Глава 21
По окружности основание спицы было километров 250. Габи и Сирокко пустились по кругу, высматривая все, что угодно — от веревочной лестницы до антигравитационного вертолета. Но попадались им как назло одни горизонтальные деревья в вертикальном лесу.
Пока женщины проникали сквозь наружные ветви и следовали по стволам до самых корней, им приходилось взбираться по покатому склону из упавших веток и гниющей листвы. Подлинным материалом спицы оказалось губчатое серое вещество. При нажатии оно мялось подобно мягкой резине. Когда Сирокко вырвала из стены один куст, за ним потянулось длинное корневище. Стена тут же начала источать что-то вроде густого молока, а затем дырка закрылась.
Там совсем не было почвы и почти не было солнца; ярким оно показалось только вначале, когда путницы только-только вышли из мрачного туннеля. На самом же деле с освещением в спице было туговато. Сирокко предположила, что местные растения, подобно многим своим собратьям на ободе, в основном зависят от подповерхностных источников жизни.
Влажная стена прекрасно обеспечивала рост мха и лишайников, но растения средних размеров на ней почти не жили. Никакой травы. Все вьющиеся побеги были чистыми паразитами, укореняясь только в стволах деревьев. Многие деревья оказались теми же, что и на ободе, приспособившимися к горизонтальному существованию. На них росли знакомые орехи и фрукты.
— Ну вот, с пищей все в порядке, — заметила Габи.
Никаких рек в спице, понятное дело, быть не могло, но стена поблескивала от крошечных ручейков. Много выше видны были вырывающиеся из стены струи, что обращались в туман задолго до того, как осесть на пол.
Посмотрев на эти струи, Габи отметила, что они равномерно распределены по стене — как прыскалки на газоне.
— От жажды мы тоже не умрем, — заключила она.
Подъем стал теперь казаться не таким уж и невозможным. Сирокко лишь остро чувствовала, что радости он не доставит.
Исключая возможность подъема по лестнице — которую, как быстро поняла Сирокко, они уже не найдут, раз тщательное обследование стены из-за деревьев отпадало, — оставались два возможных его способа.
Первый состоял в подъеме по самим деревьям. Вполне реально было, прикинула Сирокко, перебираться с ветки на ветку там, где деревья плотно переплетались со своими соседями.
Второй способ представлял собой обычный альпинизм. Подруги вскоре выяснили, что металлические крюки вгоняются в стену простым надавливанием.
Не желая полагаться на деревья, Сирокко предпочитала стену. А Габи, напротив, сочла, что по деревьям будет быстрее. Они проспорили до следующего дня, когда случились две вещи.
Первую Габи отметила, оглядывая серый пол спицы. Прищурившись, она указала пальцем.
— По-моему, той дыры там больше нет.
Сирокко тоже прищурилась, но не разобрала.
— Давай залезем повыше и посмотрим.
Привязавшись друг к другу веревкой, они приступили к подъему по ветвям.
Вышло совсем не так плохо, как боялась Сирокко. Как и во всем прочем, существовал здесь оптимальный способ справляться с трудностями — и подруги очень скоро его отыскали. Следовало держаться золотой середины меж толстыми ветвями, что росли ближе к стене и были надежны как камень, но располагались слишком далеко друг от друга, — и дальними, более гибкими, которые всегда обеспечивали тысячи зацепок для рук и ног, но провисали под их тяжестью.
— Еще чуть подальше, — крикнула Сирокко Габи, которая взяла на себя разведку тропы в конце пятиметровой привязи. — По-моему, двух третей до верхушки этого дерева будет вполне достаточно.
— Не до верхушки, а до края, — резонно заметила Габи. — Ты перепутала направления.
— Низ дерева — ближе к стене. Верхушка — в воздухе висит. Чего проще?
— Ладно, черт с тобой.
Перебравшись через десять деревьев, женщины принялись пробираться к верхушке последнего.
Когда ветви, по которым они шли, начали прогибаться, они привязали конец к самой прочной. Теперь провисание работало на них, ибо приоткрывало окно в непроницаемой, казалось бы, завесе листвы. Дерево, которое они выбрали, в нормальном, горизонтальном лесу возвышалось бы над своими соседями. В спице же такому дереву приходилось довольствоваться тем, что от стены оно торчало дальше, чем остальные.
— Ты была права. Дыры нету.
— Пока еще есть. Но скоро не будет.
Приглядевшись, Сирокко увидела то, что еще оставалось от дыры. Небольшой черный овал в сером полу сокращался будто зрачок. Снизу дыра показалась им шириной чуть ли не с саму спицу. Теперь же она составляла десять километров в поперечнике и все уменьшалась. Вскоре пол должен был сомкнуться вокруг вертикальных тросов, что торчали в самом его центре.
— Какие будут мысли? — поинтересовалась Габи. — Зачем нужно изолировать спицу от обода?
— Понятия не имею. Полагаю, впрочем, что она, в конце концов, снова раскроется. Через нее пролетают ангелы, а раз пролетают они регулярно, значит… — Она не договорила и улыбнулась.
— Да ведь это дыхание Геи!
— Как-как? Еще раз.
— Ну, то самое, что титаниды зовут ветром с востока. Океан приносит холодную погоду и Плач, а Рея — горячий воздух и ангелов. Вот тебе трубка 300 километров в вышину, с клапанами на обеих концах. Ее можно использовать как насос. Можно создавать области низкого и высокого давления — и с их помощью перемещать воздушные массы.
— И как ты себе это представляешь? — спросила Габи.
— Могу предложить два варианта. Во-первых, что-то вроде подвижного поршня для сжатия или разрежения воздуха. Ничего такого я здесь, впрочем, не вижу и надеюсь, что его тут и нет — иначе нас бы по стенке размазало.
— Будь тут поршень, деревьям тоже пришлось бы худо.
— Верно. Тогда другой вариант. Стены могут расширяться и сжиматься. Закрой нижний клапан, открой верхний, расширь спицу — и втянешь воздух сверху. Закрой верхний, открой нижний, вруби хорошее сжатие — и вдуешь его в обод.
— Но откуда берется воздух, который проходит через верх?
— Либо накачивается туда по тросам — какая-то часть точно качается, мы уже сами убедились, — либо забирается из других спиц. Ведь все они наверху соединяются. Еще несколько клапанов, и можно заставить спицы работать друг на друга. Открой и закрой пару-другую клапанов — и в итоге всасываешь воздух из Океана, пропускаешь через ступицу и нагнетаешь в эту спицу. Затем еще несколько операций с клапанами — и гонишь его в Рею. Знать бы еще, зачем это понадобилось строителям.
Габи задумалась.
— Кажется, могу тебя просветить. Меня это давно интересовало. Почему весь воздух не скапливается на самом дне, у обода? Здесь воздух уже разреженнее, но он все еще для нас хорош, потому что давление у обода выше нормального земного. А при низкой гравитации давление падает не так быстро. На Марсе, между прочим, атмосферы кот наплакал, зато она держится и на приличных высотах. И если поддерживаешь циркуляцию воздуха, атмосфера просто не успевает прийти в равновесие. Таким образом можно по всей Гее создавать подходящее атмосферное давление.
Сирокко кивнула. Затем тяжко вздохнула.
— Ну вот и все. Ты только что разделалась с последним аргументом против подъема. Пищей и водой мы, как будто, обеспечены. Теперь выясняется, что и с воздухом проблем нет. Так что же, стартуем?
— Почему бы нам сперва не обследовать остальную часть стены?
— А какой смысл? Мы уже запросто могли пройти мимо того, что искали. Ни черта тут не разглядеть.
— Пожалуй, ты права. Веди, капитан.
Подъем оказался тяжким занятием. Невыносимо скучный, он в то же время требовал полной сосредоточенности. Мастерства они постепенно набирались, но Сирокко понимала, что так легко, как на тросе, здесь уже не будет.
Единственным утешением в конце первого десятичасового отрезка стало то, что они все-таки остались в форме. Сирокко устала и натерла мозоль на левой ладони, но, если не считать легкой ломоты в спине, чувствовала себя вполне сносно. Прежде чем разбить лагерь, они доползли до верхушки дерева и глянули вниз.
— Ну, как там твоя система? Можешь измерить высоту?
Габи нахмурилась и покачала головой.
— Сложно. — Но все-таки сложила из пальцев решетку и прищурилась. — По-моему… ай!
Сирокко схватила ее под руку, сама держась за крепкую ветку над головой.
— Спасибо. Классный бы вышел полет.
— Есть же веревка, — заметила Сирокко.
— Все равно. Не хочу болтаться на ее конце. — Задержав дыхание, Габи снова посмотрела вниз. — Ну что тут скажешь? Пол теперь офигенно далеко, а к потолку мы ни на метр не приблизились. И так еще очень долго будет.
— Ладно, хоть три километра-то есть?
— Если хочешь, пусть будет три.
Отсюда вытекала тысяча суток восхождения — если без непредвиденных сложностей. Сирокко простонала и снова уставилась вниз, пытаясь натянуть до пяти, но сердцем чуя, что там не то, что не четыре, а скорее ближе к двум.
Вернувшись назад, они подыскали две почти параллельные ветви в двух с половиной метрах друг от друга. Натянули между ними гамаки. Потом сели на одну ветку и подкрепились холодной закуской из сырых овощей и фруктов. Наконец, они забрались в гамаки и пристегнулись.
А через два часа пошел дождь. Сирокко проснулась оттого, что на лицо постоянно капало.
Убрала голову и посмотрела на часы. За эти два часа заметно стемнело. Рядом, прижавшись лицом к сетке гамака, негромко похрапывала Габи. Утром у нее наверняка заболит шея. Сирокко подумала было разбудить подругу, но затем решила, что сон — пусть даже в такой позе, пусть даже под дождем — все-таки лучше.
Прежде чем передвинуть гамак, Сирокко сползала к верхушке дерева. Но почти ничего, кроме стены тумана и непрерывного ливня, там не узрела. В центре дождь был намного сильнее. Все, что доставалось их лагерю, составляла та вода, что собиралась на наружной листве и стекала по ветвям.
Когда она вернулась, Габи уже не спала, а капель заметно усилилась. Было решено, что перевешивание гамаков ничего не даст. Тогда они достали палатку и, ножами разрезав несколько швов, переделали ее под навес, который поскорее привязали над своей стоянкой. Потом, отжав мокрую одежду, снова забрались в гамаки. Жара и влажность были невыносимы, но Сирокко так замучилась, что мигом заснула под стук водяных капель по брезенту.
Двумя часами позже, трясясь от холода, они снова проснулись.
— Ну и ночка, — простонала Габи.
Распаковывая куртки и одеяла, обе скалолазки громко стучали зубами. Наконец, плотно закутавшись во все, что сумели найти, забрались обратно в гамаки. Согреться и заснуть удалось только через полчаса.
Легкое раскачивание деревьев этому очень способствовало.
Сирокко чихнула — и по сторонам полетел снег. Легкий, очень сухой снег успел забиться во все складки одеяла. Стоило сесть, как он лавиной обрушился ей на колени.
По краям навеса и веревкам, что поддерживали гамак, висели сосульки. Потрескивали колеблемые ветром ветви, а о промерзший брезент все время стучали падающие льдинки. Одна рука Сирокко, нечаянно вылезшая из-под одеяла, совсем закоченела. Кожа на ней стала трескаться, когда Сирокко потянулась растолкать Габи.
— А? Что? — Габи таращилась по сторонам одним мутным глазом. Другой наглухо закрыли заиндевевшие ресницы. — А, ч-черт! — Тут ее затряс кашель.
— Ну, как ты?
— Вроде бы ухо отморозила. А так ничего. И что теперь?
— Наденем все, что есть. И будем пережидать.
Сидя в гамаке, тяжело было этим заниматься, но они справились. Вышла лишь одна катастрофа, когда Сирокко неловко пошевелила онемевшими пальцами — и тут же увидела, как ее перчатка быстро исчезает в клубящемся снегу. Минут пять она материлась, а потом вспомнила, что у них есть еще перчатки Джина.
Стали пережидать.
Уснуть не удавалось. Под множеством слоев одежды и одеял было достаточно тепло, но для лица явно не хватало маски и защитных очков. Каждые десять минут они стряхивали с себя насыпавшийся снег.
Сирокко и Габи пытались разговаривать, но спица буквально полнилась звуками. Лежа с натянутым на лицо одеялом и прислушиваясь к вою ветра, Сирокко обнаружила, что минуты растягиваются в часы. Помимо воя слышался и другой звук, еще более пугающий — гулкие щелчки, будто вокруг готовили воздушную кукурузу. То обремененные льдом ветки обламывались под порывами ветра.
Прошло пять часов. И — ничего. Только ветер стал еще сильнее и холоднее. Вот рядом пролетела здоровенная ветка, и Сирокко стала слушать, как она проламывается сквозь обледеневший лес внизу.
— Габи, ты меня слышишь?
— Слышу, капитан. Что теперь делать?
— Страшно неохота это говорить, но надо начинать двигаться. Перейдем на ветви потолще. Не думаю, что эти треснут, но если рухнет одна из тех, что над нами, мы получим все, что причитается — и даже больше.
— Я как раз ждала, что ты это предложишь.
Казалось сущим кошмаром, что надо выбираться из гамаков. Но, выбравшись из них, было еще хуже стоять на ветви. Страховочные веревки промерзли. Пришлось их в диких муках гнуть и ломать, прежде чем они опять стали похожи на веревки. Когда женщины наконец двинулись, получался ровно один шаг за один раз. Приходилось закреплять второй страховочный конец, прежде чем возвращаться, чтобы снять первый, затем повторять процедуру. Для завязывания узлов были два варианта — один хреновей другого. Можно было завязывать их в перчатках, а также сняв перчатки — но быстро-быстро, прежде чем онемеют пальцы. До того, как пройти по ветви, ее требовалось хорошенько обработать молотком и ледорубом. Несмотря на предельную осторожность, Габи срывалась один раз, а Сирокко — аж дважды. Результатом второго полета стало растяжение мышцы на спине — там, где в нее впилась страховочная веревка.
После часа упорной борьбы все-таки удалось добраться до главного ствола. Ширины его вполне хватало, чтобы удобно сидеть. Но вокруг почти не было веток — и ветер там дул куда злее.
Вогнав в дерево крюки, женщины привязались к нему веревками и снова приготовились пережидать.
— Неохота поднимать эту тему, но пальцев ног я уже не чувствую.
Прежде чем заговорить, Сирокко долго откашливалась.
— И что ты предлагаешь?
— Не знаю, — сказала Габи. — Зато я точно знаю, что мы околеем тут как собаки, если чего-нибудь не предпримем. Надо либо подвигаться, либо поискать убежище.
Она была права, и Сирокко это понимала.
— Так вверх или вниз?
— Внизу есть лестница.
— Сюда мы добирались целые сутки — причем тогда еще лед не мешал. Так что теперь двое суток назад к лестнице. Причем проход к ней, как пить дать, завален снегом.
— Я тоже об этом подумала.
— Если уж двигаться, то вверх. Мы так и так околеем, если погода вскоре не выправится. Моцион немного отсрочит нашу безвременную кончину.
— Прямо мысли мои читаешь, — отозвалась Габи. — Но сперва мне все-таки охота попытаться найти убежище. Давай дойдем до самой стены. Помнишь, когда мы прикидывали, где могут жить ангелы, ты упомянула пещеры? Может, там и правда пещеры?
Сирокко решила, что главное — действовать. Чтобы кровь быстрее текла. Так что они, скалывая по пути лед, полезли по стволу. И через пятнадцать минут добрались до стены.
Габи внимательно ее осмотрела, затем собралась с силами и принялась орудовать ледорубом. Разобравшись со льдом, колоть она не перестала. Теперь по сторонам летело серое вещество самой стены. Поняв замысел подруги, Сирокко тоже взялась за ледоруб.
Некоторое время они в том же духе и продолжали. Дыра получалась полметра в диаметре. Сочившееся из стены белое молоко тут же замерзало — приходилось рубить и его. Габи превратилась в настоящего снежного чертенка; снег облепил ее с головы до ног, запорошил шарф, которым она замотала рот и нос, сделал из ее бровей пышные белые гребни.
Вскоре труженицы добрались до нового слоя — слишком жесткого. Габи яростно на него набросилась, но в конце концов вынуждена была признать, что не прорубается ни на сантиметр. Бессильно опустив руки, она пожирала взглядом подлую стену.
— Н-да. А идея была хорошая. — И Габи с остервенением махнула ногой по сугробу, что образовался рядом за время их ударной работы. Потом, запрокинув голову, уставилась во тьму. Во тьме Габи явно что-то заприметила, так как вдруг шагнула назад и ухватилась за Сирокко, поскользнувшись на льдинках.
— Там темное пятно, — сообщила она, указывая пальцем. — Метрах в десяти… нет, в пятнадцати. Чуть справа. Видишь?
Сирокко сомневалась. Несколько темных участков она видела, но ни один из них не напоминал пещеру.
— Надо бы посмотреть.
— Дай-ка я. Ты тут славно потрудилась.
Габи помотала головой.
— Нет. Я легче.
Сирокко возражать не стала, и Габи, поднявшись на цыпочки, забила в стену крюк. Потом привязала к нему веревку и подтянулась так, чтобы забить второй. Когда забила второй, вырвала первый и снова забила его в метре над вторым.
На подъем ушел целый час. Сирокко, дрожа, топталась внизу и стряхивала с себя ледяной душ, которым осыпала ее Габи. Под завязку на плечи ей рухнул целый снежный карниз, и несчастная с диким воплем упала на колени.
— Извини, пожалуйста, — крикнула сверху Габи. — Но я тут кое-чего нашла. Дай только проход расчищу, а потом ты поднимешься.
Проход был так узок, что Сирокко едва протиснулась — даже после того, как Габи славно поработала там ледорубом. Внутри оказалась полость шириной метра полтора, а высотной — чуть поменьше. Сирокко пришлось сначала снять рюкзак, а затем втащить его за собой. После двух женщин и пары рюкзаков туда влез бы еще, пожалуй, спичечный коробок. Но дышать было бы уже напряженно.
— Как, удобно? — спросила Габи, аккуратно отодвигая впившийся ей в шею локоть Сирокко.
— Извини. Ой, опять извини. Черт, Габи, тут моя нога!
— Прости. Только если ты раздавишь… ага, так лучше, но теперь ты встала мне на…
— Куда? О Господи. — И Сирокко вдруг неудержимо расхохоталась. Она зримо представила себе, как сгибается в три погибели, скребя хребтом по потолку, а Габи отчаянно пятится, стараясь убраться с дороги.
— Что тут смешного?
— Я один старый фильм вспомнила. Лорель и Гарди в ночных сорочках пытаются на верхней полке устроиться.
Габи, хоть и улыбалась, явно не понимала, о чем речь.
— Ну, верхняя полка… это в поезде дальнего следования..., а, ч-черт! Проехали. Я просто подумала, как бы они смогли провернуть то же самое, но в арктическом снаряжении и с парой лишних чемоданов. Итак, как бы нам тут обустроиться?
Выпихнув из крошечной пещеры остатки снега, подруги забаррикадировали рюкзаками вход. Света совсем не стало, зато не стало и ветра, что они посчитали большим достижением. После двадцатиминутной борьбы им удалось устроиться бок о бок. Сирокко едва могла шевельнуться, однако благословенное тепло казалось ей куда дороже подобных мелочей.
— Ну как думаешь, теперь заснем? — поинтересовалась Габи.
— Лично я — да. Как там твои пальцы?
— Нормально. Покалывают, но уже теплее.
— У меня тоже. Спокойной ночи, Габи. — Поколебавшись лишь мгновение, Сирокко затем потянулась поцеловать подругу.
— Рокки, я тебя люблю.
— Спи, — улыбнувшись в темноте, велела Сирокко.
Когда Сирокко в очередной раз проснулась, лоб у нее был в поту. Одежда промокла. Подняв затуманенную голову, она вдруг поняла, что может видеть. Тогда, раздумывая, не изменилась ли погода, чуть сдвинула рюкзак. Затем толкнула его настойчивее и выяснила, что проход в пещеру перекрыт.
Сначала собралась было разбудить Габи, но все-таки решила повременить.
«Попытайся выбраться первой», — пробормотала Сирокко себе под нос. Вряд ли был смысл сообщать Габи, что ее опять съели заживо — пока она этого не узнала наверняка. Габи от таких новостей в восторг бы наверняка не пришла. Мысль о заточении в столь малом пространстве — сама по себе достаточно скверная — стала казаться Сирокко сущим кошмаром, стоило ей прикинуть, что в дикой панике может натворить Габи.
Вскоре выяснилось, что повода для тревоги нет. Пока Сирокко осматривала стену, где была дыра, стена эта снова начала расходиться, восстанавливая прежних размеров отверстие. Но теперь дыру перекрывало прозрачное ледяное окошко с тусклым светом позади. Сирокко двинула по окошку кулаком — и оно вмиг разлетелось. Внутрь рванулся холодный воздух, и ей опять пришлось поскорее затыкать его рюкзаком.
Через несколько минут Сирокко снова отодвинула рюкзак. От прохода осталась лишь сантиметровая дырочка.
Задумчиво разглядывая крошечную дырочку, Сирокко собиралась с мыслями. И только окончательно разобравшись, что к чему, тронула за плечо Габи.
— Вставай, деточка, нечего столько дрыхнуть. Пора и за дело приниматься.
— Мм? — Габи мгновенно проснулась. — Черт, да тут как в печке!
— Вот именно. Надо бы малость разоблачиться. Хочешь начать?
— Давай ты первая. Постараюсь не попадаться под руку.
— Ладно. А как думаешь, почему здесь так жарко? Будут соображения?
— Рокки, имей совесть. Я же только проснулась.
— Так и быть. Расскажу. Пощупай-ка стену. — Пока Габи открывала для себя то, что ее подруга уже знала, Сирокко целиком вовлеклась в сложнейший процесс снятия меховой куртки.
— Теплая.
— Ага. Я сперва никак не могла просечь эту стену. И решила, что деревья здесь, как и на тросе, заранее не планировались. Но ведь, не питай их стена, они бы тут нипочем не выросли. Тогда я попыталась прикинуть, какая машина лучше всего могла бы со всем этим справиться, и вернулась к естественному биохимическому механизму. Не машина, а животное или растение — скорее всего, генетически выведенное. Трудно поверить, что такая штука может быть плодом даже какой-то сверхдлительной эволюции. Итак, она 300 километров в вышину, полая в середине — и облегает настоящую стену.
— А деревья, значит — паразиты? — Габи воспринимала новость лучше, чем ожидала Сирокко.
— Только в том смысле, что они получают питание от другого живого существа. Но они не подлинные паразиты, ибо все так и задумывалось. Строители изобрели это громадное существа как среду обитания для деревьев, а деревья в свою очередь составили среду обитания для мелких животных, а быть может, и для ангелов.
Габи подумала, затем пристально посмотрела на Сирокко.
— Больно похоже на тех громадных существ, которые, по нашим прикидкам, живут под ободом, — тихо сказала она.
— Да, вроде того. — Сирокко искала у Габи признаки паники, но ничего не нашла — даже учащенного дыхания. — А тебя это… ну… не тревожит?
— Ты про мою знаменитую фобию?
Потянувшись к рюкзаку, Сирокко стимулировала проход на раскрытие, затем отодвинула рюкзак и показала Габи. Дыра начала медленно закрываться.
— Я выяснила это, прежде чем тебя разбудить. Смотри, она закрывается, но если пощекочешь, снова откроется. Так что мы не в ловушке, и это не желудок чего-нибудь вроде…
С еле заметной улыбкой Габи тронула ее за руку.
— Ценю твою заботу.
— Ну, мне не хотелось тебя огорошить. Я только…
— Ты все правильно сделала. Увидь я это первой, до сих пор бы, наверное, вопила. Но я не классическая клаустрофобка. У меня своя собственная фобия. Пожалуй, это станет открытием в психиатрии — навязчивый страх быть съеденной заживо. Но объясни мне — и поубедительней, пожалуйста, — если это не желудок, то что же это такое?
— Тут нет параллелей ни с одним из известных мне существ. — Сирокко уже разделась до нижнего белья, и решила на этом остановиться. — Это убежище, — продолжила она, стараясь так сжаться в комочек, чтобы не мешать раздеваться Габи. — Сейчас мы пользуемся этой штукой по ее прямому назначению, а именно — укрываемся от холода. Могу поспорить, что ангелы в таких же пещерах и зимуют. Может статься, другие животные тоже. Вероятно, и само гигантское существо что-то от всего этого имеет. Скажем, чьи-то экскременты его питают…
— Кстати, об экскрементах…
— Ага, и мне тоже охота. Придется воспользоваться пустой банкой или еще чем-нибудь.
— Черт побери. От меня уже как от верблюдицы несет. Если погода поскорее не наладится, тут такой розарий будет.
— Ты еще ничего. От меня покруче воняет.
— Как тактично с твоей стороны. — Габи уже разделась до нижнего белья. — Рокки, нам какое-то время придется жить в чертовской близости, так что особо скромничать ни к чему. Если ты не разделась догола из-за…
— Да нет, это тут не при чем, — слишком поспешно перебила Сирокко.
— …из-за того, что боишься меня возбудить, то советую подумать еще разок. По-моему, любая одежда здесь просто непрактична. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я сниму и эти шелка — по крайней мере, чтобы они просохли. — Не дожидаясь разрешения, Габи так и сделала, а потом растянулась рядом с Сирокко.
— Ну, разве что отчасти, — признала Сирокко. — А о другой, главной, причине, даже говорить неудобно. Просто у меня месячные начались.
— Я так и думала. Но из вежливости молчала.
— Ах, как тактично с твоей стороны. — Обе рассмеялись, но Сирокко почувствовала, что краснеет. Неловко было до ужаса. Она так привыкла к корабельным нормам гигиены, и теперь, не в силах ничего поделать с собственной грязью, она страшно смущалась.
Габи предложила, чтобы Сирокко воспользовалась бинтом из аптечки — пусть даже только удобства ради. Обрадованная тем, что идею высказала Габи, Сирокко позволила себя уговорить. Без одобрения подруги она ни за что не решилась бы использовать медицинские средства для такой цели.
Потом они какое-то время молчали. Сирокко не по себе было от близости Габи, но она без конца твердила себе, что должна к этому привыкнуть. Им еще, может статься, не одни сутки торчать в этом убежище.
А Габи явно ничто не смущало. Вскоре и Сирокко перестало колоть глаза голое тело подруги. После часа бесплодных попыток заснуть она наконец решила бросить это занятие.
— Ты не спишь?
— Я когда сплю, всегда храплю. — Габи со вздохом села. — Черт, и почему мне тут в тесноте так не спится? Ты такая теплая, мягкая…
Сирокко пропустила мимо ушей.
— Знаешь какие-нибудь игры, чтобы убить время?
Габи легла на бок, лицом к Сирокко.
— Кое-какие знаю. Просто классные.
— А в шахматы играешь?
— Я боялась, что ты это предложишь. Тебе какие, черные или белые?
Лед запечатывал проход, и они не успевали его разбивать.
Поначалу возникло беспокойство насчет воздуха, но несколько опытов убедили подруг, что даже с наглухо закрытым отверстием кислорода им все равно хватает. Единственным объяснением здесь могло служить то, что спасательная капсула действовала наподобие растения, втягивая своими стенками двуокись углерода и выделяя кислород.
А в дальнем конце пещеры вскоре обнаружилось нечто вроде соски. Когда на нее нажимали, оттуда выдавливалось то самое молоко, которое Сирокко и Габи уже видели раньше. Попробовав его без трагических последствий, они все же решили держаться своих запасов — пока совсем ничего не останется. Наверное, это было то самое молоко Геи, про которое Сирокко однажды рассказывал Менестрель. Несомненно, им и кормились ангелы.
Часы медленно складывались в сутки, а шахматные партии — в турниры. Габи почти все время выигрывала. Потом они придумали новые игры с числами и словами. Габи и тут без конца выигрывала. Все, что они переживали, все, что сближало их и отталкивало друг от друга: вся сдержанность Сирокко и вся гордость Габи — все это лишь на третьи сутки позволило им заняться любовью.
Случилось это в один из тех часов, когда обе просто глазели на слегка люминесцирующий потолок, прислушиваясь к воющему снаружи ветру. Подруги изнывали от скуки, бурлили энергией и уже начинали чуть-чуть свихиваться от своего заключения. Сирокко снова пропускала через голову бесконечный поток весьма разумных доводов на предмет: Почему Я Не Должна Иметь Физической Близости С Габи. Итак, пункт (А)…
И тут она не смогла вспомнить пункта (А).
Несколько дней назад все это, несомненно, имело смысл. Так куда же он подевался теперь?
Столь странную окраску ее суждениям, безусловно, придала сама необычная ситуация. Никогда Сирокко не оказывалась в столь интимной обстановке с другим человеческим существом. Уже трое суток они находились в постоянном физическом контакте. Порой, влажная и возбужденная, она просыпалась в объятиях Габи. И самое худшее, Габи неизбежно это чувствовала. Перемены в настроении друг у друга они уже ощущали по запаху.
Но Габи сказала, что не нуждается в сексе, пока Сирокко не сможет ответить ей любовью.
Хотя разве она именно так сказала?
Не совсем. Заново все обдумав, Сирокко поняла, что на самом деле Габи требовала от нее искреннего желания; она лишь не желала секса как терапии для облегчения ее страданий.
Все верно. Желания было хоть отбавляй. Никогда она так остро этого не чувствовала. Она сторонилась Габи лишь потому, что не была чистой лесбиянкой. Нет, Сирокко была бисексуалкой с сильным предпочтением мужского пола и считала, что не должна связываться с любящей ее женщиной, если только не почувствует, что дело может зайти дальше первого любовного акта.
Что следовало расценивать как клинический идиотизм. Слова, слова — одни пустые слова. Прислушайся к своему телу — и к своему сердцу.
Тело Сирокко уже не высказало никаких отговорок, а сердце — только одну, да и то несущественную. Тогда, повернувшись набок, она оседлала Габи. Они поцеловались, и Сирокко начала ласкать подругу.
— Знаешь, я не могу от всего сердца сказать, что люблю тебя. По-моему, просто не знаю, как понять, любишь ты женщину или нет. Я знаю, что умру, защищая тебя. Знаю, что ты для меня дороже всех на свете. У меня никогда в жизни не было такой подруги. Если этого мало, я немедленно прекращаю.
— Нет, давай дальше.
— Однажды, когда я любила мужчину, мне хотелось от него детей. То, что я испытываю к тебе, очень похоже… но не то. Я хочу тебя… так хочу, что даже словами не сказать. Но твердо сказать, что люблю тебя, я не могу.
Габи улыбнулась.
— Жизнь полна разочарований. — Обняв Сирокко, она нежно потянула ее вниз.
Пять суток снаружи выл ветер. А на шестые началась оттепель — и продолжалась еще сутки.
Пока шла оттепель, выходить было опасно. Сверху со страшным грохотом рушились ледяные глыбы. Когда все затихло, женщины выбрались из своей темницы в прохладный, блестящий от влаги мир, что-то шепчущий им на ухо.
Тогда они доползли до верхушки ближайшего дерева, где шелест стал еще слышнее. Когда более мелкие ветви начали под ними прогибаться, на подруг обрушился нежный дождик — крупные его капли медленно падали с листа на лист.
В центре колонны воздух был удивительно чист, но ближе к стенам всюду-всюду выгибались сияющие радуги. Тающий лед, стекая по листве, полнил скопившееся на дне спицы озеро.
— Что дальше? — спросила Габи.
— Назад к стене. И вверх. Мы кучу времени потеряли.
Габи кивнула.
— Знаешь, пока ты куда-то идешь, мне без разницы. Но все-таки. Не скажешь ли еще разок — чего ради?
Сирокко хотела было ответить, что вопрос дурацкий, но вдруг поняла, что это уже не так. Во время их долгого заключения она призналась Габи, что уже не рассчитывает найти в ступице кого-то за пультом управления. Сама не заметив когда, она перестала в это верить.
— Я дала обещание Менестрелю, — призналась Сирокко. — И все. Больше у меня от тебя секретов нет. Ни единого.
Габи помрачнела.
— Какое обещание?
— Посмотреть, нельзя ли как-то остановить войну титанид с ангелами. Я никому об этом не рассказывала. Сама не знаю, почему.
— Понятно. Думаешь, ты правда сможешь тут что-то поделать?
— Нет. — Габи молчала, продолжая внимательно заглядывать Сирокко в глаза. — Но я должна попытаться. А что это ты так на меня смотришь?
Габи пожала плечами.
— Да ничего. Так просто. Интересно, какие причины идти дальше ты найдешь, когда мы разберемся с ангелами. Ведь мы и тогда пойдем дальше? Разве нет?
— Да, пойдем. Мне почему-то кажется, что идти всегда нужно до конца.
