Страны Центрально-Восточной Европы находились под постоянным давлением с запада и с востока. После завоевания турками Балканского полуострова оставшейся части самого уязвимого региона Европы пришлось страдать и от дополнительного нажима, исходившего с юга. И лишь в исключительных случаях вторжения с севера со стороны естественной границы – Балтийского моря создавали новые опасности для шаткого положения Центрально-Восточной Европы. За исключением «дописьменного» периода набегов варягов и миграций, это происходило только в XVII и начале XVIII в., когда Швеция играла роль великой державы.

Вторжение в Ливонию Карла IX и даже вторжения Густава II Адольфа, доходившие до Пруссии, были лишь прелюдиями по сравнению с завоеваниями Карла X Густава в середине XVII в. И хотя они закончились неудачно, как и позже завоевания Карла XII, у них было больше шансов на успех, и они повлекли за собой более продолжительные последствия для Центрально-Восточной Европы, равно как и менее катастрофические результаты для самой Швеции, чем авантюры последнего шведского завоевателя.

На этот раз польско-шведская война уже не была спором между двумя ветвями династии Ваза, которую в Швеции сменила немецкая Пфальц-Цвайбрюккенская династия. Не была она и территориальным конфликтом, ограниченным ливонскими и прусскими землями. На кону стояли: существование Польши как независимого государства, ее союз с Литвой и все, что оставалось от свободного политического развития в Центрально-Восточной Европе. Больше была ответственность нескольких предателей, которые подталкивали Карла X Густава к неспровоцированной агрессии и способствовали его наступлению. Даже тот факт, что Ян II Казимир – последний из рода Ваза – продолжал носить титул короля Швеции, не был оправданием для разрыва Штумдорфского перемирия, по которому ему остался этот титул и срок действия которого истекал в 1661 г.

В июле 1655 г. шведы в первый раз вторглись в Великую Польшу, где единственные вооруженные силы, которые можно было мобилизовать ввиду опасной ситуации на востоке, капитулировали перед хорошо обученными и закаленными в боях Тридцатилетней войны войсками и признали власть Карла X Густава. Три месяца спустя самый могущественный литовский магнат – князь Януш Радзивилл подписал Кейданский договор, по которому союз с Польшей сменился на союз со Швецией. Тем самым он надеялся занять главное положение в Великом княжестве и, возможно, получить от Швеции помощь для отражения начавшегося в тот момент вторжения России. Но большинство литовцев сочли это своевольное решение еще одним предательством и под руководством Павла Сапеги продолжали оказывать сопротивление на ничейной земле между наступающими шведскими и русскими войсками.

Над содружеством нависла опасность полного раздела, потому что Карл X Густав, оккупировавший большую часть самой Польши, включая Варшаву и Краков, пообещал отдать некоторые польские территории Фридриху Вильгельму Прусскому, великому курфюрсту, вышедшему из-под власти своего польского сюзерена в Восточной Пруссии и в январе 1656 г. сделавшему эту провинцию вассальным княжеством Швеции. На территории, которая осталась бы от Польши после потерь еще и на востоке, Карл X Густав сам хотел быть королем, заставив законного правителя отправиться в ссылку в Силезию. Только Гданьск выстоял против шведов и пруссаков, а также Львов – против казаков, татар и русских, но заметное изменение к лучшему произошло после успешной обороны Ченстоховского монастыря в Рождество 1655 г.

Отступление шведских войск перед горсткой монахов и рыцарей, отказавшихся сдать знаменитую святыню Девы Марии, вдохновило всю страну, которая тяжко страдала под абсолютной властью завоевателей и была особенно возмущена преследованиями католической веры со стороны оккупантов-протестантов. Вернувшийся в Польшу Ян II Казимир вызвал всеобщий энтузиазм, когда во Львове дал торжественную клятву почитать Деву Марию, которая спасла страну, как королеву Польши и улучшить жизнь крестьянского населения.

К сожалению, столь необходимые для крестьян реформы были отложены для лучших времен из-за войны, которая продолжалась несколько лет с переменным успехом. Вся страна оставалась полем боя, и, несмотря на ряд побед польских войск под умелым командованием Стефана Чарнецкого, Варшава, отвоеванная в конце июня 1656 г., снова была оккупирована шведами спустя месяц после трехдневного сражения, в котором агрессорам оказал помощь курфюрст Бранденбурга. Даже после еще одного освобождения столицы враги Польши, включая князя Трансильвании Ракоци, который на время вошел в Краков, в конце этого же года подписали договор, который на самом деле был планом раздела всей страны.

Однако Россия не была стороной, подписавшей этот договор. С царем было заключено перемирие, по которому ему после смерти Яна II Казимира было обещано право престолонаследия, чтобы получить хоть какую-то передышку на восточном фронте. Эти переговоры едва ли воспринимались серьезно и так и не были утверждены сеймом. Но царь Алексей, встревоженный наступлением шведов, повернул русские войска против Карла X Густава в надежде завоевать для России выход к Балтийскому морю. Еще больше встревожились Габсбурги, особенно после того как Швеция получила помощь от всех протестантских государств, включая даже далекую Англию, находившуюся под властью Кромвеля. Польско-австрийский договор от 1657 г. не только дал содружеству какое-то подкрепление, посланное королем Леопольдом I, но и побудил давнюю соперницу Швеции, Данию, присоединиться к этому альянсу и вступить в войну на суше и на море. А так как Франция, как обычно, жаждала быть посредницей между Польшей и Швецией, то практически вся Европа стала заинтересованной и, по крайней мере, косвенно вовлеченной в этот конфликт.

Леопольду I нужен был голос курфюрста Бранденбургского для своих грядущих выборов в императоры, и поэтому он избегал ситуаций, когда ему пришлось бы воевать с Гогенцоллернами. Но он уговорил его перейти со шведской на польскую сторону, однако Польша при этом должна была заплатить высокую цену. По Велявско-Быдгощскому договору, заключенному 19 сентября 1657 г., она отказалась от своего сюзеренитета над княжеством Пруссия. Ее бывший вассал, покинувший ее на самом решающем этапе войны, стал полностью независимым. Восточная Пруссия даже с некоторыми временными приобретениями в польской Западной Пруссии (Западном Поморье), которая отделяла это герцогство от Бранденбурга, теперь стала даже еще более опасным анклавом в содружестве, потому что полностью находилась под контролем Германии.

Тем временем Дьёрдь Ракоци, который с помощью шведов дошел до Варшавы и совершил еще одну оккупацию этой невезучей столицы, оказался вынужденным спешно отступить, и его войско было практически уничтожено татарами, прежде чем достигло своей собственной страны. Но, с другой стороны, Карл X Густав разгромил датчан, которым в феврале 1658 г. пришлось подписать сепаратный мир, и лишь осенью того же года польские и союзные войска, переправленные через море, были посланы в Данию. Чуть позже почти вся польская Пруссия (Поморье) была наконец отвоевана у шведов, которые утратили не только контроль над Польшей, но и свои самые важные завоевания на балтийском побережье. А когда после Кромвеля в Англии неожиданно умер и шведский король Карл X, шведы были готовы к посредничеству Франции, которое в конечном счете привело к подписанию 3 мая 1660 г. Оливского договора под Данцигом.

Несмотря на свои военные успехи в последние годы войны со Швецией, Польше пришлось сделать серьезные уступки из-за непреходящей угрозы с востока. Большая часть территории Ливонии, оккупированной шведами при Густаве II Адольфе, теперь была определенно потеряна, включая порт Ригу. Лишь регион в верхнем течении Двины с городом Динабургом (ныне Даугавпилс) остался в содружестве, да еще и герцогство Курляндия, которое, несмотря на все проблемы того времени, сумело получить колониальные владения в Африке, оставалось феодальным владением Польши под властью династии Кетлеров. Не так важно было уже то, что последнему представителю династии Ваза пришлось отказаться от своих абстрактных прав на шведскую корону, сохранив за собой титул короля Швеции лишь пожизненно.

Так спустя 60 лет наконец завершился конфликт между Швецией и Польшей, нанесший ущерб обеим странам. Став угрозой для сохранения Польши, великое шведское нашествие спровоцировало настоящее возрождение жизнестойкости нации, которая избежала катастрофы, несмотря на множество одновременных агрессий. Однако положение Польши на Балтике сильно поколебалось не столько из-за территориальных потерь в Ливонии, сколько из-за освобождения из-под польского влияния Восточной Пруссии, что было решающим моментом в возвышении династии Гогенцоллернов, которые из Берлина и Кёнигсберга получили возможность оказывать влияние не только в Священной Римской империи, но и в Центрально-Восточной Европе. Действительно, Оливский договор 1657 г. оставил Польше право претендовать на Восточную Пруссию в случае угасания династии Гогенцоллернов и некоторые права на вмешательство в дела прусских территорий, которые вскоре пострадали от жестокой централизации при новой власти. Однако даже в самых выдающихся случаях эти права оказывались бесполезными для защитников старых свобод. Избегая открытого конфликта с Польшей, курфюрст Бранденбурга теперь мог прибегать к своей политике расширения, создававшей немалые проблемы для той самой Швеции, которая сначала помогла ему получить полную независимость для герцогства Пруссии.

В добавление к своим потерям на Балтике и страшному разорению всей страны Польше вследствие так называемого шведского Потопа пришлось также пережить серьезный внутренний кризис, который даже после заключения Оливского мирного договора не позволил ей сосредоточиться на серьезных проблемах на востоке. В самые решающие годы войны королева Луиза-Мария де Гонзага, вдова Владислава IV, вторым мужем которой был Ян II Казимир, сыграла очень заметную роль в общей политике. Лучше, чем кто-либо другой, она понимала необходимость укрепления королевской власти и была глубоко озабочена проблемой престолонаследия после смерти бездетного короля. В план, который, по ее мнению, должен был заменить нереальную идею о кандидатуре царя, входили выборы французского кандидата еще при жизни короля. Этот возврат к замыслу Сигизмунда II Августа заменил бы союз с Австрией на тесное сотрудничество с родиной королевы и должен был сочетаться с конституционными реформами. Но именно по этим причинам действия Луизы-Марии встретили отпор не только у сторонников Габсбургов, но и всех тех, кто боялся absolutum dominium (абсолютной власти) по французскому образцу. Поэтому за вторжением шведов последовала гражданская война, продлившая кризис в стране.

Дважды в XVII в. основополагающая идея конституции Польши о том, что королю следует подчиняться только до тех пор, пока он соблюдает законы страны, приводила к вооруженному восстанию (мятежу) тех, кто считал планы реформ королевского двора противоречащими конституции. Первый из этих мятежей, носивших название rokosz – слово венгерского происхождения, – был направлен в 1606 г. против Сигизмунда III, а его последствия объясняют отсутствие единства среди польских политиков в период Смутного времени в России. Рокош под предводительством Георгия Любомирского, начавшийся в 1665 г. и продлившийся полтора года, был еще опаснее. Да, он, как и первый рокош, закончился поражением и унижением лидера восставших, но авторитет королевской власти опять пострадал, и все проекты реформ пришлось отложить. Более того, Польша, находившаяся в уязвимом положении в ситуации, когда еще не закончились войны с другими странами, не могла позволить разыграться кровавому внутреннему кризису, который по аналогии с почти современной ему французской Фрондой имел гораздо более глубокие последствия в международных отношениях.

Оставался открытым не только вопрос престолонаследия, провоцировавший интриги иностранных держав ввиду грядущих выборов после смерти Яна II Казимира, но и были потеряны плоды предыдущих побед в войне с Россией, а перспектива объединения Украины в границах содружества уже не имела шансов на успех. В 1667 г. пришлось заключить перемирие в Андрусове, с которым были связаны еще большие жертвы, чем по Оливскому договору, и которое еще сильнее повлияло на баланс сил в Восточной Европе.

Со стороны России переговоры от имени царя Алексея вел искусный дипломат А.Н. Ордин-Нащокин, который искренне хотел добиться долговременного улучшения отношений с Польшей. Но даже он хотел, разумеется, сохранить для России большинство ее приобретений, полученных в результате договора, заключенного с украинскими казаками 13 лет назад, и достигнутый компромисс был выгоден для России. Действительно, в северном Белорусском регионе лишь провинция со столицей Смоленском (взятым русской армией в 1654 г.) была уступлена содружеством России, а на юге Украина была разделена по реке Днепру, являвшейся самой лучшей естественной границей. Но именно Смоленск, который во всех предыдущих войнах имел огромную военную значимость, и восточную Левобережную Украину Россия могла с большей легкостью присоединить к своей территории, чем всю Украину. С другой стороны, несмотря на большие территориальные уступки, Польша полностью не избавилась от трудной проблемы казаков: изменился лишь аспект вопроса.

Одной из новых черт этой проблемы была возможность российского влияния и даже вмешательства в дела территорий, расположенных на правом берегу Днепра, которые продолжали оставаться частью Польши, но сохранили тесные связи с казаками, перешедшими под власть России. Но особенно опасным было решение вопроса с Киевом. И хотя он расположен на западном, правом берегу реки, этот центр Украины и всей Древней Руси отошел к России со всеми его окрестностями на два года, и с самого начала было сомнительно, что по истечении этого срока он будет возвращен Польше. Сам Ордин-Нащокин был за соблюдение этого положения договора, но его мнение не было решающим, и Киев так и не был возвращен. Так у России появился сильный опорный пункт на правом берегу Днепра.

Поэтому вряд ли необходимо указывать на стратегическую слабость новой границы, которая – что удивительно – продержалась дольше, чем любая другая граница в этом переходном регионе. Она оставалась неизменной до разделов Польши, произошедших более чем через 100 лет. Но именно это указывает на то, что в последующий период польско-русских отношений главным вопросом был уже не вопрос границ, а вопрос проникновения России глубоко на территорию Польши с целью контролировать ее всю или – если будет необходимо – поделить ее с другой державой. Это основное изменение в ситуации возникло не сразу. На самом деле казалось, что началось какое-то улучшение отношений между двумя странами в годы, последовавшие за подписанием договора о перемирии в Андрусове, и он превратился в «постоянный» (Вечный) мирный договор в 1686 г. Однако это улучшение длилось, лишь пока в России были свои проблемы с престолонаследием после царя Алексея и его слабого здоровьем старшего сына Федора, умершего в 1682 г. В эти годы, неспокойные для династии Романовых, которые не привели на этот раз ни к какой иностранной интервенции, все еще существовало некоторое равновесие сил между содружеством и Россией. Лишь когда Петр I Великий стал бесспорным хозяином своей страны, вся ее мощь проявилась в отношениях со всеми ее соседями.

Еще до насильственной и довольно поверхностной европеизации России Петром I начался поразительный культурный прогресс на этих типично восточноевропейских или, скорее, евразийских землях, который был еще одним результатом аннексии Киева и окончательной передачи этого важного центра Польшей России. Благодаря польскому присутствию в жизнь России были привнесены западные элементы, однако оно не было достаточно сильным, чтобы сдерживать московское влияние, которое, в свою очередь, проникало на Восточную Украину и вело к ее постепенной русификации и отрыву от Запада. При этом параллельно шел процесс полонизации Западной Украины, так что новая граница совпадала с предыдущей и была четкой разделительной линией между уменьшившейся Центрально-Восточной Европой – частью латинского мира – и другой, в основном восточноевропейской культурой. В то же время это был серьезная задержка для украинского национального движения, в которое превратилось противостояние казаков и Польши под руководством Хмельницкого.

Но Украина также страдала и от непрекращающегося натиска Османской империи, которая воспользовалась шатким положением Польши и все больше и больше сосредоточивала свое наступление в этом направлении. Да, война также продолжалась и вдоль турецко-австрийской границы в Западной Венгрии, но там за победой австрийцев под командованием Монтекукколи в битве при Сен-Готарде в 1664 г. последовало двадцатилетнее перемирие, заключенное в Вашваре, в то время как два фактора способствовали усилению давления на Польшу. Во-первых, это было решение казацкого гетмана Петра Дорошенко, принятое в 1666 г., отдать часть Украины, находившуюся под его контролем, под защиту османов, а через два года король Ян II Казимир отрекся от престола. Разумеется, политика Дорошенко повысила притязания Турции на ту часть Украины, которая по договору 1667 г. Польши с Россией осталась за Польшей. И последний польский представитель династии Ваза, который проявил свои качества настоящего лидера в самых тяжелых ситуациях, но теперь в мрачном свете видел будущее своей страны, уехал во Францию, и оказалось, что ему очень трудно найти замену.

На выборах, состоявшихся в следующем году, поляки, возмущенные иностранными интригами, особенно соперничеством сторонников Австрии и Франции, которое отражало общую ситуацию в Западной Европе, решили выбрать местного кандидата. Но Михаил Вишневецкий – сын князя Иеремии, героя первых казацких войн, сильно отличался от своего отца и как король принес большое разочарование. Даже его женитьба на сестре императора Леопольда I не способствовала повышению его авторитета, а его слабое правление в течение четырех лет, совсем не укрепившее положение содружества в Европе после всех неудач предыдущего правления, дало туркам отличную возможность совершить еще одну агрессию.

Война закончилась заключением в 1672 г. унизительного Бучачского договора, который, помимо обязанности платить дань султану, лишил Польшу Правобережной Украины, в том числе Польши, столица которой – стратегически важная крепость Каменец-Подольский была захвачена после тяжелой осады. За территориальными потерями на севере и востоке теперь последовало аналогичное отступление на юге, которое было отступлением западного христианского мира до искусственной границы, которую невозможно было защищать.

Именно тогда великий полководец Ян Собеский спас Польшу, да и весь христианский мир, хотя его роль стала очевидна лишь 10 лет спустя во время военной кампании, которую можно назвать последним крестовым походом в истории Европы. Его менее яркая победа в 1673 г. под Хотином – в том самом месте, где войска содружества остановили турок в 1621 г., – уже имела решающее значение. Хотя она и не положила конец войне, но стала ее поворотным пунктом. Избрание Собеского королем Польши в 1674 г. после смерти Михаила вскоре после Хотинского сражения было вполне заслуженной наградой.

В то же время это был успех для Франции и ее сторонников, к числу которых принадлежал Собеский долгое время. Благодаря его жене Марии Казимире д’Аркьен де Ла Гранж у Польши снова была королева-француженка, менее талантливая, но такая же честолюбивая, как и Луиза-Мария, и Людовик XIV надеялся, что при Яне III Польша будет его верной союзницей. Новый король был известен главным образом как настойчивый и успешный противник Турции и еще одним звеном в традиционной французской системе альянсов, но даже посредничество Франции не смогло окончательно разрешить польско-турецкий конфликт. Но предварительная договоренность была достигнута на Южном фронте в 1676 г., и Собеский, понимая, что борьбу с Османской империей придется отложить, оказался в равной степени заинтересованным в проблемах Балтики.

Здесь общая ситуация в Европе складывалась в пользу попытки Польши вернуть себе Восточную Пруссию, так как Гогенцоллерны, по крайней мере, были действительно опаснее для Франции, чем когда-либо была любая другая немецкая династия, включая Габсбургов. После примирения Польши со Швецией в 1660 г. сотрудничество с этой страной, еще одной традиционной союзницей Франции, против общего врага казалось вполне возможным. Но план Собес-кого оккупировать Восточную Пруссию совместно со шведами и при поддержке Франции был обречен на провал благодаря умелой политике курфюрста Бранденбурга и из-за частой смены союзников среди западных держав. С 1678 г. Фридрих-Вильгельм после разгрома шведов сам находился во французском лагере, и Нимвегенский мирный договор, заключенный в следующем году, сделал действия Польши, теперь уже неизбежно в одиночку, совершенно безнадежными.

Польский сейм 1679–1680 гг. стал поворотным пунктом в политике Собеского и повлиял на ситуацию в Европе. Больше чем личное разочарование его жены отношениями с Людовиком XIV и упущенные возможности на Балтике способствовали охлаждению симпатий Яна III (Собеского) к Франции. Несмотря на интриги французского посла и его сторонников в Варшаве, король решил снова вернуться к главной цели своей жизни – защите от мусульманской опасности. Он сделал это в надежде на то, что все европейские государства, возможно, даже саму Францию можно будет привлечь к совместным действиям, и поэтому он разослал дипломатические миссии практически ко всем европейским дворам. И несмотря на свою солидарность с сопротивлением Венгрии Габсбургам, которое на тот момент возглавлял Эмерик Тёкёли (Имре Тёкёи), Ян III Собеский без колебаний восстановил дружеские отношения с этой династией, будучи убежденным в том, что без такого сотрудничества между двумя государствами, которым напрямую угрожает Османская империя, не обойтись. Для содружества это было больше чем вопрос безопасности. Это был уникальный шанс снова сыграть главную роль в европейском сообществе.

С начала 1683 г. было очевидно, что турки под влиянием великого визиря Кара-Мустафы планируют новую войну. Однако было неясно, будет ли их главное наступление направлено против Австрии или Польши. В любом случае официальный союз между обеими этими странами теперь стал насущной необходимостью, и при посредничестве папского нунция в Варшаве он был заключен 31 марта. Договор предусматривал, что 60 тысяч солдат будут мобилизованы императором и 40 тысяч королем Польши и что в случае осады турками либо Вены, либо Кракова правителем другой страны будет сделано все, чтобы освободить столицу своего союзника.

Тогда было уже легко предвидеть, что именно Вена, которой можно было легко достичь с контролируемой турками территории Венгрии, другая половина которой была охвачена восстанием против власти Габсбургов, будет целью этой последней попытки турок-османов проникнуть глубоко в Центральную Европу. Однако военные действия также продолжались и на фронте в Подолии, на котором приходилось держать часть польских войск при поддержке верных казаков на протяжении всей военной кампании. Тем не менее, как только Яну III Собескому сообщили о начале осады Вены, он быстро выступил с 25-тысячной армией через Силезию и Моравию на помощь Австрии, в то время как польский вспомогательный корпус численностью 6 тысяч солдат под командованием Иеронима Любомирского присоединился к императорским войскам еще до подхода короля.

Вопрос о том, кто будет главнокомандующим союзными армиями, в которые входили контингенты из большинства немецких земель, за исключением курфюршества Бранденбург-Пруссия, был решен в пользу короля Польши, так как император лично не присутствовал. Главный полководец имперских войск численностью 70 тысяч человек Карл Лотарингский согласился подчиняться Яну III Собескому, уникальный опыт которого в войне с турками был общепризнан, и его особенно подчеркнул папский представитель Марко д’Авиано. Именно король Польши после соединения обеих армий разработал план сражения, которое состоялось под Веной 12 сентября 1683 г. и стало одним из решающих сражений в европейской истории.

Войска христиан заняли горную гряду Венский Лес к западу от города, который, несмотря на героизм своих защитников под командованием Рюдигера фон Штаремберга, находился уже в отчаянном положении, и с этих высот они начали свое наступление на мусульман. Боевые действия начались на левом фланге у Дуная, где отличились имперские полки, но, по словам очевидцев, исход битвы был решен благодаря блестящей атаке польской кавалерии на правом фланге, которая под личным командованием короля прорвалась в лагерь турок и сломила их сопротивление.

Победа была настолько полной, что за освобождением Вены можно было немедленно продвинуться вглубь территории Венгрии. Но в то время как благодарное население австрийской столицы с восторгом приветствовало Яна III Собеского, с приездом императора между двумя монархами возникли разногласия. Леопольда I возмутил тот факт, что король не подождал его, чтобы войти в Вену, и одновременно он хотел остудить надежды Собеского на то, что его старший сын Яков, который также храбро сражался в великой битве, получит в жены эрцгерцогиню. Несмотря на свое разочарование, король с польским войском присоединился к военным действиям на территории Венгрии и после неудачи в первый день сражения под Парканами 7–9 октября 1683 г., в котором Ян III Собеский сам оказался в смертельной опасности, он одержал здесь еще одну важную победу, а также участвовал во взятии Эстергома – церковного центра Венгрии. Более того, он попытался выступить в роли посредника между Леопольдом I и венграми и превратить отвоевание всей их страны настоящим освобождением.

Эта война продолжалась 16 лет. И хотя Ян III Собеский со своей армией возвратился в Польшу в конце 1683 г., он был решительно настроен участвовать в борьбе с Османской империей и раз и навсегда избавить свою страну и весь христианский мир от мусульманской угрозы. Вот почему он в 1684 г. вступил в так называемую Священную лигу, в которую вошли, кроме Австрии и Польши, Венецианская республика, горевшая желанием возвратить себе свои владения в Восточном Средиземноморье, и папа Иннокентий XI, который с самого начала был вдохновителем совместных действий для защиты христианства.

Однако теперь войска Австрии и Польши были сосредоточены на двух разных фронтах. Для Леопольда I главной целью была оккупация Венгрии. Собеский хотел вернуть Польше Подолье и Каменец-Подольский и, наступая в направлении Дуная, вновь сделать Молдавию и, возможно, Валахию вассалами Польши. К сожалению, обе операции были не только недостаточно скоординированными, но и им мешало растущее недоверие между союзниками. Император боялся, что успехи Польши в окрестностях Трансильвании, давней цитадели движения за независимость Венгрии, привлекут симпатии противников Габсбургов по другую сторону Карпат. Если эти опасения и оказались неоправданными, то главным образом потому, что австрийские военные кампании в последующие годы были гораздо более успешными, чем военные действия Собеского.

Два события сыграли решающую роль в Венгерской войне. В 1686 г. старая столица Буда была освобождена от турок, правивших там 145 лет. Это была победа, которая произвела впечатление, уступившее только впечатлению от победы под Веной, и сделала наконец Габсбургов настоящими хозяевами страны, на которую они заявляли свои права с 1526 г. К этому успеху принца Карла Лотарингского добавилась в 1697 г. победа в битве при Зенте принца Евгения Савойского – еще одного выдающегося австрийского полководца иностранного происхождения. Два года спустя, в 1699 г., турки были вынуждены подписать Карловицкий договор, который стал первым шагом в их отступлении из завоеванной части Центрально-Восточной Европы. Помимо значимых уступок Венеции, им пришлось отказаться от всей Венгрии с единственным исключением в виде Темешварского баната на ее южной границе. Леопольд I, который в 1687 г. был признан наследным королем Венгрии по мужской линии, решил также напрямую править Трансильванией, князь которой Михаил Апофи, ставленник турок и противник Габсбургов на протяжении почти 30 лет, умер в 1690 г. Бывшее княжество должно было стать просто автономной провинцией королевства, хотя потомок рода Ракоци Франциск II, надеявшийся на помощь Франции и, возможно, Польши, уже возглавил движение сопротивления против Австрии.

По Карловицкому договору Подолия была наконец возвращена Польше, но Ян Собеский не дожил до того времени, чтобы увидеть освобождение Каменец-Подольского, который он просто обходил во время своих военных походов в Молдавию. Несмотря на все свои усилия, включая уступки России в договоре от 1686 г., эти походы закончились неудачно. Лишь один из них, начатый в том же году, что и наступление австрийцев на Буду, имел некоторый шанс на успех. Непосредственной причиной, по которой польским войскам, продвинувшимся далеко на территорию дунайских княжеств, пришлось отступить, как и в последующих походах до 1691 г., было отсутствие поддержки местного румынского населения. Даже будучи в зените своего могущества, Польше не удалось полностью завоевать его доверие, хотя долгое время защищала его от турок. Теперь, видя, что их родина снова превратилась в поле битвы, румыны еще меньше были готовы менять слабеющее османское владычество на власть содружества, которое в последние годы так плохо защищало их южные пограничные земли, или господство клана Собеских.

Даже в Польше бытовало мнение – и это была еще одна причина неудач короля, – что он хочет превратить завоеванные территории в частные владения одного из своих сыновей, укрепляя тем самым свою собственную власть и обеспечивая на будущее избрание своих потомков на польский трон. Результат был обратный – растущая оппозиция Яну III Собескому, которая пренебрегала всеми его выдающимися достижениями и создавала проблемы в конце его славного во всех других отношениях правления до самой смерти короля в 1696 г.

Бессмысленно было бы рассуждать о том, не было ли мудрее вместо упорного осуществления Дунайского проекта, который оказался не по силам польской военной машине, сосредоточиться на более подходящем решении давней украинской проблемы с расчетом вернуть стране доступ к Черному морю в степях между Днестром и Днепром. Османской империи было бы гораздо труднее защищать эти ничейные земли, и никто не смог бы осуществить такую попытку лучше Яна III Собеского, который сделал большие уступки казакам, восстановил порядок на пограничных территориях, разоренных войной и восстанием; и время от времени ему даже удавалось добиваться взаимопонимания с крымскими татарами.

Их набеги, которые были бедствием для этих земель и содружества в целом с XIII в., – в течение этих 450 лет таких вторжений было около двухсот, – прекратились в конце XVII в., и это было лишь одним из долговременных последствий побед Собеского. Другими результатами были не только исчезновение угрозы со стороны турок, которая так часто парализовала политику Польши со времен битв при Варне и Мохаче, но и фундаментальное изменение польско-турецких отношений. Постоянная напряженность, если не открытая враждебность, сменилась узами, выражающими общие интересы двух стран – когда-то великих держав, которые на тот момент переживали упадок, если не крах. После последних неудавшихся попыток Польши вмешиваться в решение балканских проблем любое вмешательство во внутреннюю ситуацию в Польше, исходившее от стран, которые начали угрожать и Османской империи, считалось противоречившим интересам самой Турции.

Именно так было в случае с Россией, взаимодействие с которой во время турецких войн Яна III Собеского было недостаточным на протяжении всего правления старшей сестры Петра I Великого Софьи. Сам Петр I, с самого начала враждебно относившийся к Польше и полный решимости воспользоваться любой возможностью для вторжения, открывавшейся по договору 1686 г., начал с нападения на важную турецкую крепость Азов и взял ее в июле 1696 г. вскоре после смерти Яна III Собеского в июне. Давление, которое царь совместно с другим противником Турции, Австрией, оказывал на Польшу в связи с выборами после смерти Яна III, было направлено главным образом против кандидата, который прекрасно устроил бы Османскую империю, так как это был французский принц Франсуа де Конти, поддерживаемый политикой Людовика XIV.

Эта политика после кризиса во франко-польских отношениях во время сотрудничества Яна III Собеского с императором из династии Габсбургов привела в 1692 г. после постепенного выхода Яна III из войны с Турцией еще к одному плану взаимодействия с традиционными союзниками Франции на Востоке. Так как Швеция уже не обладала былым могуществом, а Турция терпела беспрецедентные поражения, Польша оставалась самым важным из этих возможных союзников, и воцарение в ней ветви французской королевской династии изменило бы весь баланс сил в Европе в пользу Людовика XIV. Но именно это и было одной из причин, по которой соседи Польши были против такого решения, которое после взлета ее авторитета в 1683 г. могло бы спасти ее и от контроля со стороны России, и от раздела. То, что на первых выборах, которые на самом деле не были свободными, им удалось навязать Польше самого худшего из возможных кандидатов – курфюрста Саксонского Фридриха-Августа I, ставшего польским королем Августом II Сильным (с 1697 по 1706 и с 1709 по 1733 г.), – оказывало влияние на весь ход истории в Центрально-Восточной Европе на протяжении всего XVIII в. и объясняется конституционным кризисом в Польше и во всем этом регионе Европы, случившимся ближе к концу века XVII.

Признано почти всеми, что польская конституция, окончательно сложившаяся после угасания династии Ягеллонов, была неполноценной, если не «бредовой», и почти неизбежно вела к упадку и краху содружества. Однако такое толкование требует трех довольно важных оговорок.

Во-первых, польские институты власти, хоть и далекие от совершенства, были далеко не так плохи, особенно если учитывать предысторию сложившихся обстоятельств и соседних стран. В Польше было гораздо больше политических свобод, чем в большинстве других государств тогдашней Европы. Ни в одной другой стране, кроме Англии, не было такой сильной законодательной власти, основанной на долгой традиции парламентского правления. И несмотря на строгие ограничения власти, власть короля во многом зависела от его собственных способностей и инициативы. До середины XVII в., когда в сейме впервые было применено правило единогласия в своей крайней форме – хорошо известное правило liberum veto (лат. свободный запрет), весь конституционный механизм, уникальный в своем роде, прекрасно работал.

Что действительно было достойно сожаления, так это постепенный отказ от любых планов конституционной реформы, которая столь серьезно обсуждалась и осуществлялась до этого в разные периоды истории Польши. Попытки королевской власти укрепить исполнительную власть терпели неудачу одна за другой, включая довольно расплывчатые планы Собеского в этом направлении, не без серьезной ответственности тех его предшественников, которые пытались достичь своих целей путем придворных интриг и незаконных действий. Застой в нормальном развитии политических институтов, который продлился до второй половины XVIII в., действительно нанес вред, но далеко не был непоправимым, пока народ мог свободно управлять своей судьбой.

Во-вторых, внутренний кризис в Польше, начавшийся приблизительно в 1700 г. и отягченный политическими и экономическими последствиями столь многих чужеземных вмешательств, не носил ни исключительно, ни преимущественно институциональный характер, связанный с формой правления. Гораздо серьезнее были социальный и культурный кризисы, которые достигли своего апогея в этот период.

Более чем недостатком конституции было то, что все свободы, которыми поляки по праву гордились, оставались ограниченными шляхтой, которая отождествляла себя со всем народом. Действительно, этот типично польский привилегированный класс никогда не был ограничен маленьким закрытым кругом аристократических семей, но, ревниво оберегая истинно демократическое равенство прав и возможностей для всех своих членов, составлял приблизительно одну десятую всего населения. Завидуя развитию городов, столь процветавших в предыдущие века, эта многочисленная знать свела роль горожан к совсем незначительной и, что хуже всего, держала крестьян в состоянии рабства, которое очень нуждалось в коренной реформе, совершенно забытой, несмотря на обещания в 1656 г.

То, что можно назвать «столетней войной» в Польше в XVII в., привело к развитию культуры такого уровня, который был гораздо ниже, чем в золотом веке – XVI в. Даже польская литература того кризисного периода, хоть и не такая малозначимая, как считалось долгое время, не дала шедевров, сравнимых с произведениями эпохи Возрождения. Старые университеты, к которым в 1661 г. прибавился Львовский университет, приходили в упадок; образование всех уровней, находившееся в руках ордена иезуитов, влияние которых часто ложно истолковывают, односторонне критикуя, конечно, подвергалось сильному влиянию общей обстановки в стране, а участие в развитии западной культуры сильно уменьшилось, несмотря на тесные интеллектуальные связи с Францией в grand siècle (великий век – век Людовика XIV).

Тем не менее даже в эти сравнительно «темные» годы польская культура оказалась достаточно сильной, чтобы ассимилировать даже больше, чем раньше, непольское население содружества – по крайней мере, это касалось высших слоев общества. Как и раньше, этот постепенный и спонтанный процесс полонизации способствовал превращению восточных границ страны в культурную границу Европы. Однако это тесно связано с третьим пунктом, который следует подчеркнуть. Кризис в конце XVII в. следует рассматривать с точки зрения не только Польши – тогда единственного независимого государства в этой части континента, но и всех стран и народов Центрально-Восточной Европы.

Особенно критической была ситуация на территории Рутении, хотя национальное сознание ее населения развивалось вместе с казацкими восстаниями вместе с начинающимся разграничением между белорусами на севере и собственно русинами (иногда ошибочно называемыми малороссами, а в настоящее время – украинцами) на юге.

Что касается первых, то часть их территории, в частности Смоленский регион, после завоевания Москвой была поглощена и слилась с Великороссией или просто Россией и стала полностью отрезанной от Центрально-Восточной Европы частью новой Российской империи. Большинство белорусов остались в Великом княжестве Литовском, в котором, однако, их культурное влияние было в такой степени заменено на польское, что так называемое coaequatio iurium от 1696 г. сделало польский язык вместо русинского (в форме близкой к белорусскому языку) официальным языком этого огромного княжества.

Как государство Литва оставалась полностью равной Польскому королевству, что гарантировалось Люблинской унией. В 1673 г. даже было решено, что каждый третий сейм содружества должен заседать не в Варшаве, а в Гродно на территории Великого княжества с литовским спикером. Но гражданами Литвы, сильно привязанными к традициям и местной автономии Великого княжества, были разные по происхождению народы. Среди тех, кто был литовцем по национальности, только крестьяне продолжали пользоваться своим родным языком, на котором еще не было написано ни одно сколько-нибудь известное литературное произведение. Национальное сознание литовцев в современном смысле этого слова едва ли было более развитым, чем у их сородичей латышей, которые вместе с финнами и эстонцами тогда находились преимущественно под властью шведов и культурным влиянием немцев.

Совершенно иным было положение тех жителей Рутении, которые со времен Люблинской унии были объединены в границах Польского королевства, а после Брестской унии в разгар горячих споров между ее сторонниками и противниками начали возрождение своей культурной жизни. Казацкое движение, зародившееся здесь как общественная сила и вскоре ставшее еще и политической силой, вело к образованию русинского или украинского народа, который Гадячская уния хотела сделать еще одним равным партнером в содружестве со всеми гарантиями православной вере. Но раздел Украины между Польшей и Россией, не говоря уже о временном господстве турок в третьей части страны, неизбежно вел к прогрессирующей полонизации ее западной части и постепенному подавлению обещанной автономии, а отсюда – к русификации ее восточной части. Такая ситуация повлияла на украинское национальное движение в последующие века.

Что касается власти турок-османов в Юго-Восточной Европе, то с закатом их империи она становилась еще более деспотической и унизительной. Из всех народов Балкан только румыны продолжали пользоваться некоторой автономией как в Валахии, где нескольким князьям греческого происхождения (их называют фанариотами, потому что они прибыли из Фанара – греческого квартала Константинополя) удалось наладить большую преемственность власти, так и еще больше – в Молдавии, где князь Дмитрий Кантемир, противник Яна III Собеского, также способствовал культурному развитию страны. Оба этих дунайских княжества оставались не только полем брани для соседних государств, но и воротами для противоречивых культурных влияний.

Уход турок со Среднедунайской равнины сделал наконец почти всю Венгрию вместе с Богемией подвластной Габсбургам. Таким образом, эта немецкая династия добилась своей лелеемой на протяжении века цели, достигнутой лишь отчасти после Мохачского сражения в 1526 г., и установила свою передаваемую по наследству власть в обоих королевствах. Важная часть Центрально-Восточной Европы, которую Ягеллоны раньше ассоциировали с Польшей, теперь была связана с Австрией, и общая династия теперь пыталась сделать эту связь как можно более крепкой. Конституционный и культурный кризис, достигший в Чехии своей наивысшей точки после битвы на Белой горе в 1620 г., теперь повлиял и на всю Венгрию, в которой ее основная часть, освобожденная от османского ига, столкнулась с той же опасностью, которой не без труда противостоял и пограничный регион на ее северо-западе на протяжении полутора веков. Это была тенденция к централизации и германизации, характерная для правления Габсбургов.

Однако между ситуациями в Чехии и Венгрии была значительная разница. В первой практически не существовало никакого национального движения сопротивления. Знать, которая теперь была в основном иностранного происхождения, поддерживала политику королевского двора, проявляя мало интереса к традиционной независимости королевства в составе империи и совсем никакого интереса – к сохранению чешского языка, который, несмотря на красноречивую, но недостаточную защиту иезуита Богуслава Балбина, постепенно вытеснялся немецким языком, особенно в городах. Крестьяне настолько страдали от усиливающейся крепостной неволи, что в 1680 г. подняли восстание, которое было жестоко подавлено в том же году. Страна, государственные права которой больше не защищал Пражский сейм, полностью утративший свою значимость, казалось, созрела для объединяющей политики Габсбургов в следующем веке.

В Венгрии, где знать оставалась могущественной и политически активной в сейме, где официальным языком была латынь, выдающийся полководец Миклош Зриньи – правнук героя Сигетварской битвы – уже понял опасность неограниченной власти Габсбургов еще до изгнания турок, которую он предвидел одним из первых. Но он умер до освобождения, а другие венгерские магнаты, включая его брата Петра, вступившие в сговор с Людовиком XIV, лишь спровоцировали ожесточенную реакцию двора и временное прекращение действия конституции. Аналогичная политика Имре Тёкёли и восстание так называемых Kurucok, куруцев (крестоносцев), в разгар войны с Турцией создали напряженную ситуацию между Леопольдом I и венгерским парламентом после объединения страны под властью императора. Здесь тоже, как и в Чехии, после стольких лет разорительных войн осели многие иностранные колонисты; австрийские военные и сановники оказывали все большее влияние, поощряя немадьяр, и, хотя сейм согласился отменить положение Золотой буллы 1222 г., которое санкционировало сопротивление любым неконституционным действиям короля, в 1697 г. началось открытое восстание.

Его предводитель Франц II Ракоци был не только племянником Миклоша Зриньи, но и потомком бывших князей Трансильвании, где он нашел сильную поддержку. После опубликования манифеста, адресованного всем народам Венгрии, он был провозглашен главой Венгерского государства Собранием представителей сословий, и в разгар Войны за испанское наследство это антигабсбургское движение снова получило поддержку Людовика XIV, а Англия и Голландия пытались выступить в роли посредников. Император Иосиф I, ставший преемником Леопольда I в 1705 г., увидел Венгрию, бурлящую от восстания, что было типично для внутренних кризисов в различных странах Центрально-Восточной Европы на рубеже веков.