· Глава 67 ·
Для Голубки ее неожиданный инсульт прошел почти без последствий. Почти.
– Они не разрешили мне даже самой надеть халат, представляешь? И укладку я не могу подправить, ничего мне не разрешают!
Лежа в отделении интенсивной терапии, она явно не ощущала никаких неудобств от недавно произошедшего с ней несчастного случая. Почувствовав, что она больше не владеет левой рукой, к счастью, Голубка догадалась воспользоваться правой и позвонить в «неотложку». Ей вовремя была оказана помощь, и с тромбом успешно справились. На следующий день ее должны были перевести в обычную палату, где ей предстояло провести несколько дней под наблюдением врачей, прежде чем вернуться домой. В ожидании этого счастливого события я, мама и брат по очереди навещали ее, стараясь не утомлять долгими визитами и все же скрашивая ее одиночество.
– Скоро ты вернешься к себе, и уж там будешь надевать все, что только захочешь.
Она скривилась и взглянула на меня неприязненно.
– Стоило бы мне каждый день получать инсульты, чтобы вам пришлось почаще меня навещать…
Мне не удалось удержаться от смеха.
– Если ты пришла, только чтобы посмеяться надо мной, можешь возвращаться!
– Перестань, Голубка! Я пришла, потому что мне приятно провести с тобой время, так давай не будем его портить.
– Я все равно хочу тебя предупредить, чтобы потом не было разочарований: я все завещаю церкви!
– Правда? – Я начала собирать сумку. – Не стоит тогда зря и времени терять! Хорошего дня, Голубка!
У нее на лице отразился испуг. Я разразилась хохотом, прежде чем она успела нажать кнопку звонка. Пожав плечами, Голубка произнесла с явным облегчением:
– По крайней мере, с тобой не так скучно, как с твоей матерью. Сегодня утром она знаешь что придумала? Начала читать мне вслух «Книгу моей матери» Альбера Коэна. А я предложила оставить ей эти восхваления до моих похорон, когда я уже ничего не буду чувствовать.
Я представила себе эту сцену, и мне стало грустно.
– Ты к ней жестока.
– Нисколько не жестока, но честна – бесспорно, – сухо возразила бабушка. – И я никогда не могла притворяться, потому и разводилась трижды.
– Можно спросить?
– Ну, уж, коль мы дошли до этой точки…
– Тебе хотелось иметь детей?
Она вздохнула раздраженно.
– В те времена вопрос так не стоял. У меня были другие планы, и все же я женщина. Я вовсе не монстр, я провела прекрасные моменты с твоей мамой, но уж слишком мы с ней оказались разные. Она – чувствительная, слабая. Вероятно, и я что-то упустила, но невозможно было изменить того, что получилось.
– Мама очень тебя любит, знай это.
– Да твоя мама полюбит и древесный ствол, лишь бы он питал к ней привязанность! Ты – другая, ты сильная. Жизнь тебя не пощадила, но и ты не дала так просто себя угробить. И правильно сделала. Жизнь – это череда испытаний. И главное, не дай себя сломать мужчине, ты стоишь большего. Ты всегда была самой умной из всех них.
Если бы она не замолчала, мне пришлось бы вызвать медсестру. Столько любезностей из уст Голубки – очевидно дурной знак.
– Только не повторяй ошибок своей матери, – продолжила она, – не засоряй себе сердце бессмысленными чувствами. Это просто мыльные пузыри, которые будут мешать достижению твоих целей.
И это хорошо, что Бенжамен взял опеку над сыном с тобой на равных, хорошо и то, что у вас нет других детей, но все это ты поймешь позже. Ты должна стать самым важным человеком для себя самой.
Меня ошеломила жестокость ее слов.
Я терпеливо подождала еще некоторое время, пока она не сказала, что я уже ей наскучила и могу уходить, а потом я ушла от бабушки, которая носила свои колкости с той же непринужденностью, с какой другие носят драгоценности.
Теперь все могли окончательно успокоиться: Голубка пребывала в прекрасном здравии.
2 декабря 2012 года
Странная вещь: чем успешнее ты вырывалась из своего состояния, тем глубже я в него погружался. Я думал, что мой траур по дочери закончился, но оказалось, что он еще и не начинался.
Я словно увязал в зыбучих песках. Тщетными оказывались мои попытки забываться в работе, забавляться с Жюлем, делать вид, что все идет по-прежнему. Все это было одним лишь притворством. Моя жизнь превратилась в сплошную фальшивую мелодию.
Мне просто требовалось говорить с тобой об этом. Ты была единственным человеком, кто разделял мою боль, единственным, кто мог меня понять. Ты была матерью Амбры, ее вторым родителем.
Но когда я произнес ее имя, твои глаза стали наливаться слезами. Подбородок начал мелко дрожать. Ты промолчала. И тогда я понял: если я потревожу покров, который ты набросила на свое горе, ты не выдержишь. Я оставил покров в покое и записался на прием к психиатру.