Великий Четверток
Тайная Вечеря
(Мф. 26, 17–29; Мк. 14, 12–25; Лк. 22, 7–30 и Ин. 13, 1–30)
Все четыре евангелиста повествуют о последней Тайной Вечери Господа со Своими учениками накануне Его крестных страданий, но не все передают обстоятельства этой Вечери с одинаковой полнотой. Кроме того, в выражениях, употребленных первыми тремя евангелистами о дне, в который происходила Тайная Вечеря, находится, по-видимому, некое как бы противоречие с выражениями, употребленными четвертым евангелистом — святым Иоанном. Совершенно несомненно лишь то, что Тайная Вечеря происходила в пятый день недели, то есть, по-нашему, в четверг, так же, как ясно, что Господь был осужден и распят в шестой день недели — в пятницу, пробыл во гробе седьмой день недели — субботу и воскрес из мертвых в первый день недели.
Но вызывает недоумение и разногласие во мнениях, в каком отношении находился день Тайной Вечери к праздновавшемуся тогда иудейскому празднику Пасхи, то есть происходила ли Тайная Вечеря 14 нисана, в вечер которого начинается иудейская Пасха, или 13 нисана, то есть в день, предшествующий тому вечеру, когда начиналось празднование Пасхи? Эти недоумения порождаются следующими указаниями евангелистов относительно дня Тайной Вечери: В первый же день опресночный (Мф. 26, 17). В первый день опресноков, когда заколали пасхального агнца (Мк. 14, 12). Настал же день опресноков, в который надлежало заколать пасхального агнца (Лк. 22, 7). Перед праздником Пасхи (Ин. 13, 1).
Пасха начиналась вечером 14 нисана, и, следовательно, если придерживаться строго библейского словоупотребления, первым днем опресноков можно назвать только следующий за этим день, то есть 15 нисана. Очевидно, первые три евангелиста придерживались не строго библейского словоупотребления, а обычного, разговорного. По этому словоупотреблению можно было назвать первым днем опресноков не 15 нисана, которое бывает на другой день по вкушении Пасхи, даже не 14-е, когда вкушается Пасха, а 13-е — день перед Пасхой, как это ясно указано у святого евангелиста Иоанна, утверждающего, что Тайная Вечеря была перед праздником Пасхи (Ин. 13, 1).
Кроме того, у святого Иоанна есть и другие свидетельства о том, что иудейская Пасха начиналась только вечером в пятницу, когда Господь был распят: ведшие Иисуса к Пилату не вошли в претор, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху (Ин. 18, 28), и иудеи спешили перебить голени у распятых, чтобы не оставлять на кресте тела их в субботу, ибо та суббота была день великий (Ин. 19, 31). То есть суббота совпадала с первым днем праздника Пасхи, и, следовательно, вкушали Пасху накануне в пятницу вечером, после того как Христос был распят.
Появляется вопрос, почему же Христос совершил иудейскую пасху, которая, несомненно, была совершена Им на Тайной Вечери (хотя апостолы и не описывают совершения ее в подробностях, ибо главное внимание их устремлено было на установление Пасхи новозаветной — причащения Тела и Крови Христовой) одним днем раньше, чем следовало. Основательно предполагают, что так как вечер 14 нисана был в этом году началом субботнего покоя (наступала суббота), то пасхальный агнец закалаем был вечером 13-го. С этим совпадают указания святого Марка когда заколали пасхального агнца (Мк. 14, 12) и святого Луки в который надлежало заколать пасхального агнца (Лк. 22, 7).
Кроме того, известно, что иудеи, а особенно галилеяне, после плена Вавилонского стали ревновать о праздновании даже дней, предшествовавших наступлению праздника. В частности, для галилеян, приходивших в Иерусалим, пасхальный агнец всегда закалался днем раньше — 13 нисана вместо 14-го. Это было большим облегчением для служащих при храме, которым заклание 256 000 агнцев в течение нескольких часов в один день 14 нисана было бы слишком обременительным.
Наконец, полагают, что Господь совершил Пасху днем раньше, зная, что на другой день Он уже будет предан в руки иудеев и распят, и для того, чтобы его крестная Жертва, прообразом которой были пасхальные агнцы, была принесена в тот самый день и час, когда закалались пасхальные агнцы. Во всяком случае, мы знаем, что целью святого евангелиста Иоанна было восполнить повествования первых трех евангелистов, а потому мы должны принять как несомненное его указание, что Тайная Вечеря была совершена Господом до наступления праздника Пасхи, то есть не 14-го, а 13-го нисана.
Самое приготовление Тайной Вечери было чудесным. Господь из Вифании послал двух учеников в город, то есть в Иерусалим, сказав им, что они встретят там человека, несущего кувшин воды. Они должны последовать за ним и хозяину дома, куда войдет этот человек, сказать: Учитель говорит: время Мое близко, Я не могу откладывать празднование Пасхи и сегодня же у тебя совершу пасху с учениками Моими (Мф. 26, 18). Ученики, по святому Луке Петр и Иоанн (см. Лк. 22, 8), пошли, и случилось все так, как сказал им Господь. Хозяин того дома отвел им горницу большую, устланную, готовую (Мк. 14, 15), и они приготовили там Пасху.
Во всем этом, конечно, сказалось всеведение Господа. Вместе с тем слова Господа указывают на поспешность, ввиду приближения времени, когда должны были совершиться с Ним великие и последние события Его земной жизни.
Умилительно начинает повествование о Вечери святой Иоанн: Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их (Ин. 13, 1). Здесь сочетаются и Божественность, и человечность Христа: как Бог, Он знает о приближении Своего часа и Сам идет ему навстречу; как Человек, Он по-человечески грустит о предстоящей Ему видимой разлуке с учениками, и это производит в Нем особый преизбыток любви к ним. И эту Свою любовь до конца Господь обнаружил во всем, что говорилось и творилось на таинственной Вечере.
Святой Лука говорит, что Господь начал Вечерю словами: Очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием (Лк. 22, 15–16). Это была последняя пасхальная вечеря, которую Господь мог праздновать с учениками Своими в Своей земной жизни. Вместо этой подзаконной Пасхи Он намеревался установить теперь истинную Пасху — таинственную Вечерю Тела и Крови Своей, то есть таинство Евхаристии.
Это — последняя ветхозаветная пасха для всех Его последователей: впредь они будут причащаться Тела и Крови Его, доколе не вступят с Ним в теснейшее и приискреннейшее общение в будущей блаженной жизни — «в невечернем дни Царствия» Его, как поется в одном из тропарей пасхального канона. В этой будущей жизни близость общения всех истинных христиан со Христом можно отчасти уподобить той близости, какая была у Господа с Его учениками на Тайной Вечери.
Следовательно, смысл вышеприведенных слов Христовых таков: «Эта Пасха, в таком виде, как мы совершаем ее сегодня, не повторится более, пока в будущем веке, в торжествующей Церкви, не совершится в полнейшей и окончательной мере».
Непосредственно вслед за тем, по святому Луке, Господь дал ученикам пить чашу с вином, следуя еще ветхозаветному ритуалу, причем сказал: Не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие (Лк. 22, 18), а по святому Марку, когда буду пить новое вино в Царствии Божием (Мк. 14, 25). Что это за новое вино? Этому научает нас Церковь, воспевающая в день Воскресения Христова: «Придите, новаго винограда рождения, Божественнаго веселия — Царствия Христова приобщимся». Итак, новый плод винограда, новое вино — это божественное веселие Царства Христова, поскольку вино есть символ веселья, радости.
Надо полагать, что после этих Христовых слов пасхальные яства были потреблены с обычными молитвословиями и обрядами, о чем евангелисты считали лишним говорить, поскольку их задача была указать на установление Господом совершения новой, уже христианской Пасхи — таинства Евхаристии. Эта новозаветная Вечеря открылась умовением ног.
Умовение ног
(Ин. 13, 2–20)
Был обычай перед вечерей умывать ноги, что делал обыкновенно слуга. Но обычай этот не всегда соблюдался (ср. Лк. 7, 44). Видно, не был он соблюден и в малом обществе Господа, очевидно, потому, что Господь Сам имел в виду показать ученикам пример смирения и самоотверженной любви.
Святой Лука сообщает, что на Вечере произошел между учениками спор, кто из них должен почитаться большим (Лк. 22, 24). Вероятно, этот спор и явился поводом к тому, чтобы показать ученикам наглядный пример смирения и взаимной любви путем умовения ног им. Об этом умовении ног рассказывает, и притом весьма обстоятельно, только один евангелист Иоанн, как обычно, восполняющий повествования других евангелистов.
Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит (Ин. 13, 3). Смысл этих слов таков. Богом Отцом было предоставлено Богочеловеку употреблять для спасения людей все средства, какие Он найдет полезными, — в этом причина, почему Он собирается сейчас совершить дело столь необычное, столь противоположное человеческим понятиям.
Он встает, при общем недоумении учеников снимает с Себя верхнюю одежду, конечно, чтобы она не мешала, и остается в одной тунике, как раб. Затем берет полотенце, подобно рабу же им препоясуется, наливает воду в умывальницу и начинает, исполняя обязанности слуги, умывать ноги Своим ученикам, отирая их полотенцем, которым был препоясан.
Это был безмолвный, но наглядный завет уходящего Учителя Своим ученикам — завет смирения и взаимного служения, без всякого превозношения одного перед другим. Какое сильное здесь опровержение ложного римско-католического учения о главенстве святого апостола Петра над прочими апостолами и основанного на этом ложного догмата о папском примате в Церкви!
Подходит к Симону Петру (Ин. 13, 6). Из этого видно, что Симон был не первый, к кому Он подошел, и, по-видимому, он возлежал не близко к Христу (ср. Ин. 13, 24). Петр был поражен действиями Господа и нашел их несообразными с Его высоким достоинством, почему во второй раз в жизни дерзнул прекословить Христу (ср. Мф. 16, 22): Не умоешь ног моих вовек (Ин. 13, 8). За это он услышал страшную угрозу, что если будет до конца упорствовать в непослушании и будет свой разум ставить на место ума Христова, то не будет иметь части со Христом (Ин. 13, 8), то есть, иными словами, будет отлучен от общения со Христом.
Испугавшись этой угрозы и горя любовию к своему Божественному Учителю, Петр предлагает умыть не только ноги его, но и руки и голову (Ин. 13, 9), то есть выражает как бы готовность повиноваться Своему Господу даже больше, чем другие, которым умываются только ноги. «Как в этой частной черте характеризуется Симон Петр, — говорит епископ Михаил, — который решается идти к Господу по волнам и вопиет: погибаю, который ударяет раба архиереова ножом и потом убегает, который проникает во двор, где судили Господа, там отрекается от Него и уходит с горькими слезами!»
В своем ответе Петру Господь указывает на высший смысл Своих действий и вместе с тем как бы утешает Петра после сделанной ему угрозы. И вы чисты, но не все (Ин. 13, 10) — ясный намек на предателя Иуду.
Закончив умовение ног, Господь объяснил Своим ученикам намерение, с каким Он сделал это, научая их, чтобы и они с любовью служили друг другу, никакого труда не считая для себя унизительным и не гордясь друг перед другом (см. Ин. 13, 12–17).
Господь объявляет о Своём предателе
(Мф. 26, 21–25; Мк. 14, 18–21; Лк. 22, 21–23 и Ин. 13, 21–30)
Подробнее всего об изобличении Господом Своего предателя рассказывает святой Иоанн, как бывший ближе всего к Иисусу на Вечере, возлежал у груди Его, по выражению самого евангелиста (Ин. 13, 23).
Умыв ноги учеников и сказав им наставление об этом, Господь возмутился духом (Ин. 13, 21) от сознания, что в эти торжественные часы, когда Он собирался установить великое таинство причащения Тела и Крови Его и дать ученикам Свои последние прощальные наставления, тут же присутствует и предатель Его. И конечно, с целью, быть может, и в самом Иуде возбудить раскаяние в замышляемом им страшном преступлении Господь сказал: Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня (Ин. 13, 21).
Эти слова вызывали вполне понятное смятение среди учеников: в них заговорило чувство глубокой скорби по поводу того, что их возлюбленный Учитель найдет среди них предательство. Они опечалились, по святому Марку (Мк. 14, 19); весьма опечалились, по святому Матфею (Мф. 26, 22). Ясно понимая глубокое падение человеческой природы, они все, как бы не полагаясь сами на себя, спрашивают: Не я ли, Господи? (Мф. 26, 22) — и переглядываются, по святому Иоанну (см. Ин. 13, 22), недоумевая, кого может иметь в виду Господь. По святому Матфею, и Иуда спросил: Не я ли, Равви? — и Господь тихо ответил ему: Ты сказал (Мф. 26, 25), в последний раз побуждая его к покаянию, хотя и безрезультатно.
Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса (Ин. 13, 23). Так говорит о себе возлюбленный ученик Христов святой Иоанн Богослов, по смирению не называя себя по имени. По обычаю, у возлежавших за трапезой лицо и грудь были обращены к трапезе, левая рука опиралась локтем на подушку, правая была свободна и могла протягиваться к пище, а ноги лежали наискось, в сторону от трапезы, так что следующий возлежащий находился головой не у ног, а у груди первого. Так, именно Иоанн имел голову у груди Иисусовой, иначе сказать, возлежал у груди Его.
Пользуясь этим, святой Петр сделал знак святому Иоанну (Ин. 13, 24), чтобы тот спросил Господа о предателе. Это показывает, что сам Петр не был столь близко к Господу, не занимал первого места около Него, с точки зрения тогдашних обычаев (вопреки ложному учению римо-католиков о первенстве Петра).
С особым дерзновением, на какое мог решиться только возлюбленный ученик, святой Иоанн, припав совсем близко к груди Иисуса, тихо вопросил Господа: Кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде (Ин. 13, 25–26). Хлеб на пасхальной вечере обмакивали в особый соус из фиников и смокв. Глава семьи раздавал иногда такие куски в знак своего особого благоволения. И этим, конечно, Господь хотел еще раз пробудить в Иуде чувство покаяния.
Это было ясно только для Иоанна. Другим же апостолам Господь сказал о предателе, как повествуют об этом первые три евангелиста, в общем выражении: Опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня (Мф. 26, 23; см. Мк. 14, 20 и Лк. 22, 21).
Горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается (Мф. 26, 24). Господь останавливает здесь внимание не на гнусности предательства, но на несчастной судьбе предателя и выражает скорбь о нем.
«Но иной скажет, — говорит святитель Иоанн Златоуст: — “Если написано, что Христос так пострадает, то за что осуждается Иуда? Он исполнил то, что написано”. Но он делал не с этой мыслью, а по злобе. Если ты не будешь смотреть на цель, то и диавола освободишь от вины. Но нет, нет! И тот и другой достойны бесчисленных мучений, хотя и спасалась вселенная. Ибо не предательство Иуды соделало нам спасение, но мудрость Христа и величайшее Его промышление, обращающее злодеяния других в нашу пользу. “Что же, — спросишь ты, — если бы Иуда Его не предал, то не предал ли бы кто-нибудь? Если бы все были добры, то не исполнено было бы строительство нашего спасения”. Да не будет! Ибо Сам Премудрый знал, как устроить наше спасение, хотя бы и не случилось предательства. Премудрость Его велика и непостижима. Посему-то, дабы не подумал кто, что Иуда был служителем домостроительства, Иисус называет его несчастнейшим человеком».
Тем, что Господь дал Иуде кусок хлеба, Он хотел пробудить в нем раскаяние, но с омраченной душой Искариота произошло совершенно противное: после сего куска вошел в него сатана (Ин. 13, 27). Несмотря на предостерегающие слова Господа и на этот Его жест, призывающий к покаянию, Иуда еще больше ожесточился против Господа, как бывает с душами, глубоко погрязшими во зле. Господь, как Сердцеведец, видел, что делается в душе Иуды, но не хотел его обличить явно, перед всеми учениками, дабы ученики не предприняли каких-либо насильственных мер против Иуды и не возымели бы тщетной мысли воспрепятствовать Божественному предопределению, а потому сказал лишь ему одному понятные слова: Что делаешь, делай скорее (Ин. 13, 27).
«Делай скорее, что ты задумал» — это властительное приказание Господа, жаждавшего скорее осуществить волю Божию и совершить Свой подвиг Искупителя человечества, и вместе с тем благовидный предлог освободить общество учеников от присутствия Иуды, установить без него, как недостойного, великое таинство Евхаристии и дать ученикам последние прощальные наставления.
Святой Иоанн утверждает, что никто не понял этих слов Господа, в том числе и сам Иоанн, не подозревавший, что предательство совершится в эту же ночь, а все подумали, что Господь делает Иуде распоряжение о покупке всего требуемого к празднику (см. Ин. 13, 28–29). Это — еще одно, новое доказательство, что праздник еще не наступил и что, следовательно, Тайная Вечеря была совершена накануне наступления иудейской Пасхи 13 нисана. В самый вечер праздника нельзя было бы ничего купить, нельзя было и нищих найти, чтобы им помочь, ибо тогда все — и богатые, и бедные — не выходили из своих домов, празднуя по закону Пасху.
Тотчас вышел; а была ночь (Ин. 13, 30). Как предполагает блаженный Феофилакт, здесь евангелист, быть может, имеет в виду и ту мысленную ночь, ту духовную тьму, которая покрыла окончательно омраченную сребролюбием душу Иуды-предателя.
Далее святой Иоанн начинает излагать прощальную беседу Господа с учениками, начинающуюся словами: Ныне прославился Сын Человеческий (Ин. 13, 31), которая читается у нас за богослужением в качестве первого Евангелия Святых страстей в Великий Четверток вечером. Необходимо, однако, предположить, что тотчас же по выходе Иуды Господь сначала установил таинство Евхаристии, о чем повествуют первые три евангелиста, но умалчивает Иоанн, а потом уже обратился к ученикам с теми словами, которые подробно излагает святой Иоанн, дополняющий нерассказанное первыми тремя евангелистами.
Установление таинства Евхаристии
(Мф. 26, 26–29; Мк. 14, 22–25 и Лк. 22, 19–20)
Все три синоптика повествуют об этом приблизительно одинаково.
Господь взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое (Мф. 26, 26; см. Мк. 14, 22 и Лк. 22, 19). Хлеб здесь по-гречески называется «артос», что значит хлеб поднявшийся, вскисший на дрожжах, в противоположность «аксимон», как называется хлеб пресный, употреблявшийся евреями на Пасху. Надо полагать, что такой хлеб нарочито был приготовлен по повелению Господа для установления нового таинства. Значение этого хлеба в том, что он как бы живой, символизирующий собою жизнь, в противоположность пресному хлебу — хлебу мертвому.
Благословив (Мф. 26, 26), благодарив (Лк. 22, 19) указывает на словесное выражение благодарности Богу Отцу, как это было, например, еще в момент воскрешения Лазаря. Просимое было исполнено в самый момент прошения, почему в тот же момент стало предметом благодарения.
Чрезвычайно важно то, что Господь сказал: Сие есть Тело Мое. Он не сказал «сей», то есть «сей хлеб», а именно сие, потому что в этот момент хлеб уже перестал быть хлебом, а стал подлинным Телом Христовым, имевшим только вид хлеба. Не сказал Господь: «Сие есть образ Тела Моего», но сие есть Тело Мое, как замечают святитель Иоанн Златоуст и блаженный Феофилакт. Вследствие молитвы Христовой, хлеб принял существо Тела, сохранив только внешний вид хлеба. «Поелику мы слабы, — говорит блаженный Феофилакт, — и не решились бы есть сырое мясо, особенно человеческую плоть, то нам преподается хлеб, а на самом деле это есть плоть».
«Отчего ученики, — спрашивает святитель Иоанн Златоуст, — услышав сие, не смутились? Оттого, что Христос прежде много важного говорил им о сем таинстве». Вспомним Его беседу о хлебе, сходящем с небес (см. Ин. 6).
Под Телом Христовым разумеется все физическое существо Богочеловека, нераздельно соединенное с Его душой и Божеством. Это же самое существо Богочеловека дается под видом вина, дается не в другой раз, а только для полноты его видимого явления, почему выражение «причаститься под двумя видами» есть совершенно точное выражение — подразумевается причаститься одной и той же сущности.
Но это не значит, что Тело может заменить собой Кровь и что достаточно причаститься только одного Тела. Если бы это было так, тогда не устанавливал бы Господь причащения именно под двумя видами. А причастив Своих учеников Тела, Он взял, как повествуют все три синоптика, чашу и снова благодарив, то есть молитвенно призвав Духа Отча, прелагающего вино в истинную Кровь Христову, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов (Мф. 26, 27–28; см. Мк. 14, 23–24 и Лк. 22, 20).
Не напрасно прибавлено вси. Вина нельзя было разделить, как разделен был хлеб, который Сам Господь разломил и разделил между учениками. Чаша была одна и должна была передаваться из рук в руки. Чтобы кто-нибудь не был обнесен или сам не пропустил чаши мимо себя, Христос настоятельно говорит: Пейте из нее все. Здесь нельзя не видеть обличения римо-католиков, которые лишили мирян чаши Христовой. «Поелику твердую пищу можно принимать не всем, — поясняет блаженный Феофилакт, — а только тем, кто имеет совершенный возраст, пить же можно всем, то по этой причине и сказал здесь Христос: Пейте… все.
Опять сказано: Ибо сие есть Кровь Моя — не образ только, не символ Крови, но истинная и действительная Кровь.
Что значит Новаго Завета? «Как Ветхий Завет, — поясняет святитель Иоанн Златоуст, — имел овнов и тельцов, так и Новый имеет Кровь Господню. Сим также показывает Христос, что Он претерпел смерть, почему и упоминает о Завете и воспоминает вместе о первом, поелику и сей Завет обновлен был кровью».
Слово «завет», по своему первому значению, тождественно со словом «завещание». Завет содержит в себе обетования, а вместе с тем и условия получения этих обетовании, в данном случае — соблюдение заповедей Божиих. С этой точки зрения слово «завет» может быть объясняемо как договор между Богом и людьми. Договор всегда чем-то удостоверяется и скрепляется. Господь и хочет сказать, что этот Новый договор между Богом и людьми, взамен Ветхого, скрепляется Его Кровью.
За многих изливаемая во оставление грехов (Мф. 26, 28). Это означает, что страдания и смерть Единородного Сына Божия послужили жертвой умилостивления за грехи всего человеческого рода (за многих сказано вместо «за всех»), которые поэтому и прощаются всем верующим во Христа и причащающимся Пречистого Тела и Крови Его.
Святой Лука, а также и святой апостол Павел говорят, что при этом Господь еще добавил: Сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22, 19; см. 1 Кор. 11, 25). Отсюда никак нельзя, однако, сделать вывод, как это делают сектанты, что Евхаристия — это простое воспоминание Тайной Вечери. Это сказано потому, что Господа уже не будет потом с Его учениками и последователями видимым образом, и, вступая с Ним в таинственное общение лишь через вкушение Тела и Крови Его, они будут вспоминать Его прежнее телесное соприсутствие с ними.
В Книге Деяний святых апостолов, в Посланиях святого апостола Павла и во многих древних памятниках христианской письменности мы находим множество свидетельств того, что всякое молитвенное собрание христиан того времени сопровождалось принятием Тела и Крови Христовых под видом хлеба и вина. В первые века христианства все христиане, кроме находившихся под запрещением или отлучением, приходившие в церковь в воскресные и праздничные дни, непременно причащались Святых Таин.
Спор учеников о старшинстве
(Лк. 22, 24–30)
Святой Лука рассказывает, что после этого у учеников возник спор о старшинстве между ними. Умыв ноги ученикам, Господь научил апостолов смиренно служить друг другу, но через это не уничтожил самой идеи старшинства или власти, введя всеобщее безразличное равенство в Своей Церкви, также как, умывая ноги, не отрекся от Своего достоинства Господа и Учителя. Вразумляя в этот раз учеников, Господь сказал, что и больший должен служить другим.
Если стать на точку зрения римо-католиков, что апостол Петр был главой апостолов, то этот спор между апостолами был бы непонятен, и Господь должен был бы прекратить его, подтвердив, что больший между ними — апостол Петр. Между тем мы слышим от Господа совсем другое. Как и прежде в подобных случаях, Господь только внушает апостолам, чтобы они не стремились к первенству, а думали бы только о взаимном служении друг другу. И тут же обещает им за верность Ему, что они все наследуют Царство Небесное и все равно сядут на престолах судить двенадцать колен Израилевых (Лк. 22, 30), то есть все равно получат особую честь в будущей жизни.
Прощальная беседа Господа с учениками
(Ин. 13, 31–16,33; Мф. 26, 30–35; Мк. 14, 26–31 и Лк. 22, 31–38)
Это замечательно умилительная беседа Господа с учениками приводится полностью только одним четвертым евангелистом — святым Иоанном. Небольшой отрывок из нее приводит святой Лука, а первые два евангелиста говорят только о предречении Господом отречения Петра и о встрече с учениками по Воскресении в Галилее. Вся эта речь чрезвычайно пространна и занимает несколько глав. Вместе со следующей за ней так называемой первосвященной молитвой Господа она вся читается у нас за богослужением вечером в Великий Четверг в качестве первого Евангелия Святых страстей.
По святому Иоанну, начал эту Свою беседу Господь Иисус Христос тотчас же по уходе Иуды словами: Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем (Ин. 13, 31). Надо полагать, однако, что эта беседа начата Господом этими словами не только после ухода Иуды, но и после установления Господом таинства причащения, о чем святой Иоанн умалчивает, как лишь восполняющий повествования первых трех евангелистов. Преподав ученикам Тело Свое и Кровь Свою и видя тайну искупления как бы уже совершившейся, так, как если бы Он уже был принесен в жертву и одержана была победа над всеми враждебными силами, Господь и воскликнул эти победные слова: Ныне прославился Сын Человеческий.
Ныне, то есть в эту таинственную и страшную ночь наступило прославление Сына Человеческого, которое в то же время есть и прославление Бога Отца, благоволившего дать Сына Своего Единородного в жертву за спасение людей. И это земное прославление Сына Его есть начало Его будущего небесного прославления как Победителя смерти и ада.
Желая вывести учеников Своих из того угнетенного настроения духа, в котором они находились под влиянием мысли о предательстве одного из них, Господь обращает их мысль к Своей Божественной славе, которая откроется и в Его предстоящих страданиях, и в Воскресении и Вознесении на небо: Вскоре прославит (Ин. 13, 32). То есть недолго будет продолжаться Его уничижение, но скоро начнется Его видимое прославление.
Дети! недолго уже быть Мне с вами (Ин. 13, 33). Чадца — «детки» или «деточки». Это чрезвычайно неясное обращение Господа к ученикам нигде больше не встречается в Евангелии. Вылилось оно из глубокого чувства предстоящей разлуки при столь тяжелых и искусительных для их веры обстоятельствах.
«Как я говорил прежде иудеям, так теперь и вам говорю, что отхожу от вас путем, которым вы не можете идти теперь за Мной. Оставляя вас в мире для продолжения Моего дела, Я заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас (Ин. 13, 34). Из любви к людям Я полагаю жизнь Свою за них, и вы должны подражать Мне в этом».
Заповедь о любви к ближним дана была и в законе Моисеевом, но Христос дал этой заповеди новый характер, неведомый прежде, — о любви даже к врагам своим вплоть до самопожертвования во имя Христово. Такая чистая, бескорыстная и самоотверженная любовь есть признак истинного христианства.
Святой Петр задает тогда полный страха и печали вопрос: Господи! куда Ты идешь? (Ин. 13, 36). Господь подтверждает ему, что теперь он не может за Ним идти, но тут же предрекает ему, что в будущем он пойдет за Ним тем же путем мученичества. Дальше следует предречение Петру троекратного отречения, о чем повествуют все четыре евангелиста (см. Мф. 26, 34; Мк. 14, 30; Лк. 22, 34; Ин. 13, 38). Предостерегая Петра от самонадеянности, когда тот стал уверять, что душу свою положит за Господа, Господь, по святому Луке, сказал ему: Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу (Лк. 22, 31).
Характерно, что Господь называет его тут не Петром, а Симоном, ибо, отрекшись от Господа, Петр показал, что он уже перестал быть «камнем». Под этим «сеянием» разумеется искушение от сатаны, которому действительно подверглись апостолы в часы страданий их Божественного Учителя, когда вера их в Него готова была поколебаться. Эта просьба сатаны напоминает просьбу его относительно Иова Многострадального, которого Господь попустил подвергнуть такому тяжкому искушению (см. Иов. 2, 4–6).
Своей всесильной молитвой Господь защитил учеников Своих, а в особенности Петра, от совершенного падения. Петру попустил временно пасть, чтобы тем сильнее и тверже был он после и утвердил тем своих собратий.
Я молился о тебе (Лк. 22, 32). Хотя опасность со стороны сатаны грозила всем, но Господь молился особенно о Петре, ибо ему, как более пылкому и решительному, грозила и наибольшая опасность. Ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих (Лк. 22, 32) — этим указывается на то, что Петр, покаявшись после своего отречения от Христа, явится для всех образцом истинного покаяния и примером твердости.
На это Петр у всех четырех евангелистов начинает уверять Господа в своей непоколебимой верности Ему, в готовности идти за ним и в темницу, и на смерть (см. Мф. 26, 35; Мк. 14, 31; Лк. 22, 33; Ин. 13, 37). Как возможно, однако, было отречение Петра, если Господь молился за него, да не оскудеет вера его? Но вера в Петре и не оскудела: он отрекся в припадке малодушного страха и тотчас же, как мы видим, предался самому глубокому раскаянию.
По всем четырем евангелистам, Христос предрекает Петру, что он отречется от Него в предстоящую ночь трижды, прежде нежели пропоет петух, причем, по Марку, прежде нежели петух пропоет дважды. Эта бóльшая точность святого Марка объясняется, конечно, тем, что он писал свое Евангелие под руководством самого апостола Петра. Первое пение петухов бывает около полуночи, второе — перед утром. Следовательно, смысл этого тот, что еще до наступления утра Петр трижды отречется от своего Учителя и Господа.
Видимо, отречение Петру Господь предрек два раза: в первый раз — еще на Вечере, о чем рассказывают святой Лука и святой Иоанн (см. Лк. 22, 34 и Ин. 13, 38), а второй раз — уже по выходе с Вечери, по дороге в Гефсиманию, о чем сообщают святой Матфей и святой Марк (Мф. 26, 34; Мк. 14, 30). К предсказанию об отречении Петра, по святому Луке, Господь присоединил предсказание о том, какая нужда и борьба ожидают впредь Его учеников.
Когда Я посылал вас без мешка и без сумы и без обуви, имели ли вы в чем недостаток? (Лк. 22, 35). Как прежде апостолам ни о чем заботиться не нужно было, ибо они всюду находили себе пропитание и все необходимое, пока ходили и проповедовали при жизни Господа по Иудее и Самарии, так теперь наступают другие времена, когда злоба людей против их Учителя распространится и на них.
Всю дальнейшую речь Господа о взятии мешка и сумы и покупке ножа (или меча), конечно, нужно понимать не в буквальном смысле, а в символическом. Господь просто предупреждает их о том, что наступает крайне тяжелый для них период жизни, и они должны приготовиться к нему сами, что их ожидает и голод, и жажда, и бедствия, вражда со стороны людей. Если и Сам их Учитель будет в глазах этих людей причтен к злодеям, то чего же хорошего могут ожидать они? Апостолы, по наивности, поняли все сказанное Господом буквально и говорят: Вот, здесь два меча (Лк. 22, 38). Видя, что не понимают Его, Господь прекратил этот разговор словами: Довольно (Лк. 22, 38).
Да не смущается сердце ваше (Ин. 14, 1). Мысль о скором отшествии от них Господа не должна смущать учеников, потому что это отшествие есть только средство привести их в постоянное, уже вечное общение с Ним. Господь обещает им, когда придет для того время, взять их к Себе в вечные обители Отца Своего Небесного.
Отуманенные все еще по-прежнему ложными представлениями о земном царстве Мессии, ученики не понимают этих слов Господа, и потому Фома говорит: Господи! не знаем, куда идешь (Ин. 14, 5). В ответ Господь объясняет, что Он и есть Сам тот путь, которым они должны идти к Отцу, чтобы водвориться в ожидающих их вечных обителях. Никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 6), так как Христос есть Искупитель и только верой в совершенное Им дело искупления человечества возможно спасение.
Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего (Ин. 14, 7), ибо во Христе — полное откровение Бога, как и раньше Он говорил иудеям: Я и Отец — одно (Ин. 10, 30). И ученики Господа, зная Христа, должны знать и Отца. Правда, они плохо знали Христа, но постепенно приближались к этому знанию, которое Господь дал им, особенно на Тайной Вечере через умовение ног, причащение Тела и Крови Его и через Свои наставительные беседы.
Сходный по характеру с Фомой и так же, как и тот, отличавшийся рассудочностью, Филипп сказал тогда Господу: Покажи нам Отца, и довольно для нас (Ин. 14, 8), разумея, конечно, под этим чувственное видение, какого удостаивались, например, пророки. Господь выражает как бы сожаление непонятливости Филиппа и внушает ему ненужность его просьбы, поскольку в Нем — через дела Его, через учение Его, через самую Богочеловеческую личность Его — они давно должны были познать Отца.
Продолжая дальше утешать учеников, Господь обещает им наделить их силой чудотворения, исполняя все, что они в молитве будут просить у Него: молитва во имя Господа Искупителя будет творить чудеса. При условии, что ученики, любя Господа, будут соблюдать Его заповеди, Господь обещает послать им Утешителя, Который пребудет с ними вовеки, Духа Истины, Который как бы заменит им Христа и благодаря Которому они будут иметь постоянное таинственное общение со Христом.
Мир как совокупность неверующих в Господа и враждебных Ему людей, во всем чуждый и противоположный Духу Утешителю, не может принять Его, а с апостолами Он пребывал благодаря общению их с Господом во время земной Его жизни и в них будет, чтобы пребывать с ними вовеки, когда сойдет на них в день Пятидесятницы (см. Ин. 14, 17).
Не оставлю вас сиротами; приду к вам (Ин. 14, 18) — и видимым образом, после Воскресения, и таинственным — через духовное общение в таинстве причащения, при посредстве Духа Святого. И вы будете жить (Ин. 14, 19) в единении со Мной, как источником жизни вечной, в то время как мир, мертвый духовно, не будет видеть Господа., то есть в день Пятидесятницы, узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас (Ин. 14, 20) — поймете сущность духовного общения с Богом во Христе. Условие этого богообщения — любовь к Господу и соблюдение заповедей Его.
Иуда, не Искариотский, называемый Леввеем или Фаддеем, который видимо, не расстался с любимой мыслью иудеев о чувственном царстве Мессии, поняв слова Господа в буквальном смысле, что Он явится в чувственно-телесном виде любящим Его и соблюдающим заповеди Его, выразил недоумение, почему Господь хочет явиться только им, а не всему миру, как основатель славного всемирного царства Мессии.
Господь объясняет, что Он говорит о Своем таинственном духовном явлении Своим последователям, повторяя прежнюю мысль о необходимости для этого любить Его и исполнять заповеди Его. Мир же, не любящий Его и не исполняющий заповедей Его, неспособен к такому духовному общению с Господом. Заповеди же Христовы суть вместе с тем и заповеди Отца. Все это ученикам теперь может быть неясно, но когда придет Утешитель, Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Христово, Он наставит апостолов — научит их всему и напомнит им все, чему учил их Христос, — откроет им тайну жизни духовной, жизни во Христе.
Оканчивая пасхальную вечерю, глава семейства говорил присутствующим: «Мир вам», а затем вечеря заключилась пением псалмов. Господь, намереваясь оставить пасхальную горницу и имея в виду, что скоро отходит от учеников Своих, следуя обычаю, также преподает им мир, но высший мир по сравнению с тем, какой обыкновенно дает мир, во зле лежащий. Мир Мой даю вам (Ин. 14, 27) — это мир, который совершенно уравновешивает все силы человеческого духа, вносит полную гармонию во внутреннее настроение человека, успокаивает всякое смятение и возмущение; это тот именно мир, о котором пели Ангелы в рождественскую ночь (см. Лк. 2, 13–14). Поэтому апостолы и не должны ничем смущаться или устрашаться.
Вечеря окончилась. Наступало время оставить сионскую горницу, где она происходила. Снаружи был мрак неизвестности, страх разлуки со Христом и беспомощности во враждебном мире. Поэтому Христос снова утешает учеников обещанием прийти к ним и говорит, что они должны радоваться тому, что Он идет ко Отцу, ибо Отец Мой более Меня (Ин. 14, 28), — более, конечно, как Первопричина (Сын, рождаясь от Отца, заимствует от Него Свое бытие), более, как Бог, по сравнению с Христом — Богочеловеком. Все должно произойти по написанному — так, как Господь предупреждал учеников прежде. Через исполнение предреченного ученики убедятся в истине слов Христовых.
Уже немного Мне говорить с вам (Ин. 14, 30). Оставалось лишь несколько часов до того момента, когда Иуда с воинами должны были взять Господа. Господь духовным взором Своим видит приближение к Себе врага Своего — князя мира сего, сатаны в лице Иуды со спирой. И в Гефсиманском саду, когда диавол совершил нападение на Господа, искушая Его страхом мучений и смертного часа, — последняя попытка отклонить Господа от совершения Им искупительного подвига для спасения человечества.
Господь говорит при этом, что диавол в Нем не имеет ничего (Ин. 14, 30), то есть, по безгрешности Христовой, не может в Нем найти ничего, над чем бы он мог господствовать. Это доказательство полной нравственной свободы Господа, с какой Он, единственно по любви Своей, отдает жизнь Свою за спасение мира, во исполнение воли Отца.
Встаньте, пойдем отсюда (Ин. 14, 31) — пойдем навстречу приближающемуся врагу, князю мира сего, в лице Иуды-предателя.
Многие толкователи склоняются к тому, что после этих слов надлежит читать слова евангелиста Матфея, совпадающие с такими же словами евангелиста Марка: И, воспев, пошли на гору Елеонскую (Мф. 26, 30; Мк. 14, 26). То есть Господь с учениками пропели по иудейскому обычаю псалмы второй части «Аллилуйи» (со 115-го по 118-й) и пошли по направлению к Елеонской горе, причем дальнейшая беседа продолжалась уже на ходу.
Однако епископ Феофан Затворник считает, что беседа продолжалась все же в горнице и горница была покинута лишь по окончании всей беседы и первосвященнической молитвы Христовой. За первое предположение (и против мысли епископа Феофана) говорит, по-видимому, то, что дальше Господь ведет беседу о Себе как о виноградной Лозе. По дороге же к Елеонской горе и на склонах ее как раз было много виноградников, глядя на которые Господь и употребил этот наглядный и живой образ.
Продолжение прощальной беседы
(Ин. 15–16)
Как полагают, проходя через виноградники и указывая апостолам на виноград, Господь заимствует от виноградной лозы образ духовного отношения между Ним и верующими в Него: Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой — виноградарь (Ин. 15, 1). Отец — виноградарь, как собственник винограда, возделывающий его Сам и через других. Он ниспослал на землю Сына Своего, насадив Его, как плодоносную Лозу, чтобы одичавшие и бесплодные отрасли человечества, сросшись с этой Лозой, принимали от Него новые соки и сами становились бы плодоносными.
Ветви, не приносящие плода, отсекаются: кто не доказывает веры своей делами, извергается из общества верующих, иногда еще в сей жизни, окончательно же в день Суда. Верующие же и приносящие плоды очищаются силой и действием Святого Духа, искушениями разного рода и страданиями, дабы еще более усовершиться в нравственной жизни.
Апостолы Христовы уже очистили себя, слушая учение Господа, но для поддержания и усовершения этой чистоты они должны постоянно заботиться о том, чтобы быть едиными со Христом. Только тот, кто состоит в постоянном духовном общении со Христом, может приносить плоды христианского совершенства: Без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 5). Ветви, не приносящие плода, собирают и бросают в огонь, и они сгорают (Ин. 15, 6).
Время, когда Господь говорил это, было временем очистки виноградных садов, и, может быть, перед глазами Господа и учеников были огни, на которых горели сухие ветви виноградных лоз. Это был выразительный образ духовно засохших людей, которым в будущей жизни уготован огнь гееннский.
Далее Господь обещает ученикам, что если они пребудут в постоянном духовном общении с Ним, всякая молитва их — конечно, сообразная с волей Божией — будет исполнена. Но для этого им необходимо постоянно пребывать в любви Христовой и исполнять заповеди Его. Выражением же пребывания учеников в любви Христовой служит их взаимная любовь друг к другу, которая должна простираться до готовности отдать жизнь свою за ближнего.
Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам (Ин. 15, 14). Взаимная любовь между учениками делает их друзьями между собой, а так как союз этой взаимной любви их во Христе, Который возлюбил их той же любовью, то они, делаясь друзьями друг другу, делаются друзьями и Христа. В силу этой любви Господь открыл им всю волю Божию — это и есть доказательство, что они не рабы, но друзья Христовы (см. Ин. 15, 15). Изобразив со всей полнотой Свою любовь к апостолам, которая сказалась в том, что Он их избрал для великого служения, Господь всю эту часть Своей беседы (см. Ин. 15, 12–17) вновь заканчивает увещанием: Сие заповедаю вам, да любите друг друга (Ин. 15, 17).
Далее Господь пространно предупреждает учеников о тех гонениях со стороны враждебного Христу мира, которые их ожидают (см. Ин. 15, 18–16, 3). Они не должны смущаться этой ненавистью мира, зная, что их Божественный Учитель первый подвергся этой ненависти. Ненависть эта понятна, потому что Господь выделил учеников из мира, который любит только то, что принадлежит ему, что соответствует его духу всякого греха, злобы и лукавства.
В гонениях со стороны мира ученики должны утешать себя мыслью, что они не больше своего Господа и Учителя. Однако грех мира неизвинителен, поскольку Сам Сын Божий приходил в него с проповедью покаяния, а мир, видя преславные дела Его, не покаялся, а еще возненавидел Его. Возненавидеть же Сына значит возненавидеть и Отца.
Ободряя учеников в ожидающих их скорбях, Господь вновь напоминает о предстоящем ниспослании им Утешителя, Духа истины, Который от Отца исходит. Он через апостолов будет свидетельствовать миру о Христе. Утешителя пошлет Господь Иисус Христос по праву искупительных заслуг Своих, но пошлет не от Себя, а от Отца, ибо вечное происхождение Духа Святого не от Сына, а от Отца: Который от Отца исходит (Ин. 15, 26). Этим стихом совершенно опровергается ложное учение римо-католиков об исхождении Духа Святого не только от Отца, но и от Сына.
Далее Господь предрекает о том, что апостолы будут свидетельствовать о Нем в мире как видевшие славу Его и первыми восприявшие Его благодать и истину.
Сие сказал Я вам, чтобы вы не соблазнились (Ин. 16, 1), то есть «чтобы вера ваша в ожидающих вас гонениях не поколебалась». Эти гонения будут доходить до того, что вас будут отлучать от синагог и даже считать богоугодным делом убивать вас. Иудейский фанатизм действительно дошел до такой степени ослепления. Иудеи были убеждены, что кто проливает кровь нечестивых, тот делает то же, что приносящий жертву. Так, жертвой этого фанатизма пал святой первомученик Стефан. Гонитель Савл, ставший потом апостолом Павлом, тоже думал, что, участвуя в убийстве христиан, он делает угодное Богу (см. Деян. 8, 1; 22, 20; 26, 9–11; Гал. 1, 13–14).
Видимо, от этих слов Христовых ученики были повергнуты в столь глубокую печаль, что Господь в утешение начал объяснять им, насколько важно для них и для всего мира Его отшествие, ибо только в этом случае придет к ним Утешитель, Который обличит мир о грехе и о правде и о суд (Ин. 16, 8). Обличит употреблено здесь в смысле «выведет наружу», «доведет до сознания неправоту, преступление, грех» (ср. Мф. 18, 15; Лк. 3, 19; Ин. 3, 20; 8, 46; 1 Кор. 14, 24; Тит. 1, 9).
Это обличение — то же, что нравственный суд над миром. Следствием этого суда может быть одно из двух: или обращение ко Христу через покаяние, или совершенное духовное ослепление и ожесточение (ср. Деян. 24, 25; Рим. 11, 7). Это обличение мира Духом Святым должно совершиться через проповедь апостолов и их преемников и всех вообще верующих, принявших в себя Духа Святого и сделавшихся Его органами.
Первый предмет обличения есть грех неверия в Господа как в Мессию — грех самый существенный и самый тяжкий, ибо им отвергается Искупитель и Спаситель человечества. Второй предмет — о правде, что Я иду к Отцу Моему (Ин. 16, 10) — о том, что Христос действительно есть Сын Божий, праведность Которого, совершенно отличная от мнимой праведности фарисейской, засвидетельствована Богом тем, что Он посадил Его одесную Себя. Третий предмет — суд над князем мира сего, диаволом. Этому суду и осуждению подлежат и все нераскаянные и ожесточенные, подобно диаволу.
Таким образом, при помощи Духа Святого апостолы одержат великую нравственную победу над миром сим, во зле лежащим, хотя он и будет гнать и преследовать их. Это предречение Господа исполнилось, когда робкие прежде и боязливые ученики, разбежавшиеся в разные стороны при взятии Господа и сидевшие потом из страха от Иудеев (Ин. 19, 38) в запертой горнице, после сошествия на них Духа Святого мужественно и неустрашимо проповедовали о Христе перед многотысячными толпами народа, свидетельствовали о Нем по всему миру и ничего уже не боялись, будучи даже ведомы к правителям и царям (Мф. 10, 18).
Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить (Ин. 16, 12). Здесь Господь говорит ученикам, что до озарения их благодатью Духа Святого они неспособны как следует понять и усвоить все, что Он должен сказать им. Но Дух Святой, когда придет, наставит их на всякую истину (Ин. 16, 13), то есть будет руководить ими в труднопостигаемой для них сейчас области христианской истины. Все эти откровения Духа Святого будут почерпнуты из того же источника Божественной мудрости, что и учение Иисуса Христа: Он будет говорить, как и Христос, то, что услышит от Отца (Ин. 16, 13; ср. Ин. 3, 32; 5, 30; 12, 49–50) как от Первоисточника Божественной истины.
Этими действиями Духа Святого прославится Христос, потому что Он будет учить тому же, чему учил Христос, и таким образом как бы оправдает все дело Христово в мире. От Моего возьмет (Ин. 16, 14), потому что Сын и Отец — одно, и все то, что будет говорить Дух, принадлежит равно как Отцу, так и Сыну.
Вскоре вы не увидите Меня (Ин. 16, 16). Господь вновь обращается к мысли о Своем отшествии от учеников, но тут же и утешает их надеждой на новое свидание с Ним, очевидно, как при явлениях Господа по Воскресении, так и в духовном таинственном общении с Ним. Эти слова Господа показались некоторым из учеников загадочными, в чем опять проявилось несовершенство их духовного разумения. Весь дальнейший ход бесед и посвящен разъяснению этих слов Господа.
В основе недоумения учеников опять лежит все тот же их предрассудок о земном царстве Мессии. Если Господь хочет основать на земле Свое царство, то зачем Он отходит? А если Он не хочет основать такого царства, то зачем обещается прийти опять? Господь отвечает им: Вскоре вы не увидите Меня — это значит, что вы восплачете и возрыдаете (Ин. 16, 20), так как мир исполнит свои убийственные замыслы. Это — прикровенное указание Господа на скоро предстоящие Ему страдания и смерть.
И опять вскоре увидите Меня (Ин. 16, 16). Это значит, что печаль ваша в радость будет (Ин. 16, 20) наподобие того, как скорбь рождающей жены претворяется в радость (см. Ин. 16, 21). Здесь разумеется радость учеников, которую они испытали, увидев Господа воскресшим, — радость, которая не покидала их потом всю их жизнь: радости вашей никто не отнимет у вас (Ин. 16, 22).
В тот день (Ин. 16, 23), то есть в день сошествия Святого Духа, когда апостолы вступят в постоянное духовное общение со Христом, им станут ясными все Божественные тайны и всякая молитва их будет исполняться, в довершение полноты их радости.
Ибо Я иду к Отцу (Ин. 16, 16). Это значит: Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу (Ин. 16, 28). Итак, для Христа идти к Отцу означает возвратиться в то состояние, в каком Он был до воплощения, как Ипостасное Слово. Эти слова поразили учеников своей ясностью. Они с особым удовлетворением отметили то, что Господь говорит теперь с ними прямо, не употребляя прикровенной приточной речи, и выразили свою горячую веру в Него как истинного Мессию (см. Ин. 16, 29).
Это была искренняя и глубокая вера, но взор Господа видел несовершенство этой веры, не озаренной еще Духом Святым. Теперь веруете? (Ин. 16, 31) — спрашивает Он. «Нет, теперешняя ваша вера еще несовершенна, она не выдержит первого же испытания, которому скоро, всего через несколько часов, должна будет подвергаться, когда вы вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного (Ин. 16, 32).
«Все это я сказал вам, — заканчивает Свою прощальную беседу Господь, — для того, чтобы вы имели во Мне мир (Ин. 16, 33), чтобы не пали духом в часы предстоящих вам испытаний, помня, что я предупреждал вас обо всем этом заранее. В духовном общении со Мной вы будете находить необходимое спокойствие духа».
«В мире — враждебном Мне и моему делу обществе людей — будете иметь скорбь. Но не теряйте мужества, помня, что Я победил мир (Ин. 16, 33), — победил совершением великого дела искупления человечества Своей смертью, победил господствующего в мире духа гордости и злобы Своим смирением и самоуничижением даже до смерти и положил начало превращению этого мира из царства сатаны в Царствие Божие».
Первосвященническая молитва Господа Иисуса Христа
(Ин. 17)
По окончании прощальной беседы, непосредственно вслед за ней, когда, по предположению некоторых толкователей, Господь с учениками, идя в Гефсиманию, дошел уже до потока Кедронского. Перед переходом через него Он произнес в слух учеников Своих торжественную молитву к Богу Отцу. Эта молитва называется обыкновенно первосвященнической, так как в ней Господь молится Богу Отцу как Великий Архиерей, Сам Себя приносящий в Жертву, имеющую великое, необъятное значение для всего мира.
Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя (Ин. 17, 1). Таким торжественным восклицанием начинает Господь эту молитву. «Наступил час Моих страданий. Дай Мне проявить в этот час всю силу любви Моей к Тебе и к созданному Тобой миру, дабы через предстоящий Мне подвиг искупления человечества явилась слава Твоя».
Так как Ты дал Ему власть над всякою плотью (Ин. 16, 2). Отец предал Сыну весь род людской, дабы Он устроил его спасение и даровал людям жизнь вечную. Вечную жизнь Господь определяет как познание Бога и посланного Им Искупителя мира (см. Ин. 17, 3). Перед духовным взором Господа все дело Его представляется уже оконченным, а потому Он говорит: Я прославил Тебя на земле (Ин. 17, 4). Теперь Ему следует уже и по человечеству войти в славу Божественную, о чем Он и молит: И ныне прославь Меня Ты, Отче (Ин. 17, 5). Это — первая часть молитвы Господа о Себе (см. Ин. 17, 1–5).
Окончив молитву о Себе, Господь молится дальше об учениках Своих — о тех, кому Он передает теперь дело распространения и утверждения на земле Своего Царства (см. Ин. 17, 6–19). Господь как бы дает отчет Богу Отцу о том, что сделано Им: Он открыл Своим ученикам полное и правильное понятие о Боге, и они стали особыми Божиими избранниками, приняв Божественное учение, принесенное от Отца Сыном Божиим, и уразумели тайну Божественного домостроительства.
Далее Господь молится о Своих учениках, чтобы Отец Небесный взял их под Свое особое покровительство в этом враждебном для них мире, в котором они остаются одни после от-шествия Господа, и сохранил их чистыми и святыми в духовном единении веры и любви между собой, — единении, подобном единению Бога Отца и Бога Сына. Господь говорит дальше, что Он, будучи в мире, ограждал их от падения, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, то есть Иуда предатель, — да сбудется Писание (Ин. 17, 12), то есть в согласии с пророчеством Книги Псалмов.
Моля Отца о сохранении учеников Своих от всякого зла в этом возненавидевшем их мире, Господь просит освятить их словом Божественной истины (см. Ин. 17, 17), то есть сообщить им особые благодатные дары для успешного служения распространению учения истины по всему миру. Господь говорит дальше, что Он посвящает Себя за них (см. Ин. 17, 19), то есть приносит Сам Себя в жертву, дабы они последовали стопам Его и стали бы свидетелями и жертвами за истину.
Начиная с 20-го стиха начинается третья часть молитвы Господа — уже за верующих. Господь молится о них: Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня (Ин. 17, 21). Единение верующих во Христа должно быть подобно единению Бога Отца с Богом Сыном. Тут разумеется, конечно, единение нравственное. Такое единение всех христиан в вере и любви сможет содействовать тому, что и весь мир придет к вере во Христа как в Мессию.
Это мы и видим в первые века христианства. Глядя на жизнь первых христиан, и иудеи, и язычники, кроме совершенно ослепших духовно и ожесточившихся сердцем, пленялись возвышенной красотой Христова учения и сами становились христианами. Это единение всех верующих Господь определяет дальше как единение во славе Бога и Христа (см. Ин. 17, 22).
В дальнейших словах Господь как бы уже созерцает Свою Церковь в небесной славе в единении с Богом в Царстве Мессии (см. Ин. 17, 22–24). Он говорит, что эта слава даже враждебный Христу мир против его воли приведет его к осознанию, что Господь Иисус есть истинный Мессия.
Слова: Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною (Ин. 17, 24) — есть как бы завещание умирающего, которое непременно должно быть исполнено, тем более что воля Сына Божия нераздельна с волей Бога Отца. Тут отдающий Свою жизнь за спасение мира Сын Божий испрашивает у Бога Отца для всех верующих те небесные обители, о которых Он говорил Своим апостолам в начале прощальной беседы (см. Ин. 14, 2).
Последние стихи 17-й главы представляют собой заключение первосвященнической молитвы, в котором Господь обращается к Богу Отцу как к Всеправедному Мздовоздаятелю (см. Ин. 17, 25–26). Господь указывает здесь на превосходство верующих над остальным миром в том, что они познали Бога, а потому они способны к восприятию даров Божественной любви.
Господь и просит, чтобы Бог Отец отличил их перед миром Своими щедротами и сделал их соучастниками той любви, которую Он имеет к Сыну: Да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет (Ин. 17, 26). Для этого Сам Господь Иисус обещает быть в Них, дабы любовь Отца, неразлучно пребывающая на Сыне, от Сына и ради Сына простиралась и на тех, в ком пребывает Сын. Так любовь всеобъемлющая, все-созидающая будет и всесовершающей в вечном славном Царстве Отца и Сына и Святого Духа.
Гефсиманский подвиг. Моление о чаше
(Мф. 26, 36–46; Мк. 14, 32–42; Лк. 22, 39–46; Ин. 18, 1)
Как повествует святой евангелист Иоанн, окончив Свою первосвященническую молитву, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его (Ин. 18, 1). Поток Кедрский или Кедрон, что значит «черный», был незначительным ручьем, который наполнялся водой только после сильных дождей, а в остальное время его русло было сухо или почти сухо. Он протекал так называемой Иосафатовой долиной и отделял Иерусалим от Елеона.
Святой Иоанн говорит, что за этим потоком был сад, куда вошел Иисус и ученики Его, но не называет сада по имени и не говорит ничего о том, что там происходило до прихода Иуды со стражей. Первые два евангелиста, Матфей и Марк, называют этот сад Гефсиманией (см. Мф. 26, 36; Мк. 14, 32), а святой Лука указывает его местонахождение на горе Елеонской (см. Лк. 22, 39). Все трое повествуют о молитве Господа в этом Гефсиманском саду.
«Гефсимания» значит «жом для выжимания масла». Вероятно, сад был оливковый и здесь приготовлялось оливковое масло. Можно предполагать, что этот сад принадлежал какому-нибудь расположенному к Господу владельцу, ибо, по словам святого Иоанна, Господь Иисус Христос часто собирался там с учениками Своими (Ин. 18, 2), почему Иуда и повел туда стражу в уверенности, что найдет Господа после Тайной Вечери именно там, в чем и не ошибся.
Войдя в сад, Господь остановил учеников, сказав им: Посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там (Мф. 26, 36). Взяв с Собой Петра, Иакова и Иоанна, по словам святого Луки, отошел на вержение камня (Лк. 22, 41), то есть на такое расстояние, на какое долетает обыкновенно брошенный камень, и начал скорбеть и тосковать (Мф. 26, 37).
Душа Моя скорбит смертельно, — сказал Он этим ближайшим Своим и довереннейшим ученикам, — побудьте здесь и бодрствуйте со Мною (Мф. 26, 38). Отойдя от них, по словам святого Матфея и святого Марка, немного (см. Мф. 26, 39; Мк. 14, 35), Он пал на лицо Свое, преклонив колена, и молился: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26, 39). Молитва эта была столь напряженной, что, по словам святого Луки, был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк. 22, 44). Говорят, что иногда чрезвычайные нравственные страдания вызывают на самом деле такой кровавый пот. Святой Лука говорит, что явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его (Лк. 22, 43). Бог Отец как бы оставил на время Своего Сына (см. Мф. 27, 46), а потому утешает и ободряет Его Ангел.
О чем так скорбел и тяжко страдал в Гефсиманском саду воплотившийся Сын Божий? Кто из нас, грешных людей, может осмелиться утверждать, что он доподлинно знает все происходившее в чистой и святой душе Богочеловека в эту минуту, когда наступал решительный час предания Его на крестную смерть ради спасения человечества? Но и раньше существовали, и теперь продолжают делаться попытки объяснить причины этих нравственных мук Господа, пережитых Им в эти предсмертные часы в Гефсиманском саду.
Самое естественное предположение — то, что скорбела и страшилась смерти Его человеческая природа. «Смерть вошла в человеческий род не по природе, — говорит блаженный Феофилакт, — потому природа человеческая боится ее и бежит от нее». Смерть есть следствие греха (см. Рим. 5, 12, 15), а потому безгрешная природа Богочеловека не должна была бы подлежать смерти: смерть для нее — явление противоестественное. Оттого чистая безгрешная природа Христова возмущается против смерти, скорбит и тоскует при виде ее. Эти нравственные страдания Христовы — доказательство наличия двух природ в Нем: Божеской и человеческой, что отрицали монофелиты.
Вместе с тем нравственные страдания эти происходили, несомненно, и оттого, что Господь принял на Себя все грехи всего мира и шел на смерть за них. То, что должен был претерпеть весь мир за свои грехи, сосредоточилось теперь, так сказать, на Нем одном. Не исключена и та возможность, что диавол, отошедший от Него, по святому Луке, до времени (Лк. 4, 13), теперь вновь приступил к Нему со своими искушениями, пытаясь, хотя и безуспешно, отклонить Его от предстоящего подвига крестных страданий. Скорбь Христа Спасителя вызывалась также сознанием человеческого ожесточения, человеческой неблагодарности Богу.
По изображению первых двух евангелистов, Господь, восстав от молитвы, дважды приходит к трем ученикам Своим, оставленным недалеко (см. Мф. 26, 40–45; Мк. 14, 37–41). Но вместо того, чтобы найти утешение в их усердии и преданности Ему, готовности бодрствовать с Ним, застает их спящими и кротко упрекает их за это, говоря при этом: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26, 41; Мк. 14, 38).
Как могло случиться, что ученики уснули в такой момент? Святой Лука объясняет, что они уснули от печали (Лк. 22, 45). Жизнь свидетельствует, что сильные переживания действительно производят иногда столь сильное переутомление нервной системы, что человек не в силах бороться со сном. Господь обращается с упреком именно к Петру, потому что он особенно клялся Господу в своей преданности только что, незадолго перед тем.
Ученикам предстояло великое искушение, великое испытание их веры, а потому Господь и убеждает их в необходимости бодрствовать и молиться, чтобы преодолеть это искушение. Дух бодр, плоть же немощна значит: «Душа ваша расположена к борьбе с этим искушением и способна побороть его, но человеческая природа немощна и, при ослаблении бодрствования и молитвы, способна к великому падению».
Трижды становился Господь на молитву. В первый раз Он молился об отвращении от Него чаши страданий. Во второй раз Он изъявил уже прямую покорность воле Божией, и Ему послан был Ангел, чтобы окончательно укрепить Его в этой воле (см. Лк. 22, 43), после чего Он в полной решимости воскликнул: Да будет воля Твоя! (Мф. 26, 42).
Помолившись в третий раз, Он пришел к ученикам предупредить их о приближении предателя: Вы все еще спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников (Мф. 26, 45). Показывая, что не имеет нужды в их помощи, когда намерен был предаться, Он говорит: Все еще спите. Он произносит это, чтобы пристыдить их, как бы так говоря: «Вот предатель приблизился. Если вам угодно и время позволяет спать, спите» (блаженный Феофилакт).
В руки грешников. По мнению святителя Иоанна Златоуста, Господь говорит это для ободрения учеников, «показывая, что совершающееся над Ним есть дело злобы грешников, а не Его вины в каком-либо грехе».
Встаньте, пойдем (Мф. 26, 46), то есть пойдем навстречу предателю, да совершится то, чему надлежит быть, по Писанию.
Предание Иисуса Христа. Взятие Его под стражу. Меч Петра и бегство учеников
(Мф. 26, 47–56; Мк. 14, 43–52; Лк. 22, 47–53 и Ин. 18, 2–12)
Все четыре евангелиста согласно рассказывают о предании Господа, причем каждый лишь привносит свои подробности, которые дополняют картину. По святому Иоанну, Иуда привел целую спиру (см. Ин. 18, 3), то есть часть легиона, называемую когортой и состоящую из тысячи человек с тысяченачальником во главе, о котором особо упоминается (см. Ин. 18, 12), а также служителей от первосвященников и фарисеев. Хотя было полнолуние, толпа эта пришла с фонарями и факелами в предположении, что Господь может укрыться в потаенных местах сада. Воины были вооружены мечами, а слуги первосвященников — дрекольями. По-видимому, они ожидали возможности серьезного сопротивления.
Характерно предательство лобзанием. Первосвященники, очевидно, боясь народного возмущения, дали приказ Иуде взять Иисуса осторожно. Отряду, видимо, не было сказано, кого он должен привести: было лишь приказано взять того, на кого укажет Иуда. А Иуда, храня в тайне данное ему поручение, ограничился одним лишь указанием: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно (Мк. 14, 44).
Можно предполагать, что Иуда намеревался, отделившись от отряда, подойти к Иисусу с обычным приветствием, поцеловать Его, а затем отойти к апостолам и таким образом скрыть свое предательство. Но это ему не удалось. Когда он подошел к Иисусу и растерянно сказал: Равви! Равви! (Мк. 14, 45), то Иисус кротко спросил его: Друг, для чего ты пришел? (Мф. 26, 50). Не зная, что сказать на этот вопрос, Иуда в смущении произнес: Радуйся, Равви! И поцеловал Его (Мф. 26, 49). Чтобы показать Иуде, что он не может скрыть своего предательства, Господь сказал: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22, 48).
Между тем стража приблизилась. Как повествует об этом один святой Иоанн, дополняя первых трех евангелистов, Господь спросил: Кого ищете? (Ин. 18, 4). С отрядом были, конечно, старейшины иудейские, которые знали, за кем отряд послан. Они-то и отвечали: Иисуса Назорея. Это Я, — громко отвечал Господь (Ин. 18, 5–6).
Пришедшим было внушено, что они должны будут взять Иисуса хитростью, осторожно, так как Он имеет приверженцев, которые могут за Него заступиться. И вдруг Он открыто, как бы ничего не боясь, говорит: Это Я. Эти слова Христовы заключали в себе для врагов Его потрясающую силу. И неожиданность такого ответа, и сила духа, проявленная в нем, произвели на пришедших необыкновенное действие: они отступили назад и пали на землю (Ин. 18, 6).
Когда они несколько оправились от потрясения, Господь вторично спросил их: Кого ищете? Они снова отвечали: Иисуса Назорея. Господь говорит им тогда: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут (Ин. 18, 7–8). Трогательна эта забота Господа о Своих учениках! Святой Иоанн поясняет при этом, что должны были сбыться слова первосвященнической молитвы Его: Из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого (Ин. 18, 9).
И стража действительно оставила апостолов и приступила к Иисусу, чтобы взять Его. Но тут апостолы решили вступиться за Господа. И нетерпеливый Петр, не дождавшись ответа на вопрос одного из них: Господи! не ударить ли нам мечом? (Лк. 22, 49), — извлек меч и, ударив первосвященнического раба Малха, отсек ему правое ухо, но не совершенно, так что Господь одним прикосновением исцелил его (см. Лк. 22, 51).
Возврати меч твой в его место, — сказал Господь Петру, — ибо все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26, 52). Это, конечно, не пророчество (иначе можно было бы считать его несбывшимся), а только закон Божественной правды общего характера: кто нападает на другого с намерением лишить его жизни или нанести ему рану, тот сам достоин того же. Это та же мысль, которая заключена в заповеди, данной после потопа: Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека (Быт. 9, 6).
Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? (Мф. 26, 53). Легионом назывался у римлян отряд, состоявший из десяти когорт и заключавший в себе около десяти тысяч воинов. Весь Ангельский мир ополчился бы в защиту Сына Божия, если бы Он не предавал Себя на страдания добровольно. Двенадцать легионов Господь как бы противополагает двенадцати ученикам Своим. Как же сбудутся Писания, что так должно быть? (Мф. 26, 54). Это значит, что все происходящее есть исполнение пророчеств.
Среди пришедших за Иисусом, как свидетельствует святой Лука, находились сами первосвященники и начальники храма. К ним Господь обратился с обличительной речью: Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями (Лк. 22, 52). Смысл этого обличения тот, что они явно шли на неправое дело, если не хотели обвинить Господа открыто перед всеми и взять Его как нарушителя закона среди белого дня, в присутствии народа, а употребили такой скрытный способ схватить Его ночью. Но теперь ваше время и власть тьмы (Лк. 22, 53).
Тогда все ученики, оставив Его, бежали (Мф. 26, 56). Так исполнилось предсказание Господа, недавно Им произнесенное (см. Мф. 26, 31). Один только евангелист Марк добавляет, что некий юноша, завернувшись в покрывало, следовал за отрядом, взявшим Иисуса. Сочтя это подозрительным, воины схватили этого юношу, но он вырвался от них и убежал нагой, оставив покрывало в их руках (см. Мк. 14, 51–52). Можно думать, что этот юноша жил где-то неподалеку, проснулся от шума, произведенного отрядом, и поспешил, не одеваясь, а лишь прикрывшись одеялом, выйти из дома и посмотреть, что такое происходит. Древнее предание видит в этом юноше самого евангелиста Марка. Евангелисты часто скрывали свое имя, говоря о самих себе.
Но не все апостолы окончательно покинули Господа. Двое из них — именно Петр и Иоанн — стали издали следить за удалявшимся отрядом воинов, который взял Иисуса, пошли за Ним, хотя и в некотором отдалении, и так дошли до самого Иерусалима, видя, куда был приведен их любимый Учитель. Куда бежали остальные девять учеников, неизвестно, но, по-видимому, они были так потрясены и напуганы всем происшедшим, что сидели где-то спрятавшись, при запертых дверях, о чем мы знаем из Евангелия от Иоанна (см. Ин. 20, 19).
Суд над Господом у первосвященников Анны и Каиафы
(Мф. 26, 57–60; Мк. 14, 53–65; Лк. 22, 54, 63–65; Ин. 18, 12–23)
Схватив Господа Иисуса, враги повели Его связанным (черта, которую указывает только один святой Иоанн) в дом, где жили первосвященники. Восполняя свидетельства первых трех евангелистов, святой Иоанн один только упоминает, что Господа привели сначала к Анне, который сделал Ему предварительный допрос, а затем послал Его к Каиафе (см. Ин. 18, 12–13).
Святой Иоанн тут же и поясняет, почему Господа привели сначала к Анне, а не к Каиафе, который в тот год был правящим первосвященником: Анна (или Анан, как называет его Иосиф Флавий) был тесть Каиафе (Ин. 18, 13). Взявшие Господа думали этим оказать особое внимание и честь знатному родственнику правящего первосвященника. Кроме того, старый хитрец Анна пользовался особым уважением в своей среде.
Надо полагать, однако, что Анна, по смещении его с должности первосвященника, продолжал оставаться жить в первосвященническом доме, тем более что новый первосвященник Каиафа был его близким родственником. Так что жилища Анны и Каиафы имели общий двор, хотя и находились в разных отделениях большого первосвященнического дома.
Святой Иоанн, дополняя повествования первых трех евангелистов, говорит, что за Иисусом следовал не только Петр, об отречении которого повествуют все четыре евангелиста, но и другой ученик (Ин. 18, 15), — несомненно, он сам. Святой Иоанн был знаком первосвященнику (Ин. 18, 15) — которому именно и почему, неизвестно (по преданию, по своему рыболовству). Поэтому он вошел внутрь первосвященнического двора, а затем сказал придвернице, чтобы она пустила внутрь и Петра. Тут-то и произошло первое отречение Петра, по святому Иоанну, когда во время допроса Господа Анной Петр стоял у разведенного на дворе огня и грелся.
Хитрый Анна, ни в чем не обвиняя Христа, стал расспрашивать Его только о том, чему Он учил и кто были Его ученики. Этим он намеренно дал опасный тон всему дальнейшему ходу дела, набросив подозрение на Иисуса как на главу какого-то тайного заговора с тайным учением и тайными целями. Но Господь изобличил эту его хитрость Своим ответом: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме… и тайно не говорил ничего (Ин. 18, 20). В доказательство этого Господь предложил спросить свидетелей, слышавших, что говорит Он.
Несмотря на то что в таком ответе не было ничего оскорбительного для первосвященника, один из слуг, желая, вероятно, угодить первосвященнику, ударил Господа рукой в ланиту, сказав: Так отвечаешь Ты первосвященнику? (Ин. 18, 22).
Если бы Иисус молча перенес это, могли бы подумать, что Он признает этот удар, нанесенный Ему, справедливым, и не в меру ревностный слуга еще возгордился бы таким молчаливым одобрением его поступка. Поэтому, чтобы пресечь зло в самом начале и вразумить слугу, Господь возразил: Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? (Ин. 18, 23), то есть: «Если ты можешь доказать, что Я учил народ чему-нибудь худому, то изобличи Меня в этом, докажи это, а не бей без всяких оснований».
Далее святой Иоанн говорит, что Анна послал Иисуса связанного к первосвященнику Каиафе (Ин. 18, 24). Вероятно, Господа провели только через внутренний двор того же самого дома, где был разложен огонь и где стоял и грелся Петр, уже один раз отрекшийся от Господа. О том, что происходило у Каиафы, повествуют подробно два первых евангелиста — святой Матфей и святой Марк.
У Каиафы собрались все первосвященники, старейшины и книжники — словом, почти весь синедрион. Несмотря на глубокую ночь, все они спешили скорее собрать свидетельства против Иисуса, чтобы подготовить все необходимое для другого, утреннего официального заседания синедриона, на котором они могли бы официально изречь Ему смертный приговор. Для этого они стали искать лжесвидетелей, которые могли бы обвинить Иисуса в каком-либо уголовном преступлении, и не находили (Мф. 26, 60).
Наконец пришли два лжесвидетеля. Закон требовал именно двух, не менее, для осуждения обвиняемого (см. Чис. 35, 30; Втор. 17, 6). Они указали на слова, произнесенные Господом в Иерусалиме при первом изгнании торгующих из храма, причем злонамеренно эти слова переиначили и вложили в них другой смысл. Господь говорил тогда: Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его (Ин. 2, 19), но не говорил: «могу разрушить». В три дня воздвигну его — «возбужу» (по-гречески «эгеро»), но не говорил «создам», что выражается совсем другим греческим словом — «икодомисо».
Он говорил тогда о храме Тела Своего, а лжесвидетели представили эти тогдашние слова Его как какое-то хвастовство, в котором по существу тоже ничего не было преступного. Поэтому святой Марк и говорит: Но и такое свидетельство их не было достаточно (Мк. 14, 59). На все это Иисус молчал, ибо нечего было отвечать на такие нелепые обвинения, к тому же путаные: другой свидетель, по святому Марку, говорил несколько иначе.
Это раздражило Каиафу, и он решил вынудить у Господа такое признание, которое дало бы повод осудить Его на смерть как богохульника. По судебным обычаям того времени, он обратился к Господу с решительным вопросом: Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? (Мф. 26, 63). Заклинаю Тебя — это была обычная формула заклинания, когда суд требовал, чтобы обвиняемый непременно отвечал на вопрос обвиняющих и отвечал сущую правду, призывая Бога во свидетели.
На такой прямо поставленный, да еще под заклятием, вопрос Господь не мог не ответить, тем более что Ему теперь уже не было никакой надобности скрывать Свое мессианское Божественное достоинство, а надо было, наоборот, торжественно засвидетельствовать его. И Он отвечает: Ты сказал (Мф. 26, 64), то есть: «Да, верно, Я — Христос». К этому Он еще прибавляет: Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных (Мф. 26, 64).
Это, конечно, указание на слова Книги Псалмов, в которых Мессия изображается седящим одесную Бога (см. Пс. 109, 1), а также — на пророчество Даниила о Мессии как о Сыне Человеческом, грядущем на облаках небесных (см. Дан. 7, 13–14). Этим Господь хотел сказать, что все эти Его нечестивые судьи скоро увидят во многих знамениях и чудесах проявление Его Божественной силы как Сына Божия.
Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! (Мф. 26, 65). Раздирание одежды у иудеев было обычным выражением скорби и сетования. Первосвященнику запрещалось раздирать свою одежду (см. Лев. 10, 6; 21, 10). Таким образом, разодрав свою одежду, Каиафа хотел выразить этим свою особую скорбь, которая даже заставила его забыть это запрещение. Конечно, это было только лицемерие с его стороны для того, чтобы объявить признание Господом Себя Мессией богохульством.
Как вам кажется? — «каково ваше мнение об этом?» — спрашивает Каиафа присутствующих. И получает желанный ответ: Повинен смерти (Мф. 26, 66). Как над уже осужденным преступником, они начали ругаться и издеваться над Христом: плевали Ему в лицо в знак крайнего презрения и уничижения, заушали Его, били по главе, по ланитам и, издеваясь, спрашивали: Прореки нам, Христос, кто ударил Тебя? (Мф. 26, 68), то есть: «Если Ты — Мессия всеведущий, то назови по имени того, кто ударяет Тебя, не видя его или не зная его».
Последнее показывает, что весь суд был только грубым лицедейством, под которым скрывалась кровожадная, зверская злоба. Это были не судьи, а звери, не умевшие скрывать свою ярость.
Отречение Петра
(Мф. 26, 69–75; Мк. 14, 66–72; Лк. 22, 55–62; Ин. 18, 16–18, 25–27)
Об отречении Петра повествуют все четыре евангелиста, хотя в повествованиях их сразу бросается в глаза некоторая разница. Впрочем, различие это нисколько не касается существа дела. Евангелисты только дополняют и разъясняют друг друга, так что из сопоставления всех их свидетельств слагается точная и полная история этого происшествия.
Петр находился во время суда над Господом сначала у Анны, а потом у Каиафы в одном и том же внутреннем дворе первосвященнического дома, куда его ввела придверница по просьбе святого Иоанна, знакомого первосвященнику. То, что это был один и тот же двор общего первосвященнического дома, в разных отделениях которого жили оба первосвященника, Анна и Каиафа, устраняет кажущееся противоречие между повествованиями святого евангелиста Иоанна, с одной стороны, и тремя другими евангелистами — с другой. Святой Иоанн представляет отречение начавшимися во дворе Анны и там же окончившимися, а прочие три евангелиста, совсем не упоминающие о допросе Господа у Анны, излагают дело так, как будто все три отречения происходили на дворе у первосвященника Каиафы. Ясно, что это был один и тот же общий двор.
Когда при содействии Иоанна, который был знаком архиерею, Петр вошел во двор первосвященника, вводившая его привратница, по святому Иоанну, сказала ему: И ты не из учеников ли Этого Человека? Петр отвечал: Нет (Ин. 18, 17) — и стал к огню, который был разведен ради непогоды и холода. Однако служанка не оставила его в покое и, по святому Марку, всмотревшись в его лицо, освещенное огнем, утвердительно сказала: и ты был с Иисусом Назарянином (Мк. 14, 67), а также и другим говорила: И этот был с Ним (Лк. 22, 56). Тогда Петр продолжал то же отречение, говоря: Я не знаю Его (Лк. 22, 57), не знаю и не понимаю, что ты говоришь (Мк. 14, 68; см. Мф. 26, 70). Так совершилось первое отречение, начавшееся у ворот и кончившееся у огня.
Как свидетельствует святой Марк, Петр, желая, видимо, избавиться от неотвязчивой привратницы, ушел от огня в переднюю часть двора, на преддворие, к воротам, чтобы в случае нужды бежать (см. Мк. 14, 68). Так прошло немалое время. Снова увидев его, все та же служанка стала говорить стоявшим тут: Этот из них (Мк. 14, 69). К ней присоединилась и другая служанка, тоже говорившая: И этот был с Иисусом Назореем (Мф. 26, 71). Еще кто-то обратился прямо к Петру: И ты из них (Лк. 22, 58). Петр снова переменил место и опять стал у огня, но и тут некоторые начали говорить: Не из учеников ли Его и ты? Он отрекся и сказал: нет (Ин. 18, 25).
Это было второе отречение, происшедшее как раз в то время, когда Иисуса от Анны вели к Каиафе, как можно думать на основании свидетельства святого Иоанна (см. Ин. 18, 24–25). После второго отречения прошло около часа (см. Лк. 22, 59). Приближался утренний рассвет и с ним обычное пение петухов (Мк. 13, 35). Оканчивался суд над Господом у первосвященника Каиафы. Тогда один из рабов, родственник Малха, которому Петр отсек ухо, сказал Петру: Не я ли видел тебя с Ним в саду? (Ин. 18, 26), а другой добавил: Точно и этот был с Ним, ибо он Галилеянин (Лк. 22, 59). И вслед за тем многие начали говорить: Точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твое сходно (Мк. 14, 70), ибо и речь твоя обличает тебя (Мф. 26, 73).
На Петра напал страх, и он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека (Мф. 26, 74). Тогда петух запел во второй раз, как свидетельствует святой Марк, несомненно, со слов самого Петра (Мк. 14, 72). В первый же раз петух запел, по свидетельству святой Марка, после первого отречения (Мк. 14, 68). Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа… И, выйдя вон, горько заплакал (Лк. 22, 61–62).
Так совершилось третье отречение, которое, видимо, совпало с моментом, когда Господа, уже осужденного и подвергнутого поруганиям и избиениям, вывели из дома Каиафы во двор, где Он под стражей должен был ожидать утра и нового, уже официального, заседания синедриона, на котором был вынесен формальный приговор (см. Лк. 22, 63–65). От пения петуха и взгляда, брошенного на него Господом, в душе Петра возникло жгучее, горькое раскаяние. Он бежит от места своего падения наружу и горько оплакивает свой грех.
