Ретроспектива. Горный район Туркестана. Недалеко от озера Иссык-Куль
Апрель 1927 года
Алла-а-аху Акбар!
Дедушка Кирыз всегда помнит время молитвы — хотя у него нет часов. Он так же знает, в какой стороне находится Мекка — потому что сам там был несколько лет назад. Дедушка Кырыз — хаджи, вот почему он пользуется таким уважением односельчан. Хаджи — это тот, кто совершил хадж в Мекку. Дело долгое и тяжелое, путь туда далек и опасен. У дедушки — он занял ровно пять месяцев — но теперь он вправе носить зеленую ленту в своей чалме. К его мнению — прислушиваются все в деревне. Ему даже предлагали стать кади, исламским судьей — но он отказался, сказав, что не дело, когда кади становится простой крестьянин. Он так и продолжал пасти свои стада овец, перегоняя их с одного пастбища на другое…
Багыш — его внук, точнее — один из внуков, семьи то большие. Дедушка пасет стадо один, со своими собаками, больше похожими на волков — но время от времени, к нему посылают одного из внуков, чтобы проведал деда. Узнал, здоров ли и отнес немудреные припасы. Впрочем, припасы старику почти что и не нужны, он отлично умеет прокормиться с земли, травой же — он и лечится. Внуков — он учит молитве. Но Багыш непочтительный, он только бубнит невнятное, а в нужный момент громко говорит — Аллаху Акбар.
Это значит — Аллах велик. Аллах более велик, чем любой из тех, кто жил или тех, кто живет ныне. Аллах — начало и конец всего.
Дедушка на память читает ракааты. У него дома есть книга, которую полагается читать — но в горы он ее не берет — боится потерять, да и тяжелая она. Читает по памяти.
Багыш повторяет за ним. Аллаху Акбар… Аллаху Акбар…
Пожитки — дед держит в большом переметном мешке. Вместе с мешком — он держит старое, большое ружье. Это ружье потеряли здесь русские, когда брали Бухару. Но у дедушки — оно все еще стреляет…
Двое молятся. Подросток и старик
Овцы — едят первую весеннюю траву…
Закончив с молитвой — они встают. Дедушка — достает из принесенной Багышем торбы лепешку, ломает ее пополам. У него есть и мясо — зажаренный в земле сурок — пустынник. Чтобы поймать его — нужно большое умение. Но дедушка умеет.
— Как дела дома…
Багыш обстоятельно рассказывает Дедушка хмурится — ему не нравится, что отец посадил плодовый сад, как это делают русские. Тот, кто посадил плодовый сад — уже не тронется с места, а жизнь кочевника — это дорога.
Они с отцом часто говорят на эту тему. Поэтому — сам отец никогда не ходит на пастбища…
— Русские, русские… — говорит дед — вот увидите, вы осядете на земле и станете как они. А вы воины!
Багыш знает, что он воин. Как воин — он давно собрал ватагу и ходит драться с казачатами. Них есть рогатки — это такие штуки из рогулины дерева и такой резинки из еврейской лавки — чтобы ее раздобыть, надо либо ехать в город, либо стащить у матери. Мать заметит — не оберешься бед. Но без резинки — проблем не оберешься…
— Отец говорит, что хочет, чтобы я шел работать на дорогу — говорит Багыш — те, кто работает на дороге, много получают и пользуются уважением…
Дед сердито топорщит усы
— Воистину, раб не пользуется уважением. Тем более тот раб, который уже наполовину в аду!
Они говорят про железную дорогу. Дел ее видел не раз, когда гонял скот — а они с отцом ездили зимой продавать мясо и шкуры и Багыш тоже ее видел. Это такая стальная струна на дороге, их две, они ровные и идут далеко — далеко. И по ним, тяжело шипя и плюясь дымом, ходят такие машины. Сначала он думал, что эти машины живые — как живыми бывают вол и мулы, но потом увидел чумазое лицо усатого машиниста. Он сам, честно говоря, боится. Не представляет, как можно управлять такой штукой. Но раз отец сказал…
— Шкуры сдали?
Шкуры — еще одна проблема. Можно либо сдать евреям — они принимают, но по очень низкой цене. Зато за деньги. Либо на пошив — но и там цена не очень. И когда пошьется — неизвестно. А деньги платят только когда продадут…
— Нет, не сдали.
— Плохо. Возьмешь еще две.
— Две? А что случилось?
— Одна охромела. Другую зверь задрал…
Зверь — это волк. Они тут бывают, дед никогда не говорит «волк», только — зверь. Словно боится произносить имя зверя.
Даже собаки не помогают…
Дед пьет родниковую воду. Оглаживает бороду
— Запомни, Багыш, ты не просто киргиз. Ты кипчак, сын воинственного племени, племени воинов, а не крестьян. Будь достоин своего народа…
— А кипчаки лучше киргизов?
— Когда то давно — кипчаки были хозяевами здесь и во всей великой степи.
Багыш хмыкает
— А почему сейчас не хозяева, дедушка?
Дед недовольно трясет головой
— Из-за таких, как твой отец! Для кого собственное сытое брюхо дороже чести! Зачем он заложил этот сад? Его придут и сожгут!
— Русские?
— Да какие русские… — кривится дед — запомни, мы хоть и правоверные, но правоверные бывают совсем разные. Бывают такие правоверные, которые оправдывают джихадом собственные злые дела! Они говорят про джихад, вскакивают на коня и едут грабить!
— Басмачи! — догадывается Багыш
— Не говори этого слова! Не говори его! Эти обиженные Аллахом даже такого названия не заслуживают! Они еще хуже, чем те, кто осел на земле. Те, кто осел на земле хоть думают о своем брюхе! А эти — вообще ни о чем не думают!
Дедушка басмачей не любит. Их вообще мало кто в горах любит. Басмачи — бандиты, они грабят караваны. А как не стало караванов, как стали делать нормальные дороги — часть из них стала грабить простых пастухов, угоняя скот на мясо, противопоставляя себя обществу. Раньше они грабили купцов — но такова была участь купцов. Теперь они грабили своих… хотя какие они свои? Большая часть — дикари из нищих семей феллахов, а то и вовсе пришлые. Горцы опасаются грабить друг друга — в семьях строгий порядок, а грабеж может столкнуть с места лавину кровной мести….
— Мы скотоводы — объясняет дед — скотоводами и должны оставаться. Аллах не дал нам богатой, жирной земли, чтобы хозяйствовать на ней — но скота у нас достаточно, хвала Аллаху. А люди всегда будут хотеть кушать мясо…
— А отец говорит, он договорился с русскими и те пробурят ему колодец. Как только это будет, земля станет богатой и плодородной. Он говорит, что Аллах всю землю сделал богатой и плодородной, просто к какой-то земле люди уже приложили руки, а к какой-то — только предстоит приложить. Но в воле Аллаха — чтобы люди жили с любой земли, какая у них есть.
Дедушка не согласен. Он считает, что орошать землю — идти против воли Аллаха. И даже слова, что из века в век предки копали колодцы и даже подземные ходы, чтобы провести землю куда надо — его не убеждают. Хотя на деле он боится, что скот просто негде будет пасти, если молодежь вместе с русскими перекопает всю землю…
Горит костерок. На костерке — доспевает пастушеский суп из мяса с травами. Мясо есть — если две овцы пали.
— Запомни, Багыш… — говорит дедушка — хвали Аллаха за то, что у тебя есть и не проси большего. Аллах сам даст тебе то, что тебе принадлежит…
Багыш, хоть и не говорит этого — он не согласен. Когда он с отцом ездил в город — он увидел такие штуки, черные, сделанные так, как будто над ними поработал скульптор. Они двигаются, русские это называют «машина» или «мотор». Если честно — он бы с большим удовольствием работал на таком вот моторе. Но отец успел разузнать, что на мотор просто так не попадешь, а на железной дороге всегда требуются люди…
Дедушка снимает с костра казан, пробует. Потом — внезапно резко поворачивает голову, смотрит куда-то в сторону…
— Ложись!
Горячее варево выхлестывает на костерок, туша его. Пуля, прилетевшая откуда-то сбоку — с сочным звуком щелкает по валуну. Дед не отвечает — прикрываясь валуном, он целится куда-то в сторону, но не стреляет. Патроны дороги.
Раздается еще один выстрел, рев собаки, переходящий в визг. Дед тоже стреляет. Звук выстрела просто оглушительный
— Эй, Данияр! — внезапно кричит он — что тебе надо?! Ты забыл дорогу к себе в степь!?
— Салам алейкум, Кирыз! — слышится крик в ответ — из уважения к твоей старости я не возьму много! Дай мне десять жирных баранов — и паси своих овец дальше!
Данияр — имя не местное. Это имя, какое может быть у разбойника с равнин. У них коротконогие, но резвые кони и они не боятся гнева Аллаха…
— Ты сказал старости, Данияр — кричит дед — а не немощи! Я не дам тебе ни одного барана и позволю уйти! Уходи, пока жив!
— Аллах Акбар, старик! Ты почитаешь Аллаха, но не платишь закят!
— Кому я должен его платить, уж не тебе ли разбойнику?! Последний раз предупреждаю — уходи, пока жив…
— Ты должен платить тем, старик, кто сражается с русскими! В этом твой долг, как мусульманина, старик!
— Прежде чем говорить про долги, Данияр, вспомни про свои, какие ты оставил в Бухаре! Русские мне не друзья, они неверные — но грабишь меня ты, а не русские! Ты думаешь, что если ты и убьешь меня, некому будет отомстить!?
— Твой сын снюхался с русистами, старик! Он не будет мстить!
Дед внезапно повернулся в сторону и выстрелил. Багыш увидел, как по каменному склону катится обмякшее тело…
— Что, Данияр, думал меня обмануть! Аллах накажет тебя за твою подлость!
— Аллах свидетель, ты не оставил мне выбора, старик!
С ровным, скрежещущим грохотом — из-за склона горы появляется самолет, он летит низко — низко, виден белесый круг бешено вращающегося винта и остекление кабины, похожее на глаза какого-то насекомого. Овцы в панике, сгрудившись, бросаются бежать… но больше никто не стреляет. Дедушка — в ужасе падает на землю и закрывается своим вязаным, верблюжьей шерсти одеялом. Но Багыш смелее, он знает, что такое самолет и смело выглядывает из-за камня. Самолет, дребезжа мотором, делает вираж над горным склоном, обезумевшие от паники овцы табуном несутся от ужасно грохочущей машины — а в другой стороне видны улепетывающие со всех ног несколько всадников на коротконогих степных лошадках…
* * *
— Значит, тебя спас самолет… — сказал князь.
Багыш кивает. На море — небольшое волнение, но на палубе это почти неощутимо. Вертолетоносец, первый в русском флоте — стоит на воде как влитой…
— Они охотились на волков. Наши пожаловались русским, что в горах много волков — и они вылетели, чтобы стрелять волков с воздуха на самолете. Данияр не знал, что такое самолет — и сбежал.
— А твой дед жив?
— Жив. В горах долго живут…
Багыш помолчал и спросил
— А какова твоя история? Ты ведь тоже — не просто так сюда попал.
— Моя… Меня тоже, можно сказать — спас самолет…
