Первого января 1984 года мы с Митараи с самого утра засели в библиотеке. Мой друг думал, что потерял лицо из-за убийства Кусаки, и замкнулся в себе. Все мои попытки завязать разговор ни к чему не приводили. Он сидел, складывая из пальцев то треугольник, то квадрат, и что-то бормотал себе под нос.

Со своего стула в дальнем углу библиотеки я видел северное море, на поверхности которого толкались льдины. Я наблюдал за ними какое-то время, пока не стихавший грохот долота и молотков, доносившийся из цокольного этажа, не вывел меня из состояния оцепенения.

– Поздравляю! – сказал я Митараи.

– Угу, – с отсутствующим видом ответил он.

– Я тебя поздравляю, – повторил я.

Наконец он удосужил меня взглядом и с нескрываемым раздражением спросил:

– С чем?

– Да сегодня вроде Новый год. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый.

Митараи простонал в ответ, как бы говоря: ну что ты лезешь ко мне с всякими мелочами?

– Мне кажется, ты порядком расстроен, – сказал я. – Ничего удивительного, после представления, которое ты устроил… Но чем так сидеть, сходи лучше посмотри, как полиция громит потолки и стены в тринадцатом и четырнадцатом номере.

Митараи презрительно рассмеялся.

– Ты думаешь, они что-нибудь найдут? Тайные переходы, секретные комнаты? – спросил я.

– Бьюсь об заклад, к вечеру эти ребята выбьются из сил, будут сидеть в салоне и дуть на честно заработанные мозоли. Особенно этот молодой специалист – Одзаки. Могу поспорить, он сейчас там больше всех суетится. А вечером будет тише воды ниже травы. Хотел бы я на него посмотреть.

– То есть ты считаешь, что в тринадцатом и четырнадцатом никаких хитростей нет?

– Конечно, нет.

Я помолчал, раздумывая, откуда у него такая уверенность, но так ни до чего и не додумался. Решил спросить еще:

– Тебе, похоже, уже все понятно?

Моему другу точно кипятку на спину плеснули. Он поднял глаза к потолку и тихо простонал. Странно!

– Хочешь сказать, что уже разобрался с этим делом?

– Если б так… Пока много тумана, – негромко прохрипел в ответ Митараи. У него что-то случилось с голосом.

– Но ты хотя бы понимаешь, в какую сторону смотреть?

Митараи как будто вздрогнул и пристально посмотрел на меня.

– Вообще-то это вопрос…

Меня охватило странное беспокойство, а потом страх. Нет! Надо попробовать как-то поднять боевой дух.

– Может, мне с ними поговорить, а? Хоть какая-то польза от меня будет…

– Бесполезно. Надо сначала разобраться, а потом говорить… Нет, это слишком сложно. У лестницы есть низ и верх. Где же он все-таки стоял?.. Вот в чем проблема. Ответа может и не быть. Надо сыграть…

– Ты о чем?..

Такая манера разговаривать, конечно же, раздражала, и невольно возникала мысль, что Митараи поворачивает не туда, куда нужно. У меня в таких случаях возникало впечатление, что он, того и гляди, свихнется.

– Ладно, – сказал я. – Ответь мне на такой вопрос: почему тело Кадзуя Уэды лежало в такой позе, будто он танцует?

– А-а! Думаю, мы поймем это, если проведем целый день в этой комнате.

– В этой комнате?!

Я огляделся по сторонам. Сплошные книжные полки и больше ничего.

– Ты можешь выражаться яснее? Хорошо, давай так. Вчера убили этого Кусаку. Ты чувствуешь свою ответственность, и тебя это угнетает. Мне кажется, ты просто наудачу ляпнул, что трупов больше не будет, не разобравшись в этом деле…

– Тут ничего нельзя было поделать! – Голос Митараи выдавал боль и смятение. – Кроме него… но… нет, этого не будет… а сейчас…

Похоже, мой друг был явно не в ладах с реальностью. Но, как бы ни складывались обстоятельства, я никогда прежде не слышал от него эту фразу – «ничего нельзя было поделать», – если речь шла об убийстве.

– Знаешь, что я подумал… – сказал я. – А вот сейчас, слушая тебя, понял, что я прав. Мне кажется, Кусака покончил с собой.

Мои слова произвели на Митараи большое впечателение. Я бы даже сказал, мой друг был порядком потрясен. Помолчав несколько секунд, он медленно проговорил:

– Самоубийство… угу… Я об этом не думал. Такой, значит, вариант?..

Митараи сник и подавленно опустил плечи. Еще бы! О такой простой вещи не подумать… Я представил, какое у него сейчас настроение. И тут…

– Если мы скажем, что это было самоубийство, мы им еще больше тумана напустим.

Я разозлился:

– Киёси! Ты что, решил всех развести? Не понимаешь, что происходит, и корчишь из себя знаменитого сыщика? Ну ты даешь! Если не знаешь, лучше прямо так и сказать: не знаю. Профессиональные следователи мозги себе наизнанку вывернули, но так и не разобрались, что к чему. Дуришь людей и не краснеешь… Потом ведь позора не оберешься.

– Что-то я устал. Отдохнуть надо.

– И все-таки ты послушай!

Митараи молчал, и я стал излагать ему свои мысли. Я много думал над этим делом и имел о нем собственное мнение.

– Даже если мы признаем версию самоубийства, все равно ничего не понятно. Возьмем записку, приколотую к стене…

– Ага.

– Написана очень плохо. Автору явно недостает литературного таланта.

– То есть?

– Ну кто так пишет!

– Разве плохо?

– А ты считаешь, хорошо?

– Можно было по-другому? Не думаю.

– Человек заявляет, что будет мстить. Это же целая драма. А написано как? Третий сорт! Неужели нельзя покрасивее изложить?

– Например?

– Стиль должен быть литературный, высокий. Как-нибудь так… «Я дал себе обет лишить тебя жизни», или «Я буду мстить и не успокоюсь, пока не исполню свое предназначение», или «К тебе прискачет всадник на коне цвета алой крови».

– Очень поэтично!

– Можно еще много чего придумать. Вот, к примеру…

– Спасибо, достаточно. Что ты сказать-то хочешь?

– По поводу мести я хочу сказать следующее: версия, что преступник – Кусака, не прокатывает. У него не было причин мстить Хамамото. Познакомились они совсем недавно, и отношения у них были очень хорошие. И потом, вместо того, чтобы убить Хамамото, Кусака покончил с собой. Какая же это месть? Или он придумал некий трюк, от которого Хамамото лишится жизни уже после его смерти?

– Этим сейчас занимается полиция. Сказали, что комнату в башне тоже будут проверять.

– А убийства Уэды и Кикуоки… При чем здесь месть Хамамото?

– Явно ни при чем.

– Но если мы отбрасываем версию, что убивал Кусака, остаются трое слуг, Эйко, дочь Хамамото, Куми Аикура, муж и жена Канаи, Ёсихико и Тогай. Среди них нет никого, кто мог бы испытывать к Хамамото чувство мести.

– Точно.

– Я повторяюсь, но убийство Кусаки действительно никак не затрагивает Хамамото.

– Согласен.

– Или же, если предположить, что Кусака нравился Эйко, его убийство причинило ей страдания, а через нее и отцу. Уж больно замысловатая комбинация для мести.

– Здесь сам черт ногу сломит! Сплошные непонятки – ухмыляющаяся кукла, две палки в снегу…

В этот момент дверь в библиотеку резко распахнулась, и на пороге появились Эйко Хамамото и Куми Аикура. С невозмутым видом они направились к окну. Однако, приглядевшись, можно было понять, что спокойствие их показное и они охвачены возбуждением, граничащим с чувством потерянности. Девушки были настолько увлечены собой, что даже не заметили, что в библиотеке находятся еще два человека, с замиранием сердца смотрящие на них.

– Ты развила здесь слишком бурную деятельность, – с равнодушным видом заявила Эйко. Обычно таким тоном говорят о погоде.

– Это ты о чем? – осторожно полюбопытствовала Куми. Действительно интересный вопрос, подумал я и из последующих слов Эйко понял, что она имела в виду. Ее соперница пыталась завоевывать симпатии мужчин – Кусаки, Тогая, Кадзивары, – и у нее это неплохо получалось.

– Зачем понапрасну тратить время? Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – продолжала Эйко со сладкой улыбкой, как бы между делом.

– Извини, конечно, но я ничего не понимаю, – отвечала Куми в том же духе. Я затаил дыхание.

– Что касается всех остальных – пожалуйста. Ты вся такая мягкая и пушистая, у тебя такое отношение к жизни. И на здоровье. Но я не ты. Я – другая. Я, как ты, не могу. Кусаку я тебе никогда не прощу. Поняла?

– Какое же у меня отношение к жизни? Ты говоришь, что не можешь, как я, а сама наверняка не хуже меня знаешь, как и что делается.

– Значит, отвечать ты не хочешь?

– Это же я тебе вопрос задала.

– Тебе же лучше будет. А то смотри. Хочешь, чтобы я всем рассказала, какая у президента Кикуоки была секретарша?

Куми не нашлась что ответить. В библиотеке повисла леденящая тишина.

– Какого черта тебе надо? При чем здесь Кусака?

Самообладание оставило Куми. Она больше не могла следить за словами, тем самым частично признав свое поражение.

– Ты все прекрасно знаешь. – Тон Эйко вдруг чудесным образом смягчился, стал медоточивым. – Как ты пускала в ход свои профессиональные приемчики, чтобы соблазнить невинного мальчика.

– Погоди! Какие еще профессиональные приемчики?

– Так ведь твоя профессия – под мужиков ложиться. Скажешь, нет?

Куми отреагировала благоразумно – не стала кричать, оправдываться. Сумела удержать в себе готовые сорваться с языка бранные слова и с вызовом рассмеялась:

– То-то ты бросилась на носилки, на которых уносили Кусаку. Прямо бабочка, вцепившаяся в клиента, как клещ… Милая получилась сценка!

Теперь дара речи лишилась Эйко.

– «Не сметь соблазнять моего Кусаку!» Ты совсем дура или как? В каком веке ты живешь, мозги твои плесневые? Если хотела его захомутать, надо было сразу аркан накидывать!

Казалось, сейчас произойдет взрыв эмоций, который сметет на своем пути все и всех. Мы с Митараи почувствовали, что дело плохо, и уж было приготовились сорваться с мест, чтобы унести ноги, но, к счастью, Эйко, считавшая себя выше соперницы, постаралась взять себя в руки.

– Я считаю ниже своего достоинства разговаривать с такими, как ты.

– Охо-хо! – издевательски рассмеялась Куми. – Какое у тебя достоинство? Ты бы лучше похудела, перед тем как про достоинство говорить.

Эйко опять понадобилось какое-то время, чтобы продолжить.

– Тогда прямой вопрос. Это ты убила Кусаку?

Куми совершенно растерялась.

– Я… Что?

Взгляды соперниц скрестились.

– Ты совсем дура?! Как я могла убить Кусаку? Какая у меня могла быть причина?

– Уж как ты это сделала – не знаю, но мотив у тебя был.

– Какой?

– Чтобы Кусака не достался мне.

Куми снова засмеялась, на сей раз не ограничивая себя в децибелах. Однако глаза ее не смеялись, что пугало, и пристально смотрели на Эйко.

– Ой! Не смеши меня! С чего это мне понадобилось его убивать? Из-за того, что он мне нравился, но был влюблен в тебя по уши? Так, что ли? Не смеши! Мне до твоего Кусаки не было никакого дела, а уж ему до тебя и подавно. И я вдруг его убила… Отлично! А может, это ты его зарезала, а на меня свалить хочешь? Он уже ко мне стал подкатываться.

– Чушь! Что ты несешь?!

Дело приобретало угрожающий оборот.

– Такой грязной потаскухе нечего делать в моем доме! Вон отсюда! Вон из моего дома!

– Я только об этом и мечтаю! Как только полиция разрешит, ноги моей тут не будет. Ничего себе домик!.. Людей убивают, хозяйка – кобыла здоровая, истерики закатывает, визжит как резаная… С меня хватит!

За этим последовал поток взаимных оскорблений и такой площадной брани, какую я не возьму на себя смелость передавать. Мы с Митараи затаили дыхание и даже съежились от страха.

Хлопнула дверь. С такой силой, что задрожали стены, и Эйко осталась одна. Какое-то время она стояла в растерянности, словно контуженая. Наконец, придя в себя после развернувшейся на наших глазах жесткой схватки, девушка решила оглядеться по сторонам и, естественно, обнаружила притулившихся в углу, словно бедные родственники, зрителей, пребывавших в полном замешательстве от только что увиденного и услышанного. Кровь в одно мгновение отлила от лица Эйко, губы ее задрожали.

– Добрый день! – набравшись решимости, подал голос Митараи.

– Вы все время были здесь? – с напускным спокойствием спросила Эйко, хотя ответ был очевиден. Или она думала, что в самый разгар схватки мы просочились в библиотеку через окно? – Почему же не сказали об этом?

– Ну… как-то побоялись подать голос.

Довольно глупо сказано, но, к счастью, Эйко настолько потеряла хладнокровие, что, похоже, не понимала смысла услышанных слов.

– Могли бы как-то его подать… Очень некрасиво с вашей стороны! Значит, вы сидели и слушали?

Митараи поглядел на меня, как бы говоря: «Ну что ты молчишь? Помоги!» и еле слышно проговорил:

– У нас в мыслях не было вас подслушивать.

– Но мы очень беспокоились… – Мне хотелось вложить всю душу в эти слова.

– О том, чем все закончится… – поспешил добавить Митараи.

– И чем это должно было кончиться, по-вашему? – резко оборвала его Эйко. Плечи ее задрожали. – Зачем вам это понадобилось? Слушать наш разговор?

Слово «разговор» показалось мне неподходящим, но я ничего не сказал. Побоялся, что Эйко перейдет на крик. Моя попытка оправдаться не показалась мне неудачной, и по некоторым признакам я на подсознании чувствовал, что атмосфера в библиотеке разрядится. Была уверенность, что я смогу что-то сделать для этого. Наверняка сделал бы, будь я один. Но когда у тебя друг, скажем так, с отклонениями… Короче, сидевший со мной рядом человек открыл рот и произнес фразу, самую неожиданную и неподходящую в этом положении, сведя на нет мои попытки снять напряженность.

– И… кто же победил? Как думаете?

Дрожь в плечах Эйко тут же прекратилась, и она выдавила откуда-то, из самой глубины себя, два слова:

– Вы ненормальный!

– Ха! Я уже привык к этой характеристике, – произнес Митараи с улыбкой. – Я хоть и ненормальный, но до последнего времени считал, что библиотека – это место, где читают книги.

Я ткнул его в бок и шепнул тихо, но решительно: «Прекрати!» Однако было поздно что-либо исправлять, ситуация складывалась хуже некуда. Эйко больше ничего не сказала, только пристально взглянула на Митараи и не спеша направилась к двери.

Отворив дверь, она на секунду обернулась с таким видом, будто подыскивала самое радикальное проклятие, чтобы обрушить его на наши головы, но подходящего, судя по всему, не нашла и, так ничего и не сказав, вышла.

Наступила моя очередь стонать. Отведя душу в стенаниях, я сказал:

– Ужас какой-то… У тебя здравый смысл, в общепринятом смысле этого слова, на нуле.

– Я слышал это тысячу раз.

– А я устал это повторять! Ну и Новый год ты устроил…

– Но изредка я ведь могу себе такое позволить?

– Изредка?! Почему же я все время нарываюсь на это твое «изредка»? Было хоть раз, чтобы ты, выйдя из дома, не создал бы какую-нибудь проблему? Не могу припомнить такого раза! Вот ты поставь себя на мое место. Что я могу чувствовать в такой ситуции? Всякий раз, когда изо всех сил стараюсь скруглить углы, ты обязательно влезешь и все испортишь. Просто так, из интереса посмотреть, что получится, для забавы…

– Я все понял, Кадзуми. В следующий раз постараюсь сдерживаться.

– В следующий раз? Ха-ха! В следующий раз, говоришь? В следующий раз, если такое случится, я знаю, что сделаю.

– И что же?

– Это будет конец нашей дружбы.

Наступило неловкое молчание. Я подумал, что сейчас не самый удачный момент для выяснения отношений.

– Ладно. Давай вернемся к нашему делу. Справишься с ним, как думаешь?

– Да вот тут… – обессиленно пробормотал Митараи.

– Соберись! Если ты решишь ночью свалить отсюда, на мою компанию не рассчитывай. Я не собираюсь замерзнуть здесь насмерть. Однако кое-что стало ясно, не так ли? Похоже, этих двух дамочек можно убрать из списка подозреваемых, – сказал я.

Стук молотков внизу прекратился.

– А мне еще одна вещь стала понятна, – сказал Митараи.

– Какая? – спросил я с надеждой.

– Еще какое-то время нам не выбраться из этой дыры.

«Тогда надо было вести себя помягче, раз уж ты это понял», – подумал я.