Глава 17
Роль проводницы и рассказчицы для землян взяла на себя Волынка. Ее задомать, по словам Волынки, это одобрила, сказав, что она наберется полезного жизненного опыты. Люди, добавила задомать, самые замечательные существа, что появлялись в Титанополе за многие и многие мириаобороты.
Когда Сирокко выразила желание взглянуть на место ветров неподалеку от города, Волынка навьючила на себя закуску для пикника и два бурдюка с вином. Кельвин и Габи тоже загорелись идти, а Август продолжила свое безразличное сидение у окна, что в последнее время составляло единственное ее занятие. Джин где-то шлялся. Сирокко напомнила Кельвину, что на его попечении находится Билл.
А Билл попросил ее подождать, пока он вылечится. Сирокко вынуждена была ему напомнить, что командует тут пока что она. Становясь от вынужденного заключения мелочным и ворчливым, Билл то и дело об этом забывал. Сирокко могла войти в положение больного, но его покровительственного тона не переваривала.
— Чудный денек для пикника, — пропела Волынка, когда Сирокко и Габи присоединились к ней на окраине города. — Земля сухая. Туда и обратно за пять-шесть оборотов обернемся.
Присев, Сирокко завязала шнурки мягких кожаных мокасин титанидской работы, затем встала и окинула взглядом бурую землю, куда сквозь прозрачнейший воздух тянулся центральный трос Западной Реи — то самое Место Ветров.
— Жаль тебя разочаровывать, — пропела она, — но у нас с подругой уйдет добрый декаоборот на дорогу туда и столько же — обратно. Так что мы собираемся встать лагерем у основания места ветров и принять ложную смерть.
Волынка вздрогнула.
— Лучше бы вы этого не делали. Я всегда так за вас боюсь. Откуда червям знать, можно вас есть или нет?
Сирокко рассмеялась. Сами титаниды никогда не спали. И эту привычку землян находили еще более неприятной, чем знаменитый трюк с вечным балансированием на двух ногах.
— Есть один выход. Ты только не обижайся. Знаешь, на Земле есть животные — именно животные, не люди! — сложением похожие на вас. Мы ездим на их спинах.
— На их спинах? — Поначалу Волынка явно недоумевала, но по мере понимания лицо ее прояснялось. — В смысле, твои ноги по разные стороны… ну конечно, я понимаю! А что, думаешь, получится?
— Если ты не против, я бы попробовала. Дай мне руку. Нет-нет, поверни ладонь… вот так. Сейчас я поставлю ногу… — Сунув ногу Волынке в ладонь, она ухватилась за ее плечо и уселась на широкую конскую спину. Под ней оказалась подпруга, а за каждой ногой — по седельному вьюку. — Ну как, удобно?
— Я тебя даже не чувствую. Но как ты там удержишься?
— Сейчас посмотрим. Думаю, я… — Тут она осеклась и взвизгнула. А все оттого, что Волынка вдруг повернула к ней голову — на 180 градусов.
— Что-нибудь не так?
— Да нет, ничего. Просто мы не такие гибкие. Честное слово, даже не верится, что ты так умеешь. Ладно. Повернись обратно и смотри за дорогой. Сначала не очень гони.
— А какой аллюр ты предпочитаешь?
— Мм? Если бы я что-нибудь в этом понимала.
— Хорошо. Тогда я сперва пойду рысью, а затем возьму легкий галоп.
— Ничего, если я тебя обхвачу?
— Пожалуйста.
Постепенно набирая скорость, Волынка описывала широкие круги. Вот промчались мимо Габи, и та восторженно завопила. Когда Волынка снова перешла на рысь и остановилась, дышала она так же ровно, что и до пробежки.
— Ну, как ты думаешь, получится? — спросила Сирокко.
— Обязательно. Теперь попробуем с вами обеими?
— Хотелось бы чем-нибудь накрыть эту подпругу, — сказала Сирокко. — А что до Габи, то, может, подыщем ей кого-то еще?
Десять минут спустя Волынка вернулась с двумя подушками и еще одним добровольцем. Этот оказался юношей — с сиреневой шкурой, белой головой и роскошным хвостом.
— Эй, Рокки! А моя лошадка еще покруче твоей.
— Это как посмотреть. Итак, Габи, познакомься с… — Пропев имя, Сирокко подумала, отбросила обозначение ключа и шепнула Габи: — Его зовут Рожок.
— А почему не Джон или Пит? — проворчала Габи, но затем охотно пожала руку новому знакомцу и легко его оседлала.
Они пустились в путь. Титаниды запели походную песнь, а женщины как могли подтягивали. Когда одна песнь кончилась, стали разучивать другую. А потом Сирокко разродилась «Волшебником страны Оз», за которым последовала «Закурим перед стартом». Титаниды были в восторге — они и понятия не имели, что земляне поют такие песни.
Сирокко уже приходилось спускаться на плоту по Колорадо и в ореховой скорлупе по Офиону. Она плавала к Южному полюсу и летала через все Соединенные Штаты на биплане. Путешествовала на велосипеде и аэросанях, фуникулере и гравитовозе. Однажды даже проехалась на верблюде. Но ничто не могло сравниться с ездой на титаниде этим долгим, вечно катящемся к закату днем под желтым сводом Геи. А впереди виднелась уходящая из света во мрак величественная лестница в небо.
Запрокинув голову, Сирокко запела:
— По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…
Место Ветров оказалось голыми скалами и истерзанной землей.
Гребни, вначале похожие на костяшки гигантского кулака, топорщили бурую землю, а меж ними разверзались глубокие расщелины. Дальше гребни вытягивались и превращались в пальцы, что жадно хватали почву и комкали ее будто листок бумаги. Пальцы эти вскоре сходились в исполинскую иссохшую ладонь длинной мохнатой лапы, тянущейся из мрака.
Воздух здесь был неспокоен. Внезапный ветер налетал откуда ему хотелось — и перед путниками то и дело принимались плясать песчаные смерчи.
Вскоре они услышали вой. Гулкий, неприятный — но ничуть не похожий на жуткий ураган скорби из Океана, известный как Плач Геи.
Из рассказов Волынки Сирокко и Габи уже знали, чего следует ожидать. Гребни, по которым они теперь взбирались, были на самом деле покрытыми почвой жилами троса, что под углом в тридцать градусов выходили из земли. Меж жилами свирепый ветер выдул глубокие лощины, также направленные к источнику звука.
Дальше стали попадаться всасывающие дыры — некоторые не более полуметра в диаметре, в другие же запросто могла провалиться титанида. Каждая дыра свистела на свой собственный лад. Получалась дисгармоничная, разупорядоченная музыка, напомнившая Сирокко некоторые еще более невразумительные эксперименты рубежа веков. И на фоне всего этого безобразия звучал непрерывный органный тон.
Титаниды выбрали последний, самый длинный гребень. Твердая и каменистая его почва давно сбросила с себя лишнюю грязь, но самый хребет гребня был очень узок, а глубокие расщелины — напротив, широки. Сирокко очень надеялась, что титаниды знают, когда лучше остановиться. От ветра уже слезы на глаза наворачивались.
— Вот и Место Ветров, — пропела Волынка. — Дальше приближаться мы не осмеливаемся, ибо ветры там столь сильны, что могут тебя сдуть. Но если спуститься по склону, можно увидеть Великую Плакальщицу. Хочешь, я тебя туда отвезу?
— Спасибо, я лучше пешком, — сказала Сирокко и спрыгнула на землю.
— Я покажу дорогу. — Волынка стала спускаться по склону мелкими шажками, пританцовывая. Казалось, ей трудно удерживать равновесие — но так только казалось.
Догарцевав до отвесной пропасти, титаниды вдоль нее двинулись к востоку. Когда туда же подобрались Сирокко и Габи, обе сразу почувствовали усиление и ветра, и шума.
— Если станет еще покруче, — проорала Сирокко, — думаю, нам лучше сдаться!
— Согласна!
Но, добравшись до того места, где остановились титаниды, они сразу же поняли, что идти дальше уже ни к чему.
Оттуда стали видны семь всасывающих дыр — каждая на конце длинной, крутой лощины. Шесть из них составляли от пятидесяти до двухсот метров в диаметре. А Великая Плакальщица легко заключила бы в себе все остальные.
Сирокко прикинула, что от дна отверстия до его верха примерно километр, и где-то около полукилометра в его самом широком месте. Овальную форму дыры обусловливало ее расположение меж двумя выходящими из бурой земли жилами троса, что нависали над ней перевернутой римской пятеркой. В месте их стыка разверзлась огромная каменная пасть.
Стены Великой Плакальщицы были столь гладкими, что отражали солнечный свет подобно кривым зеркалам. Ветер заодно со шлифовальным песком не зря трудились здесь многие тысячелетия. Прожилки в темном камне более светлой руды наводили на мысль о перламутре.
Нагнувшись, Волынка пропела Сирокко в самое ухо.
— Ничего странного, — проревела Сирокко в ответ.
— Что она сказала? — захотела узнать Габи.
— Она сказала, что титаниды зовут это место передней промежностью Геи.
— Действительно ничего странного. А стоим мы сейчас на одной из ее ног.
— Точно.
Хлопнув Волынку по крупу, Сирокко снова указала на вершину гребня. Хотелось бы ей узнать, какие чувства вызывает это место у титанид. Благоговейный трепет? Вряд ли. Слишком рядом с городом. Разве швейцарцы благоговеют перед горами?
Славно было вернуться в место, сравнительно тихое. Стоя рядом с Волынкой, Сирокко обозревала окрестности.
Продолжая аналогию с гигантской рукой, можно было сказать, что они добрались до второго сустава одного из ее пальцев. Плакальщица же располагалась в перепонке.
— А есть другой путь наверх? — спросила Сирокко. — Так, чтобы добраться до лежащей там широкой равнины и чтобы Гея тебя не всосала?
Рожок, чуть постарше Волынки, кивнул.
— Есть, и не один. Эта великая матерь всех дыр самая крупная. По любому из остальных гребней можно добраться до плато.
— Почему же вы меня туда не отвезли?
Волынка удивилась.
— Так ты же сказала, что хочешь увидеть Место Ветров, а не взбираться навстречу Гее.
— Ах да, извини, — признала Сирокко. — И все-таки — какой путь лучше?
— Что, к самой вершине? — широко раскрыв глаза, пропела Волынка. — Я же просто шутила. Ведь ты, конечно, не собираешься туда отправляться?
— Почему? Как раз хочу попробовать.
Волынка молча указала на следующий гребень к югу. Сирокко внимательно рассмотрела землю по ту сторону расщелины. Гребень казался нисколько не сложнее того, по которому они уже взобрались. У титанид на подъем ушло полтора часа. У нее, стало быть, уйдет часов шесть-восемь. Потом еще шесть часов по верхнему участку до плато, а дальше…
С этой точки обзора наклонный трос казался какой-то нелепой горой. Километров пятьдесят он тянулся на свету, а потом уходил во мрак над границей Реи. На протяжении первых трех из этих пятидесяти километров не росло решительно ничего — виднелась лишь бурая почва и серый камень. Потом еще столько же шли одни корявые деревья без листьев. А дальше упрямая растительность Геи все-таки находила себе зацепку. Сирокко не могла разобрать, были там луга или леса. Видно было лишь, что весь пятикилометровый в диаметре ствол троса оплетен зеленью — ржавая якорная цепь океанского судна.
Зелень тянулась до самой сумеречной зоны у рубежей Реи. Границы этой зоны не были четко очерчены — краска словно понемногу смывалась мрачными водами. Зелень переходила в бронзу, бронза тускнела до темного золота, дальше из-под кроваво-красного начинало проступать серебро — а под конец трос обретал цвет облаков с притаившейся за ними луной. Но трос упорно не становился невидимым. Взгляд следовал по его немыслимому изгибу, пока из каната он не превращался в бечевку, в струну, в нитку, прежде чем проткнуть густую тьму нависшей крыши и кануть в отверстии спицы. Видно было, что спица постепенно сужается, но все остальное уже окончательно тонуло во мраке.
— Вполне осуществимо, — обращаясь к Габи, заметила Сирокко. — По крайней мере до крыши. Я надеялась, что здесь, внизу, окажется что-нибудь наподобие механического лифта. Возможно, он тут все-таки есть, но если мы возьмемся его искать… — Широким жестом она обвела всю истерзанную местность. — Уйдут многие месяцы.
Внимательно осмотрев склон троса, Габи вздохнула и покачала головой.
— Я, понятное дело, туда же, куда и ты. Но знаешь, ты просто спятила. Дальше крыши нам все равно не пройти. Ну сама посмотри. Ведь оттуда придется взбираться по отвесному склону — и не просто отвесному, а под сорок пять градусов.
— Ну и что? Альпинистам такое не в новинку. На тренировках ты и сама это проделывала.
— Ага. На тренировках. Метров десять проползала. А здесь-то — пятьдесят, а то и шестьдесят километров. Дальше, правда, полегче — всего-навсего по вертикали. И всего-навсего 400 километров.
— Да, тяжело придется. Но попытаться-то мы должны!
— Мать твою за ногу. — Габи шлепнула себя ладошкой по лбу и закатила глаза.
Все это время Волынка следила за жестами Сирокко и пыталась вникнуть в суть. Теперь же она запела, причем в темпе ларго.
— Ты хочешь подняться по великой лестнице?
— Не хочу, а должна.
Волынка кивнула. Затем нагнулась и поцеловала Сирокко в лоб.
— Черт бы вас всех побрал, — взъярилась Сирокко. — Достали своими похоронными ритуалами.
— Чего это она? — поинтересовалась Габи.
— Да так, ничего. Поехали, пора возвращаться.
Покинув зону ветров, путники остановились. Волынка расстелила коврик, и все присели перекусить. В термосах из ореховой скорлупы оказалась горячая пища. Габи и Сирокко досталась, наверное, десятая ее часть. Остальное слопали титаниды.
До Титанополя оставалось пять километров, когда Волынка вдруг оглянулась, и на лице у нее выразилась странная смесь скорби и предвкушения. Она пристально разглядывала темную крышу.
— Гея дышит, — грустно пропела она.
— Что? Ты уверена? Я думала, будет много шума, и нам хватит времени, чтобы… Проклятье! Ведь это значит, что прилетят ангелы?
— Шум будет с запада, — поправила ее Волынка. — С востока дыхание Геи бесшумно. Кажется, я их уже слышу. — Тут она оступилась и чуть не сбросила Сирокко.
— Ну так беги, черт возьми! Если вас тут застанут одних, вам точно конец!
— Слишком поздно, — пропела Волынка. В глазах ее уже виднелась решимость, а под напряженными губами блеснули зубы.
— Марш! — Сирокко годами тренировала такой командный тон, и Бог весть как сумела вложить его в титанидскую песню. Волынка сорвалась в галоп, и Рожок помчался за ней следом.
Вскоре и Сирокко расслышала вой ангелов. Волынка то и дело меняла аллюр — ей страстно хотелось повернуть назад и вступить в бой.
Они как раз приближались к одинокому дереву, когда Сирокко приняла внезапное решение.
— Стой. Ну скорее, у нас мало времени.
Волынка встала под разлапистыми ветвями, и Сирокко спрыгнула на землю. Титанида попыталась взбрыкнуть, но Сирокко влепила ей увесистую пощечину, которая, казалось, временно ее уняла.
— Габи, срезай вьюки. Рожок! Прекрати! Вернись немедленно.
Рожок неохотно, но подчинился. Габи и Сирокко лихорадочно рвали свою одежду на полоски. Вскоре у каждой оказалось по три надежных веревки.
— Друзья мои, — держа путы наготове, пропела Сирокко, — у меня уже нет времени объяснять. Прошу вас мне довериться и сделать все, как я скажу. — Весь свой дар убеждения до последней капли она вложила в эту песнь, а вдобавок использовала лад, в каком умудренные старцы обращаются к юным несмышленышам. Это подействовало, но лишь отчасти. Обе титаниды продолжали смотреть на восток.
Тогда она заставила их лечь на бок.
— Больно, — пожаловалась Волынка, когда Сирокко связала ей задние ноги.
— Прости. Но это для твоего же блага. — Она быстро связала ей передние ноги и руки, затем швырнула Габи бурдюк. — Влей в него, сколько влезет. Пусть так нажрется, чтобы уже не встать.
— Ага.
— Девочка моя, нужно, чтобы ты это выпила, — пропела она Волынке. — И ты, Рожок. Выпейте сколько сможете. — Сирокко поднесла трубку бурдюка к губам Волынки. Вой ангелов уже стал гораздо слышнее. Уши Волынки стремительно дергались вверх и вниз.
— Вата, нужна вата, — пробормотала Сирокко. Затем оторвала еще пару кусков от уже раздраконенной рубашки и скатала их в плотные шарики. — Помогло Одиссею, должно помочь и мне. Уши, Габи, уши! Заткни ему уши!
— Больно! — взвыла Волынка. — Отпусти меня, земное чудище. Мне такие игры не нравятся. — Она принялась стонать, но к стонам лишь изредка примешивались слова ненависти.
— Выпей еще вина, — мурлыкала Сирокко. От души глотнув, титанида поперхнулась. А крики ангелов сделались уже совсем громкими. Волынка начала верещать в ответ. Тогда Сирокко схватила титаниду за уши, зажала их ладонями и принялась баюкать большую голову Волынки у себя на коленях. Потом приложила губы к одному ее уху и запела титанидскую колыбельную.
— Рокки, помоги! — завопила Габи. — Я не знаю ни одной их песни. Пой громче! — Рожок отчаянно вырывался и верещал, пока Габи пыталась удержать его за уши. Наконец одним взмахом связанных рук он отшвырнул ее в сторону.
— Держи его! Не дай ему уйти!
— Легко сказать! — Габи побежала за Рожком и попыталась удержать его за руки, но силы оказались неравны. Она опять отлетела в сторону, а когда встала, под правым глазом у нее уже наливался фингал.
Рожок грыз путы, что стягивали его запястья. Как только ткань порвалась, он принялся тереть уши.
— Ну, Рокки? Что теперь? — в отчаянии выкрикнула Габи.
— Иди сюда и помоги мне, — сказала Сирокко. — Если ты встанешь у него на пути, он тебя прикончит. — Действительно, Рожка уже было не остановить. Высвободив передние ноги, он извивался как змея, силясь порвать путы на задних.
Потом, даже не взглянув на двух женщин и Волынку, Рожок бросился в сторону Титанополя. Вскоре он уже скрылся из виду за невысоким холмом.
Присев на корточки рядом с Сирокко, Габи, похоже, не сознавала, что орет в полный голос. Явно не замечала она и того, что по щеке у нее бежит струйка крови.
— Чем тебе помочь?
— Не знаю. Гладь ее, успокаивай. Делай что хочешь — только бы она не вспоминала про ангелов.
Волынка, стиснув зубы, вырывалась изо всех сил. Лицо ее побелело. Сирокко, тоже изо всех сил, ее держала. Габи тем временем, накинув на грудь титаниде веревку, приматывала ее и без того связанные руки к туловищу.
— Тсс, тише, — шептала Сирокко. — Тебе нечего бояться. Я присмотрю за тобой, пока твоя задомать не вернется. И буду петь тебе ее песни.
Волынка понемногу успокаивалась, в глазах у нее снова появлялся мягкий свет разума, увиденный Сирокко в день их первого знакомства. Титанида становилась куда симпатичнее того страшного зверя, в которого только что чуть не превратилась.
Десять минут прошло, пока у них над головами не пролетел последний ангел. Волынка вся взмокла от пота, будто наркоман или запойный алкоголик, резко решивший завязать.
Пока Сирокко и Габи со страхом ожидали возвращения ангелов, Волынка вдруг принялась хихикать. Сирокко легла набок лицом к титаниде, стала гладить ее по лицу — и тут же была ошарашена ее движениями. Нет, Волынка уже не пробовала на прочность свои путы. Движения были откровенно сексуальными. Потом она влепила Сирокко влажный поцелуй. Рот ее был такой широкий и жаркий, что приятных ощущений это не вызвало.
— Как жаль, что я не мальчик, — пьяно замурлыкала Волынка.
Сирокко глянула вниз.
— Мамочка, — выдохнула Габи. Громадный пенис титаниды вылез из кожистой складки, и кончик его подергивался на земле.
— Вообще-то ты девочка, — пропела Сирокко, — хотя для меня ты мальчик — да еще ого-го какой.
Волынка нашла это уморительным. От души похохотав, она снова захотела поцеловать Сирокко — но беспрекословно сдалась, стоило той отстраниться.
— Я нанесла бы тебе ужасный урон, — прыснула титанида. — Увы, этот для задних дырочек, а у тебя ничего такого нет. Жаль, что я не мальчик. Жаль, что у меня нет члена, который подошел бы тебе.
Сирокко улыбнулась, позволяя Волынке и дальше нести этот бред, но глаза ее не улыбались. Поверх плеча титаниды она взглянула на Габи.
— Последнее средство, — тихо сказала она подруге. — Если станет ясно, что она вот-вот вырвется, бери камень и бей по голове. Если убежит, ей конец.
— Ага. А чего она там болтала?
— Говорит, что хочет меня трахнуть.
— Вот этой штукой? Нет, я лучше сейчас ее отрублю.
— Не придуривайся. Нам от нее ничего не грозит. Если вырвется, даже нас не заметит. Слышишь? Кажется, возвращаются.
— Похоже на то.
Но во второй раз все оказалось куда легче. Общими усилиями Сирокко и Габи просто не дали Волынке услышать ангелов — и, хотя титанида дрожала и потела так, словно невесть как их чуяла, она уже почти не билась.
Наконец, ангелы улетели — обратно в вечную тьму шпиля высоко-высоко над Реей.
Волынка заплакала, когда ее развязали — и рыдала беспомощно, как маленькая девочка, не сознающая, что с ней такое случилось. Плач сменился обидами и жалобами — в основном на затекшие ноги и ноющие уши. Сирокко и Габи аккуратно помассировали ей натертые веревками места. Раздвоенные копытца титаниды были красными и прозрачными как вишневое желе.
Узнав, что Рожок умчался на бой, Волынка, как ни странно, ничуть не расстроилась. Наградив обеих женщин мокрыми поцелуями, она любовно к ним прижалась, чем вызвала у Габи новые опасения. Сирокко несколько успокоила подругу, объяснив, что титаниды четко различают передние и задние половые сношения. Передние органы предназначались у них для получения полуоплодотворенных яиц, которые затем вручную вставлялись в заднее влагалище и доводились задним пенисом до нужной кондиции.
Когда Волынка поднялась на ноги, выяснилось, что она еще слишком пьяна, чтобы их везти. Тогда они поводили ее кругами и в конце концов все-таки направились к городу. Оседлать ее получилось бы только через несколько часов.
Титанополь уже виднелся в отдалении, когда они вдруг наткнулись на Рожка.
Кровь уже запеклась на его прекрасной сиреневой шерсти. Из конского бока торчало устремленное в небо копье. Человеческий торс был изувечен.
Опустившись на колени, Волынка рыдала над трупом, пока Сирокко и Габи держались чуть поодаль. Губы Сирокко кривились от досады. Неужели Волынка ее винила? Неужели она и впрямь предпочла бы погибнуть вместе с Рожком — или то была безнадежно земная трактовка ее плача? Доблести, проявленной на поле боя, титаниды не ценили; а в сражение ввязывались лишь потому, что просто не могли этому противиться. Сирокко любила их за первое и жалела за второе.
Радоваться ли, что спаслась — или рыдать по тому, кто навеки потерян? Титанида не могла делать сразу и то, и другое. Вот она и рыдала.
Наконец Волынка с трудом поднялась на ноги. Три годика, подумала Сирокко. Это, впрочем, мало что значило. Невинностью Волынка напоминала трехлетнюю девочку, но была при этом вполне взрослой титанидой.
Подобрав отрубленную голову, Волынка поцеловала ее в окровавленные губы и положила рядом с телом. Она ничего не пропела. Песен для таких мгновений у титанид просто не было.
Габи и Сирокко снова уселись ей на спину. Медленной рысью Волынка пустилась к городу.
— Завтра, — сказала Сирокко. — Завтра же отправляемся к ступице.
