Демон

Дислокатор первым оказался в долине. Подобно большинству генетически скроенных Геей существ, пола дислокатор не имел. Не была у него также рта и органов пищеварения. Зато он обладал парой глаз и великолепно ориентировался на местности.

Грохоча над долиной продолговатым несущим винтом, дислокатор завис в воздухе и медленно повернулся. Он заприметил среди двадцатиметровых утесов стремительную речушку. Впереди лежало изрядного размера плато, а окольцовывали его деревья, весьма подходящие для нужд грядущего строительства. Дислокатору стало приятно — вроде как котенку, нашедшему блюдечко с молоком. Вот оно, место.

Дислокатор принялся летать над деревьями, опрыскивая их аттрактантом. Закончив с этим, он несколько раз прошелся над плато, рассеивая споры. Наконец, начиная чувствовать усталость, он приземлился на краю плато. Несущий винт усох и отвалился. Тяжело перебирая длинными оперенными ногами, дислокатор обошел всю площадку по кругу, останавливаясь через каждые сто шагов, чтобы торчащим из брюха длинным острием всадить в землю семя.

Уже из последних сил он добрел до леса и там издох.

Двадцать оборотов спустя все плато покрылось кустами метровой вышины. А вокруг площадки поднялись деревья-осветители, уже вымахавшие на два десятка метров и прибавлявшие в высоту по два метра за каждый оборот.

Через сорок пять оборотов после смерти дислокатора прибыла первая партия плотников, грузчиков и виноделов. Плотники были животными размером с медведей гризли, бесшерстными и совершенно одинаковыми, если не считать зубов. У одних были бобровые резцы, способные в десяток-другой укусов перегрызть ствол дерева. У других — единственный торчащий двухметровый клык, зазубренный с одного бока и способный выпиливать брусья и доски из сырой древесины. Попадались плотники с трапециевидными зубами. Они могли выкусывать на концах досок «ласточкины хвосты» для дальнейшей состыковки. Еще были плотники с зубами-сверлами. Энергично крутя головами, они прогрызали пазы.

В Гее команда из сорока плотников звалась профсоюзом.

Все плотники имели вполне человеческие руки — не считая того, что каждый палец заканчивался ногтем, отвечавшим различным потребностям. Ладони были столь же уникальны, что и отпечатки человеческих пальцев. У одних — твердые и мозолистые, у других — рифленые, у третьих — гладкие, как кусочек замши. Такими ладонями плотники могли и шкурить, и полировать дерево до зеркального блеска. Расстояние от конца большого пальца до конца мизинца было у всех плотников совершенно одинаковое — пятьдесят сантиметров.

Уже через несколько оборотов начали появляться декорации, съемочные павильоны, хранилища и десятки часовен.

Виноделы были однозадачными тварями. Занимались они лишь тем, что, прибыв на место, принимались есть гроздья мелкого белого винограда. Говоря откровенно, растение, на котором росли эти ягоды, не было виноградной лозой, однако плоды его во всех отношениях были виноградинами. Пожрав весь урожай, виноделы впадали в спячку, от которой уже не пробуждались. Но через тридцать оборотов в них образовывалось превосходное белое шабли.

Грузчики отличались и от плотников, и от виноделов. В то время как плотники не бросались в глаза не резали, грузовики откровенно выделялись своей несообразностью.

Походили они на бегемотов и были впятеро крупнее самого здоровенного слона — сухопутные киты на шести ножищах, толщины которых только-только хватало, чтобы удерживать массивные тела в низкой гравитации Геи. Троица грузчиков прибыла в долину и сразу взялась жрать растения, выросшие из спор дислокатора.

Растения эти были весьма разнообразны. И каждый вид отправлялся в отдельный желудок. Грузчики располагали одиннадцатью автономными наборами пищеварительных органов.

Очистив поле, грузовики отошли на опушку и повалились там, сонные, как и виноделы. Ножищи их начали отсыхать, а потом животные превратились в пухлые пузыри с несколькими рядами сосков ошеломляющего разнообразия форм и расцветок. Но свои пасти грузовики еще некоторое время сохраняли. Когда строительство завершится, каждому из них предстоит умять целый профсоюз плотников.

Предприятия Геи неизменно отличались своей экономичностью.

Настоящая работа пошла тогда, когда с неба посыпалась производственная бригада.

Там были орды шустрых маленьких болексов, безмозгло устремляющихся во все стороны и бестолково стрекочущих, — слишком тупых, чтобы осознать необходимость перезарядки. Потом болексы все-таки заприметили грузчиков и принялись биться за место у соска — совсем как поросята под боком у усталой свиньи. Их возбужденные крики разносились повсюду как звонкое «пик! пик! пик!».

Сразу за болексами появились аррифлеквы, сопровождаемые продюсерами, а за ними — вальяжные панафлексы, каждый со своим оператором. Производительные особи держались поодаль. Им нечего было делать, пока их симбионты от фотофауны объедались нитратом серебра, пироксилином и другими реактивами, причем каждое вещество отправлялось в соответствующее вместилище. Весь обслуживающий персонал выглядел весьма похоже — не считая размера. Операторы, например, были самыми крупными и единственными, у кого имелся голос. Время от времени, вовсе не входя с кем бы то ни было в контакт, они покряхтывали: «хрум, хрум».

Пока болли, арри и панны продолжали насыщаться, на площадке стали показываться и другие члены бригады, которые ловко уворачивались от плотников, фигурными ногтями вносивших завершающие штрихи в свою работу. Слышалось гоготание высоченных микрофонных журавлей, что напыщенно проталкивались через весь этот хаос. Группы хватов и ходунов быстро рассыпались по сторонам, направляя остальных на рабочие места. Художники отсасывали у грузчиков растворитель и краски, а затем размазывали их по голой древесине длинными пушистыми хвостами. Прибывали слоны, тащившие за собой грохочущие тележки, полные костюмов, бутафории, ковров и косметики — эдакие передвижные гримерные. Слоны были самые настоящие, земные, происходившие от завезенных на Гею предков. В гравитации Геи слоны вовсе не топали и не громыхали — они гарцевали, гибкие и игривые, как кошки.

Преисподняя обретала очертания.

Гуманоид, андроиды и немногочисленные люди проводили генеральные репетиции, передавая друг другу слухи о том, что недолго осталось ждать появления самой Госпожи Режиссера.

Некоторые из человекоподобных гибридов были рабочими, другие — просто статистами. Тут и там шаркали пятками зомби, от которых, казалось, отшатывались даже самые безмозглые отродья. Очень малую часть бригады составляли знаменитости. Вот на площадку с огнем в безумных глазах ворвался Лютер и сразу отвел своих апостолов в свободную часовню. Бригем и его братия разъезжали на конях, отыскивая храм, еще для них не подготовленный. За взаимными упреками последовали вспышки гнева. Были там и Мэри Бейкер, и Элрон. Ходили слухи, что где-то неподалеку шляется Билли Сандей, а быть может — даже Кали. Фестиваль намечался грандиозный.

Когда все болексы, аррифлексы и панафлексы закончили жрать, к каждому пристал его симбионт, и дальше пара двигалась как единое целое. Подобно обслуживающему персоналу, представители фотофауны были так похожи, что один запросто сошел бы за другого — если опять-таки не считать размера. Самым важным у панафлекса была величина его единственного стеклянного глаза, а также ширина вытянутого по горизонтали заднего прохода, составлявшая ровно семьдесят миллиметров.

Панафлекс имел одно-единственное побуждение — снять кадр. Чтобы сделать это, он готов был пойти на что угодно — взлететь на вертолете, повиснуть на журавле, спуститься в бочке по водопаду. Его немигающий глаз решительно на все смотрел с вожделением и, когда панафлекс был готов, снимал кино. Где-то в его внутренностях нитроклетчатка, камфара и другие малоприятные вещества под приличным давлением вступали в реакцию, образуя непрерывную полоску целлулоида. Эта полоска затем покрывалась фотореактивами, превращаясь в цветной негатив. Двигаясь позади глаза панафлекса, она экспонировалась по отдельным кадрам при помощи аналогичного объективу хитрого мышечного механизма, который, впрочем, вряд ли показался бы тому же Эдисону чем-то новым и экзотическим.

Верхом на панафлексе, задом наперед, ехал оператор, готовый тут же сожрать появляющуюся из заднего прохода пленку. Такие действия, разумеется, предполагали тесный контакт во избежание засветки. Всегда жадного до пленки оператора это, впрочем, не обескураживало. Заглатывая пленку, он проявлял ее и закреплял.

После дальнейшего испражнения отснятый материал появлялся на свет полностью готовым для проектора. Потому-то собственно оператора в Гее так и называли.

Прошло шестьдесят оборотов с тех пор, как дислокатор обнаружил площадку и нашел ее подходящей. Фляки и бряки возвращались из вылазок в леса, нагруженные добычей. Эти существа представляли собой подобия обезьян — два вида из немногих хищных особей, когда-либо созданных Геей. Хищники у нее как-то не получались. Бряку, к примеру, тяжко пришлось бы в африканских джунглях. Но в Гее большая часть фауны не умела спасаться бегством — просто потому, что им не приходилось встречаться с хищниками. К смехачам, главному источнику мяса, не было необходимости даже подкрадываться — они никуда не убегали. Более того — их даже не приходилось убивать. Мясо можно было просто срезать длинными полосками, не нанося смехачу никакого ущерба.

Множество антрекотов из смехачей шипели на сковородах в здании буфета — готовилась первая грандиозная трапеза. Кушанье разнесли по длинным столам с белоснежными скатертями, на которых уже были расставлены хрустальные кувшины с шабли. Мертвая тишина опустилась на площадку — все ожидали прибытия Геи. Она нарушалась только возбужденным писком болексов, расталкивавших друг друга в поисках более выгодного ракурса.

И вот земля задрожала. Гея шла по лесу. Собравшиеся жрецы почтительно загудели, когда ее голова показалась над верхушками деревьев.

Гея была пятнадцати метров ростом. Или, как она предпочитала выражаться, «полста футов, да еще два, да голубые глаза».

Глаза у этой платиновой блондинки и впрямь сияли голубизной, хотя за парой солнцезащитных очков — крупней которых на свет никогда не производилось — их было не видно. Голубой была и ткань ее платья, которой вполне бы хватило, чтобы оснастить парусами испанский галеон. Платье это, по колено длиной, Гее скроили мастера по изготовлению палаток. Каждую ее туфельку вполне можно было спускать на воду в качестве каноэ. Лицом и фигурой богиня была поразительно схожа с Мэрилин Монро.

Выйдя на опушку, Гея помедлила, желая оглядеть своих подданных и плоды их трудов. Через какое-то время она кивнула: сойдет. Прожекторы деревьев-осветителей обратились в сторону богини — и ее массивные губы разъехались в улыбке. Обнажившиеся белоснежные зубы скорее напоминали куски кафельной плитки. Со всех сторон послышалось восторженное стрекотание болексов и аррифлексов.

Специально для Госпожи Режиссера было выстроено кресло. Оно угрожающе заскрипело, когда в нем расположилась Гея. Все ее движения казались замедленными. На то, чтобы моргнуть глазом, уходила чуть ли не секунда. Впрочем, панафлексы владели фокусом с обратным рапидом, отчего казалось, что богиня движется с нормальной скоростью, в то время как ее приспешники суетятся будто муравьи.

За Геей по приставным лестницам взобрались костюмеры, вооруженные огромными расческами, бидонами лака для ногтей, банками туши для бровей и ресниц. Богиня не обращала на них внимания; в их задачу входило предвосхищать ее движения — с чем они далеко не всегда справлялись. Гея смотрела на воздвигнутый перед ее креслом громадный экран.

Все было готово к открытию передвижного кинофестиваля Преисподней. Деревья-осветители померкли и отключились; в долине стемнело. Гея откашлялась — будто завелся дизельный мотор — но когда она заговорила, ее высокий голос звучал вполне женственно. Очень громко, но женственно.

— Поехали, — сказала она и махнула рукой.