Граф Прохазка оказался очень… необычным.

Мой таинственный покровитель был пухлым маленьким мужчиной неопределенного возраста. Редкие волосинки на черепе и бакенбарды поседели, а на щеках играл румянец юности и задорного настроения. Его жилет собирался в складки и топорщился вокруг блестящих латунных пуговиц, а возле глаз, когда он улыбался, собирались тонкие морщинки. Не считая маски черепа, его костюм Смерти, казалось, был собран на скорую руку: черный шелковый плащ скрывал самый обыкновенный наряд – бледный атласный жилет, темный шерстяной сюртук, серовато-коричневые бриджи, белые чулки, черные ботинки с латунными пряжками, тускло сверкавшими в лунном свете. На отвороте сюртука красовался кроваво-красный мак.

До этого момента я и не осознавала, что у меня сложился определенный образ моего хозяина, навеянный его элегантным почерком в письме, которое он мне отправил, а также непристойными рассказами, которые я слышала от фрау Месснер и от леди из магазина герра Шнайдера. Я точно не знала, кого ожидала увидеть – кого-то высокого, красивого и, возможно, томного, но чего я точно не предполагала, так это того, что мой покровитель – предмет стольких опасений и пикантных слухов – окажется радостным маленьким какаду, щебечущим на немецком языке с богемским акцентом.

– Мне ужасно жаль, если я вас напугал, – сказал граф. – Но ваши брат, сестра и друг беспокоились о вашем исчезновении, и когда моя жена сказала мне, что вы вышли в сад, я понял, что должен сам отправиться на поиски. Видите ли, еще почти никому не удавалось самостоятельно найти выход из этого лабиринта.

И правда, мой неожиданный хозяин уверенно прокладывал себе путь по изгибам и поворотам живой изгороди, а я торопливо семенила за ним, стараясь не отставать.

– Это была идея моей бабушки, – продолжал граф, даже не дожидаясь моих ответов. – Живая изгородь, я имею в виду. Она любила математику и головоломки, но говорят, что этот лабиринт следует логике, которую никто не в силах разгадать. – Он захихикал. – Говорят, что ты должен быть или волшебником, или безумцем, чтобы решить эту задачку.

Волшебство. Я вспомнила тропу из маков, расцветавших передо мной в темноте, пару сверкающих глаз, подмигивающих на ночном небе.

Безумие.

– Думаю, совершенно ясно, к какой категории отношусь я, – сказал аристократ. Он маниакально ухмыльнулся, и у меня появилось подозрение, что я знаю ответ.

– И то и другое, разумеется, – продолжал Граф. – Хотя моя жена предпочитает разделять эти понятия. – Он улыбнулся еще шире, но спокойнее мне от этого не стало. – Ах, вы только послушайте, я лепечу и болтаю, как глупая девчонка, выпорхнувшая из школьного класса. Идемте же, идемте, давайте поторопимся, поскольку ночь холодна и ужасна, а вас могут схватить и похитить.

В ушах застучало.

– Похитить меня?

Он замолчал, развернулся и посмотрел на меня сквозь прорези в маске.

– Вы разве не слышали эти истории, фройляйн? – Его голос звучал мягко и приторно. – Есть такие, – он указал в сторону дома, затем в сторону города, – кто бы сказал, что эти исчезновения являются прискорбными последствиями… э… удовольствий, которым я и мои товарищи часто предаемся.

Я замерла, вспомнив, что рассказала мне домовладелица фрау Месснер: о безымянной девчушке, простой деревенской девушке, которую Прохазки взяли под свое крыло и которая затем исчезла при загадочных обстоятельствах. Другие обрывки слухов и сплетен просачивались сквозь мои мысли, дрожа и танцуя, как пламя свечи. Опиум. Ритуалы. Тайны.

Мой хозяин снял напряжение, рассмеявшись.

– Шучу, дорогая. Вам нечего опасаться, я не причиню вам вреда! Ах, я вижу, мы их нашли, – сказал он, махнув кому-то вдалеке. – Или, возможно, нас нашли.

Мы выбрались из лабиринта. На улице нас поджидали две фигуры; их силуэты выделялись на фоне освещенного дома: женщина в белом, чье лицо скрывала маска лебедя, и высокий худощавый юноша во всем черном, со скрипичным футляром.

Йозеф.

– Вот и вы, – сказала женщина в белом. – Я уже начала беспокоиться. – Ее зеленые глаза горели огнем даже сквозь тень от маски. – Ночь холодна, а вы ушли довольно давно.

– Фройляйн, – сказал граф, повернувшись ко мне. – Позвольте представить вам мою жену, графиню Марию Елену фон Прохазка унд цу Сновин.

Его жена. Я вспомнила нашу встречу, состоявшуюся немногим ранее, и ее чрезмерно фамильярная манера общения со мной обрела смысл. Граф и графиня составляли странную пару: она – само изящество и утонченность, а он – как будто творение рассеянного кукольника.

– Очень приятно, – сказала она. – Но мы уже виделись.

Я с опозданием вспомнила о манерах и присела в неуклюжем реверансе.

– М… мадам.

– Правильное обращение – ваше сиятельство.

– О, – мои щеки вспыхнули от стыда. – Простите.

Граф небрежно махнул рукой.

– Давайте не будет поднимать шум из-за таких пустяков. Зовите меня Отто, или mein Herr, если желаете.

Моя рука инстинктивно потянулась к отсутствующему шнурку на опустевшей шее, но этого, кажется, никто не заметил.

– Прекрати смущать наших гостей, Отто, – с укором произнесла графиня, но в ее голосе сквозила нежность. – Простите моего мужа, дети, – сказала она, повернувшись ко мне и Йозефу. – Его энтузиазм не знает границ.

Я взглянула на брата, но он демонстративно не смотрел на меня.

– Может быть, нам стоит вернуться? – тусклым голосом спросил он. – Мне нужно время, чтобы разогреться.

– Ваш брат согласился порадовать нас своим выступлением, – сказала графиня. Поразительные зеленые глаза внимательно разглядывали мое лицо. – Он сыграет нам ту часть, которая включает в себя и вашу работу, насколько я поняла.

– Ах, да, композитор, – подхватил граф Прохазка. – Каким редким и чудесным даром вы наделены, фройляйн!

Я попробовала улыбнуться, но мое лицо оказалось таким же каменным, как ночная стужа.

– Не такой уж это и дар, ваше сиятельство.

– Чепуха, – сказала графиня. – Дар творения и гений – единственное, что роднит нас с Господом. Примите свои таланты, Элизабет, потому что они поистине редки. А сейчас, – она обернулась и посмотрела на лабиринт, – давайте поскорее войдем в дом. Это не та ночь, которую можно было бы провести на улице без защиты.

Йозеф нахмурился.

– Защиты?

– От обморожения, – обезоруживающе улыбнулся граф.

Графиня покачала головой.

– О, всего лишь старое суеверие, дитя мое. Сегодня Масленица, ночь, когда один сезон сменяет другой. Зимние дни подходят к своему завершению, и враждебные силы вырываются на свободу.

На этот раз брат взглянул мне в глаза. В его бледно-голубых зрачках я прочитала вопрос, на который у меня не было ответа. Мы с Йозефом выросли на сказках о гоблинах, Лорелее, Эрлькёниге, и существовали мифы и сказания, о которых не стоило забывать. Дикая Охота. Помеченный эльфами. Заколдованный.

Граф поежился.

– Давайте войдем внутрь, дорогие мои. Я вот-вот отморожу себе самые неприличные места. – Он предложил супруге руку, не столько из учтивости, а чтобы помочь ей, хромой, подняться в дом.

– Отто! – Графиня с нежностью шлепнула мужа по руке, но выражение зеленых глаз вовсе не было игривым. В них сквозило что-то похожее на беспокойство, и ее взгляд бегал туда-сюда от нас к живой изгороди за нашими спинами, как будто и она слышала призрачный топот копыт, преследующий нас из другого мира.

В доме бал был в самом разгаре, музыку дополняли ритмичный топот ног и шорох туфель и юбок по полу. Граф и графиня отвели нас с Йозефом в боковую галерею, подальше от толпы в бальном зале, но и это помещение не пустовало. Здесь собрались гости, и они пили, курили и смеялись так уютно и непринужденно, как делают лишь давние знакомые или друзья. Несмотря на их маски, было очевидно, что все они обладают каким-то зловещим сходством, хотя мы не были знакомы. Они все выглядели такими сытыми и безмятежными, как будто никогда не знали ни тягот, ни страданий и обладали свободной и радушной манерой общения, как люди, которые ни разу не испытывали недостатка в чем бы то ни было. Однако от них веяло желанием, голодной страстью. В их привилегированной среде мой брат и я были не более чем наживкой, мухой-подёнкой, но всякий раз, когда их взгляды падали на нас, они с интересом и жадностью задерживались на наших открытых лицах. Их любопытство буквально физически царапало мою кожу, и все тело неприятно зачесалось.

– Где Кете и Франсуа? – спросила я. Мои зубы стучали – и не только от холода.

– Вы вся дрожите! – воскликнула графиня. – Идите, погрейтесь возле Ofen, вы оба.

Она подвела нас с Йозефом к печи, которую я поначалу приняла за высокий керамический орнамент или шкаф, встроенный в каменную нишу. От нее исходил жар. Фасад был украшен резьбой с маками, и вообще она была мало похожа на печь.

– Принести вам шаль, дорогая? – спросил меня граф. Его лицо было открыто, маска черепа поднята на лоб, щеки покраснели от перенапряжения и стужи, а по вискам стекал пот.

– О, нет, ваше… Ваше сиятельство, – сказала я. – Я в порядке. Вы видели мою сестру и нашего друга?

Но граф меня не услышал. Он взмахом руки подозвал официанта и что-то пробормотал ему на ухо.

– Есть ли здесь место, где я мог бы разыграться в одиночестве? – тихо спросил Йозеф у графини. Он загнанно смотрел на многочисленных гостей в галерее, и его взгляд метался из угла в угол.

– Конечно, дитя мое. – Она подала знак другому официанту, тот кивнул и исчез в толпе. – У нас есть клавир в гостиной на первом этаже, – предложила она. – Боюсь, он не самый дорогой и шикарный, а просто древний клавесин, принадлежавший бабушке Отто. Такой подойдет?

Йозеф посмотрел на меня, подняв брови. Немного удивляло то, что граф, которого провозглашали большим любителем музыки, – моей музыки – не имел в доме более современного инструмента. В наши дни почти все на всех выступлениях играли на фортепиано.

– Нам придется спросить Франсуа, ваше сиятельство, – сказала я. – Брату, как правило, аккомпанирует он.

– А не вы? – спросила графиня. Ее тон был нейтральным, но она казалась изумленной.

– Нет, мэм.

– Но я думала, что вы – музыкант.

Я прикусила губу. Когда-то брат говорил, что из нас двоих я – гений, творец, а не исполнитель. Я писала ноты, а Йозеф давал им жизнь. Но многие из знаменитейших венских композиторов сами играли свои произведения – среди них были великий Моцарт и выскочка Бетховен. В одаренные исполнители я не годилась, этот факт я осознала в тот миг, когда впервые услышала игру Франсуа.

В такие моменты мне хотелось, чтобы брат пришел мне на выручку, чтобы рассказал обо всем вместо меня, объяснил специфику нашего творческого процесса, чтобы хоть раз поддержал меня. Но он стоял, молчаливый и погруженный в себя, почти незаметный, несмотря на золотистые кудри, резкие черты лица и высокий рост.

– Я – музыкант, – спокойно сказала я. – Но мой талант заключается в создании музыки, а не в ее исполнении. В сравнении с игрой Франсуа вы сочтете мою игру очень слабой.

В зеленых, как трава, глазах что-то сверкнуло – изумление? раздражение? – когда графиня изучающе всматривалась в мое лицо.

– И тем не менее, – настаивала она. – Вы – автор «Эрлькёнига», разве нет? И меня интересует именно ваше исполнение вашего собственного произведения, а не чья-либо его интерпретация.

Я снова взглянула на Йозефа, но он возился с футляром для скрипки и нервно ерзал. Внезапный приступ раздражения изгнал из меня всю неловкость. Если брат не будет за меня заступаться, то и я за него заступаться не стану. Франсуа был для Йозефа самым лучшим партнером – они месяцами вместе репетировали в пути, и он знал, как придать их игре обаяние совместного исполнения, а не дуэта двух солирующих талантов.

– Как вам угодно, ваше сиятельство, – сказала я.

– Пожалуйста, – улыбнулась графиня. – Мы среди друзей. Зовите меня Еленой.

Я попыталась скрыть свое смущение.

– Да, мэм, – ответила я, не в силах произнести ее христианское имя.

Ее глаза блеснули в глубине холодной маски.

– Значит, решено, – объявила она. – Пойдемте, нам нужно перебраться на первый этаж. – Явился другой официант с подносом, на котором стояли бокалы с шерри. Или это был тот же самый официант, что и в первый раз? Я уже не помнила. – Ах, благодарю вас. Давайте выпьем, дорогие мои. Это позволит вам сохранить в себе тепло, даже когда мы отойдем от Ofen.

Йозеф и я из вежливости взяли по бокалу, но ни он, ни я не горели желанием сделать глоток.

– Пейте, пейте, – настаивала графиня. – Пейте, и мы начнем.

Осознав, что другого выхода у нас нет, мы, дабы не прослыть грубиянами, выпили шерри и вернули бокалы на поднос. Йозеф закашлялся и покраснел.

– Фра… Франсуа, – задыхаясь, пробормотал он, но наша хозяйка его будто не услышала. Она протянула руку мужу, и он помог ей спуститься по лестнице вниз.

Мы с Йозефом смотрели им вслед.

– Ну, – сказал брат через какое-то время. – Идем? – Он рассеянно почесал шею, как будто выпитое шерри можно было выманить обратно. Тут я заметила алый мак, прикрепленный к отвороту его костюма.

– Зефферль, – сказала я, указывая на цветок. – Что это?

– Гм-м? – Он опустил руку и посмотрел на свой ворот. – О. Графиня дала его мне. Для веры, сказала она.

Моя рука потянулась вверх и коснулась увядшего мака, заложенного за ухо. Я не потеряла его в лабиринте.

– Зефф, – прошептала я. – Во что мы впутались?

Прошло много времени, прежде чем он ответил.

– Это ты мне скажи, Лизель, – сказал он. – Его взгляд из-под черной маски домино был тяжелым. – В конце концов, разве не этого ты всегда хотела?