· Глава 30 ·

– Кажется, Жером изменяет Эмме.

– Меня бы это не удивило.

Каждый вечер, перед тем как уснуть, мы с братом перемывали косточки окружающим. Это оставалось единственным преимуществом нашего с ним сна в одной кровати. В то время как неудобств было полным-полно: храпение, зубовный скрежет, пукание, удары то локтем, то ногой и масса других подобных прелестей.

– Мне ни разу не удалось его прищучить, – добавил он. – Почему ты думаешь, что он ее обманывает?

– Я слышал, как он угрожал некой Камилле по телефону. Он очень разозлился. Мне так жаль Эмму.

– На мой взгляд, она в курсе дела, ведь он уйму времени проводит у телефона. Ты ей скажешь?

– С ума сошел? – выкрикнула я. – Никогда нельзя вмешиваться в такие дела, сам же потом и окажешься в виноватых.

– Я бы хотел, чтобы мне сказали.

– Ты – да. Но Эмма уверена, что у нее все идеально. Представляешь, что случится, если все полетит к черту? Не сомневаюсь, что она предпочла бы ничего не знать.

– В любом случае у него совсем маленький член.

Я засмеялась. Роман продолжал с серьезным видом:

– Было доказано, что размер члена пропорционален щедрости человека. Я, например, очень щедрый.

– Не сомневаюсь. Кстати, как там Томас?

– Он благодарит небеса каждую ночь.

Мне пришлось заткнуть себе рот ладонью, чтобы не переполошить весь дом. Давно я так не смеялась. Ромен вылез из постели, открыл окно и зажег сигарету.

– Что будем делать с папой? – спросил он, затягиваясь. – Ты над этим думала?

– Да, но я не знаю, что делать… Я глаз с него не спускаю, всюду ищу, но ничего нет. Хотелось бы застать его на месте преступления, так он, по крайней мере, не смог бы отрицать.

Брат покачал головой.

– Нельзя, чтобы Нонна догадалась. Она потеряла мужа и двоих сыновей из-за алкоголизма. Она этого не выдержит.

– Мама тоже.

Несколько минут мы молчали. Я знала, о чем думает брат, он знал, о чем думаю я. Но мы не станем об этом говорить. Уход мамы – это табу.

Он глубоко затянулся и выдохнул вместе с дымом:

– Ты к ней слишком сурова.

– Что?

– Я знаю, что ты на нее злишься, что она страшно тебя бесит своими потугами тебя вернуть, но она такая, какая есть. И все же она искренне рада, что ты у нее живешь, она как-то мне сама сказала. Ведь она почти не виделась с тобой, с тех пор как ты тогда ушла из дома, а для матери это очень тяжело. Поверь, она старается изо всех сил.

– Значит, это я во всем виновата?

– Я этого не говорил, Полинка. Тебе сейчас очень трудно, особенно после всего, что ты пережила. Но ты не должна мстить людям, которые стараются тебе помочь…

– Да, как же, старается! Стоит мне открыть рот, как я тут же получаю порцию нравоучений. Я вполне без этого обошлась бы, ясно тебе?

– Просто у нее не всегда получается. Вы с ней очень разные, она по жизни пофигистка, а ты – на грани психоригидности. Мне кажется, она стремится подтолкнуть тебя к небольшому расслаблению…

– Психоригидна? Это я-то психоригидна?

– Да есть немного, сама знаешь. Не хочу тебя обидеть или задеть, но, например, ты уж слишком опекаешь Жюля, не даешь ему вздохнуть. Ты чересчур им озабочена, хочешь, чтобы он ел в одно и то же время, чтобы не пачкался, а ведь он ребенок, ему требуется больше свободы.

– Прекрасно! Начитался статей в журнале «Популярная психология» и считаешь, что вправе меня поучать? Если бы ты пережил с мое, вот тогда имел бы право раскрывать рот, а пока давай лучше спать!

Я отвернулась к стене и закрыла глаза, чтобы сдержать слезы, а не погрузиться в сон. Сегодня я столько всего наслушалась, что вряд ли мне удастся легко заснуть.

Окно закрылось, и я почувствовала, как Ромен скользнул в постель и принялся щекотать мне спину.

Ударив его ногой по голени, я засмеялась, услышав, что он вскрикнул от боли. Вскоре – после стонов и ругательств – он выключил свет.

– Спокойной ночи, сестренка!

– И тебе, придурок!