В интересах освобожденных государств Центрально-Восточной Европы было, чтобы программа самоопределения, предложенная президентом Вильсоном, объединилась с проектом создания международной организации, материализовавшимся в Лиге Наций. Такой союз, который гарантировал независимость и территориальную целостность всех своих членов, больших или маленьких, приветствовали те страны, которые в прошлом видели, как эти права часто нарушались, или им полностью в них было отказано. Более того, по мнению миротворцев, Лига Наций должна была обеспечить решение всех тех проблем, которые не были должным образом урегулированы в различных договорах, а таких проблем было особенно много в Центрально-Восточной Европе, которая, в сущности, реорганизовала часть этого континента.

С другой стороны, новые, восстановленные или расширившиеся государства этого региона были настолько озабочены своими неотложными национальными проблемами, по крайней мере сначала, что даже те из них, что были представлены на Мирной конференции и участвовали в составлении договора, не могли уделить достаточно внимания общим вопросам, которые тоже имели место. Их также возмущало привилегированное положение больших держав сначала в Комиссии, которая разрабатывала структуру Лиги, а затем в Совете Лиги Наций. Только одно непостоянное место могло быть отдано странам Центрально-Восточной Европы, и Греция была выбрана их первым представителем благодаря авторитету Венизелоса. Разочарование Польши решением проблемы Данцига не склонило ее к идее разделения с Лигой ограниченной власти, данной ей в этом районе, который она надеялась получить без ограничений.

Польша одна из первых должна была подписать одновременно с Версальским договором от 28 июня 1919 г. особый договор с великими державами, основные положения которого касались национных, лингвистических или религиозных прав ее меньшинств, гарантировала им Лигой Наций. Возмущение, вызванное этим договором, было направлено не против самих его положений, так как Польша была готова включить даже более широкие права для всех меньшинств в свою конституцию, а против международного вмешательства в эту щекотливую проблему. В случае Польши вмешательство ее соседей в проблему ее религиозных меньшинств накануне разделов было действительно болезненным воспоминанием. И хотя сейчас аналогичное вмешательство было доверено международной организации – Совету Лиги Наций, тот факт, что эта международная защита меньшинств не стала всеобщей, вызвал негодование как дискриминация не только в Польше, но и в других «новых» государствах – Чехословакии, Румынии, Югославии и Греции, которым пришлось подписать похожие договоры. Среди проигравших стран только небольшим государствам, но не Германии, тоже пришлось принять эти обязательства в отношении меньшинств в своих соответствующих мирных договорах.

Опасения, вызванные системой защиты меньшинств, оказались оправданными и еще по одной причине. Изначально эта новая система была введена главным образом для обеспечения защиты большим еврейским меньшинствам в странах Центрально-Восточной Европы. Однако когда ее распространили на все другие группы, то вскоре ее стали использовать и злоупотреблять ею в пользу немецких меньшинств, которые были разбросаны по всему этому же региону. И это послужило немецкому рейху инструментом для создания проблем в соответствующих странах и оказания помощи немецким группам оппозиционеров в государствах, гражданами которых они теперь были. Однако эта опасность стала очевидной только после принятия Германии в Лигу Наций, а это произошло только после принятия в нее всех государств Центрально-Восточной Европы.

В добавление к пяти из них, которые, как государства-союзники, были среди первых членов Лиги, новая Финляндская республика, восстановленная Албания и два бывших врага (воевавших на стороне Германии), Австрия и Болгария, были приняты в члены Лиги Наций на ее первой ассамблее в декабре 1920 г. По такому случаю все государства, которые раньше находились под властью России, тоже попросили о своем принятии в ее члены, но их заявления были отклонены большинством голосов, которое, за исключением случая Финляндии, не сочло их положение достаточно стабилизировавшимся и сомневалось в том, сможет ли Лига Наций защитить недавно провозглашенную независимость этих стран. Эти опасения оказались справедливыми в отношении Украины, равно как и далеких Закавказских республик, но Эстония, Латвия и Литва были приняты на второй ассамблее Лиги в сентябре 1921 г., получив тем временем де-юре признание всех государств. Принятие Венгрии в члены Лиги Наций было отложено до следующего года из-за нерешенного вопроса о Бургенланде. Всем этим новым членам, пока они не подписали договоры, включавшие защиту меньшинств, пришлось подписать декларации об этом (Финляндия – только в отношении Аландских осторовов) по случаю их принятия в Лигу, что сделало эти международные гарантии общим правилом в Центрально-Восточной Европе. Взаимные гарантии в пользу меньшинств по обеим сторонам границы были включены только в Рижский договор и Женевскую конвенцию в отношении Верхней Силезии.

Помимо этой проблемы меньшинств у стран Центрально-Восточной Европы было много других случаев – гораздо больше, чем у других государств, – использовать аппарат Лиги Наций. Некоторые из этих проблем стали результатом территориальных споров, связанных с установлением новых границ, но они либо не были окончательно решены, либо вообще не были затронуты на Парижской мирной конференции. Они были озвучены перед Советом Лиги Наций в рамках статьи 11 Конвенции как угрозы международному миру. Лига успешно решила вопрос об Аландских островах и Верхней Силезии, и, хотя проблему Вильно (Вильнюса) нельзя было решить в Женеве, действия Совета во многом способствовали избеганию вооруженного конфликта из-за этой проблемы.

Лига Наций также содействовала решению нескольких менее значимых споров в отношении границ Албании, а также между Польшей и Чехословакией и успешно урегулировала два довольно опасных инцидента на Балканском полуострове. Особенно трудным для решения был спор между Грецией и Италией в 1923 г., потому что одна из великих держав была уже вовлечена в конфликт, вела военные действия – обстрелы и оккупировала остров Корфу. И хотя Италия хотела вынести решение этого дела на суд Конференции послов, предложения Совета Лиги Наций были по сути выполнены, и Корфу был возвращен Греции. В 1925 г. снова произошло столкновение – на этот раз между греческими и болгарскими вооруженными силами, но в этом споре между двумя маленькими странами Лига действовала эффективно и помогла избежать серьезных проблем.

Деятельность так называемых специальных организаций Лиги Наций, которая в целом была гораздо успешнее, чем ее чисто политические действия, оказала особенную помощь разоренным войной странам Центрально-Восточной Европы. Сразу же после войны Организация здравоохранения остановила эпидемию тифа, которая распространялась на запад из России, а в экономической и финансовой областях, помимо восстановления Венгрии и Австрии, помощь посредством международных займов была оказана Греции, Эстонии и вольному городу Данцигу.

Страны Центрально-Восточной Европы были, однако, больше всего заинтересованы в усилиях Лиги Наций по созданию системы коллективной безопасности посредством взаимных гарантий от агрессии, которые были бы более действенными, чем гарантии, данные в договоре. Большие надежды вселила Ассамблея 1924 г., когда был составлен Женевский протокол, давший четкое определение агрессии и обещавший совместные действия против страны, которая откажется от мирного урегулирования, при помощи третейского суда. Эдвард Бенеш из Чехословакии принимал активное участие в подготовке этого соглашения, и среди других стран Центрально-Восточной Европы Польша через своего министра иностранных дел графа Александра Скржинского оказывала особую поддержку этому проекту.

Однако от этого протокола отказались главным образом из-за оппозиции Великобритании, и Локарнский договор, переговоры по которому начались в следующем году вне рамок Лиги Наций, оказался заменой, вызвавшей недовольство восточных соседей Германии. Польша была особенно встревожена перспективой того, что Германия, приглашенная вступить в Лигу Наций с большими властными привилегиями, будет иметь постоянное место в Совете Лиги Наций, поэтому она потребовала аналогичной привилегии и для себя. В 1926 г. Германия, однако, согласилась на компромисс. Это было так называемое полупостоянное место с правом переизбрания. В то же время число непостоянных мест было увеличено до одиннадцати, чтобы еще две страны Центрально-Восточной Европы всегда были практически уверены в том, что будут избраны на трехлетний период. И хотя в Совете часто происходили столкновения между представителями Германии и Польши, новый министр иностранных дел Польши Август Залеский тоже был стойким сторонником Лиги Наций.

Именно польская делегация на ассамблее 1927 г. выступила с предложением поставить войну вне закона, подготовив тем самым общественное мнение к пакту Бриана-Келлога, подписанному в Париже 28 августа 1928 г., и осудила войну как способ решения международных споров. И та же самая делегация активно участвовала в Конференции по разоружению в 1932 г. и представила на рассмотрение план «нравственного разоружения», который помог бы легче принять материальное ограничение и сокращение вооружений.

Провал этой конференции и в целом усилий Лиги Наций по объединению арбитража, безопасности и разоружения по французской формуле особенно разочаровал страны Центрально-Восточной Европы. Только тогда большинство из них обратилось к двухсторонним договорам со своими самыми грозными соседями, чтобы найти другие пути обеспечения своей независимости и безопасности. Польша, которая занимала особенно угрожаемое положение между Германией и Россией, совершила этот поворот в своей политике при министре иностранных дел Юзефе Беке, который объявил в 1934 г., что его страна не будет считать себя связанной договором по меньшинствам до тех пор, пока вся эта система не распространится на все страны.

Маленьким государствам Центрально-Восточной Европы было действительно трудно доверять коллективной безопасности, когда эту безопасность должны были обеспечивать договоры между крупными державами, переговоры по которым велись вне рамок Лиги Наций, или когда Советский Союз, принятый в Лигу в сентябре 1934 г. почти одновременно с выходом из нее Германии, внезапно стал поборником Женевских конвенций (против которых когда-то активно выступал) и системы коллективной безопасности. Неспособность Лиги Наций остановить агрессию Японии в Маньчжурии и Италии в Эфиопии дала возможность предвидеть, что она окажется столь же бессильной и против тоталитарных сил, обращенных против Центрально-Восточной Европы. И когда на последней ассамблее в декабре 1939 г. Лига Наций осудила по крайней мере один из актов агрессии, исключив из своих рядов Советскую Россию, было уже поздно. Слишком многие случаи агрессии получили уже толерантное отношение, чтобы спасти мирное урегулирование, продлившееся 20 лет, но которое уже в 30-х гг. невозможно было спасти простой верой в Лигу Наций.

Статья 21 Хартии Лиги Наций поощряла заключение региональных соглашений. Нигде не было большей необходимости в таких соглашениях, чем в Центрально-Восточной Европе, где около дюжины независимых государств – большинство из них были довольно маленькими, и никто из них не был великой державой – имели так много общих интересов, требовавших развития, и так много общих опасностей. В противовес широко распространенному мнению, не создание или восстановление этих государств, ошибочно называемое балканизацией Европы, было источником проблем и трудностей. Освободительное движение, которое в XIX в. началось на Балканском полуострове и после Первой мировой войны включало территории между Германией и Россией, было актом справедливости и естественным процессом, основанным на исторических традициях и современных стремлениях, которые наконец получили удовлетворение. Напротив, именно потому, что это освобождение так долго откладывалось и продолжало оспариваться империалистическими соседями, считавшими независимость столь многих «новых» государств просто временным решением, улаживание военных конфликтов и стабилизация мирного процесса оказались таким щекотливым делом и требовали организованного взаимодействия всех заинтересованных государств.

В регионе, где невозможно было установить границы, которые строго соответствовали бы этническим разделам и удовлетворяли бы всем экономическим требованиям, ни одно из этих государств не могло оставаться в изоляции. Тенденция к федерализму, которая была столь важна в более ранние периоды их истории, снова возникла, как только они вернули себе свою свободу. Еще никогда не было такого федерального союза или даже какой-то системы сотрудничества с более свободными связями между государствами, включавшей их всех. Поэтому было естественно, что в период между двумя мировыми войнами в Центрально-Восточной Европе было запланировано не одно региональное соглашение. Каждое из них развивалось постепенно в направлении настоящей федерации или, по крайней мере, конфедерации, но не хватило времени, чтобы достичь этой цели. Как обычно, в истории этой части континента следовало различать Балтийский, Дунайский и Балканский регионы, хотя между ними не было точного разграничения. Во всех трех случаях региональные конференции или двусторонние договоры вели к образованию объединений с перспективой создания постоянных органов в качестве следующего шага.

Балтийская конференция началась еще в 1919 г. и сначала включала все пять государств Центрально-Восточной Европы, которые имели доступ к морю и жизненные интересы на Балтике. Было представлено не только три маленьких Прибалтийских государства, но и Финляндия на севере и Польша на юге (последняя встала во главе этого движения). Но именно по этой причине польско-литовский конфликт оказался серьезным препятствием для такого общего сотрудничества на Балтике. Начиная с 1921 г. Литва больше не участвовала в этих конференциях, к сожалению ее ближайшего соседа Латвии, которая не хотела вставать на чью-либо сторону в этом конфликте и все же была особенно заинтересована во всем этом проекте. Именно ее талантливый министр иностранных дел С. Мейерович на Балтийской конференции четырех государств в Варшаве в марте 1922 г. предложил этим государствам совместно действовать в Женеве, а на конференции в феврале 1924 г. выступил в защиту официального образования Балтийского союза.

Особенно успешной была следующая Балтийская конференция, которая в январе 1825 г. прошла в Хельсинки, где все четыре государства подписали договоры об улаживании разногласий и арбитраже и решили создать межгосударственные комиссии по улаживанию разногласий. Но вскоре стало очевидно, что Финляндия – принимающая сторона этой конференции – колеблется, продолжать ли ей участвовать в этом сотрудничестве, потому что она не хотела оказаться вовлеченной в любые возможные конфликты между другими Балтийскими странами и Советским Союзом. В надежде на то, что ее безопасность будет лучше гарантирована путем ее сближения со Скандинавскими странами, Финляндия в последующие годы явно повернула в этом направлении. В 1933 г. она присоединилась к договору, подписанному в Осло, который был заключен тремя годами ранее между Скандинавскими королевствами и западными нейтральными странами – Нидерландами, Бельгией и Люксембургом. Особенно тесным оставалось сотрудничество Финляндии с группой Скандинавских стран, включая Исландию, доказательством которого были экономическое соглашение, подписанное в 1934 г., и регулярные встречи министров иностранных дел.

Эстония и Латвия, ставшие союзниками с 1924 г., продолжали поддерживать дружеские отношения с Польшей, но в конечном счете оказались более заинтересованными в установлении более тесных связей с третьей маленькой прибалтийской страной – Литвой, с которой в 1934 г. они образовали Балтийский союз. Он был гораздо более ограниченным, чем региональное соглашение, которое планировалось изначально, но, очевидно, более надежным с точки зрения невовлечения в политику больших держав. Когда большие соседи решили вмешаться в ситуацию на Балтике, безопасность этих трех союзников, разумеется, оказалась иллюзией. Но их сотрудничество, недостаточное в период европейского кризиса, дало ценные результаты в последние мирные годы в рамках Лиги Наций.

В Дунайском регионе какое-то сотрудничество было особенно желательно ввиду развала Габсбургской монархии, которая объединяла дунайские земли столь долгое время. Но ко всем проектам создания Дунайской федерации с подозрением относились те, кто боялся реставрации уже несуществующей монархии даже в завуалированной форме. Антагонизм между двумя группами государств-преемников, между победителями и побежденными, делал невозможным заключение какого-либо договора между ними всеми. Поэтому только между тремя странами, которые были бенефициарами мирного урегулирования и боялись его пересмотра, которого так настойчиво требовала Венгрия, так называемая Малая Антанта создала тесное сотрудничество, ставшее важным элементом общеевропейской политики в период между двумя мировыми войнами.

Этот союз был основан на трех договорах: между Чехословакией и Югославией (14 августа 1920 г.), Чехословакией и Румынией (23 апреля 1921 г.) и Румынией и Югославией (7 июня 1921 г.). Инициатива Чехословакии, особенно доктора Бенеша, была очевидна, но выдающиеся государственные деятели двух других стран тоже были глубоко заинтересованы в договоре, который должен был защитить все три государства от возможной реставрации власти Габсбургов и особенно от «неспровоцированного нападения со стороны Венгрии», а потому в договор между Югославией и Румынией была добавлена опасность такого же нападения со стороны Болгарии.

Гораздо более важным, чем эти положения о защите от опасностей, остававшиеся иллюзорными до тех пор, пока ни одна великая держава не оказывала поддержку ревизионистскому движению, было конструктивное сотрудничество по крайней мере трех стран Дунайского региона, которые совместно защищали мирное урегулирование и способствовали его упрочению на многочисленных международных конференциях в рамках и вне рамок Лиги Наций. Отношения Малой Антанты с Австрией вскоре улучшились настолько, что эти три государства приняли участие в восстановлении этой страны. В определенной степени финансовая помощь Венгрии тоже одобрялась, хотя ее политические отношения со странами Малой Антанты всегда оставались напряженными.

21 мая 1929 г. этот союз обрел основополагающую структуру посредством соглашения, которое сделало обновление этих трех альянсов автоматическим в конце каждого пятилетнего периода, и посредством трехстороннего договора для мирного урегулирования всех возможных разногласий путем арбитража и примирительных процедур. Необходимость таких более тесных связей стала очевидной в разгар Всемирной депрессии и даже еще больше после прихода к власти в Германии Гитлера. Поэтому 16 февраля 1933 г. Малая Антанта превратилась в дипломатическую конфедерацию с постоянным советом, в который входили три министра иностранных дел или их делегаты, и с совместным секретариатом, включая постоянное представительство-филиал в Женеве. Новая организация, цели которой теперь вышли за рамки первых, ограниченных в возможностях и довольно односторонних альянсов, выглядела вполне эффективной во время международных дискуссий, проходивших в следующие два-три года, но оказалась беспомощной, когда в 1938 г. грянул большой кризис. Последнее заседание Совета Малой Антанты, состоявшееся 21 августа того года, когда была предпринята запоздалая попытка прийти к соглашению с Венгрией, не могло спасти Чехословакию от агрессии Германии, так как Югославия уже была озабочена главным образом изменениями на Средиземноморье, а Румыния – опасностью, исходившей от Советского Союза.

В начале существования Малой Антанты рассматривались два возможных варианта расширения этого союза – к северу и к югу от Дунайского региона. 3 марта 1921 г. Польша заключила союз с Румынией, но, даже когда ее отношения с Чехословакией улучшились в 1923–1925 гг., она не заинтересовалась вступлением в союз, который был направлен в первую очередь против ее традиционного друга – Венгрии. У Греции действительно был общий интерес со своей соседкой Югославией, а также Румынией, который состоял в противодействии реваншизму Болгарии, но вместо вступления в Малую Антанту два южных члена последней, будучи при этом Балканскими странами, вошли в другое региональное соглашение на Балканском полуострове.

Там, как и в Балтийском регионе, шел возврат к более ранним проектам балканского федерализма, который начался в 1930 г. В первых конференциях приняли участие все шесть Балканских государств, а не только три державы-союзницы, плюс еще Албания и бывшие враги – Болгария и Турция. Отношения между Грецией и Турцией улучшились настолько, что обе страны 14 сентября 1933 г. подписали договор о союзе и взаимных гарантиях. Однако оказалось невозможным прийти к полному согласию с Болгарией или даже Албанией, так что в Балканский пакт, который после множества предварительных планов был подписан в Афинах 9 февраля 1934 г., вошли только Греция, Югославия, Румыния и Турция. Осенью того же года, которую можно считать наивысшей точкой всего движения к региональному федерализму, этот пакт был приведен в исполнение на встрече в Анкаре по уставу организации, который создал в рамках Балканской Антанты, как и в случае Малой Антанты, постоянный Совет министров иностранных дел, а также Консультационный экономический совет.

На Балканском полуострове, как и в Дунайском регионе, в последнюю минуту, летом 1938 г., были предприняты усилия добиться взаимопонимания со страной, которая казалась самым большим препятствием к единству, – Болгарии. Но, как и Малая Антанта, Балканская Антанта также была гарантом от агрессии только со стороны небольшого государства этого региона. Не было никаких обязательств совместно действовать против агрессии, исходящей от великой державы за пределами Балканского полуострова, и тем не менее здесь тоже это была реальная опасность, которую маленькие страны – даже все вместе – были не в силах предотвратить.

Так как ни всемирная Лига Наций с ее строго ограниченными полномочиями, ни региональные договоры, которым было необходимо время на развитие и которые вряд ли могли приобрести достаточную силу, не могли гарантировать Центрально-Западной Европе обретенную свободу, все государства этого региона искали поддержки у Запада. Там они надеялись найти помощь у великих держав, которые, имея демократическое устройство и не имея общих границ с какой-либо из стран Центрально-Восточной Европы, не представляли собой угрозу независимости этих стран и уже были союзниками некоторых из них в годы Первой мировой войны.

Соединенные Штаты Америки – особенно далекие, но интересовавшиеся проблемами Центрально-Восточной Европы ввиду происхождения многих своих граждан – оказались особенно благосклонно настроены в отношении самоопределения всех народов этого региона. Но так как Америка не ратифицировала мирные договоры и не присоединилась к Лиге Наций, а вместо этого вступила в период изоляционизма, то оставались только Франция и Великобритания; Италия была довольно опасным соседом, особенно после установления в ней фашистского режима в 1922 г.

На мирной конференции Франция уже поддержала те страны, которые должны были помочь ей остановить Германию на востоке и стать заменой ее довоенного союза с Россией, одновременно препятствуя продвижению большевизма. Также именно французская культура, как и раньше, привлекала всю Центрально-Восточную Европу, а ее конституция служила образцом для конституций «новых» государств этого региона. Но именно это многостороннее сотрудничество с Францией, которое в большинстве стран к востоку от Германии имело глубокие исторические корни, было препятствием для таких же тесных отношений с Великобританией, которая была менее заинтересована в Центрально-Восточной Европе и считала влияние Франции в ней дальнейшим шагом к ее доминированию на всем континенте, чего она традиционно боялась.

Именно Польша с ее давними дружескими связями с Францией в годы мирного урегулирования уже испытала особые трудности в отношениях с Великобританией, а после войны первой присоединилась к французскому лагерю. Тесный франко-польский военный альянс, возникший 19 февраля 1921 г., на протяжении многих лет продолжал оставаться краеугольным камнем внешней политики Польши и самой прочной гарантией ее независимости и целостности. Но хотя первый официальный альянс между Францией и одним из государств Малой Антанты, Чехословакией, был заключен лишь 25 января 1924 г., весь этот союз с самого начала был так же близок к Франции, как и Польша, и вместе с последней составлял регион сильного влияния Франции в Центрально-Восточной Европе. Такая ситуация время от времени находила свое выражение в Женеве и на большинстве самых важных международных конференций, таких как Генуэзская конференция 1922 г. Договоры, которые Франция заключила с Румынией в 1926 г., а с Югославией – в следующем году, казалось, «округлили» и стабилизировали эту «сферу влияния» Франции в главной части Центрально-Восточной Европы.

Однако следует подчеркнуть, что влияние Франции никогда реально не ограничивало независимость ее более мелких союзников на востоке, а сотрудничество между считавшейся тогда самой сильной в военном отношении державы Европы и четырьмя государствами, которые, вместе взятые, казались так же сильны, было далеким от того, чтобы представлять какую-то опасность миру в Европе, и являлось его самой лучшей из возможных гарантий.

Такая дополнительная гарантия стала особенно необходима после соглашений, подписанных в Локарно в октябре 1925 г. И хотя и Польша, и Чехословакия участвовали в этой конференции, эти восточные соседи Германии не получили такие же гарантии безопасности и целостности, как ее западные соседи. Договоры об арбитраже, которые Германия подписала с этими двумя восточными республиками, не были признанием их западных границ, так как они не были гарантированы Великобританией и Италией, как границы Франции и Бельгии. Ввиду такого опасного различия между миром на западе и миром на востоке было очень важно, чтобы Франция в Локарно заключила договоры о взаимопомощи с Польшей и Чехословакией, которые должны были дополнить ранее заключенные альянсы и стать защитой от любой агрессии Германии.

Однако случилось так, что вопреки большим надеждам, которые вызвали в Западной Европе Локарнские договоры и последующее вступление Германии в Лигу Наций, и атмосфере доверия, которую должен был создать Парижский договор от 1928 г., даже сама Франция не могла чувствовать себя в достаточной безопасности от Германии, которая быстро восстанавливалась после своего поражения, сумела натравить Великобританию и Италию на Францию, так и не разоружилась по-настоящему и только требовала разоружения от всех других; от Германии, где стремительно развивалось нацистское движение.

В таких условиях Франция стала проявлять меньший интерес к своим альянсам на востоке в последние годы существования Веймарской республики, продвигать утопический план объединения Европы, а после захвата Гитлером власти оказалась не готовой принять предложение Польши о превентивных действиях. Вместо этого несколько месяцев спустя, 15 июля 1933 г., она присоединилась к Пакту четырех, в который уже входили Великобритания, Италия и Германия. Это было возвратом к устаревшей и опасной идее осуществления контроля над Европой четырьмя державами, предложенной Муссолини, но против которой резко возражали страны Центрально-Восточной Европы, особенно Польша и Малая Антанта.

После неудачи этого плана Франция в поисках более сильной поддержки на востоке вернулась к другой довоенной концепции, которая была опасна для всех стран, расположенных между Германией и Советским Союзом, – союзу с Россией. После заключения торгового соглашения с Россией 1 1 января 1934 г., что было первым шагом, министр иностранных дел Франции Луи Барту предложил заключить так называемый «Восточный Локарно» – договор о взаимных гарантиях, в котором приняли бы участие Советский Союз и Германия, равно как и более мелкие государства Центрально-Восточной Европы. Когда от этого плана, тоже отвергнутого Германией, с недоверием рассмотренного Польшей и так и не получившего четкой формулировки, пришлось отказаться, 2 мая 1935 г. Франция подписала договор о взаимопомощи с Россией, после того как поддержала ее вступление в Лигу Наций. Но она отложила его ратификацию, и ее примеру последовала только Чехословакия, которая тоже заключила союз с Советским Союзом 16 мая того же года.

Эта политика дала Гитлеру предлог сначала для объявления о прекращении обязательств Германии по разоружению в марте 1935 г., а годом позже – для расторжения договоров, заключенных в Локарно, и военной оккупации Рейнской области. Несмотря на пакт о ненападении с Германией, Польша уведомила Францию о том, что, будучи верной своим обязательствам, она присоединится к репрессивным действиям в ответ на этот вызов. Но ввиду негативного отношения Великобритании Франция тоже просто ограничилась ничего не значащими протестами в Совете Лиги Наций, и в отношении таких действий Германии ничего не было предпринято. В таких обстоятельствах страны Центрально-Восточной Европы, уже не уверенные в поддержке западных демократий, под угрозой, исходившей от всех трех тоталитарных держав сразу, тоже последовали политике умиротворения. Находясь в особенно трудном положении между Германией и Советским Союзом и ввиду охлаждения своих отношений с Франции, Польша попыталась воспользоваться передышкой, которую, казалось бы, ей гарантировал пакт о ненападении, заключенный с Гитлером на 10 лет. Однако в Дунайском и Балканском регионах нарастало влияние Италии.

Югославия, отношения которой с Францией тоже пострадали из-за убийства ее короля Александра в Марселе 9 октября 1934 г., не желая присоединяться к своему союзнику, Чехословакии, в налаживании отношений с Советским Союзом, который она так и не признала, посчитала, что для ее безопасности лучше всего будет развивать дружеские отношения со своим итальянским соседом, несмотря на все прошлые разногласия. Италия тоже пыталась вытеснить собой давние симпатии к Франции в Румынии; особые шансы у нее были в тех странах Центрально-Восточной Европы, которые находились в ревизионистском лагере вне рамок альянсов с Францией. Так было не только в Австрии, но и в Венгрии и особенно в Болгарии, молодой король которой в 1930 г. женился на дочери короля Италии, родившей ему в 1937 г. сына и наследника. Более того, убежденная в том, что Албания всегда сможет так или иначе служить ей плацдармом для действий, Италия стала сильной в Юго-Восточной Европе, как никогда раньше.

Изменения конституций почти во всех странах Центрально-Восточной Европы, которые также способствовали установлению более тесных отношений с фашистской Италией, практически не были связаны с уменьшением влияния Франции. Но частые внутренние кризисы в Третьей республике были еще одним аргументом в пользу более авторитарных форм правления и утверждали всех критиков полной демократии и парламентского главенства в их мнении. И в самой Франции росла убежденность в том, что ее влекущие серьезные последствия обязательства в Центрально-Восточной Европе, которые обновленные связи с Россией (СССР) не сделали ничуть легче, ей не по силам и с военной, и с финансовой точки зрения; эти силы были слишком переоценены в годы после ее великой победы в 1918 г.

Великобритания, соперничество которой с Францией, вызванное главным образом этой самой избыточной переоценкой и с самого начала бывшее одной из главных причин беспокойства в послевоенной Европе, продолжала оказывать мало внимания или помощи маленьким государствам в далекой и малоизвестной части континента, которую она всегда считала возможным источником проблем. Стабилизация этой «новой» Европы, выстоявшей в годы великой экономической депрессии, безусловно произвела положительное действие на мнение Великобритании, особенно в случае с Польшей, с которой, как и с более мелкими Прибалтийскими государствами, все шире развивались морские торговые отношения. Но всегда оставался страх того, что в случае серьезного политического кризиса любая из этих стран может стать препятствием к тому удовлетворению аппетитов диктаторов, которое продолжало казаться желательным и возможным. А так как далекая Америка проявляла еще меньший интерес к этой проблемной части мира, разделенной столь многими довольно странными границами, то англосаксонские демократии были даже менее готовы, чем Франция, противостоять растущей опасности европейскому и глобальному миру, которая снова нарастала в Центрально-Восточной Европе. Они не были даже в достаточной степени убеждены и недостаточно понимали, что не сами страны этого региона, а исключительно Германия и Россия ответственны за «надвигающуюся бурю».

Война 1914–1918 гг. прервала долгую традицию германо-российского сотрудничества, и, хотя советское правительство заключило сепаратный мир, который дал Германии последний шанс на победу на Западе, жесткие условия Брест-Литовского договора вызвали глубокое возмущение среди русских. Когда, однако, победа западных союзников и последующее мирное урегулирование оставили Россию практически с такими же территориальными потерями (за исключением Украины) и когда между Германией и Россией за их счет был создан пояс свободных стран Центрально-Восточной Европы, было только естественно, что обе они в равной степени были не согласны с таким решением. Их общее чувство разочарования вылилось в солидарность и желание возобновить свое прежнее сотрудничество с расчетом вернуть себе утраченные территории, на которые была направлена их экспансия, и даже различие их режимов не казалось непреодолимым препятствием. И хотя у коммунистов было мало шансов во время недолгой немецкой революции, а большинство немцев боялись большевизма, многие из них приветствовали успехи Красной армии во время вторжения в Польшу в 1920 г. И когда между Германией и Россией был заново установлен cordon sanitaire («санитарный кордон»), как обе они называли зону освобожденных государств, а «новые» государства уже не назывались Säsonstaaten, эти две державы, которые остались великими, хотя и не входили в Лигу Наций, в равной степени горели желанием прийти к взаимопониманию, направленному против восстановленной Центрально-Восточной Европы.

Отличная возможность начать переговоры по такому соглашению им представилась в 1922 г., когда по предложению Ллойд Джорджа было решено пригласить и Германию, и Советскую Россию (делегацию РСФСР) на Генуэзскую конференцию. Полностью оправданной оказалась тревога Польши, главного объекта их враждебных действий, и Малой Антанты, которая также была сдерживающим фактором германского влияния, столь сильного ранее в Дунайской монархии, и продвижения России в направлении Балканского полуострова. Единственным результатом тщетной попытки реинтегрировать Германию и Советскую Россию, этих двух крупных аутсайдеров, в европейскую государственную систему было заключение 16 апреля 1922 г. ими двумя договора в Рапалло под Генуей, где конференция добилась столь малых успехов.

Несомненно, договор в Рапалло лишь нормализовал германо-российские отношения, что было необходимо, так как Брест-Литовский договор был аннулирован и новый договор был основой для возобновления экономического диалога. Но его политический подтекст был очевиден и оставался основой обновленного сотрудничества независимо от внутренних изменений в обеих странах, как и открытой угрозой государствам, которые разделяли позиции этих двух партнеров. Опасения этих государств подтвердились, когда, прежде чем покинуть конференцию в Локарно в октябре 1925 г., канцлер Густав Штреземан подписал еще одно, по всей видимости, безобидное соглашение с Советским Союзом. Через несколько месяцев после Локарно – в апреле, 1926 г., когда прием Германии в Лигу Наций столкнулся с некоторыми трудностями, – это было осуществлено путем заключения официального договора о ненападении, в который входили положения о том, что Германия, став членом Лиги Наций, не будет участвовать ни в каких возможных санкциях против России.

Однако еще не пришло время для агрессии со стороны одной из них, направленной против стран Центрально-Восточной Европы. И хотя Штреземан открыто проявлял свою враждебность по отношению к Польше, поднимая на Совете Лиги Наций вопрос о немецких меньшинствах, и надеялся, что членство Германии в Лиге Наций будет способствовать пересмотру восточной границы страны, такого пересмотра требовала только немецкая пропаганда. А Советский Союз, который с 1929 г. был занят выполнением своего первого пятилетнего плана развития страны, заключил еще ряд договоров со своими западными соседями, которые подразумевали принятие Советской Россией новых границ. Первым из этих договоров был протокол, подписанный в Москве 5 февраля 1929 г. делегатами Эстонии, Латвии, Польши, Румынии и Советского Союза, в соответствии с которым было решено, что положения Парижского договора от 28 августа 1928 г., объявлявшие войну вне закона, без промедления вступят в силу между договаривающимися сторонами, как только будут ратифицированы соответствующими органами законодательной власти, не дожидаясь вступления в силу Парижского договора как такового. Еще более важным, потому что он был особенным, был договор о ненападении, который Советский Союз заключил с Польшей 25 июля 1932 г., потому что была сделана ссылка на Рижский договор 1921 г. как основу отношений между обеими странами. И в то время как Россия избегала заключения коллективного договора такого рода со всеми своими соседями, действующими совместно, 3 июля 1933 г. она подписала Лондонскую конвенцию не только с Эстонией, Латвией, Польшей и Румынией, но и со своими азиатскими соседями – Турцией, Персией (Ираном) и Афганистаном, дав максимально четкое определение понятия «агрессор в международном конфликте», «чтобы устранить любой предлог» для угроз независимости, целостности и свободного внутреннего развития любого государства.

ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА В ПЕРИОД МЕЖДУ ДВУМЯ МИРОВЫМИ ВОЙНАМИ

Это отличное определение, ставшее дополнением договора Бриана-Келлога от 1928 г., который снова был процитирован, было предложено Максимом Литвиновым – тем самым комиссаром иностранных дел Советского Союза, требовавшим на конференции по разоружению в Женеве, на которую также была ссылка в Лондонской конвенции, тесно сотрудничал с немецкими делегатами, явно невозможного – немедленного и тотального разоружения всех стран. Такое решение оставило бы Центрально-Восточную Европу и ее возможных союзников беззащитными против скрытного вооружения Германии, а также вооруженными силами СССР, находившимися вне всякого контроля, и огромного военного потенциала их обоих. Но общность интересов, которая стояла за этим пропагандистским шагом, исчезла, когда 30 января 1933 г. Гитлеру наконец удалось добиться получения всей полноты власти в Германии не только благодаря тому, что нацистская партия организовала жесткое сопротивление коммунизму, а больше благодаря внешней политике, изложенной в его книге «Майн Кампф» («Моя борьба»).

В гитлеровской публичной программе действий экспансия Германии, не зависящая ни от политического режима, ни от идеологии, отстаивалась как историческая необходимость как на Западе, так и на Востоке. Но даже угрозе Франции придавалось меньшее значение, чем угрозе славянским народам и особенно России от Украины до Урала; этот регион был назван территорией немецких завоеваний. Однако, так как Гитлер хотел избежать войны одновременно на двух фронтах, оставался открытым вопрос, в каком направлении он начнет двигаться сначала. И в случае агрессии на Востоке в связи с тем, что Германия не являлась непосредственным соседом Советской России, возникал другой вопрос. Нападет ли сначала Третий рейх Гитлера на страны между Германией и Советской Россией или попытается вынудить их присоединиться к агрессии против Советского Союза? Если будет выбран первый вариант, то возврат к традиционному сотрудничеству с Россией будет желателен, но лишь как временное средство для достижения цели. Аналогично, любой союз против России с одной или более страной Центрально-Восточной Европы будет носить лишь временный характер и станет шагом к их включению в немецкое Lebensraum (нем. жизненное пространство) как необходимое условие любой дальнейшей экспансии в восточном направлении.

Среди стран, которым так же угрожали эти альтернативы, Польша была самой важной и в то же время самой непосредственно уязвимой. Но она также прекрасно понимала, что для нее одновременно опасность представляет и Россия, и поэтому с недоверием отнеслась к внезапному интересу Советского Союза к коллективной безопасности и стремилась удержать баланс между двумя тоталитарными державами. По мнению министра иностранных дел Польши Юзефа Бека, с осени 1932 г. эта опасная игра была единственно возможным курсом, который можно было выбрать, пока западные демократии продолжали свою политику попустительства. Поэтому он ухватился за возможность, предложенную Польше, когда Гитлер в противовес всем ожиданиям объявил о своем желании улучшить германо-польские отношения, и 26 января 1934 г. между двумя странами был подписан пакт о ненападении на 10 лет. Но Польша избегала каких-либо дальнейших обязательств, которые противоречили бы ее прежним международным обязательствам, и в тот же год 5 мая продлила свой договор о ненападении с Россией, изначально заключенный лишь на три года, до конца 1945 г. с автоматическим продлением еще на двухлетние периоды.

Германо-польские отношения действительно казались лучше, чем когда-либо. Удовлетворившись обещанием Гитлера, что права Польши в Данциге будут соблюдены, Польша не сопротивлялась нацификации администрации этого вольного города и 5 ноября 1937 г. подписала дополнительное соглашение, которое должно было ослабить постоянную напряженность в вопросе национальных меньшинств. Это случилось уже после кризиса 1936 г., спровоцированного ремилитаризацией Рейнской области, когда второе предложение Польши остановить Гитлера посредством совместных действий не заслужило никакого внимания. Но даже тогда правительство Польши постоянно отвергало все предложения присоединиться к действиям Германии против России, которые тайно поступали всякий раз, когда какой-нибудь нацистский функционер приезжал с визитом в Варшаву. Тем не менее было создано впечатление о солидарности этих обеих стран в международных делах, так как обе они, пусть и по разным причинам, отвергали концепцию «Восточного Локарно». Вскоре после выхода Германии из Лиги Наций Польша тоже потеряла интерес к этой организации и не попросила о своем переизбрании в Совет Лиги Наций в 1935 г.

Однако не одна только Польша находилась в щекотливом положении. Понимая трудность немедленного движения в восточном направлении вместе с Польшей или против нее, Германия вместе с Италией, которая вскоре стала ее партнером по оси, снова начала пытаться распространять свое влияние на то, что осталось от ее бывшего союзника Габсбург-ской монархии, особенно Венгрию и Югославию. В то же время с помощью местных нацистских движений Гитлер готовился к завоеванию двух своих непосредственных соседей на юго-востоке – Австрии и Чехословакии. То, что это были лишь первые шаги к уничтожению всей Центрально-Восточной Европы, в Польше еще недостаточно понимали. Точно так же и другие страны этого региона и Западной Европы не понимали, что попытки Польши оставаться в равной степени независимой от влияния и нацистской Германии, и Советской России (СССР) были важны не только для нее, но и для всей группы государств, находящихся между этими двумя потенциальными агрессорами, ведь все они попадут под власть одного из них, если Польша не устоит.

Это не была исключительная ситуация. Наоборот, находиться под давлением с двух сторон, к сожалению, было обычным состоянием Центрально-Восточной Европы на протяжении всей истории. Освобождение всего этого региона после Первой мировой войны могло бы изменить судьбу его народов, если бы они проявили больше солидарности, если бы мощь Германии и России не возродилась так быстро в виде исключительно агрессивных тоталитарных режимов и если бы система международной организации, неотделимая от долгосрочного самоопределения в одном из самых уязвимых регионов мира, работала лучше. Западные демократии, которые создали, но недостаточно поддерживали эту систему, не сумели вовремя заменить ее, по крайней мере индивидуальной поддержкой своих естественных союзников на Востоке, и поэтому их пассивная позиция в череде кризисов 1938 г. преуменьшила все то, что они сделали в 1939 г., да и было слишком поздно.