Я отрываю лицо от диванной подушки и моргаю, всматриваясь в размытые очертания предметов. В комнате темно, но сквозь просвет в занавесках падает луч фонаря. Я вспоминаю… Сэм подхватил свое барахло и выскочил из квартиры, брызжа во все стороны ругательствами, как капельками пота. В приступе жалости к себе я повалилась на диван и рыдала до тех пор, пока у меня не заболел живот и не забило нос так, что я не могла дышать.

Как долго я здесь лежу? Бросив взгляд на телефон, я вижу, что уже почти восемь. Крис приедет за мной в пол-одиннадцатого, но к этому времени мне уже нужно убраться отсюда. Я скатываюсь с дивана и, пошатываясь, бреду в спальню, где достаю из-под кровати чемодан. Чихаю от пыли, которой он покрыт. Открываю замки и откидываю крышку. Потом достаю из шкафа всю одежду и раскладываю на кровати.

Из зеркала на дверце на меня смотрит мое отражение, укоризненно качая головой. Я вижу жалкую, побитую женщину за сорок, с дешевой стрижкой, размазавшимся макияжем и красными от слез глазами. Уставшую от вранья и притворства, от постоянного бегства. Но я снова должна бежать.

Я укладываю в чемодан несколько кофт и свитеров, брюки, платья и зимние сапоги, потом закрываю его. Несу в прихожую, попутно доставая телефон и вызывая такси до квартиры Криса.

Такси подъезжает через несколько минут. Я запираю входную дверь и бросаю ключи в щель для писем. Переехав на ту сторону реки, такси петляет через центр Мортона. Я смотрю в окно, пытаясь запечатлеть в памяти здания и магазины, и когда мы проезжаем мимо моей конторы, чувствую укол сожаления. Несмотря на унылую работу, я была здесь счастлива. Мои коллеги ничего обо мне не знали, но все равно отнеслись ко мне дружелюбно. Нужно будет отправить Маргарет письмо с извинением, прежде чем я удалю электронную почту Анны.

Такси останавливается у жилого комплекса Криса.

– Вы не подождете? – спрашиваю я. – Всего несколько минут.

Едва оказавшись в квартире, я приступаю к делу: бегаю из угла в угол, собирая вещи, большую часть которых снова кладу на место. Лучше путешествовать налегке. Наспех набив чемодан одеждой, обувью, туалетными принадлежностями и документами, я волоку его к двери. Выглядываю в окно, чтобы проверить, ждет ли такси. Оно на месте, но нужно поторопиться.

Я несусь к компьютеру и выхватываю из принтера чистый лист. Бедный Крис. Он будет в растерянности, когда приедет ко мне на квартиру и никого там не найдет. Забеспокоится, когда не сможет дозвониться. Но потом вернется домой и найдет мою записку. Это трусость, знаю, но у меня нет выбора. Мне нужно уехать из Мортона сегодня же.

«Крис, прости, что приходится прощаться вот так. К тебе это не имеет никакого отношения, ты прекрасный человек. Это я виновата – только я одна. Постарайся забыть меня и найти другую. Ты заслуживаешь счастья. Люблю, Анна».

Я ставлю в конце несколько поцелуйчиков и откладываю ручку. Такси нетерпеливо гудит. Сложив листок пополам, я пишу сверху большими буквами имя Криса и оставляю возле чайника. Так Крис точно заметит. Милый, добрый Крис, который думает, что большинство проблем в жизни можно решить с помощью чашки крепкого чая.

Сегодня запах дрожжей с пивоварен особенно силен – сладкий и затхлый, словно запах старого человека на пороге смерти. Я стою на перроне и втягиваю его в последний раз, зная, что маленькая частица Мортона навсегда останется у меня внутри. Никогда не думала, что скажу это, но я буду скучать по городу, особенно по его людям. По своему психотерапевту Линдси, которая пыталась собрать меня заново из нескольких оставшихся кусочков; по Маргарет, которая пыталась вытащить меня из укрытия, даже не подозревая, что я прячусь. Но больше всего по тому, как нежно и старомодно Крис занимается любовью. Под одеялом. В темноте, с выключенным светом. Все они дали мне куда больше, чем я того заслуживаю.

В сумке звенит телефон. Я знаю, что это Крис, и часть меня хочет ответить, но нет сил. Я жду, когда включится голосовая почта, уверенная в том, что он оставит сообщение. Отключу телефон после того, как прослушаю. Мне просто хочется в последний раз услышать его мягкий голос.

Подходит поезд на Бирмингем. До вокзала Нью-стрит сорок минут езды. Времени на пересадку совсем немного, но если повезет, я успею. Я захожу и забрасываю чемодан на багажную полку. В вагоне практически пусто, поэтому все четыре сиденья в ряду в моем распоряжении. Когда я кладу сумочку на стол и устраиваюсь на сиденье, снова звонит телефон. Задержав дыхание, я считаю секунды, дожидаясь, пока звонок прекратится. Будет нелегко.

Мы отъезжаем, и когда город за окном сменяется темными полями и деревьями, я откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Прощай, Мортон.

Хуже всего мне приходится в автомобилях, но и другие виды транспорта напоминают об аварии. Я называю то происшествие аварией, потому что все так делают, но для меня это высшая кара за то зло, что мы причинили. Ники получил свое наказание. Насколько мне известно, он до сих пор в коме. Хотела бы я заглянуть ему в голову и узнать, что там происходит. Помнит ли он последние минуты перед столкновением? В курсе ли, что его дочь мертва? Я представляю, как он тянется к ней из своего полубытия, мысленно умоляя врачей отключить его от аппарата.

Это было грандиозное ДТП, одно из худших за последние двадцать лет. Более тридцати пострадавших, развезенных по разным больницам. Ники забрали с места происшествия на вертолете и доставили в специальное отделение; меня отвезли куда-то в другое место. Я ударилась головой, и доктора проверяли ее на сотрясение; еще у меня были сломаны ребра, я получила множество ушибов, порезов и трещину в запястье, которое пришлось оперировать. Физически я легко отделалась. Но с моей психикой все было совсем не в порядке. Ко мне приходили из полиции, спрашивали, что произошло. Никогда не забуду лица констебля, когда я сказала ей, что в машине была маленькая девочка.

На третий день ко мне пришла Хейли. Последний раз я видела ее без слоя косметики на лице много лет назад. Удивительно, но без макияжа она выглядела совсем как та одиннадцатилетняя девочка, с которой мы дурачились когда-то: у нее до сих пор были едва заметные веснушки на носу, маленькие глаза и редкие, кустистые брови.

– Есть новости? – спросила я, как только она приблизилась к кровати. Она окинула меня внимательным взглядом, и ее верхняя губа скривилась, когда она поняла, что я отделалась незначительными повреждениями.

– Ничего нового. Он может проснуться в любой момент, а может никогда не проснуться. – Ее глаза наполнились слезами, но она шмыгнула носом, прогоняя их. – Но мы не сдаемся. Все время с ним разговариваем, читаем газету, включаем его любимую музыку. Пока что он не реагирует, но я уверена, он все слышит.

Я протянула здоровую руку и сжала ее ладонь.

– Хейли, мне так жаль.

– Конечно, он не захочет жить, когда услышит об Эмили, – продолжила она дрогнувшим голосом. – Он пожалеет, что не сгорел вместе с ней. Бедная малютка. На небесах теперь новый ангел…

– Знаю. Это невыносимо.

Она достала бумажный платок и высморкалась.

– Это несправедливо. Почему ты выжила, а она – нет?

Я внутренне поморщилась. В этом была вся суть. Хейли злилась, потому что ее собственная плоть и кровь пострадала, а меня, не члена семьи, небеса пощадили.

– Не знаю, – ответила я ровным голосом. – Я была без сознания. Меня кто-то вытащил. Возможно, до нее было не добраться. Еще ничего не понятно, полиция пытается разобраться, что произошло. Эксперты изучают место аварии…

– Просто это уже слишком, понимаешь? – перебила она. – Семья уничтожена. Это все Наташа виновата: если бы она не появилась и не разрушила все… – Хейли затолкала мокрый платок в рукав. – Надеюсь, теперь она довольна.

– Хейли! Нельзя так говорить. Она же только что потеряла дочь! Знаю, ты расстроена, я понимаю. Мы все расстроены, но нельзя же так…

Повисла длинная неловкая пауза.

– Ники сказал мне, что вы снова вместе, – шмыгнула носом Хейли. – Сказал, что вы все вместе летите в Канаду. Я была так счастлива за вас. Ты это заслужила после всех ожиданий.

– Я ничего не заслужила, – пробормотала я, но она не слушала, ее внимание переключилось на содержимое ее объемной кожаной сумки. Вытащив оттуда маленький конверт, она протянула его мне, но я не могла открыть его одной рукой, поэтому ей пришлось это сделать самой.

– Я сняла ее на крестинах Итана, помнишь? – сказала она, показывая фотографию. – Ты, Ники и малышка Эмили. Посмотри! Вы такие славные, просто готовая семья.

Я попыталась выдавить благодарную улыбку, но внутри сделалось паршиво. Хейли положила фотографию на прикроватную тумбочку.

– Я подумала, что у тебя не так много совместных фотографий с ними, поэтому распечатала.

Я тяжело сглотнула, вспоминая тот день. Хейли специально затеяла эту съемку, чтобы позлить Наташу. На самом деле она все крестины пыталась сделать так, чтобы Наташа чувствовала себя как можно неуютнее, и у нее все получилось.

Наш тайный роман с Ники тогда был в самом разгаре – хотя мне это никогда не казалось романом, скорее, возвращением к нормальной жизни. Хейли знала, что мы снова вместе, и была в восторге. Но она хотела, чтобы он сразу же бросил Наташу, не понимала, почему он медлит. Я наслаждалась нашими тайными свиданиями, оправдывая себя тем, что платила Наташе ее же монетой, но меня бесило, что каждую ночь он возвращается к ней. Иногда я поддавалась отчаянию и начинала плохо себя вести. Ники пришел в ярость, когда я забралась в дом и Наташа застала меня там пьяной. Думаю, он понял, что я не смогу – не буду – вечно играть роль несчастной отверженной бывшей жены.

Хейли настаивала, чтобы он бросил Наташу, но он велел нам потерпеть. По его словам, у него был план, но требовались время и осторожность, чтобы этот план осуществить. Мы должны были ему довериться. Он никогда не говорил напрямую, что убьет Наташу, никогда не произносил этого слова. Мы говорили эвфемизмами, вроде «избавиться» или «разрешить ситуацию навсегда», и я убеждала себя, что он имеет в виду нечто другое, что он, в стиле мафиози, собирается сделать Наташе предложение, от которого нельзя отказаться. Например, предложит ей астрономическую сумму или пригрозит уничтожить в суде, что-то вроде того. И только когда он скрылся вместе с Эмили, я поняла, что происходит, но уже поздно было его отговаривать.

Но здесь я себя обманываю. Правда в том, что я была одержима мечтой о совместном будущем и даже не пыталась его отговаривать – просто не хотела, чтобы он делал это у меня на глазах. Хейли никогда не знала о его планах, но если бы знала, наверняка предложила бы самой нанести смертельный удар.

– Когда тебя выписывают? – спросила она, прерывая мои тягостные раздумья. – Ты выглядишь вполне здоровой…

– Через несколько дней. Хотят сначала провести консилиум.

Хейли закатила глаза.

– Ну, приходи к нему, как только сможешь. Мы стараемся дежурить круглыми сутками, посменно. Ты должна быть рядом с ним, Джен. Ты нужна нам. Нужна Ники. Возможно, если он услышит твой голос, то сразу проснется.

– Конечно, – солгала я. – Приду.

Уоррингтоны всегда, сколько я помнила, окружали меня теплом и заботой, но теперь я чувствовала, что наши отношения распускаются, как длинный вязаный шарф. Я не могла признаться Хейли, что предала ее брата, что собиралась отдать Эмили Наташе. Я слишком хорошо ее знала. Хейли была верной подругой, но нанеси ей обиду – и она обрушит на тебя чудовищную месть. Насилие было у нее в крови.

Она посидела у меня еще немного, потом сказала, что должна вернуться к Ники. Как только она ушла, я взяла фотографию и оторвала изображение Ники зубами. «Я буду хранить это фото вечно, – решила я, – чтобы оно напоминало о том, что я натворила».