Карнавальные празднества в Вене достигли своего апогея на неделе, предшествующей началу Великого поста. Дома мы отмечали Fasching по старинке, когда актеры и горожане надевали чудовищные маски, прогоняя духов зимы. Здесь же каждый вечер давали бал или концерт или даже по нескольку кряду, и все кружилось и вертелось в бесчинствующем вихре разноцветных костюмов и криков Ahoi! и Schelle schelle!, звучавших до поздней ночи. И вовсе не от духов зимы избавлялись горожане до следующего года; а от своих пороков, излишеств и расточительства, с которыми следовало распрощаться до начала Поста.

На Масленицу, в тот вечер, когда должен был состояться бал нашего благодетеля, Франсуа нанял карету, чтобы мы все вместе доехали до дома графа. Дом Прохазки был не городским Stadthaus в прямом смысле слова, а поместьем в пригороде, где беспорядочные человеческие жилища сменила укрощенная и возделываемая природа. Нам бы не составило большого труда пройти милю-две до дома графа, но Франсуа сказал, что так не делается. Иногда жизнь в Вене казалась мне игрой, в которую меня неожиданно забросили и в которой все знали фигуры, движения и правила – все, кроме меня.

– Надеюсь, мы выглядим респектабельно, – сказала Кете, беспокойно сжимая носовой платок, когда мы проезжали мимо ухоженных лужаек и величественных домов.

В отличие от других вечеринок, устраиваемых по всей Вене, этот праздник графа Прохазки требовал, чтобы мы были одеты во все черно-белое. Странное ограничение, которое поначалу озадачило Кете, но быстро превратилось для нее в творческий вызов. Она одела Франсуа и Йозефа в похожие, но противоположные по цвету костюмы Дня и Ночи. Франсуа облачился в белое с золотой отделкой, а мой брат – в черное с серебряной. Лаконичные шерстяные плащи, жилеты из парчи с золотой и серебряной нитью и отлично скроенные бриджи дополнялись кожаными сапогами до колен, простыми, но запоминающимися. Их маски представляли собой обыкновенные шелковые домино: маска Йозефа была украшена звездами, а маска Франсуа – золотистыми солнечными лучами.

– Magnifique, – заверил ее Франсуа. – Très belle, mademoiselle.

– Ты – гений, – добавила я.

Мы выжидательно посмотрели на Йозефа, но он демонстративно отвернулся к окну кареты. Искры раздражения подожгли мою кровь. Пальцы Кете были стерты до мозолей, а глаза слезились от усталости после всех дней и бессонных ночей, в течение которых она мастерила для нас бальные наряды, так что самое меньшее, что мы могли сделать, – поздравить ее с выполненной работой.

– Мы выглядим замечательно, – повторила я, как будто тем самым могла сгладить грубость своего брата.

Мы и вправду выглядели замечательно. Мы с Кете были одеты как ангел и демон, но, к моему удивлению, наряд демона выбрала себе сестра. В платье из черного бархата она выглядела величественно, ее золотые кудри были перехвачены черным шелком и кружевами, ловко сплетенными между собой и заколотыми так, чтобы напоминали вырастающие из головы рожки. Она накрасила губы ярко-красным, а ее голубые глаза смотрели из-под черной маски высокомерно и властно. На мгновение в моей голове всплыл образ истлевших платьев и отполированное бронзовое зеркало, которое отражало бесконечный ряд исчезающих Королев гоблинов. Я с трудом сглотнула.

Платье, которое сестра сшила для меня, было невинным в своей простоте. Ярды и ярды тонкого белого муслина создавали ниспадающий, воздушный наряд, а из моих лопаток вырастали сложенные крылья ангела, которые Кете каким-то чудом смастерила из парчи. В корону в форме нимба на моей голове она вплела золото, а для полноты картины я держала в руках лиру. Мы четверо смотрели друг на друга сквозь наши домино, и эти маски делали лица странными и непривычными.

Вечером должно было состояться наше формальное представление высшему венскому обществу. Приглашения, которые вез с собой каждый из нас, свидетельствовали о том, что мы – равные графу Прохазке, и сказать, что мы все немного нервничали, значит не сказать ничего. Нам с Кете еще ни разу не доводилось предстать перед состоятельными членами города – мы были дочерями хозяина гостиницы. Нашим единственным источником дохода были те гроши, что мы умудрялись сохранять в наших сундуках. Франсуа вырос среди богачей, но, так же как и мы, никогда не являлся одним из них. Цвет его кожи навсегда делал его посторонним для людей благородного класса, даже несмотря на то, что он перенял их манеры и стиль общения.

Я взглянула на Йозефа, но он решительно смотрел в окно. Брат не проявлял никаких эмоций – он научился делать так, что его лицо не выражало ничего кроме осторожного безразличия. Это была куда более непроницаемая маска, чем та, что красовалась на его лице, и я ненавидела его за то, что в последнее время он никогда не снимал ее.

– Смотри! – воскликнула Кете, задыхаясь, и указала в окно. – Дом Прохазки!

Пригнувшись, мы высунулись из кареты, чтобы лучше разглядеть все вокруг, продолжая подниматься вверх по подъездной дорожке. За обвитыми плющом воротами из кованого железа находился старый особняк из серого камня и темного дерева, со стеклами с алмазной гравировкой. Он был похож на аббатство или на замок, а высокие заостренные арки создавали на его крышах фронтоны и пики. Во дворе журчал фонтан, у подножия которого сидела женщина с рыбьим хвостом и играла со стекавшей по камням водой. Это здание не было похоже ни на один большой дом или дворец, которые мы видели по пути сюда, – оно выглядело куда более древним, построенным в другом веке, в другом мире.

Мы остановились перед входом, и лакей распахнул дверь кареты. Он был очень низкого роста для лакея и выглядел каким-то сморщенным и взъерошенным. Его парик был растрепан и сидел набекрень, пряди белых волос выбивались из него и напоминали облако. Он был стар – гораздо старше всех лакеев, которых я видела в городе.

– Спасибо, – сказала я, когда он помог мне выйти из кареты.

Лакей улыбнулся мне в ответ, и я едва не отшатнулась. У него были пожелтевшие острые зубы, и в мерцании факела его нездоровая желтоватая кожа, казалось, отливала зеленым. – Добро пожаловать в дом Прохазки, фройляйн, – сказал он. – Дом безумцев и мечтателей. Надеюсь, вам тут понравится. – В его руках как будто из ниоткуда появился цветок, и, просияв, он вручил его мне. – Думаю, вам понравится.

Я взяла бутон из его пальцев-крючьев. Это был обыкновенный мак.

– Спасибо, – с дрожью в голосе пролепетала я.

– Носите его, – сказал он. – За веру.

Веру? Мне это показалось странным, но, чтобы его не огорчать, я заткнула цветок себе за ухо. Теперь я заметила, что у нескольких приехавших на бал гостей к лацканам и платьям прикреплены алые цветы, яркие пятна малинового и бордового, сиявшие на их белых и черных костюмах каплями крови. Лакей поклонился, и я поспешила за остальными членами моей семьи в дом, торопясь поскорее выйти из этой неловкой ситуации.

Безумцы и мечтатели. Я стояла в очереди с Кете, Йозефом и Франсуа и другими гостями, которые ожидали быть принятыми хозяевами. За нашими масками мы все оставались неузнанными, но наряды участников вечеринки, облаченных только в черное и белое, усиливали ощущение сюрреализма. Это не был парад фантастических чудовищ или прекрасных созданий. Все мы были кусочками света или тьмы, и мне, стоявшей среди них в тускнеющих сумерках, казалось, что мы вот-вот исчезнем.

«О твоем покровителе говорят, что он довольно эксцентричен и обладает… странными наклонностями».

Страх ледяными пальцами скрутил мой желудок. Мы были уже почти у двери.

– Готова? – спросила Кете, сжав мою ладонь. На фоне черно-белого моря синева ее глаз казалась еще ярче. Ее нервозность граничила с восторженным возбуждением, в то время как моя была очерчена страхом. Я попыталась напитаться радостным предвкушением моей сестры, ее солнечным настроением; мне хотелось, чтобы они прогнали тени моего сомнения.

Я улыбнулась и сжала ее ладонь в ответ. Передав наши приглашения лакею у двери, я вошла, переступив порог от сумерек в темноту. Под ногами я ощутила что-то зернистое, и лишь взглянув вниз на туфли, разглядела маленькие белые кристаллики.

Соль.

Не знаю, что я ожидала там увидеть. Что горгульи будут искоса таращиться на меня из темных углов, что всюду будет полуразрушенная дряхлая мебель, что блеск упадка будет лежать на помещениях и пещерах, просторных, как в Подземном мире? Но вместо этого нас приветствовал огромный мраморный холл: изнутри дом Прохазки напоминал скорее большие залы и галереи дворца Шëнбрунн и других модных венских резиденций. Интерьер настолько противоречил готическому экстерьеру, что я подумала, не вошли ли мы по ошибке в другое здание.

Широкая лестница вела на второй этаж, двери в бальный зал были широко распахнуты. За изгибом лестницы в тени исчезал коридор. Откуда-то сверху доносились звуки менуэта, приглушенный шум толпы и шарканье шагов. Наверху лестницы стоял массивный каменный герб семьи Прохазка. Виноградные лозы обвивали цветок мака в центре разделенного на четыре части щита. Верхний левый угол заполняла крепость на холме, нижний правый – Мелюзина на камне, рыбий хвост которой плескался в водах озера; она очень походила на женщину у подножия фонтана, которая встретилась нам по пути. Над щитом, выгравированный в мраморе, красовался их девиз: HOSTIS VENIT FLORES DISCEDUNT.

Пока мы с другими гостями ждали своей очереди, чтобы подняться в бальный зал на втором этаже, слуга предложил нам передать ему наши вещи. Мы отдали плащи и более тяжелые элементы наряда, но Йозеф покачал головой и прижал к себе футляр со скрипкой. Как ребенка. Или как щит. Я принесла свой фолиант с музыкой, а брат – свой инструмент на случай, если нас попросят сыграть для графа.

– Не хочешь потанцевать? – спросила Кете.

– Нет, – раздраженно ответил Йозеф. – Я не хочу танцевать.

– Мы здесь в качестве гостей, Йозеф, а не нанятых музыкантов, – она закатила глаза. – Почему бы не попробовать повеселиться?

Наш брат сердито вздохнул и удалился, растворившись в толпе. Мы с Франсуа переглянулись. Он закрыл глаза и едва заметно покачал головой. Я поморщилась. Ночь обещала быть длинной, а мы еще даже не вошли в бальный зал.

Со всех сторон нас окружали другие гости. Неприятная близость такого количества незнакомцев в масках уже начала действовать мне на нервы, и я как трусиха вздрагивала и дергалась от малейшего прикосновения. В последний раз, когда я была на балу, меня окружали гоблины и подменыши, но эти облаченные в черно-белое фигуры выглядели не менее устрашающе. Во многих отношениях Вена была гораздо более странным и опасным местом, чем Подземный мир. Меня бросило в пот, хотя по коже бегали мурашки.

– Мадемуазель? – Я обернулась и увидела Франсуа, предлагающего мне руку. Уголок его губ дернулся в сочувствующей улыбке, и я приняла его предложение, улыбнувшись в ответ. Он не показал виду, когда я вцепилась в него, входя в бальный зал. Я так нервничала, что ладони стали влажными. Я была благодарна Франсуа за его стойкость, поскольку комната начала раскачиваться у меня перед глазами и колыхаться, как лодка на волнах.

Мы вошли в зал, и в беспрестанном гуле голосов, в этом возбужденном биении стольких сердец наступила небольшая пауза. Мириады глаз устремили взор на нас, и меня стало бросать то в холод, то в жар. Так много масок, так много людей, так много ожиданий. Я задрожала, отпустила руку Франсуа и поспешила укрыться в тени. Лишь тогда я поняла, что гости пялятся не на меня, а на Франсуа – его темная кожа контрастировала с белоснежным костюмом. Моя рука ярким пятном белела на его руке. Мы шли по бальному залу, и шепот следовал за нами по пятам. Чувство вины скрутило мой желудок, и я почувствовала себя так, будто заболеваю.

– О, Франсуа, – сказала Кете, достаточно громко для того, чтобы ее услышали все замершие в ожидании гости. – Надеюсь, ты оставил танец для меня.

Вокруг все стихло. Кете улыбнулась, ее солнечные кудряшки, скрученные в рога черта, сверкали в свете свечей обжигающим золотом. Она была самой красивой девушкой в зале, и ее красота ослепляла не меньше, чем сияние пламени вокруг ее головы. Она протянула руку Франсуа – королева ночи, устанавливающая союз с принцем солнца.

Он не вздрогнул и не стал медлить. Низко поклонившись, взял ее руку.

– Это большая честь для меня, мадемуазель.

Выражение их лиц скрывали маски, но обнаженные в улыбке зубы нашего друга сверкнули на весь зал. Кете и Франсуа искоса взглянули на меня, тревожно и вопросительно подняв брови. Я кивнула им, и они поплыли по паркету, присоединившись к другим парам в оживленной кадрили. Черные и белые юбки кружились по клетке из черных и белых мраморных плит, а я отошла к краю зала. От беспокойства у меня кружилась голова. Мне хотелось выпить. Мне хотелось глотнуть свежего воздуха.

Я вышла из бального зала в поисках места, где могла бы успокоиться и собраться с духом. Я переходила из комнаты в комнату эксцентричного обиталища моего покровителя, но куда бы я ни ступила и куда бы ни вошла, везде находился еще какой-нибудь человек, незнакомец, еще какая-нибудь компания. Банкетные столы ломились под весом яств и ледяных скульптур самых фантастических форм – крылатых существ и рогатых тварей, которые таяли и превращались в воду. В центре комнаты находился механический серебряный лебедь, который «плавал» в серебристом потоке, изобилующем рыбками. Когда одна рыбешка выпрыгнула из воды, лебедь изогнул шею и поймал ее, заставив публику задохнуться от восторга. Лебедь не плавал по кругу, совершая предсказуемые действия других механизмов, которые я видела в некоторых городских домах. Его невероятные, столь реалистичные движения напомнили мне рассказы Констанцы о чудесах, сотворенных руками гоблинов. Волшебные доспехи, исключительное мастерство, изысканная работа по металлу, ювелирные изделия, дарующие то ли благословение, то ли проклятие. Разворачивались войны, проливалась кровь, и несчетное количество денег тратилось на привилегию обладания одним из этих сокровищ. Я даже не представляла, сколько мог стоить такой серебряный лебедь.

Странности на этом не заканчивались. Невероятный дом Прохазки был просто напичкан самыми неожиданными безделушками. Из серебряных ладоней выливался бесконечный поток шампанского в бесконечную флейту. Пара причудливых бесформенных бронзовых скульптур непонятного назначения сбивала с толку, покуда не пройдешь мимо них, ни о чем не подозревая, и не осознаешь, что из пустоты между ними выросло кричащее лицо. В поисках тишины и покоя я переходила из комнаты в комнату, мимо ярких молодых людей и респектабельных пожилых, ноги которых отдыхали от танцев, а губы работали, ведя нескончаемый разговор.

Но ни тишины, ни покоя здесь не было. Слухи и сплетни наполняли пространство, как жужжание крыльев насекомых, поднимаясь вместе с дымом свечей и пудрой париков. Воздух был спертым от запаха пота и аромата духов, отчего мое горло наполнилось липкой влагой. Жар волнами поднимался от влажных шей и вздымающихся грудей, всюду витал затхлый запах человеческой плоти, густой и удушающий. Мне померещилось, что краем глаза я заметила блеск черных, как спинка жука, глаз, и похожие на ветки пальцы, но это были блестящие пуговицы на мужском жилете и тонкое кружево женского корсета. Дурнота снова дала о себе знать, на этот раз сильнее, чем прежде.

– Вы кого-то ищете, дитя? – произнес глубокий мелодичный голос.

Я обернулась и увидела высокую женщину, одетую в костюм духа зимы. Белое платье было искусно вышито бисером, имитировавшим сверкание падающего снега. В одной руке она держала веретено, а ее лицо скрывала маска сморщенного старушечьего лица, которая странно смотрелась поверх длинной лебединой шеи. Единственное, что портило это серебристо-белое видение, – так это приколотый к ее корсету алый мак, капля крови на снегу.

– Н-нет, – запнулась я. – То есть да, то есть нет… я хочу сказать, что мой брат мог бы… – Я споткнулась, запуталась в словах, которые опережали бегущий разум и которые я была не в силах поймать. Звуки доходили сюда искаженными и приглушенными, а мелодию, играющую в другом помещении, было невозможно узнать, настолько она была исковеркана – так бывает, когда слушаешь звуки под водой. Перед глазами у меня все плыло и сужалось, как в тоннеле, где близкое казалось далеким, а далекое близким.

– Сюда. – Женщина махнула проходящему мимо официанту и взяла два бокала, наполненных темно-рубиновым красным вином. – Выпейте это, дорогая. Это успокоит ваши нервы. – Она протянула мне напиток.

Сквозь туман бушующих мыслей я вспомнила, что в последнее время не употребляла никакого спиртного, никаких вин. Вопреки своей воле мне не удавалось забыть, как в последний раз я была на таком балу и пила из кубка, протянутого мне таинственным незнакомцем. Все та же неуверенность, все то же зыбкое чувство дисбаланса между тревогой и радостью охватило меня, но из вежливости напиток я приняла. Я глотнула осторожно, стараясь не поморщиться от неожиданного цветочного послевкусия. К моему изумлению, напиток меня успокоил, алкоголь стал бальзамом для моих уязвимых обнаженных нервов.

– Спасибо, – сказала я, проронив несколько капель, и застенчиво вытерла губы. – Прошу прощения, мэм.

Женщина рассмеялась.

– Этот вкус на любителя. – Ее глаза, видневшиеся сквозь прорези маски, были зелеными, как трава, и удивительно живыми и яркими в этой лишенной цвета комнате. – Вы здесь впервые на балу?

Я робко рассмеялась.

– Это так очевидно?

В ответ она лишь загадочно улыбнулась.

– И как вы тут развлекаетесь, милая?

– Немного устала, – призналась я. – Я искала спокойное место, чтобы перевести дух. Подышать.

Женщина-зима поправила выбившуюся из-за моего уха прядь волос, и моя рука инстинктивно взметнулась, чтобы поймать увядший мак, который все еще был там. Столь интимное прикосновение незнакомого человека было мне неприятно, и меня снова затошнило. Осмотревшись, я в который раз отметила про себя, что у всех присутствующих – за исключением Франсуа, Кете и Йозефа – к костюмам приколот алый цветок.

– Вы уверены? Снаружи довольно прохладно, – сказала она. – Я могу проводить вас в одну из личных комнат наверху, если вам нужно побыть в одиночестве.

– О, нет, я не могу, – возразила я, и мои щеки вспыхнули. – Я… я думаю, что я перегрелась. Возможно, прогулка на свежем воздухе пойдет мне на пользу.

Необыкновенные зеленые глаза задумчиво смотрели на меня.

– У графа и графини в саду есть живой лабиринт, и вы можете по нему побродить, если хотите.

– О, да, пожалуйста, – ответила я.

Она кивнула.

– Следуйте за мной.

Я передала бокал ожидавшему официанту, затем повернулась и последовала за женщиной в белом через комнаты и коридоры в сад. Она хромала, и из-под подола платья при каждом шаге показывалась уродливая ступня. Я точно знала, чей образ был передо мной. Фрау Перхта с большой «гусиной» ногой – рождественский дух, которому не терпелось удостовериться, что за прошедший год мы спряли необходимое количество льна. Но Рождество давно миновало, приближалась весна, а завтра должен был начаться Великий пост. Выбор костюма был непонятен.

Мы подошли к стеклянным дверям в пустой комнате, выходившей на террасу.

– За садом давно не ухаживали, – сказала она, как будто извиняясь. – Он немного зарос. И немного уродлив.

– Уродливое меня не пугает, – сказала я. – Напротив, природа в ее первозданном виде доставляет мне радость.

Зеленые глаза изучающе смотрели в мое лицо, как будто искали ответ на еще не заданный вопрос.

– Да, – сказала она, коснувшись ладонью моей щеки. – И в вас есть что-то дикое и первозданное.

Я закашлялась, открыла дверь и вышла на террасу, уклоняясь от ее прикосновений.

– Не задерживайтесь там надолго, Элизабет, – предостерегла она. – Ночь длинная, а весна еще не наступила.

Элизабет. Волоски на моих руках встали дыбом.

– Как вы узнали?..

Но женщина уже скрылась, затворив за собой двери. Сверкающая непрерывная белая линия шла вдоль террасы, мерцая в лунном свете. Я с трудом сглотнула, переступила через соль и вышла в темноту.