несколько дней в Котуря-хурэ, ламы сообщили о новом грабеже, было назначено следствие, и после выявления виновных полевой суд приговорил их к смерти. В присутствии собранного войска, преступники должны были отдать похищенные в хурэ предметы ламам и, после срывания погонов, были расстреляны. Вышеупомянутый приговор удовлетворил лам, среди солдат же воскресил прежнюю дисциплину. Поэтому снова, как и прежде, монголы поставляли коней, мясо и молоко.

 

Назад: XXXI. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОНГОЛИЮ
Дальше: XXXIII. НА ВОСТОК!