Никакой боли, только вздох облегчения. Клинок преодолевает клетку костей вокруг моей свечи и проникает внутрь. Пламя уверенное и постоянное, и я поднимаю его вверх, освещая пространство вокруг себя.

Пещера исчезла, и я одна. Я снова в живом лабиринте дома Прохазки, но кустарники сотканы из воспоминаний, а тропа – из маков. Я брожу по ветреным тропам своего разума, ступая на души тех, кого украли и принесли в жертву. Мысли лопаются под ногами как пузыри, оставляя позади фрагменты чувства, а цветы выдыхают свои имена.

Я прокладываю себе путь через лабиринт и осознаю, что иду по реке из крови, а стены хитроумного лабиринта состоят из костей. Живая изгородь и ветки ежевики пульсируют, трепещут и дышат, теплые и скользкие на ощупь. Как кожа. Как плоть.

Я – мужчина наоборот.

Из центра лабиринта поднимается свечение, и я следую за этим светом, оставляя мрак позади. Когда коридоры живой изгороди открываются, я оказываюсь в помещении, очень напоминающем бальный зал Сновин-холла, красивой комнате с высокими, парящими потолками, как в соборе, в котором всюду – свет, стекло и зеркала. Сквозь окна в зал проникают солнечный и лунный свет и свечение звезд иных миров, а пылинки зависают в лучах, как волшебные огоньки Подземного мира. Это – священное место, храм, и это священный зал моего сердца.

В центре моего сердца находится алтарь, бронзовая чаша с маслом на деревянном постаменте, вырезанном в форме дерева. Я подношу свою свечу к маслу и поджигаю ее, думая о том, не повстречается ли мне другая версия меня – жрица, оракул, королева.

Никто не приходит.

Здесь только я, мое собственное неадекватное я, отражающееся в окружающих меня зеркалах.

Одно из отражений, глядя на меня, согнутым пальцем подзывает меня к себе. Я повинуюсь и подхожу к девушке в зеркале. Я уже давно смирилась с тем, что некрасива, но я не подозревала, что это будет так сильно резать глаза – видеть свою кожу на другой версии себя. Я изучаю свое лицо новыми глазами, как будто я сама себе незнакомка, и замечаю, что я и более, и менее критична к своим чертам. Слабый, заостренный подбородок, лошадиный нос, тонкие губы все еще здесь, но вдохновленные глаза и четкие скулы новые. Или, точнее, они кажутся новыми, поскольку, когда я начинаю диалог, они становятся первыми частями, на которые я обращаю внимание. Первыми частями, которые замечают другие люди.

– Кто ты? – спрашивает отражение.

– Я – Лизель, – отвечаю я.

Девушка качает головой.

– Кто я?

Я моргаю. Я помню беседу – игру – в которую я играла с Королем гоблинов так много лет назад.

Я – девушка, в чьей душе рождается музыка. Я – сестра, дочь, друг, готовый яростно защищать дорогих и близких. Я – девушка, которая любит клубнику, шоколадный торт, пьесы в миноре, минутки отдыха от работы и детские игры.

– Ты – Элизабет, цельная и настоящая, – говорю я своему отражению.

Ее улыбка выглядит грустной.

– Правда?

А разве нет? Когда я разворачиваюсь и смотрюсь в другие отражения, то вижу в зеркалах разные грани себя: девушку с музыкой в душе, дочь, подругу, сестру. Все это – разные стороны меня, настоящей, хотя я вплоть до нынешнего момента не знаю, как я себя разрушила и как теперь собрать все эти кусочки воедино.

Есть зеркала и есть окна, и из окон я вижу разные миры, разные жизни, драгоценных людей, которых я заключила в своем сердце. Маму, Констанцу и папу можно увидеть через окна, ведущие к моей семье, а Кете и Франсуа смотрят на меня с другой стороны. Но из всех этих красивых картинок и перспектив в другие жизни одна только Кете смотрит мне в глаза.

– Лизель, – говорит она.

В руке она держит кольцо. Я всматриваюсь и вижу, что это серебряное кольцо с головой волка, которое я бросила в озеро Лорелеи, кольцо, которое мой сдержанный юноша отдал в качестве обещания.

– Я храню твой секрет, – говорит она. – Я охраняю тебя. Покуда ты не вернешься ко мне, я буду держать твое сердце.

Наши ладони соприкасаются сквозь стекло, наши головы кивают в унисон.

Свет в окне моей сестры гаснет, но свеча продолжает гореть.

Тогда я медленно поворачиваюсь и заглядываю в каждое окно, надеясь увидеть брата или Короля гоблинов. Но как бы я ни старалась, я не могу их найти, поскольку приходится пробираться сквозь несметное число воспоминаний.

– Ты ищешь не в тех местах, – говорит мне мое отражение.

– А где мне искать? – спрашиваю я у нее.

– Не во внешнем мире, – отвечает она. – А внутри себя.

В зеркалах.

Тогда я понимаю.

Не Йозеф и Король гоблинов цельные, а я. Они не реальны, они – куклы, сотканные из теней и плоти. Я не видела их настоящими, не видела их людьми, да и как я могла это сделать, раз они – основы, на которых я стою?

– Выбирай, – сказали мне Древние законы. – Заплати цену, и другой уйдет свободным.

Жертва не была принесена моей кровью. Она будет оплачена моей душой. Выбрать Йозефа или Короля гоблинов означает выбрать ту часть меня, с которой я готова расстаться: мой брат или мой юноша-аскет. Садовник моего сердца или мой бессмертный возлюбленный. Моя способность к добродетели или мой потенциал сострадания.

Потому что Йозеф – это моя добродетель. Он – непредсказуемый, лишенный заботы, внезапный незнакомец в ночи, человек, которого я кормила, одевала и любила, как своего. Любовь к брату сделала меня лучше, хотя я и совершила ошибку, недавно указав на это ему.

– Прости меня, Зефферль, – говорю я своему отражению. Форма струится и меняется, и передо мной вырастает подменыш с чертами моего брата и гоблинскими глазами. Он улыбается и указывает подбородком куда-то за мое плечо. Я поворачиваюсь и смотрю в другое зеркало.

Юноша-аскет.

Этот не тот человек, которого я оставила на полу пещеры с моим братом и Древними законами. Это другой мужчина: он моложе, свежее, а его разноцветные глаза такие живые и яркие, как будто их только что нарисовали красками. И он не похож на поистине сдержанного юношу, несмотря на незатейливую и мрачную одежду, в которую одет. В его лице сквозит искорка озорства, а в изгибе губ заметна жестокость, однако в глубине глаз я замечаю беспечность, свидетельствующую о мудрости – и заслуженной, и приобретенной в процессе жизни.

– Кто ты? – шепчу я.

Он кивает на меня.

– Ты знаешь, кто я, Элизабет.

– Ты – мужчина, в душе которого живет музыка, – говорю я. – Ты – человек, указавший мне путь к себе, когда я затерялась в лесах. Мой учитель, товарищ по играм, друг. – Говорить мне все труднее из-за поднимающихся в горле рыданий. – Ты позволил мне простить себя за несовершенство. За греховность. За то, что я – это я.

Если мой брат моя добродетель, то Король гоблинов – мое сострадание. Я перевожу взгляд с одного на другого. Как я могу выбирать? Я наткнулась на древнее оружие, но как я могу вырезать себе сердце и остаться в живых?

Йозеф делает шаг вперед, раскинув руки. Король гоблинов тоже делает шаг вперед, зеркальный образ моего брата. Я протягиваю руки им обоим, их формы размываются и сливаются, и вскоре я уже не могу сказать, где мое милосердие, а где мое сострадание. Возможно, они оба. Возможно, ни один из них.

Я все еще жду. Я колеблюсь, не желая расставаться ни с одним из них.

Кровь девы разлилась по полу пещеры, растекающаяся лужица малинового, алого и ярко-красного. Подменыш вскрикнул, рванулся вперед и приложил ладони к ее сердцу, чтобы остановить кровотечение.

– Помогите мне! – крикнул он мужчине на возвышении. – Помогите мне, пожалуйста!

Мужчина, бледный, почти белый, вскочил со своего места. Его ноги подкашивались. Король гоблинов. Без силы Древних законов, наполняющей его вены, он как-то странно съежился, сжался. Теперь он был менее пугающим, менее загадочным, менее… просто менее. Всю свою смертную жизнь подменыш слушал истории об этом мужчине, этой необыкновенной зловещей фигуре, способной подчинять себе пространство и время и законы реальности, какими их знал мир, однако стоявший перед ним Король гоблинов не был мифом. Он был просто мужчиной.

И подменыш слегка ненавидел его за это.

Король гоблинов подошел к склонившемуся над девой подменышу и накрыл его руки своими. Они вместе нажимали ей на грудь, ощущая пульс, пульс, пульс ее сердца, которое билось под их ладонями.

– Пожалуйста, – сказал подменыш, обратив взгляд на массу гоблинских рук, глаз и зубов, которые смотрели на них спокойным, невозмутимым, безликим взглядом. – Что я могу сделать?

– Сделать, полукровка? – удивленно произнес легион голосов. – Сделать что? Спасти ее жизнь? Слишком поздно. Она сделала свой выбор.

– Она это сделала, чтобы спасти меня! – Он повернулся к Королю гоблинов. – Как ты можешь просто позволить ей умереть?

– Не укоряй его, – произнесли Древние законы. – Он – пустая оболочка. Мы уже съели его душу; ему больше нечего отдать.

Подменыш запрокинул голову назад и закричал.

Из ползущей, корчащейся массы тварей выскользнули две гоблинки и пробрались к деве. Другие руки бросались вперед и хватали их за щиколотки, запястья, за конечности, за любую часть их тела, до которой можно было дотянуться, но девушки были преисполнены решимости. Они кусались и царапались, с боем прокладывая себе путь к подменышу и Королю гоблинов.

– Полукровка, – произнесла та, что была к нему ближе. Она была стройная, как молодое деревце, с короной из обмотанных паутиной веток на голове. – Есть способ ее спасти.

– Молчать! – взревели Древние законы.

– Вот этот, – сказала другая гоблинка, коротенькая, коренастая девушка с волосами из пуха чертополоха, указывая на Короля гоблинов, – отдал все, что мог отдать. У него ничего не осталось. – Ее черные глаза глядели мрачно и торжественно. – Но у тебя кое-что осталось, полукровка. У тебя осталось.

Подменыш посмотрел на мужчину рядом с собой. Тот качал головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая:

– Он не должен за это расплачиваться.

– Расплачиваться за что? – спросил подменыш.

– За вечность, – прошептал Король гоблинов. – За бесконечные муки.

Подменыш замолчал. Он понял, чего потребует от него жертва, чего требовали Древние законы.

Короля.

– Нет, – сказал мужчина рядом с ним. – Она не перенесет, если отпустит тебя, Йозеф. Элизабет тебя никогда не простит.

Йозеф. Это было имя, которое он украл, личность, лицо и жизнь, которые он присвоил. Пухленький и сладенький смертный младенец, умерший от скарлатины и не успевший прожить свою жизнь. Подменыш увидел возможность и воспользовался ею. Он стал мальчиком в люльке. Он стал братом Лизель.

– Как? – задыхаясь, спросил он. Подменыш обернулся и посмотрел на сотканное из кошмаров лицо. – Что я должен сделать?

– Вовсе не невеста была нужна для того, чтобы вернуть мир обратно к жизни, – сказала гоблинка с ветками на голове. – А добродетель.

Король гоблинов бросил на девушку резкий взгляд.

– Объяснись, Веточка.

Веточка дрожала и тряслась, раздираемая страхом и рвением.

– Только человек, отдавшийся по своей воле Подземному миру с полным сердцем, понимает истинную цену, которую нужно заплатить, и предлагает ее с радостью.

– Добродетель, полукровка, – произнесла гоблинка с пухом чертополоха на голове вместо волос, – это способность любить мир целиком. Без оглядки на себя. Без оглядки на индивидуальное. Первый Король гоблинов это понимал.

Мужчина рядом с ним замер.

– Тогда почему невеста, Колютик? – спросил он. – Почему для того, чтобы мир пробудился к весне, должна быть пролита невинная кровь? – Подменыш услышал слова, которые тот не произнес. «Почему я должен был страдать? Почему должна была страдать она?»

– Жертва, принесенная не от всего сердца, а от его половины, и ценна лишь наполовину, – ответила Колютик. – Вас заманили на трон хитростью, ваше величество. А первого Короля гоблинов хитростью лишили трона.

– Кто это сделал? – спросил подменыш.

Гоблинки переглянулись.

– Мы не произносим ее имя, – сказала Веточка.

Первая Королева гоблинов.

– Она любила его, – сказала Колютик. – И она была эгоисткой. Когда Король гоблинов ее отпустил, она вернулась в Подземный мир, чтобы его забрать. Украсть. А на его месте она оставила другого. Перепуганного мальчишку-нытика, – фыркнула она. – Который продержался всего мгновение и тут же подыскал себе замену.

– Но ты, полукровка, – мягко сказала Веточка. – Ты понимаешь, что это значит – любить весь мир целиком. Ты ходил среди смертных, ты жил среди них. Ты даже любил их, только так, как это способны понять мы, феи. Отдаленно. Бесстрастно. Но это не означает, что твоя любовь была менее глубокой.

Подменыш посмотрел на кинжал в руке его сестры, все еще влажный от ее крови.

– Но у меня нет души, чтобы ее отдать, – сказал он.

– Она дала тебе имя, – осторожно сказала Веточка. – И ты взял его, чтобы создать свою собственную душу.

Мужчина рядом с ним покачал головой, но возражать не стал. Подменыш взял оружие из руки сестры.

– О, Йозеф, – сказал мужчина. В его глазах разного цвета стояли слезы, и эти синие и зеленые глубины были наполнены сочувствием. – Ты не обязан делать это.

Но он сделал.

– Береги ее, – прошептал он мужчине рядом с собой. – Она заслуживает того, чтобы ее любили.

Мужчина кивнул, ничего не сказав. Но Йозеф его все равно услышал. «Буду».

Древние законы молча наблюдали за тем, как подменыш взял кинжал.

И пронзил им свое сердце.