Борьба с Марией Стюарт
Возвращаясь же к Елизавете I, отметим, что внутри государства ее правление не раз омрачалось смутами и восстаниями, сосредоточенными преимущественно вокруг шотландской королевы Марии Стюарт.
Мария Стюарт родилась 8 декабря 1542 года, и ее судьба казалась предопределенной задолго до ее рождения различными дипломатическими союзами. Англии было нужно место в европейской политической игре, а для Шотландии не было ничего удобнее, кроме как взять ее в клещи, остановив эту экспансию путем установления династических союзов. Именно для этого отец Марии король Шотландии Яков V взял себе в жены принцессу из семейства де Гизов, которую он нашел в Париже, где они и сочетались браком в соборе Нотр-Дам в 1538 году.
Поистине, есть имена роковые для королей; во Франции это имя Генрих. Генриха I отравили, Генрих II погиб на турнире, Генрих III и Генрих IV были убиты <…> В Шотландии же это фамилия Стюарт <…> Первенство в несчастьях среди представителей этого несчастного рода принадлежит Марии Стюарт.
Александр Дюма, французский писатель
Именно Мария Стюарт ввела в употребление «офранцуженное» написание имени династии Stuart, вместо ранее принятого Stewart.
Во время продолжительного малолетства Якова V знатные фамилии Шотландии друг у друга оспаривали власть и вступали между собой в битвы даже на улицах Эдинбурга.
Франсуа Минье, французский историк
Все могло бы быть просто и гармонично для этой молодой пары, если бы по соседству не было столь скверного человека, как король Генрих VIII, который не переносил, когда ему перечат. Он был обуреваем самой болезненной подозрительностью, с кровавыми последствиями которой, как мы уже знаем, познакомились некоторые из его многочисленных жен. Так вот, у шотландцев имелось все, чтобы раздражать этого английского монарха: они были гордые, беспокойные и к тому же католики.
Англичане ненавидят шотландцев только за то, что они – шотландцы.
Эразм Роттердамский, крупнейший ученый Северного Возрождения
В результате вновь разгорелась война. В ноябре 1542 года Шотландия потерпела поражение. Яков V начал перемещаться из замка в замок – полностью потерянный и затравленный англичанами. И вот в это время его жена Мария де Гиз родила в замке Линлитгоу девочку, которую назвали Марией.
Несколькими днями позже девочка стала сиротой по отцовской линии, так как король умер от лихорадки. Ему было всего тридцать лет, а он уже был сломлен жизнью, устал от власти и постоянной борьбы со своими многочисленными врагами. Истинный храбрец и рыцарь, жизнелюб по натуре, он страстно почитал искусство и женщин и был любим народом. Нередко, одетый простолюдином, он посещал сельские праздники, танцевал и шутил с крестьянами, и отчизна еще долго хранила в памяти сложенные им баллады. Но, злосчастный наследник злосчастного рода, он жил в смутное время в непокорной стране, и это решило его участь.
Шотландия, до соединения ее с Англией под именем Великобритании, более всех государств Европы была волнуема внутренними беспорядками. Но ни при одном из своих национальных королей она не испытала столько революций и трагических катастроф, как при Марии Стюарт.
Франсуа Минье, французский историк
На следующий год в Стерлинге Мария была провозглашена королевой Шотландии, а ей в это время не исполнилось и шести месяцев. Однако, как пишет блестящий биограф Марии Стюарт Стефан Цвейг, «быть из рода Стюартов и притом шотландской королевой значило нести двойное проклятие, ибо ни одному из Стюартов не выпало на этом престоле счастливо и долго царствовать <…> Младенец еще не говорит, не думает, не чувствует, он едва шевелит ручонками в своем конверте, а политика уже цепко хватает его нерасцветшее тельце, его невинную душу. Таков злой рок Марии Стюарт, вечно втянута она в эту азартную игру. Никогда не сможет она беззаботно отдаться влечениям своей натуры, постоянно ее впутывают в политические интриги, делают объектом дипломатических уловок, игрушкой чужих интересов, всегда она лишь королева или претендентка на престол, союзница или враг».110
Неизвестный автор. Официальный портрет Марии Стюарт, королевы Шотландии. ок. 1561–1567. Музей Блэр, Абердин
У Марии не было возможности узнать свою страну, провести безмятежное детство на природе, в горах и ландах, так как дипломатические обязательства оторвали ее от родной земли и матери в августе 1548 года, когда ей не было и шести лет. В Англии произошло серьезное событие: Генрих VIII, убийца своих жен, осмелившийся бросить вызов самому папе Римскому, умер в предыдущий год, и его заменил на троне его сын Эдуард, мальчик десяти лет. Положение, интересное для соседей, так как власть в стране внезапно рухнула; но и вызывающее беспокойство тоже, ведь Англия все больше и больше укреплялась в реформаторстве.
Тут же возник план бракосочетания малолетней королевы Шотландии и малолетнего Эдуарда: их еще несложившимися телами, еще дремлющими душами уже распоряжались как каким-то товаром.
Однако политический ветер, резко задувший из-за Ла-Манша, круто повернул судьбу девочки: вместо того, чтобы сделаться английской королевой, маленькая дочь Стюартов внезапно оказалась предназначена в королевы Франции. Едва лишь новое и более выгодное соглашение было заключено, как драгоценный объект сделки, девочку Марию Стюарт пяти лет восьми месяцев от роду, посадили на корабль и отвезли во Францию, запродав другому, столь же незнакомому ей супругу.
Вскоре Мария оказалась в Париже, который достаточно презрительно отнесся к этой «маленькой дикарке», прибывшей издалека. Здесь девочка впервые повстречала своего «нареченного». Это был дофин Франсуа, которому не исполнилось еще и пяти лет. Он был хил и бледен. Ему словно на роду были написаны хворость и ранняя могила, ибо в жилах у него текла «отравленная кровь».
Мария Стюарт была обручена с дофином Франсуа. «Новобрачные» вместе стали вести весьма странное существование королевских наследников. Окруженные тремя-пятью сотнями людей, занимающихся ими, они переезжали из одного замка в другой, встречая там иногда своих родителей, но жили главным образом одни, под присмотром гувернанток и наставников. Мария быстро привыкла к такому существованию. Она своим шармом привлекала всеобщее внимание, и французский король Генрих II говорил про нее, что это – наиболее совершенный ребенок из тех, что он когда-либо видел.
Франция той поры стояла перед великим расцветом культуры. Тот, кому предстояло жить при таком дворе, а тем более царствовать в нем, должен был отвечать этим новым культурным запросам. Он должен был стремиться овладеть всеми искусствами и знаниями, совершенствуя свой ум, равно как и свое тело. Поэтому юной Марии ничего не оставалось, как учиться. Благодаря живому уму и унаследованному предрасположению ко всему изящному одаренной девочке все давалось шутя. Уже в тринадцать лет, изучив латынь по «Беседам» Эразма Роттердамского, она в Лувре перед всем двором произносила речи собственного сочинения. Она «любила поэзию, сама сочиняла стихи, говорила на нескольких языках; а ее красота, грация и живость характера производили обаятельное действие на всех окружающих».111
А еще она играла на лютне и чудесно танцевала. Ее мать, которая на год приезжала пожить во Франции по серьезным политическим причинам, не узнала Марию.
Мария Стюарт была очень развита для своего возраста. Она была высока и хороша собою. Ее блестящие глаза дышали умом. Ее руки были в высшей степени изящны. Она имела нежный голос, благородную наружность, исполненную грации; говорила с одушевлением и вообще была уже чрезвычайно привлекательна.
Франсуа Минье, французский историк
В то время как Мария превращалась в кокетливую девушку-хохотунью в обществе своего будущего мужа, велась любимая деятельность сильных мира сего: война. С Испанией, затем с Англией, так как хилый Эдуард, очень быстро умерший, был заменен на троне Марией Тюдор, неистовой католичкой, которая вышла замуж за своего собственного кузена Филиппа II и выступила на стороне своего царствующего мужа, объявив в 1557 году войну Франции. Взлеты и падения конфликта: французское поражение при Сен-Кентене; унижение для Англии на следующий год, когда Франсуа де Гиз взял Кале.
В эйфории этой победы, 24 апреля 1558 года, имело место долгожданное бракосочетание маленькой королевы Шотландии и ее королевских кровей жениха. Король Генрих II устроил невиданное мероприятие: церемония происходила в соборе Нотр-Дам под овации парижан, потом последовали обеды и празднества в Лувре. Возможно, это была вершина этой счастливой части жизни Марии Стюарт.
24 апреля 1558 года праздничный Париж стал столицей мира. Перед собором Нотр-Дам был сооружен «открытый павильон с балдахином голубого кипрского шелка, затканного золотыми лилиями», к нему вел такой же расшитый лилиями ковер. Впереди процессии шли музыканты в красной и желтой одежде, они играли на различных инструментах, а за ними под ликование восторженной толпы следовал королевский кортеж. «Венчание совершается всенародно, тысячи, десятки тысяч глаз устремлены на невесту бледного чахлого мальчика, изнемогающего под тяжестью своего великолепия. Придворные пииты, конечно, и на сей раз не упускают случая воспеть в восторженных хвалах красоту невесты».112
Но в ноябре 1558 года умерла Мария Тюдор. Кто ее теперь заменит? Ее сводная сестра Елизавета или же Мария Стюарт, происходившая из английской королевской семьи?
Мария Стюарт давно уже была коронованной владычицей Шотландии, к тому же французский наследник возвел ее в сан своей супруги, и, значит, над ее головой уже сверкала вторая, еще более драгоценная корона. Третья корона – это было пагубное искушение, и Мария Стюарт с детской непосредственностью, в ослеплении, не получив своевременного мудрого остережения, потянулась к ней, прельщенная ее коварным блеском.
Другой претенденткой на английскую корону считалась Елизавета, но действительно ли она была законной наследницей престола? А если он – бастард, то претендовать на английский престол вправе была только Мария Стюарт, правнучка короля Генриха VII.
Итак, неопытной девочке выпало принять решение всемирно-исторической важности. Перед Марией было два пути: она могла проявить уступчивость и признать свою кузину Елизавету правомочной королевой Англии, то есть отказаться от своих притязаний, ибо защитить их можно лишь с оружием в руках; или же она могла смело и решительно обвинить Елизавету в захвате короны и призвать к оружию французскую и шотландскую армии для свержения узурпаторши. Роковым образом Мария Стюарт и ее советники избрали третий, самый пагубный в политике, средний путь. Притязание было заявлено, но никто и не думал его отстаивать. С Елизаветой не стали воевать, ее лишь дразнили. «Создалось нелепое положение: Мария Стюарт и претендует на английский престол и не претендует».113
В результате дочь Анны Болейн победила, покровительствуя реформаторству в стране. Это усилило в Шотландии противников католицизма. Военная обстановка стала очень сложной, и никто не знал, как противостоять насилию.
Дипломат и разведчик сэр Николас Трокмортон – сторонник решительной борьбы с противниками Елизаветы – был в мае 1559 года назначен постоянным послом в Париж. Как раз в это время был заключен Като-Камбрезийский мир, закончивший длительную войну между Валуа и Габсбургами. Возникла угроза создания антианглийской коалиции наиболее мощных католических держав. И действительно, очень скоро Франция направила военную эскадру в Шотландию для помощи регентше Марии де Гиз (матери Марии Стюарт) в борьбе против сторонников реформации. Буря рассеяла эту эскадру, избавив Елизавету от опасности. Ответным ударом английской секретной дипломатии стало разжигание религиозных распрей между католиками и протестантами во Франции. К открытому столкновению там шло, конечно, и без британских интриг, но Николас Трокмортон одним из первых усмотрел возможности, которые это открывало для Англии. Он писал, что при умелом ведении дела королева Елизавета «окажется в состоянии стать арбитром и правителем христианского мира».114
Ситуация еще более обострилась, когда в ходе праздников, устроенных по случаю помолвки короля Испании и одной из дочерей короля Франции, принцессой Елизаветой, случилось несчастье: в ходе рыцарского турнира король Генрих II был тяжело ранен и умер несколькими днями позже.
Для Марии это стало началом другой жизни. Ее муж теперь стал королем Франциском II. Церемония коронации состоялась в Реймсе 18 сентября 1559 года.
Новый король Франции был тщедушен, прыщав, вечно мучился аденоидами, и эта его болезненность страшно расстраивала его мать, Екатерину Медичи, которая в глубине души винила во всем Марию Стюарт. Но там все было предельно просто: в кровати при первом же затруднении силы покидали короля, и все каждый раз кончалось ничем.
Неудивительно, что Екатерина Медичи сильно беспокоилась, ведь ее Франциск вдруг принялся выполнять труднейшие физические упражнения, чтобы «разогнать кровь» и обрести ту мужскую силу, о которой так мечтала его несчастная жена.
Наконец, Марии все же удалось познать столь желанное удовлетворение, и с этого момента довольный собой Франциск II почувствовал себя мужчиной и стал интересоваться государственными делами. Совершенно не разбираясь в политике, недалекий и легковерный, он слепо доверился де Гизам, которые поддерживали самые тесные отношения с конкуренткой Екатерины Медичи Дианой де Пуатье, которая после смерти Генриха II продолжала борьбу из глубин своей ссылки. С помощью де Гизов ей удалось убедить юного короля в необходимости ужесточить преследования протестантов. По всей Франции запылали новые костры.
Совместная жизнь короля Франциска и Марии Стюарт была довольно странной. Счастливым супружеством ее назвать было трудно, «но ничто не говорит и о том, что эти, в сущности, дети не ладили меж собой: даже злоязычный двор, давший Брантому материал для его Vie des dames galantes («Жизнь легкомысленных дам»), не находит оснований обвинять или заподозрить Марию Стюарт в чем-либо предосудительном».115
По мнению многих исследователей, вряд ли в отношениях юной четы эротическое играло заметную роль. «Пройдут годы, – пишет Стефан Цвейг, – прежде чем в Марии Стюарт вспыхнет способность к самозабвенной любви, и, уж во всяком случае, не Франциску, изнуренному лихорадкой юнцу, дано было пробудить эту сдержанную, замкнувшуюся в себе натуру. Конечно, Мария Стюарт с ее добрым, жалостливым сердцем и мягким, незлобивым характером заботливо ходила за больным супругом; ведь если не чувство, то разум подсказывал ей, что блеск и величие власти зависят для нее от дыхания и пульса бедного хилого мальчика и что, оберегая его жизнь, она защищает и свое счастье».116
А тем временем клан де Гизов, к которому принадлежала Мария Стюарт, обрел силу. Но это еще больше обострило религиозное напряжение. Ненависть горела со всех сторон: протестантские заговорщики, желавшие убрать от власти де Гизов, были взяты в плен, их пытали, а потом массово казнили самым жестоким образом: это был Амбуазский заговор. Едва восстановив силы после этого огненно-кровавого спектакля, на котором она вынуждена была присутствовать, Мария узнала о смерти своей матери, добитой насилиями, происходившими в Шотландии под неумолимым наблюдением пастора Джона Нокса и при поддержке молодой королевы Англии. Впрочем, с августа месяца 1560 года парламент Эдинбурга провозгласил реформаторство в качестве официальной религии.
Амбуазский заговор окончательно отвратил Франциска II от занятий политикой, и он всецело отдался вулканической Марии Стюарт. Но увы! Желая погасить огонь, которым пылала его супруга, бедный король сам сгорел. Он все более и более слабел, и вот он уже не в силах был ходить и сидеть в седле. Все искусство тогдашних врачей не могло ему помочь, и 6 декабря 1560 года «злосчастный мальчик» умер. И не успел Франциск II испустить последний вздох, как Мария Стюарт утратила французский престол. Ей пришлось пропустить вперед Екатерину Медичи (молодая вдовствующая королева уступила дорогу старшей). Теперь Мария вновь стала всего лишь тем, чем она была с первой минуты и пребудет до последней: королевой Шотландской.
Обезумев от горя, она, в соответствии с французским придворным этикетом, на сорок дней уединилась в своих покоях, затянутых черной тканью и освещенных множеством свечей. После завершения этого затворничества она надеялась по-прежнему жить в Лувре, но ненависть Екатерины Медичи, которая, став регентшей при новом малолетнем короле, готова была сделать все, чтобы ей навредить, вынудила ее бежать из дворца.
Накануне отъезда Мария пришла проститься с регентшей.
– Увижу ли я вас еще, дочь моя? – спросила та притворно-ласковым тоном.
– Вероятно, нет, – ответила юная вдова Франциска II.
Сначала она прибыла в Лотарингию, где жил ее дядя, а затем, 15 августа 1561 года, отплыла в свою родную Шотландию, находившуюся в руках протестантов.
Прощание со страной, где Мария провела свои самые счастливые годы, было очень трогательным. «Целые пять часов королева оставалась на корабельной палубе, опершись на корму, с глазами полными слез и обращенными к удалявшемуся берегу, повторяя беспрестанно: «Прощай, Франция!» Наступила ночь; королева не хотела сойти с палубы, и велела сделать себе постель на том же месте. Когда рассвело, вдали на горизонте еще виднелись берега Франции, Мария воскликнула: Прощай, дорогая Франция! Я чувствую, что больше тебя не увижу!»117
У всякого, кто захочет написать об этой прославленной шотландской королеве, будут два обширнейших сюжета: один – о ее жизни, второй – о смерти.
Пьер де Бурдейль, сеньор де Брантом, французский хронист придворной жизни
Марии не было и двадцати лет, и у нее не было никакого политического опыта, а ей предстояло оказаться перед лицом очень натянутых отношений между католицизмом и реформаторством. В сущности, у нее был только один выбор – возглавить в стране реформацию или пасть ее жертвой.
Прибыв в Шотландию, католичка Мария решила окружить себя протестантскими советниками. А чтобы попытаться лучше интегрироваться, она выбрала в качестве жениха своего шотландского кузена Генри Дарнли.
Этот человек не был ни королем, ни даже князем. Его отец, 4-й граф Леннокс, был изгнан из Шотландии и лишен всех поместий. Зато с материнской стороны в жилах этого восемнадцатилетнего юноши текла истинно королевская кровь Тюдоров: он был правнуком Генриха VII, первым принцем крови при английском королевском дворе. Поэтому он считался неплохой партией для любой государыни. Но у него было и еще одно важное качество – он был католик.
Сначала лорду Ленноксу, отцу Дарнли, было дозволено вернуться в Шотландию, а в январе 1565 года разрешение получил и сам Дарнли. О том, что произошло дальше, Стефан Цвейг пишет так:
«Марии Стюарт, с ее пылкой, нетерпеливой душой, свойственно обольщаться иллюзиями. Романтические натуры ее склада редко видят людей и жизнь в истинном свете; мир обычно представляется им таким, каким они хотят его видеть. Непрестанно бросаемые от чрезмерного увлечения к разочарованию, эти неисправимые мечтательницы никогда не отрезвляются полностью. Освободившись от иных иллюзий, они тут же поддаются другим, ибо в иллюзиях, а не в действительности для них настоящая жизнь. Так и Мария Стюарт в скороспелом увлечении этим гладким юношей не замечает вначале, что его красивая внешность не скрывает большой глубины, что тугие мускулы не говорят о подлинной силе, а придворный лоск не знаменует душевной утонченности. Мало избалованная своим пуританским окружением, она видит лишь, что этот юный принц мастерски сидит в седле, что он грациозно танцует, любит музыку и прочие тонкие развлечения и при случае может накропать премилый мадригал. Малейший намек на артистичность в человеке всегда много для нее значит; она от души радуется, что нашла в молодом принце товарища по танцам и охоте, по всевозможным играм и упражнениям в искусствах, которыми увлекаются при дворе».118
Действительно, Марии казалось, что Дарнли является для нее безупречным женихом: ближайший кандидат на английский престол, правнук Генриха VII – о чем еще мечтать?
В первый раз на трон Шотландии была призвана женщина; Мария Стюарт принесла на него и слабость своих лет и слабость своего пола.
Франсуа Минье, французский историк
Брак был заключен 26 июля 1565 года, а 19 июня следующего года она родила сына, будущего Якова I Английского.
Рождение сына лишь усилило политические позиции Марии, которой надо было бороться со всеми, в том числе и со своим сводным братом графом Мореем, который хотел, находясь во главе протестантов, захватить власть. И она это сделала с блеском, верхом на лошади во главе своих войск. После победы она имела неосторожность захотеть восстановить в стране католицизм, что вызвало ярость ее кузины Елизаветы.
С другой стороны, между Марией и Генри Дарнли очень скоро начались супружеские разногласия. Понятно, что речь шла пока лишь о разногласиях в физическом плане, что лишь усиливалось посредственностью мужа, этого гордеца, честолюбца и одновременно с этим человека нерешительного, распутного и резкого.
Мария, которой было всего двадцать три года, нашла себе утешение (дошло ли дело тут до адюльтера – это еще вопрос) с неким итальянцем Давидом Риччо, игроком на лютне, чувствительным и страшно в нее влюбленным.
Реакция на это была суровой: бароны подлили злейшего яду в открытые раны тщеславия Генри Дарнли и ударили его в самое чувствительное место – его оскорбленную мужскую честь. Они пробудили в нем ревность, всячески давая понять, что королева делит с Риччо не только трапезы, но и ложе. И хотя доказательств у них не было никаких, Дарнли легко клюнул на эту наживку. Еще бы, ведь Мария в последнее время то и дело уклонялась от выполнения своего супружеского долга. Неужто она и правда предпочла ему этого чумазого музыканта?
В результате бедняга Риччо был убит прямо на глазах Марии. Произошло это 9 марта 1566 года. На беззащитного итальянца набросились люди Дарнли и стали колоть его кинжалами. Всего верному другу Марии Стюарт было нанесено около пятидесяти ран, весь пол был залит его кровью, а истерзанный труп был выброшен из окна во двор.
После родов, случившихся тремя месяцами позже, Мария оказалась в бедственном положении: слухи приписывали отцовство ребенка ее итальянскому другу; не было и речи о продолжении жизни с мужем; но как было с ним разойтись? Разводом, то есть путем аннулирования брака? Но тогда сын оказывался незаконнорожденным и терял любые шансы наследовать трон.
В конце ноября сторонники Марии собрались в Грэгсмилларе для обсуждения сложившегося положения. Присутствовал на этом совещании и правая рука королевы Джеймс Босуэлл, человек отважный, мужественный и хорошо образованный. В результате мужу-убийце пришлось уехать к своему отцу в Глазго, и там он был сражен болезнью, которая очень походила на отравление. Однако он сумел вернуться в Эдинбург, где его встретила Мария, приехавшая нанести ему визит. Уж не собиралась ли пара примириться?
Конечно же, нет. Присутствие Дарнли было ей невыносимо. Испанский, английский и французский послы в своих донесениях давно говорили о наступившем охлаждении как о чем-то бесспорном и само собой разумеющемся. Утверждалось, что в их союзе и с помощью самой сильной лупы не обнаружить «ниточки любви и атома нежности».119
И вот сторонники Марии официально начали дело о разводе, про себя явно помышляя и о менее безобидной развязке. Ночью 10 февраля 1567 года случилось несчастье: в результате преступно организованного пожара Генри Дарнли погиб. Инициатором убийства, без сомнения, был Босуэлл в сообщничестве с королевой, возможно, ставшей уже тогда его любовницей (она, кстати, это всегда отрицала).
В лучшем случае о Марии Стюарт можно сказать, что она не знала о готовящемся преступлении. Или не хотела знать, отворачиваясь и закрывая глаза, чтобы иметь возможность заявить под присягой, что она к этому непричастна. Но, как бы то ни было, ощущение, что Мария Стюарт была причастна к устранению своего мужа, не покидает беспристрастного исследователя.
Любовь Марии Стюарт к Джеймсу Босуэллу – это одна из самых примечательных историй о любовниках, и даже самые безумные античные легенды едва ли превосходят ее в силе и неистовстве.
Как писал Стефан Цвейг, «страсть, как болезнь, нельзя осуждать, нельзя и оправдывать; можно только описывать ее с все новым изумлением и невольной дрожью пред извечным могуществом стихий, которые как в природе, так и в человеке внезапно разражаются вспышками грозы. Ибо страсть подобного наивысшего напряжения неподвластна тому, кого она поражает: всеми своими проявлениями и последствиями она выходит за пределы его сознательной жизни и как бы бушует над его головой, ускользая от чувства ответственности. Подходить с меркой морали к одержимому страстью столь же нелепо, как если бы мы вздумали привлечь к ответу вулкан или наложить взыскание на грозу».120
После гибели Дарнли у Марии не было ни следа того возмущения, той мрачной ярости, в которую ввергло ее убийство Давида Риччо. Не было и той меланхолической отрешенности, которая овладела ею после смерти Франциска II. Она не посвятила его памяти прочувствованной элегии, вроде той, какую написала на смерть первого мужа, но с полным самообладанием (и это всего через несколько часов после получения страшной вести) начала подписывать послания ко всем иноземным дворам, чтобы хоть как-то объяснить убийство, а главное, выгородить себя. В этих более чем странных посланиях дело рисовалось так, будто убийцы покушались на жизнь не Дарнли, а самой Марии Стюарт.
Как видим, Мария попала в то адское стечение обстоятельств, которое через несколько месяцев сделает из нее изгнанницу, вечную странницу на почти двадцать лет. После убийства ее мужа начался процесс над ее любовником, которого объявили невиновным после того, как он наводнил город своими солдатами. Это был акт, который ее компрометировал и обязывал выйти за него замуж. Но Босуэлл был женат, и ему пришлось быстро избавиться от жены, спровоцировав развод. 15 мая 1567 года он сочетался браком с королевой Шотландии.
Невеселым было это бракосочетание. Если первый ее брак с французским дофином был торжественно заключен среди бела дня, и десятки тысяч зрителей приветствовали юную королеву, то вторая свадьба уже была куда скромнее. Не среди бела дня, а в сумерках рассвета, в шесть часов утра, соединил ее священник с правнуком Генриха VII. Однако же на торжество явилась вся знать, присутствовали послы, целые дни напролет в Эдинбурге шли пиры. Эта же третья свадьба с Босуэллом была совершена тайком, словно какое-то преступление. В четыре часа утра, когда город еще спал, несколько темных фигур незаметно прокрались в часовню замка, где совсем недавно отпевали убитого супруга Марии. В часовне было пусто. Из приглашенных почти никто не явился; никому не хотелось быть свидетелем того, как королева Шотландии наденет кольцо на руку, злодейски прикончившую Генри Дарнли.
Эта новость вызвала возмущение в европейских дворах, в особенности в Лондоне; спровоцировала восстание шотландских лордов. 15 июня это жалкое брачное дело закончилось поражением Марии и Бoсуэлла, захватом одной и бегством другого.
26 июля королева была вынуждена отречься от престола. 29-го ее сын стал королем Яковом VI при регентстве своего сводного дяди Морея – признанного врага его матери. Что касается ее любовника-мужа, то он сбежал в Данию, где и умер десятью годами позже (он то ли был отравлен, то ли сошел с ума).
Из пяти королей, бывших на троне Шотландии до Марии Стюарт, двое – Яковы I и III – умерщвлены; II и IV – погибли в битве, a Яков V умер с отчаяния, оставленный дворянством, которое он надеялся покорить, и побежденный в ту минуту, когда считал себя торжествующим. Все пять королей пали в борьбе с непокорством шотландской аристократии или с неприязнью Англии. Побежденные обстоятельствами, которые превышали их силы, они погибли все еще в молодых летах – жертвами заговоров или в битвах.
Франсуа Минье, французский историк
Но Марии удалось бежать, и она имела несчастье укрыться в Англии, чтобы встать под защиту своей кузины Елизаветы. Та же, в противоположность Марии, была сильна в вероломных играх с властью и не знала, что ей делать со своей нежелательной родственницей. По сути, известие о том, что Мария Стюарт высадилась в Англии, «не на шутку встревожило Елизавету. Нечего и говорить, что непрошеная гостья ставила ее в крайне трудное положение».121
Действительно, присутствие Марии Стюарт грозило объединить в союз против властительницы сильное католическое меньшинство населения. С другой стороны, не имея ребенка, Елизавета опасалась, что Мария начнет интриговать, требуя корону, на которую она имела вполне реальные права.
Чтобы нейтрализовать ее, королева поместила беженку сначала в один в замок, потом в другой, и так продолжалось восемнадцать лет, несмотря на постоянную опасность, которую представлял бы собой возможный побег. Юридически у королевы Англии не было суверенных прав в отношении королевы Шотландии; не ее дело было расследовать убийство, происшедшее в другой стране, вмешиваться в тяжбу чужеземной государыни с ее подданными. И Елизавета это прекрасно знала. Но на этот раз она все же решилась пойти до конца. Она задумала сама судить Марию в Вестминстере с ужасным обвинением: якобы «Мария одобрила убийство Елизаветы, и, стало быть, факт государственной измены налицо».122
После такого обвинения единственным вердиктом, какой мог быть принят, была смерть путем обезглавливания – таков был обычай. Король Франции послал делегацию, чтобы опротестовать подобное решение. Но были ли французы готовы к дипломатическому разрыву и даже к войне для того, чтобы спасти женщину, которая, как казалось, позволяет судьбе обращаться с собой с удивительной неловкостью? Ведь даже в самой Шотландии имели место несколько демаршей со стороны короля, сына Maрии, желавшего окончательной нейтрализации своей матери, мешавшей его династическому будущему. Послу Венеции он, в частности, заявил:
– Надо бы, чтобы она сама выпила напиток, который намешала.
Таковы были сыновние чувства в королевских семьях.
Елизавета сделала невозможное, чтобы приговоренная подписала прошение о помиловании. Это было сделано то ли из политических соображений, то ли из чисто человеческих чувств. Мария сопротивлялась с высокомерием и мужеством. Все выглядело так, словно Мария Стюарт меньше боялась умирать, чем Елизавета боялась ее убивать.
Последний день наступил 8 февраля 1587 года. Мрачная обстановка: эшафот, воздвигнутый внутри большого зала, обтянутый черной тканью, как и плаха, ожидающая нежную шею приговоренной. Она вошла, одетая во все черное, в длинной атласной накидке с шлейфом, распятие из слоновой кости в руке, большой золотой крест на груди, она хотела показаться всему миру как жертва еретиков.
Сципион Внутелли. Мария Стюарт шествует на эшафот. 1861. Местонахождение неизвестно
Мария Стюарт точно знала, что ее ждет. Она в очередной раз поцеловала распятие и начала читать молитву…
«В средневековье много жестокости и насилия, но бездушным его не назовешь. В иных его обычаях отразилось такое глубокое сознание собственной бесчеловечности, какое недоступно нашему времени. В каждой казни, сколь бы зверской она ни была, посреди всех ужасов нет-нет да и мелькнет проблеск человеческого величия; так, прежде чем коснуться жертвы, чтобы убить или подвергнуть ее истязаниям, палач должен был просить у нее прощения за свое преступление против ее живой плоти».123
Палач, без шума сняв топор с плахи, взвалил его себе на плечо. Медленно опустилась Мария Стюарт на скамью и, положив голову на плаху, произнесла пресекающимся замирающим голосом:
– In manus tuas, Domine, commendo spiritum meum! (Господи, в руки твои предаю дух мой!)
Этих слов не слыхали ее верные подруги, которые, закрыв глаза и зажав уши, отбежали в угол залы; но до слуха их долетел первый удар топора и раздирающий душу вопль Марии. Вместо того чтобы направить удар по шее, неловкий палач опустил топор на затылочную часть головы, причем удар был ослаблен косой и гребенкой… Только после двух следующих ударов голова королевы шотландской скатилась на помост.
Кондратий Биркин (Каратыгин), русский историк
Вот и сейчас палач и его подручный, скрытые под масками, преклонили колени перед Марией Стюарт и попросили у нее прощения за то, что вынуждены уготовить ей смерть. И осужденная ответила им:
– Прощаю вам от всего сердца, ибо в смерти вижу я разрешение всех моих земных мук.
И еще одна страшная подробность. Когда палач «поднял голову Марии, схватив ее знаменитые рыжие волосы, в его руке остался парик. Голова упала на землю, и все увидели настоящие волосы, преждевременно поседевшие за долгие годы заточения».124
Потом последовали лицемерные протесты от дворов Европы, но что было делать с этим трупом? Мария требовала захоронения рядом со своей матерью в Реймсе. Это было затруднительно для короля Франции – протестанта; ее нужно было похоронить где-то в другом месте. Это и было тайно сделано через несколько месяцев на английской земле.
Мария Стюарт получила право на королевское захоронение в Вестминстере только в 1612 году, через несколько лет после восхождения на престол своего сына Якова, ставшего королем Англии после смерти королевы Елизаветы.