В эпоху барокко, полную противоречий и, действительно, напоминающую жемчужину неправильной формы, в эпоху, в которой всё переплелось и смешалось, в которой крайний мистицизм и суеверие могли лежать в основе сугубо рационального познания мира, именно в это время только и могли появиться такие выдающиеся личности, как Афанасий Кирхер. Он был известен своими трудами по египтологии, являлся составителем первой грамматики коптского языка и словаря, который оставался основным в течение полутора сотен лет. В сочинении «Египетский Эдип» Кирхер предложил неудачную попытку дешифровки египетских иероглифов. Эта неудача стоила впоследствии репутации Кирхера очень многого. В условиях научной революции он воспринимался не иначе, как символ косности и мракобесия. Однако Афанасий Кирхер с успехом занимался археологией и основал в Риме кабинет редкостей, разросшийся до музея и носивший его имя Кирхерианум (1651). Составил «Описание Китайской империи» (1667), которое длительное время являлось важным источником информации о культурах Дальнего Востока. Кирхер также считается изобретателем рупора, являлся одним из пионеров микроскопических исследований, возможно, наблюдал возбудителя чумы и верно понял причину возникновения эпидемий. Но принадлежность ордену иезуитов оставила на нём клеймо косного догматика и ярчайшего представителя так называемой лженауки. Яркими фигурами пустого умствования могут считаться герои неоконченного романа Г. Флобера «Бувар и Пекюше», сюжет которого сводится к следующему: жарким летним днем в Париже встретились и познакомились двое мужчин, Бувар и Пекюше. Оказалось, что они не только оба работают переписчиками, но и их интересы сходятся. Они оба мечтают жить в деревне. Наследство, неожиданно полученное Буваром, меняет их жизни – они покупают ферму. Они заинтересуются сельским хозяйством, затем медициной, химией, геологией, политикой, философией, но каждый раз их увлечения будут заканчиваться плачевно. Отчаявшись, они возвращаются к тому, чем занимались всю жизнь – переписыванию. Приблизительно так вплоть до 80-х годов XX века и воспринималась жизнь и деятельность Афанасия Кирхера, чей трактат об аффектах оказал невероятное влияние не только на музыку, но и на всё искусство барокко. Афанасий Кирхер родился в три часа утра 2 мая 1602 года в Гайзе на праздник св. Афанасия, в честь которого и был крещён. Эти сведения он представил в собственной «Автобиографии», однако в трактате о магнетизме указывал, что появился на свет в 1601 году. Документы его собственного ордена приводят первую дату. О детских годах Кирхера можно в основном строить предположения. Первоначальное образование он, по-видимому, получил от отца; оно включало основы музыки, латыни и математики. Афанасий посещал и приходскую школу в Гайзе. В автобиографии он писал, что ещё в детстве глубоко уверовал в заступничество Богоматери, ибо как минимум трижды спасся от неминуемой смерти, в том числе, когда во время купания его затянуло под мельничное колесо. В 10 лет отец отдал Афанасия в иезуитскую семинарию в Фульде, которую возглавлял тогда известный историк отец Кристоф Броувер. В этом заведении будущий учёный провёл 6 лет, но и об этом периоде известно мало. Юный Кирхер совершенствовался в музыке, математике и латинском языке и приступил к изучению греческого и древнееврейского. В эти годы он ещё не выделялся выдающимися способностями, учителя даже считали его тугодумом. По мнению Джона Глэсси, юный Кирхер обстоятельствами своего рождения и воспитания был лишён свободы выбора, однако именно иезуитский орден давал выход как его интеллектуальным дарованиям, так и религиозному рвению. Существуют сведения, что Афанасий Кирхер в 1616 году был направлен в Майнц, где встречался с провинциалом ордена иезуитов Иоганном Коппером. В конце того же года его прошение о вступлении в орден было удовлетворено. Напряжённые занятия привели к болезням, в «Автобиографии» Кирхер упоминал, что в январе 1617 года, катаясь на коньках, заработал грыжу, от которой в то время медицинское средство было только одно – немедленная кастрация, а из-за сидячего образа жизни на ногах образовались язвы. Был ли кастрирован будущий учёный, о том в своей автобиографии Кирхер умалчивает. Из-за недугов, когда Афанасий принимал новициат (2 октября 1618 года) и должен был продолжать образование, начальство объявило, что если в течение месяца его состояние не улучшится, ему придётся вернуться домой. Дальнейшее будущий монах описывал как чудо: он отправился в часовню Пречистой Девы, долго молился, чтобы ему было позволено служить Богородице и Сыну, и услышал сострадательный голос, призывающий его к вере. Всю оставшуюся жизнь Кирхер был убеждён, что Дева заступилась за него. Быстрое заживление ран вызвало беспокойство монастырского врача и настоятеля Германа Бавинга. По Дж. Глэсси, появление язв и их быстрое исчезновение объяснялось реакцией Кирхера на зимний холод, а не свидетельствовало о серьёзном расстройстве. У чуда были и свидетели, в том числе собрат по ордену Каспар Шотт и Мельхиор Корнеус, будущий провинциал Верхнего Рейна и ректор иезуитской семинарии в Вюрцбурге.

Мало что известно и о пребывании Кирхера в Падерборне. Новициат предполагал углублённые занятия и созерцательную молитву, дабы отречься от мира. Молодой учёный продолжал занятия античными языками, древнееврейским, а также физикой и естественными науками. В трактате о подземном мире он приводил автобиографический пассаж: во время новициата он общался с местным учёным Боллербрюнном на тему пружинных механизмов и пытался отыскать истинный исток реки Падер. Спокойное развитие Кирхера было прервано начавшейся Тридцатилетней войной. Иезуиты и их ученики подвергались особой угрозе со стороны протестантов и были вынуждены разъехаться в разные стороны. 16-летний Кирхер и трое его товарищей пустились в путь пешком, не имея денег и зимней одежды; по собственным воспоминаниям, им пришлось два дня голодать. Небольшая группа новициев достигла Мюнстера, где их приютили иезуиты и через неделю отправили в Кёльн. Пересекая Рейн по льду, студенты попали на изломанное ледовое поле, и Кирхера стало уносить вниз по течению. Он смог выплыть, но вынужден был три часа добираться в мокрой одежде до Нойса, однако не заболел, что приписывал тому, что чудо свершилось на Сретение (2 февраля 1619 года). Падерборнские студенты смогли дойти до Кёльна, где были радушно приняты ректором семинарии Иеронимом Шёреном. Перенесённые испытания только добавили Кирхеру религиозного пыла. Завершив трёхлетний курс философии, он был направлен начальством в Кобленц. К тому времени его экстраординарные способности были очевидны для окружающих, хотя в автобиографии он писал, что демонстрировал их только ради славы своего ордена. В Кобленце он углублённо занимался греческой филологией и трудами Евклида, а также продолжил развивать способности к музыке. Он также построил для семинарии солнечные часы, которые сохранились и по сей день. Именно в Кобленце он заинтересовался магией и читал труды Марсилио Фичино и Герметический корпус. В 1623 году, продолжая традицию академических странствий, Кирхера отрядили в Хайлигенштадт, по пути он смог посетить Фульду и родную Гайзу, опустошённые за год до того враждующими армиями. В Фульде ему предложили снять иезуитское облачение, но он с негодованием отказался, заявив, что готов даже принять мученическую кончину. В результате по пути в Эйзенах 6 августа 1623 года его ограбили дезертиры, отобрав даже книги, которые он нёс с собой; однако их главарь пожалел молодого человека и не стал его убивать. Спустя два дня Афанасий прибыл в Хайлигенштадт, где занял место учителя, продолжая аскетические и научные занятия самостоятельно. Для местной церкви Богородицы он, как и в Кобленце, построил солнечные часы, которые самостоятельно и установил. Во время визита в город курфюрста Майнца – Иоганна Швайкхарда – Кирхера назначили ответственным за встречу, он написал приветственный адрес и сценарий театрального представления. Приветственные речи звучали на восьми языках, а для постановки были сконструированы сценические механизмы и эффекты, из-за которых собратья по ордену даже заподозрили Афанасия Кирхера в колдовстве. На курфюрста молодой иезуит произвёл такое впечатление, что его немедленно перевели в резиденцию в Ашаффенбург, но о его пребывании при дворе почти ничего не известно. После кончины курфюрста, в 1624 году Кирхера перевели в иезуитский коллегиум Майнца, где четыре года он изучал восточные языки и готовился к принятию сана. Из других источников известно, что именно в Майнце Кирхер впервые обратился к астрономии и 25 апреля 1625 года изучал солнечные пятна, зафиксировав 12 больших и 38 второстепенных деталей на диске Солнца. В 1628 году Кирхер обосновался в Шпайере библиотекарем местного коллегиума. Здесь он нашёл книгу, описывающую египетские обелиски, воздвигнутые в Риме в понтификат Сикста V. В предисловии ко всем своим египтологическим трудам Кирхер писал, что именно в Шпайере на всю жизнь заинтересовался смыслом и дешифровкой египетских иероглифов. В 1630 году Кирхера перевели в коллегиум Вюрцбурга, где он преподавал моральную философию, математику и древнееврейский язык. По-видимому, в это время Кирхер заинтересовался Китаем и подал в Рим прошение назначить его в миссию в эту страну, но получил отказ. В Вюрцбурге имелся уникальный для Германии того времени кабинет редкостей, пожертвованный коллегиуму здешним князем-епископом, что также очень сильно повлияло на интересы молодого преподавателя. В Вюрцбурге было высоко развито преподавание медицины, что привлекало множество студентов, особенно из Польши, Кирхер также отдал дань медицинским исследованиям. Однако Вюрцбург был известен и как город, где весьма активно велась «охота на ведьм», в ходе которой страдали даже студенты коллегиума и братья ордена иезуитов. В одном только 1627 году пыткам в ходе ведовских процессов подверглись 219 человек. В Вюрцбурге увидела свет первая печатная работа Кирхера – Ars magnesia, посвящённая свойствам магнита. Изначально это была магистерская работа его студента Иоганна Якоба Швайхарта, но после внимательного приёма её учёным сообществом, в 1631 году Кирхер переработал её в цельную книгу. Некоторое время Кирхер общался со своим однокашником Каспаром Шоттом, но в 1631 году тот уехал из Вюрцбурга. Кирхер-физик в тот год объявил о создании универсального угломерного инструмента, пригодного как для земных, так и небесных объектов, – Pantometrum – и посвятил его Фердинанду III, эрцгерцогу Австрийскому, будущему императору. Этот инструмент активно пропагандировал и К. Шотт. Для здания университета Кирхер построил двое солнечных часов. Мистические настроения не оставляли его: летом 1631 года ему было видение вооружённых бородатых воинов во дворе университета; ректор тогда много смеялся над своим профессором, но 17 сентября Густав Адольф Шведский разгромил католические войска под Лейпцигом, и вся Франкония открылась для протестантов. Иезуитам вновь грозила смертельная опасность, и князь-епископ повелел эвакуировать членов ордена. 14 октября 1631 года Кирхер вместе с орденскими братьями покинул город, на следующий день он был занят войсками Густава-Адольфа.

Кирхер перебрался во Францию и больше никогда в жизни не ступал на землю Германии. Кирхер и его коллега Андреас Виганд сначала обосновались в Лионе, но в городе началась эпидемия чумы, и брат Афанасий отправился в папские владения – в Авиньон, где прожил следующие два года. В Авиньоне сильно ощущалось иезуитское влияние, их коллегиум во дворце Де Ла Мотт получал папскую стипендию в 500 скуди в год, что делало его одним из богатейших во Франции, учитывая владения ордена и пожертвования местных влиятельных персон. Кирхер немедленно построил для иезуитской церкви солнечные часы и спроектировал планетарий, который произвёл большое впечатление. Он интенсивно занимался астрономией и в 1632 году познакомился в Авиньоне с Яном Гевелием. С астрономией связана и трагикомическая история: во время деловой поездки в приорат Монфаве Кирхер поздно ночью настолько увлёкся созерцанием звёзд, что второй раз в жизни попал в мельничное колесо, хотя вновь не пострадал. Во Франции Кирхер преподавал в коллегиуме, видимо, обязанности не были обременительными, он много ездил по местным достопримечательностям. В результате он составил большую карту местности. Картографические интересы привели к важному для Кирхера знакомству: в 1632 году он был представлен аббату Фабри де Пейреску – «князю Республики учёных», а также раввину Соломону Азуби. Это было наднациональное объединение учёных, существовавшее в эпоху Ренессанса и Просвещения. Коммуникация осуществлялась, преимущественно, по переписке (как на интернациональной латыни, так и живых языках, преимущественно, – итальянском и французском), реже – лично во время путешествий.

Республика учёных послужила основой современного научного сообщества, к середине XVII века организационная форма неофициальных кружков перестала удовлетворять научное сообщество. В 1666 году была основана Парижская академия наук и, параллельно с ней, Королевское общество в Лондоне, членом которого и являлся И. Ньютон. Именно «князь Республики учёных» аббат Пейреск способствовал дальнейшему переводу Кирхера в Рим. И тут вновь с нашим героям начинают происходить самые невероятные события. Афанасий Кирхер, истинное дитя эпохи барокко, мало чем отличается от героев «плутовского романа». В нём есть черты Симплициссимуса из знаменитого романа немецкого писателям Гриммельсгаузена, современника Кирхера. Приказ о переводе в Италию пришёл уже после того, как иезуит морем отбыл в Геную – это было в сентябре. Кирхер хотел на пути в Австрию побывать в Милане и Венеции. Однако судно, на котором он отправился, уже в трёх милях от Марселя село на песчаную отмель. Когда он пересел на фелюгу, разразился сильнейший шторм, и судно выбросило на берег в Кассисе (это было в день Рождества Богородицы). Чтобы добраться до Генуи, потребовалось 8 дней. Две недели Кирхер и его товарищи по несчастью приходили в себя в Генуе и совершили благодарственное паломничество в Лорето. Далее предстояло добраться морем до Ливорно, однако судно было штормом унесено на Корсику. Повреждённый корабль с трудом добрался до Чивитавеккьи, откуда было удобнее ехать в Рим, а не в Ливорно. Вновь лишившийся всего имущества Кирхер в начале 1634 года добрался до Вечного Города (впрочем, в одном из писем Пейреску упоминалась дата 22 декабря 1633 года), где и узнал о своём новом назначении.

И здесь в связи с республикой учёных, членом которой и стал Афанасий Кирхер, нельзя не упомянуть орден розенкрейцеров. Это было одно из многих тайных сообществ, в которое входили известные интеллектуалы тогдашней Европы и которое, как и «республика», послужило основанием будущих академий наук, в частности, Королевского общества в Лондоне. Это ещё раз подтверждает ту мысль, что наука эпохи барокко непосредственно вырастала из так называемых герметических штудий, куда входили алхимия, каббала, астрология и прочие магические практики. В своё время Н. Бердяев утверждал, что именно из магии и произошла современная наука, потому что магия, как и наука, всецело ориентировалась лишь на материальный мир. И если наука – это царство рационализма, то не может быть, считает Н.А. Бердяев, рациональной свободы, рациональной реальности и рациональной личности – они всегда должны носить иррациональный, религиозный или магический характер. Таким воплощением, на первый взгляд, дикого сочетания рационального и иррационального в эпоху барокко, научного и, как сейчас принято говорить, антинаучного, и стало тайное общество розенкрейцеров. В эпоху барокко предпринимаются многочисленные попытки объединить рациональное и метафизическое – опыт и божественную природу всего сущего, первопричину всех явлений.

Так, розенкрейцеры, пытаясь преодолеть противоречия между экспериментальной наукой и теологией, призывают создать новое искусство, новую этику и новую науку как синтез древних знаний: алхимии, магии, каббалы – и «посвятить жизнь истинной философии во имя служения миру». В науке Ньютон и Кеплер свои гениальные открытия совершают, отталкиваясь от философских представлений о природе. И уже в математических расчетах и опытах находят им подтверждение.

Сочетание розы и креста исторически возникло из имени собственного Христиана Розенкрейца (его фамилия означает «роза-крест»), которого называли «Отец Х.Р.К.», главного героя «алхимического романа», опубликованного в 1616 г. под названием «Химическая свадьба Христиана Розенкрейца». Приведём краткое содержание этого весьма примечательного и характерного для всей эпохи текста, из которого могли потом произойти и научные академии. Это своеобразный манифест или устав общества.

Рассказываемая история, разделенная на семь дней, как в «Книге Бытия», описывает видения героя в некоем великолепном замке. Первым видением, посетившим героя ещё дома, была Слава (Fama), которая у древних римлян изображалась в виде крылатой девушки с многочисленными глазами и ушами. Здесь у неё в правой руке труба, на которой неразборчиво написано какое-то имя, а в левой – письма на разных языках. На письме, которое получает Розенкрейц, рядом со стихотворением, где две первые строки звучат как «Сегодня, сегодня, сегодня / празднуется королевская свадьба». Пробудившись ото сна, полного добрых предзнаменований, он, готовясь принять участие в королевской свадьбе, облачается в белоснежное льняное одеяние, надевает красную перевязь, перекрещенную на спине, и шляпу с четырьмя красными розами. Придя на свадьбу, герой представляется стражу как «Брат Розового Креста». Затем он входит, минует грозного льва, удерживаемого на цепи стражем, идёт следом за Девой, зажигающей светильники, и, пройдя через роскошные комнаты и залы, приближается к толпе приглашенных. Звучит прекрасная музыка, прерываемая сигналом трубы, и Дева возвещает о скором выходе супругов. Дева снова появляется на третий день, когда всех гостей взвешивают на весах. Розенкрейц, на которого, произнеся таинственное: «Это он!», указал один из пажей, дарит ей розы со своей шляпы. На пиру пажи вручают гостям золотое руно и летающего льва – дар супруга. Оставшуюся часть дня гости любуются чудесами замка, среди которых – львиный фонтан в саду, часы, имитирующие движение небесных сфер, огромный глобус с изображениями всех стран света. Ближе к вечеру все та же Дева ведет всех в комнату с простым и строгим убранством, где ничего драгоценного нет, только несколько диковинных маленьких молитвенников. Там гости видят Королеву и преклоняют колена, чтобы «соборно вознести молитву о Бракосочетании сием, прося, чтобы свершилось оно во славу Божию и к их общему благу». На четвертый день главный герой обнаруживает, что лев в фонтане держит камень с надписью «Hermes Princeps» («Гермес – глава»), затем он присутствует на театральном представлении, сюжет которого – королевская свадьба. Этот день, так весело начавшийся, завершается мрачно: гости видят, как привозят шесть гробов, в которых лежат шесть обезглавленных тел. Однако на следующий день мертвецы воскресают. На пятый день Розенкрейц находит в подземельях замка таинственную могилу, а шестой посвящает алхимическим опытам: он стремится создать Алхимическую птицу. В последний день гости отплывают на 12 кораблях под знаменами, изображающими знаки зодиака. Прощаясь, Дева сообщает им, что все они посвящены в Рыцари золотого камня. Этот полный отсылок к алхимической и каббалистической практике текст во многом и вдохновлял как членов республики учёных, так и розенкрейцеров на создание будущих академий наук.

Роза и крест в дальнейшем будут трактоваться членами этого общества как сложная символика, воплощающая гармонию рационального и иррационального начала, материального и духовного. Термин «Rosaio» или «Rosario» (розарий) появляется в названиях многочисленных алхимических трактатов, самый известный из которых – «Розарий философов» неизвестного автора, составленный, вероятно, в первой половине XIV в. В рамках этой традиции роза называется «Цветком Мудреца». В алхимическом трактате «Розарий философов» говорится: «Опиши круг вокруг мужчины и женщины и получи из него квадрат, а из квадрата – треугольник; впиши его в круг и получишь философский камень».

В рамках эзотерики крест прежде всего является космологическим образом – благодаря своей форме, соединившей вертикальное, духовное начало, устремленное ввысь, и горизонтальное, земное, т. е. рецепторное и рефлекторное проявления Бытия.

Появившиеся в первые десятилетия XVII века произведения розенкрейцеров вызывали у лютеран сомнения относительно религиозной ортодоксальности ордена и ярые нападки со стороны католиков. Розенкрейцеров подозревали, в связи с дьяволом, в колдовстве, в том, что они склоняют доверчивых людей к занятиям магией, пагубным для души, и вообще в вольнодумстве. Братству розенкрейцеров приписывали важную роль в создании через ряд других организаций («Колледж Грешэма» и др.) в 1662 году английского Королевского общества – первой в Европе Академии наук. Унаследованные формы мистики и магии служили порой лишь оболочкой, в которой происходило формирование новых научных идей, основ передового мировоззрения последующей эпохи Просвещения, складывание, по сути, противостоявшего церковной схоластике взгляда на природу и общество. В конце XIX и начале XX века в Англии были изданы книги, утверждавшие, что главой Ордена розенкрейцеров был Фрэнсис Бэкон. Духовник короля Якова I Джозеф Глэнвиль передает, что Бэкон создал общество для осуществления своих любимых идей. Писательницей миссис Потг и её единомышленниками была выдвинута гипотеза о том, что Фрэнсис Бэкон изложил идеалы Братства розенкрейцеров в утопии «Новая Атлантида» (1624), изданной посмертно в 1627 году. Эта гипотеза подкреплялась утверждением, будто Бэкон передал наследие розенкрейцеров масонам. Утверждают, будто в «Новой Атлантиде» воспроизводятся символы розенкрейцеров, которые потом были заимствованы у них масонами, – солнце, луна, звезда, куб, угломер. А вот среди самих знаков и символов надо обнаружить изобретенные Бэконом с целью ввести в заблуждение того, кто хотел бы проникнуть в тайны общества. Аналогичная легенда существует и о Декарте. Считается, что он умер в 1650 году. Однако имеется письмо от его многолетней покровительницы – шведской королевы Христины, будто бы датированное 27 февраля 1652 года (или 1654), в котором она излагает Декарту свое намерение, подобно ему, покинуть мирскую жизнь. На этом основании отдельные ученые в начале XX века высказывали сомнение в истинности общепринятой даты смерти философа. Декарт писал о розенкрейцерах, что если они шарлатаны, то заслуживают разоблачения, но, если в их учениях есть хоть крупица истины, ею не следует пренебрегать. Некоторые историки предполагают, что Декарт во время своего пребывания в Германии и Голландии вступил в Орден розенкрейцеров при содействии своего друга, математика Фаульхабера. Но о розенкрейцерах мы ещё поговорим в связи с научной деятельностью И. Ньютона.

Вернёмся непосредственно к Афанасию Кирхеру, человеку, чья слава и эрудиция затемняли даже научные достижения великого английского физика.

Ко времени прибытия в Рим Кирхера в столице католического мира насчитывалось 3 патриаршие базилики, 11 коллегиальных юбилейных церквей, 10 базилик различных орденов, 106 приходских церквей, 43 монастыря, 27 церквей иностранных наций и 64 общественные часовни. В этой обстановке Кирхер прожил всю оставшуюся жизнь и при этом продолжал интересоваться всякого рода исследованиями, которые вполне можно было отнести к разряду еретических.

С начала 1634 года Кирхера устроили на работу в Collegium Romanum преподавателем, далее он последовательно занимал там должности библиотекаря и хранителя музея. Первое время он преподавал математику и древнееврейский язык; причём на кафедре математики одним из его предшественников был Клавий – «архитектор григорианского календаря». Прибытие молодого иезуита не прошло незамеченным: учёный аббат Бушар известил о Кирхере и его изобретениях Галилея, а также Рафаэлло Маджотти. Галилей, напомним, к этому времени смог счастливо избежать обвинения в ереси и избежать костра. Маджотти в одном из частных писем писал, что Кирхер вернулся с Востока (что не соответствовало действительности), владеет 12-ю языками и превосходный геометр и часовых дел мастер. Тема Востока возникла не случайно: перед отъездом Пейреск передал через Кирхера огромное количество восточных рукописей, которые ему доставили из Египта капуцины. Маджотти упоминал и иероглифический папирус, а также арабские и халдейские манускрипты. Поскольку Кирхера воспринимали в первую очередь как востоковеда, в 1636 году он выпустил в свет первое в Европе исследование коптского языка Prodromus coptus sive aegyptiacus, напечатанное за счёт Конгрегации пропаганды веры с посвящением кардиналу Барберини. О научных работах первых римских лет Кирхера можно судить по сохранившейся переписке с главным патроном – Пейреском (он скончался в 1637 году). Ещё в апреле 1634 года в корреспонденции профессора из Нима – Самуэля Пети – упоминается коптский словарь Кирхера и подробно трактуется о рукописи вавилонского раввина Нефи, которую иезуит обещал перевести на латинский язык. Рукопись эту Кирхер привёз из Майнца и подарил Пейреску. Рукопись «Истории, древностей, иероглифических знаков, религии и предметов искусства египтян» была на арабском языке. Предметом переписки была не только античность: Кирхер представил Пейреску молодого римского астронома Гаспара Берти, который провёл точные наблюдения во время лунного затмения в августе 1635 года. В конце 1635 года в Рим прибыл гессенский ландграф Фридрих, встречу ему от немецкого землячества организовывал Кирхер. 11 января 1637 года граф принял причастие из рук Папы Римского, а отец Афанасий Кирхер стал его личным духовником и исповедником. В мае граф со свитой, куда входил и иезуит, был отправлен на Мальту; Кирхер при этом был командирован лично кардиналом Франческо Барберини, чтобы следить за твёрдостью германского графа в католической вере. Из Чивитавеккья компания морем отправилась в Неаполь и Мессину и 2 июня прибыла в Валлетту. 29 июня 1637 года на день апостолов Петра и Павла Кирхер дал четвёртый, окончательный обет своему ордену. Он воспользовался путешествием, чтобы провести наблюдения над магнитным склонением, об этом Маджотти извещал еретика Галилея, а Лукас Гольстениус писал о том же Пейреску. Гольстениус писал, что Кирхеру доставили несколько эфиопских рукописей, но его свитские обязанности не позволили пока работать с ними. Кирхер пробыл на Мальте до весны 1638 года, видимо, отношения с графом складывались успешно, и у него было много времени для научных занятий. Больше всего его интересовали мальтийские горы и пещеры. В письме профессору гебраистики Базельского университета от 6 января 1638 года Кирхер писал, что поднялся на Везувий и на Этну, посетил Липарские острова. В библиотеке Мальтийского ордена он обнаружил множество греческих и восточных рукописей, сконструировал для ордена сложную машину, которая позволяла делать астрологические и календарные расчёты, а также предсказания. Это устройство было описано в книге Specula Melitensis, выпущенной в 1638 году в Мессине под именем великого приора ордена Сальваторе Имброльо. Весной 1638 года через Палермо иезуит был отозван в Рим. В Палермо он встретился с Каспаром Шоттом, и они вместе поехали в Сиракузы, где попытались опытным путём доказать, что Архимед действительно мог сжечь римский флот зажигательными зеркалами. Далее Кирхер был свидетелем извержения Стромболи, с которым связывал землетрясение в Калабрии. Он был потрясён, когда обнаружил на Вербное воскресенье, что на месте деревни Санта-Эуфимия образовалось сернистое озеро. Кирхер дал обет написать о подземном мире специальное исследование. Из-за сильнейших штормов и тектонических явлений он с трудом смог вернуться в Рим. Больше он не покидал города до конца жизни.

Согласно Даниэлю Стольценбергу, сложившаяся в Риме после процесса Галилея интеллектуальная среда была не слишком благоприятной, однако готовность Кирхера к компромиссам и его интеллект привели к полному успеху. Сразу после прибытия в Рим Кирхер был задействован в траурных мероприятиях по поводу кончины Пейреска. Памяти покойного был посвящён мемориальный сборник, в котором Пьетро делла Валле поместил стихотворение на персидском, а Кирхер – на коптском, грузинском и самаритянском еврейском языках. Это окончательно закрепило авторитет Кирхера как «Римского оракула» – самого влиятельного учёного Европы, чьё мнение было судом высшей инстанции в научных дискуссиях того времени. Тому же способствовала публикация «Магнетического искусства» и астрономические наблюдения 1639—1640 годов, которые, по оценке Джона Флетчера, утроили объём его переписки. 2 августа 1640 года в Collegium Romanum торжественно отпраздновали столетие основания ордена иезуитов, генерал которого – Муцио Вителлески – заказал Кирхеру торжественную эпиталаму и эпиграммы. О репутации Кирхера свидетельствует факт включения его опубликованных и ещё находящихся в рукописи работ в библиографию Ордена иезуитов 1643 года. Три из перечисленных там работ так никогда и не были опубликованы, включая трактат о лингвистике и христианской каббале. В 1644 году Кирхера включили в состав папской комиссии по переводу Писания на арабский язык; комиссия собиралась два раза в неделю во дворце кардинала Паллотты, в её состав вошло 13 человек. О жизни иезуита в том году свидетельствует дневник англичанина Джона Ивлина, который приехал в Рим 5 ноября. Он некоторое время посещал лекции Кирхера по Евклиду и заинтересовался его исследованиями иероглифов. Кирхер последовательно занимался физикой и в 1646 году выпустил в свет трактат Ars magna lucis et umbrae. Тогда же с иезуитом общался немецкий поэт и драматург Андреас Грифиус. Примерно в 1645 году Кирхера освободили от преподавания, чтобы он мог посвятить всё своё время исследованиям. Д. Стольценберг сравнивал его положение с учёным, занятым в институте передовых научных исследований. В 1650 году новый папа римский Иннокентий X повелел Кирхеру и Бернини поднять египетский обелиск, находившийся тогда в Цирке Максенция. Обелиск был повреждён, реставрацию и копирование покрывающих его иероглифических надписей предпринял Кирхер; монумент установили на Пьяцца Навона. Всё это было описано в трактате Obeliscus Pamphilius. Самый известный свой труд Кирхер опубликовал в четырёх томах между 1652 и 1654 годами – это был «Египетский Эдип» (Œdipus aegyptiacus); ему предшествовала музыкальная энциклопедия Musurgia universalis. Объёмные труды были опубликованы за счёт австрийского императора Фердинанда III, которому и был посвящён «Эдип»; стоимость четырёхтомного издания превысила 3 000 скуди (примерно 200 000 долларов в ценах начала XXI века). Согласно Дж. Флетчеру, вся последующая жизнь Кирхера протекала по одному шаблону: периодически он выпускал в свет огромные богато иллюстрированные фолианты, а его затворническая жизнь учёного прерывалась посетителями – как известными исследователями, желавшими приобщиться к его опыту, так и путешественниками и духовными лицами.

Собираемая Кирхером коллекция редкостей благодаря сотрудничеству с «Республикой учёных» разрослась до настоящего музея и стала одним из источников его общеевропейской славы. 7 мая 1651 года «секретарь Римского народа» Альфонсо Донини своим завещанием передавал собранную им огромную коллекцию Римскому коллегиуму. После этого частная галерея редкостей Кирхера с присоединёнными коллекциями Донини образовала Musaeum Kircherianum, собрание которого продолжало пополняться через дарения покровителей, друзей и миссионеров Ордена иезуитов. Изначально музей разместили в галерее библиотеки Коллегиума. Затем собрание попало в 300-футовый зал, окружённый с трёх сторон галереями. Кирхер определял свой музей как «Театр мира» и в своих многочисленных посланиях не уставал повторять, что как Рим является главой всего мира, так и его музей – не что иное, как миниатюрное воспроизведение всей католической вселенной. В коллекции музея выделялись пять миниатюрных обелисков, которые подчёркивали связи герметизма, собственно коллекционирования и имперских амбиций Ватикана. Кирхер явно проводил следующую аналогию: как император Август, завоевав Египет, поставил в языческом Риме обелиски, содержащие мудрость Гермеса Триждывеличайшего, так и папы эпохи Контрреформации восстановили египетскую мудрость ради величия Христовой веры и успехов миссионерских орденов в просвещении народов Нового Света и Азии.

Также в своём музее Кирхер демонстрировал картину Вселенной, какой она ему представлялась; это делалось через показ разнообразных физических опытов, которые воспринимались как естественная магия. Кирхер стремился убедить зрителей, что учёные-иезуиты открыли истинные законы природы и доказали при их помощи своё вероучение. В 1675 году Иоганн Кёстлер издал книгу «Экспериментальная кирхеровская физиология», в которой описывалось 300 опытов отца-иезуита. Кирхер доказывал на практике, что научное знание и техника позволяют получать новое знание, не подвергая угрозе бессмертную душу. Также своими опытами он пытался доказать, что чистая эмпирия может быть обманом и не всегда свидетельствует об истинном устройстве мира. Например, Кирхер, демонстрируя вечный двигатель, показывал невозможность вечного движения, что подтверждало физику Аристотеля и в конечном счёте официальный томизм. Афанасий Кирхер пытался средствами современной ему науки доказать, что сложность устройства Вселенной лучше выражена в эзотерических писаниях древности, нежели в подозрительных с точки зрения ортодоксии работах современников. Иными словами, Кирхер стремился подтвердить научным экспериментом католическую веру.

В тот же период Кирхера привлекали для миссионерской деятельности. В 1655 году в Рим торжественно вошла Христина Шведская, ключевую роль в обращении которой сыграли иезуиты. Её приветствовал генерал ордена, 22 учёных священника произнесли речи на 22 языках, а Кирхер подарил бывшей королеве миниатюрный обелиск, на котором были помещены восхваляющие её надписи на 34 языках, в которых её даже сравнивали с Исидой. Однако королева отказалась от приветствия отца Афанасия в виде театрализованного представления со спецэффектами; ходили слухи, что после показанного королеве оптического опыта Кирхер даже опасался обвинений в чёрной магии. 18 января 1656 года королева посетила Коллегиум Романум, в церемонии принимали участие все профессора, приветствовавшие Христину Шведскую соответствующими эпиграммами, по-видимому, участвовал в церемонии и Кирхер. Он также посвятил королеве стихотворение на арабском языке с приложенным переводом. 1 февраля того же года королеве демонстрировали музей: отец Афанасий Кирхер, великий математик, подобрал множество любопытных и примечательных вещей, равно природных и рукотворных, число коих было настолько велико, что Её Величество заметила, что требуется больше времени и меньшая компания, дабы рассмотреть всё с должным вниманием.

В том же 1656 году, когда в Риме вспыхнула эпидемия чумы, Кирхер проводил исследования с микроскопом и пришёл к выводу, что причиной эпидемии являются «мелкие невидимые черви», распространяемые по воздуху. Это было описано в трактате Scrutinium pestis, опубликованном в 1658 году. В том же году Кирхер выезжал по делам в Римскую Кампанию, а в 1659 году он провёл несколько недель во Флоренции по приглашению великого герцога Тосканского. По его желанию, в 1663 году иезуит опубликовал трактат об универсальном языке. По Дж. Флетчеру, пик социальной активности Кирхера пришёлся на десятилетие 1660—1670 годов. В это время он вёл интенсивную переписку, хлопотал за разных учёных перед влиятельными церковными и светскими лицами, опубликовал несколько объёмных сочинений и принимал множество посетителей в своём музее, включая английских и немецких аристократов и даже герцога Баварского. Папа Александр VII, сам будучи иезуитом и чрезвычайно образованным человеком, пришёл от общения с Кирхером в восторг и присудил ему пенсию в 50 скуди. В 1665 году в Амстердаме увидел свет Mundus subterraneus – одна из самых всеобъемлющих литературных работ Кирхера. В том же году увидели свет «Арифмология», посвящённая Каббале, и ещё один исторический трактат, посвящённый археологии. В нём описывалось, как Кирхер обнаружил в Тиволи остатки церкви, воздвигнутой ещё при императоре Константине. Орден иезуитов оплатил реставрацию и украшение древней церкви, а собранных Кирхером пожертвований оказалось достаточно, чтобы выстроить странноприимный дом для паломников.

После 1665 года Кирхер стал больше стремиться к уединению, хотя и продолжал принимать гостей. Летом того же года на Марсовом поле перед дворцом Аквавива был найден египетский обелиск, и Кирхер смог зарисовать его с трёх сторон, доступных на раскопках. Полностью раскопанный обелиск был воздвигнут на мраморном слоне и установлен на площади Минервы; посвятительную надпись сочинил также Кирхер. Переводу и толкованию надписей на обелиске был посвящён отдельный трактат. Из учёных трудов этого периода выделялись «Описание Китая» (1667) и «Великое искусство познания» (1669). Примечательно, что большинство своих трудов Кирхер печатал в протестантском Амстердаме – главном центре книгоиздания и книжной торговли того времени.

Жизнь Кирхера последних десятилетий достаточно подробно документирована его перепиской с друзьями. Даже достигнув восьмого десятка, отец Афанасий был активен, живо интересовался новыми сведениями о Китае и Японии и с гордостью сообщал, что опубликовал 43 учёных труда. В 1679 году вышел последний из них – «Вавилонская башня», посвящённый архитектуре и лингвистике, основанной на библейской истории о смешении языков. Последние письма января 1680 года полны понимания неминуемого конца, но монах был готов ко встрече со Всевышним. В последнем послании Лангенмантелю в Германию 20 января 1680 года Афанасий Кирхер писал: «Бог есть Альфа и Омега всех вещей; служить Тому, Кто должен править, и любить Его – вот вершина всех наук».

Кирхер страдал от мочекаменной болезни; когда после смерти было совершено вскрытие, из тела монаха извлекли более тридцати камней. В марте он «впал во второе детство» и провёл в этом состоянии около полугода, по словам современников, активно исследуя собственные экскременты. Отец Афанасий Кирхер скончался 27 ноября 1680 года; однако существует легенда, что он успел получить известие о кончине Бернини 28 ноября, а сам умер 30-го. Есть также версия о совпадении смертей Кирхера и Бернини, она была запечатлена в анонимной эпитафии. Учёный был погребён в главной церкви Иезуитского ордена, располагавшейся неподалёку от Collegio Romano. Кирхер завещал похоронить своё сердце у подножья алтаря в Менторелле в Тиволи, останки его были положены рядом с захоронением Игнатия Лойолы.

Пола Финдлен утверждала, что в естествознании XVII века Кирхер и Ньютон представляли два принципиально разных мира несмотря на то, что их многое роднило в личностном и интеллектуальном плане. И Кирхер, и Ньютон были глубоко и искренне верующими людьми, считавшими познание природы средством Богопознания, оба они начинали свою академическую карьеру, занимаясь преподаванием математики. Кирхер и Ньютон изучали древности, усматривая в языческих верованиях предвосхищение христианства, и в этом смысле оба отдали дань оккультизму. Их мировоззрение восходило к гуманистическим доктринам, и оба они были в плане подхода к мирозданию христианскими энциклопедистами. В этом плане из современников в одном ряду с ними мог быть поставлен только Лейбниц.

Учёные общества Европы XVII века очень высоко ставили авторитет Кирхера. Так, Марин Марсенн был потрясён представленным иезуитом решением задачи квадратура круга, однако, прочитав его труды, выразил надежду, что учёный перестанет метать бисер перед свиньями. В «Полигисторе» Даниэля Морхофа (1688) – обзоре научной мысли современной ему Европы – имя Кирхера («Геркулеса… среди писателей») стоит в одном ряду с Бэконом и Бойлем, в то время как Ньютон отсутствует в этом ряду. В первой половине своей жизни Ньютон был известен как талантливый математик, но уступающий Гуку и Лейбницу, общеевропейская его слава наступила значительно позднее.

В этой картине Ньютон оказывался творцом новой физики, а Кирхер – догматиком, цеплявшимся за давно отжившие представления. Такой взгляд был основан на некоторых ранних работах Ньютона и полностью игнорировал его зрелое творчество. В эпоху Просвещения немалую роль в формировании подобной картины сыграло и то, что Ньютон был представителем прогрессивной науки протестантских стран, тогда как иезуит Кирхер, находясь в центре католической «Республики учёных», олицетворял упадок науки после Галилея и в этом качестве был представлен в работах Фрэнсис Йейтс и эссе и романах Умберто Эко. Между тем прогресс ньютоновских исследований в XX веке показал, что сэра Исаака можно называть «последним магом» (выражение Джона Кейнса), однако он был значительно более осторожен в своей оккультной деятельности, чем великие гуманисты эпохи Ренессанса. Интересы Кирхера оказывались аналогичными. При этом в одну плоскость Кирхера и Ньютона поставил ещё Вольтер, написав в 1738 году один из анекдотов о ньютоновской «Оптике» и «Великом искусстве света и тени» иезуита. В этом контексте примечательно, что Пристли и Гёте в том же XVIII веке живо интересовались «барочным лабиринтом» книг Кирхера и даже одобряли его. Готфрид Вильгельм Лейбниц признавал, что труды Кирхера оказали колоссальное влияние на формирование его как учёного и философа, а 16 мая 1670 года отправил в Рим восторженное письмо, в котором обыгрывал греческое значение имени Афанасий – «бессмертный». В зрелые годы Лейбниц очень сурово оценивал наследие иезуита. В 1716 году он писал, что Кирхер «был не способен к анализу человеческой мысли», а в области расшифровки иероглифики монах «ничего не понимал». Тем не менее, именно труд Кирхера о Китае заставил Лейбница заинтересоваться этой страной; в дальнейшем философ, переписываясь с другими миссионерами (в первую очередь, Буве), разработал на основе «Книги перемен» двоичную арифметику. Влияние Кирхера в конечном счёте оказалось очень велико: по мнению Лейбница, «И-цзин» (его текст он получил в 1701 году) был древнейшим математико-метафизическим памятником, созданным Гермесом Трисмегистом. Именно основываясь на этом, а также ещё одном кирхеровском тезисе, что древнекитайская культура происходила от древнеегипетской, Лейбниц опубликовал в 1703 году описание двоичной логики. Заметим, что двоичная логика или двоичный код лежит в основе всей современной цифровой технологии. Дж. Глэсси писал, что мистические интересы Кирхера обрели второе дыхание в XVIII—XIX веках по мере появления и развития спиритизма и теософии. Его труды по Каббале стали писанием для Герметического ордена Золотой Зари. Кирхер занимал заметное место в «Тайной доктрине» Блаватской; этот трактат до известной степени повторял его собственные труды. Блаватская цитировала даже сочинение раввина Нефи, которое так и не смогли перевести Пейреск и Кирхер. Ранее философия магнетизма Кирхера явно вдохновляла Франца Месмера. Месмер учился у иезуитов, и, по-видимому, труды Кирхера входили в круг его чтения.