Габи стояла на скале и дожидалась, пока шум колоссальной диастолы утихнет. Всасывающая воду Аглая шумела почище Ниагарского водопада, хотя сегодня звук больше напоминал бульканье пузырьков воздуха, вырывающихся из под опущенной в воду бутылки. Клапан, забитый титановым деревом, почти полностью вышел из строя.

Место это называлось Три Грации. Так его много-много лет назад назвала сама Габи. В те дни немногие обосновавшиеся на Гее земляне все еще называли места и вещи именами из человеческого языка, придерживаясь ранней традиции пользоваться при этом в качестве источника греческой мифологией. Прекрасно зная другое значение слова «грация», Габи как-то прочла, что Три Грации прислуживали Афродите за ее туалетом. Она представляла себе Офион, круговую реку, как туалет Геи, а себя саму при этом как ее — водопроводчицу. Все в конечном счете попадало в Офион. Когда же река засорялась, то именно Габи ее прочищала.

— Дайте мне вентиль размером с Питтсбургский Купол и точку опоры, — заявила как-то Габи заинтересовавшемуся наблюдателю, — и я осушу мир. — За неимением такого инструмента ей приходилось пользоваться способами более простыми, зато не менее величественными.

Сейчас ее наблюдательный пост располагался на полпути вверх по северному утесу каньона Восточной Реи. В прошлом каньон обладал воистину странным свойством: река Офион вытекала из него не на западные равнины, а совсем в другом направлении. Такое могло стать возможным именно из-за Аглаи. Теперь же, когда мощный речной клапан был забит, прихоть Геи пришла в соответствие со здравым смыслом. Вода, не имея выхода, превратила Офион в прозрачное голубое озеро, что заполняло каньон и выходило на равнины Гипериона. На многие километры мирная водная гладь скрывала все, кроме верхушек высоких деревьев.

Аглая же находилась в сужающемся устье каньона, будто пурпурная виноградина трех километров в длину, причем нижний ее конец скрывался в озере, а верхний простирался на плато 700 метрами выше. Она и ее сестры, Талия и Евфросина, были незатейливыми организмами, чей мозг по размеру чуть превосходил детский кулачок. Три миллиона лет они бездумно седлали Офион, поднимая его воды наверх, выше уровня Западной Реи. Питались они всевозможными плавающими обломками, которые время от времени заплывали в их громадные пасти, и были достаточно велики, чтобы переварить на Гее решительно все — кроме титановых деревьев, которые, будучи частью живой плоти богини, не были предназначены для употребления.

Но бывали здесь и темные века. Случиться могло все что угодно — и часто случалось. И именно поэтому, рассуждала Габи, такое существо, как Гея, нуждалось в аварийном монтере — таком, как Габи.

Фаза всасывания наконец завершилась. Аглая раздулась до предельного размера. Оставались считанные минуты до того, как клапан начнет закрываться — будто Аглая затаила дыхание в предвкушении извержения. В золотистом сумраке повисла тишина, и все в ожидании обратили глаза на Габи.

Она опустилась на колено и заглянула за край. Кажется, все подготовлено. Выбрать нужный момент для своего хода было очень непросто. С одной стороны, во время фазы всасывания клапан еще крепче втянет вставленное в него дерево. А с другой — вода, заглоченная Аглаей, теперь хлынет наружу, развивая предельную скорость, чтобы снести препятствие.

Отряд ожидал сигнала. Габи постояла, держа в руке красный флажок, — а потом резко махнула им.

Титанидские горны зазвучали от северной и южной стен каньона. Габи повернулась и ловко вскарабкалась на десятиметровый утес позади. Там она вскочила на спину Псалтериона, командира титанидского отряда. Псалтерион сунул свой латунный горн в сумку и галопом пустился по извилистой тропе, ведущей к радиостанции. Габи ехала стоя, босыми ногами упираясь в холку титаниды, а руками держась за ее плечи. Девушку выручала титанидская манера скакать, подаваясь человеческим торсом вперед и отводя назад руки — подобно ребенку, изображающему истребитель. Поскользнись вдруг Габи, она могла бы ухватиться за руки Псалтериона — но такого ей уже много лет не требовалось.

На станцию они прибыли, когда отлив уже начинал явственно ощущаться. Вода была в десяти метрах под ними, а заблокированный клапан располагался в полукилометре дальше по каньону. Тем не менее, когда в озеро хлынул новый поток, и уровень воды начал расти, титаниды взволнованно забили копытами.

Шум снова нарастал, но на сей раз к нему примешивалось что-то еще. На вершине плато Аглаи, у Нижних Туманов, из клапана, который при нормальной работе должен был бы извергать в небо пятисотметровую струю воды, не выходило ничего, кроме газа. Сухой клапан издавал звуки, которые напоминали Габи громкое басовитое пуканье.

— Эх, Гея, — пробормотала она. — Пердящая богиня.

— Что ты сказала? — пропел Псалтерион.

— Ничего. Мондоро, ты в контакте с бомбой?

Мондоро подняла глаза и кивнула.

— Быть может, госпожа, уже пора приказать ей умереть? — пропела она.

— Нет еще. И прекрати меня так называть. Всего лишь шеф. — Габи оглядела водную гладь, откуда выходили три троса. Она скользнула по ним взглядом, выискивая, нет ли где разрыва, затем глянула на свой импровизированный воздушный флот, что завис неподалеку. Столько лет прошло — а эта картина по-прежнему ее завораживала.

Там были три самых крупных дирижабля, какие Габи только сумела собрать за несколько дней. Звали их Дредноут, Бомбасто и Следопыт. Все трое были более километра в длину и являлись старинными друзьями Габи. Именно долг дружбы их сюда и привел. Крупные пузыри редко летали вместе, предпочитая иметь сопровождение в виде эскадрильи из семи-восьми сравнительно мелких цеппелинов.

Но теперь они оказались в одной упряжке — тройка, какую редко видели даже в Гее. Их прозрачные, легкие хвостовые плавники — каждый величиной с футбольное поле — били по воздуху со слоновьей грацией. Эллипсоиды их тел из голубого перламутра сталкивались, скользили и скрипели друг о друга подобно связке праздничных воздушных шариков.

Мондоро подняла вверх большой палец.

— Рви, — приказала Габи.

Титанида наклонилась над семенным стручком размером с дыню, который покоился в сплетении лозы и ветвей. Она негромко заговорила, и Габи в нетерпеливом ожидании повернулась к Аглае.

Несколько мгновений спустя Мондоро сконфуженно кашлянула, и Габи повернула к ней хмурое лицо.

— Она сердится, что мы так долго держали ее во тьме, — пропела Мондоро.

Габи что-то невнятно присвистнула и топнула ногой, про себя сожалея о том, что у нее нет нормального земного радиопередатчика.

— Так вправь ей мозги, — пропела Габи. — Ты же мастерица убеждать; кому как не тебе знать, чего хочется этим тварям?

— Быть может, гимн огню… — размышляла титанида.

— Мне наплевать, что ты там пропоешь, — заорала Габи по-английски. — Нужно, чтобы чертово отродье поскорее рвануло. — Рассерженная, она отвернулась.

Бомба была привязана к стволу титанового дерева. Туда ее, сильно при этом рискуя, поместили ангелы, залетевшие в насос во время диастолической фазы, когда над стремящимися внутрь водами еще был воздух. Как хотела Габи иметь еще и дополнительный заряд, чтобы передать его ангелам. За неимением нормальной взрывчатки пришлось послать туда какой-то сухой компот из гейских фруктов и овощей. Взрывчатым веществом служила связка чувствительных нитрокорней. В качестве детонатора применили растение, дававшее искру, а еще — магниевое ядрышко, сращенное с мозгом, который был получен путем тщательного соскабливания растительной материи с листа, представлявшего интегральную схему. Обнаженный таким образом, его силиконовый контакт с микроскопической цепью был запрограммирован на то, чтобы прислушиваться к радиосемени — самому капризному растению в Гее. Эти радиопередатчики работали только тогда, когда к ним изысканно обращались, и передавали только те песни, которые, по их мнению, стоило передавать.

Титаниды были мастерицы петь. Весь их язык состоял из песен; музыка была для них не менее важна, чем пища. И в такой системе ничего необычного они не видели. А вот Габи пела довольно скверно и, поскольку ничем не могла заинтересовать проклятые семена, ненавидела этих тварей. Как же ей мечталось о коробке спичек и паре километров защищенного от влаги бикфордова шнура! Высоко в небе пузыри по-прежнему поддерживали натяжение линии, но долго это продлиться не могло. Дирижабли не были особенно выносливы. В пересчете на вес они оказывались одними из слабейших существ в Гее.

Четыре титаниды собрались вокруг передатчика, напевая сложный контрапункт. Через каждые несколько тактов они вставляли последовательность из пяти нот, к которой прислушивался мозг-детонатор. В какой-то момент семя сменило гнев на милость и запело. Раздался глухой взрыв, от которого содрогнулась вся Аглая, а затем из ее клапана вырвался клуб черного дыма.

Габи привстала на цыпочки, отчаянно боясь убедиться, что взрыв всего-навсего оборвал тросы. Тут из отверстия полетели щепки, каждая из которых была размером с хорошую сосну. Затем за спиной у Габи послышались восторженные крики титанид, когда, ворочаясь подобно загарпуненному киту, на выходе клапана появился ствол титанового дерева.

— Когда будете закреплять, убедитесь, что ствол километрах в пятидесяти от клапана, — велела Габи Фортепиано, титаниде, которой была поручено исполнить заключительный аккорд. — Масса времени уйдет на то, чтобы откачать всю эту воду, но, если оттащить ствол к кромке воды прямо сейчас, через считанные обороты он уже будет сухой.

— Как пить дать, шеф, — пропела Фортепиано.

Габи наблюдала, как ее отряд распоряжается захваченными из Титанополя инструментами. Псалтерион тем временем подошел забрать личный багаж Габи. С этими титан идами она работала и раньше, на других заданиях. Они свое дело знали. Возможно даже, что они в ней вообще не нуждались, но Габи сильно сомневалась, что кто-то из них хотя бы пальцем шевельнет без ее непосредственных указаний. А потом, у них не было связи с пузырями.

Но самой Габи никто ничего делать не приказывал. Вся ее работа выполнялась по контракту, и с оплатой вперед. В мире, где всяк сверчок знал свой шесток, Габи подыскала место и себе.

Тут она обернулась на стук копыт. Псалтерион возвращался с ее вещами. Вещей было немного; все, в чем Габи нуждалась или ценила настолько, чтобы таскать с собой, вполне умещалось в небольшой туристский рюкзачок. А вообще-то она больше всего ценила друзей и свободу. Или — свободу и друзей. Псалтерион (Диезное Лидийское Трио) Гобой был из числа последних. Причем ближайших. Уже десять лет они странствовали неразлучно.

— Шеф, тебе звонят.

Остальные навострили уши, и даже Псалтерион, ко всему, казалось, привыкший, был явно смущен. Он передал Габи радиосемя, на первый взгляд совершенно стандартное. Отличие состояло лишь в том, что это семя можно было связаться непосредственно с Геей.

Габи взяла семя и отошла в сторону. Стоя на отдалении в небольшой рощице, она какое-то время негромко переговаривалась с богиней. Титанидам не слишком хотелось услышать, что намеревается сказать Гея — новости о божественных делах, как правило, были не из приятных, — но они не могли не отметить, что некоторое время после разговора Габи стояла молча и не торопилась назад.

— Готов ты навестить Фонотеку? — наконец спросила она у Псалтериона.

— Разумеется. Что, спешно?

— Да не особенно. Рокки уже целый килооборот нигде не объявлялась. Ее Милость желает, чтобы мы нашли ее и дали знать, что Карнавал уже на носу.

Псалтерион помрачнел.

— А Гея не сказала, в чем может быть загвоздка?

Габи вздохнула.

— Сказала. Придется на время превратить Фонотеку в вытрезвитель.