Недалекое прошлое. Дубай, эмират Дубай. Осень 1941 года

Дубай…

Мало кто может поверить, и даже просто предположить, глядя на сегодняшний Дубай, что шестьдесят лет назад здесь было самое нищее захолустье Аравийского полуострова, маленькие и никому не нужных эмираты, живущие кто чем. Пройдет еще десять лет, как эмир Дубая, сам нищий настолько, что у него даже не было денег дать наследнику нормальное, университетское образование — отправит своего сына учиться в Одесское реальное училище. Принц проживет в Одессе семь лет и это полностью перевернет всю его жизнь, и жизнь его нищих, захолустных земель. В Одессе — принц вышел из ислама, женился на русской девушке и вернулся к себе на родину совсем другим человеком: он больше не помнил ни слова из Корана, но знал, как делаются дела. Ум и осторожность, впрочем, не позволили ему отречься от ислама публично, он знал свой народ и знал тех, кто живет рядом. Но теперь он знал, как жить и что делать. И за полвека — на месте нищих песчаных берегов возник многомиллионный, невиданный ранее на Востоке город. В Одессе принц понял: чтобы иметь успех, надо торговать, и торговать тем, чего у других нет. Придя к власти, он отменил в своей стране шариат, и позволил покинуть ее тем, кто был против этого — а кто выражал свое мнение с оружием в руках — просто убил. Потом он набрал кредитов в банках, взял в долю крупнейших банкиров и купцов, заручился вассалитетом и финансовой поддержкой Дома Романовых — и за три десятка лет выстроил новый город. Точно так же как Казань в центре России была единственным городом, где действуют законы шариата, точно так же Дубай стал единственным городом на Аравийском полуострове, где законы шариата не действовали. С нуля — принц выстроил современнейший, почти русский город, где действовало русское цивильное право, где мечети соседствовали с православными храмами и синагогами, где за выражение межнациональной ненависти полагалась смерть, неважно кто и к кому ее выражает. Где действовали казино и банки, где были ипподромы и аэропорты, итальянская опера и русский драматический театр. Эмир задумал выстроить на берегах Арабского моря новую Одессу — но получился город на порядок больший, город, где каждый мог чувствовать себя как дома вне зависимости от национальности и вероисповедания, город, где каждый находил свое, город, где был крупнейший порт на побережье, город, где имел виллу каждый уважающий себя шейх, приезжавший в этот город, чтобы отдохнуть рядом с домом, но без суровых запретов шариата. Гибрид Парижа и Одессы, Москвы и Санкт-Петербурга, Багдада и Венеции, город, где были целых четыре университета мирового уровня. Город, самим своим появлением опровергший теорию о том, что арабы ущербны изначально, и единственно, за счет чего они могут жить — так это за счет нефти. Город, возникший по воле одного человека и ставший путеводным маяком для миллиарда человек… но в те времена, о которых мы говорим — ничего этого не было. Были только песчаные берега, да грязная пена — ополоски с танкеров, идущих Персидским заливом, так и сливали в воду, несмотря на большие штрафы…

Дубай — а столица этого нищего, захудалого эмирата называлась так же, как и сам эмират — находился на Восточном побережье Аравийского моря, которое одни звали так, а другие звали Персидским заливом, и уже в этом — проявлялась лютая вражда между суннитами и шиитами, сторонниками разных течений в исламе, идущая почти с самого появления этой религии на свет. Совсем недалеко — был Ормузский пролив и довольно приличный порт Бендер-Аббас на другом побережье, в котором были нефтяные терминалы и русская военная база. В Дубае — не было совершенно ничего, Дубай был не тем местом, где нужно что-то делать. Изначально, в этом месте, на мелководье — были устричные поля: ловцы добывали жемчуг. Рыбаки — переключились на этот промысел после того, как в Персидском заливе стало мало рыбы из-за загрязнения его нефтью. Люди это были крайне отчаянные, они ныряли с бывших рыбацких доу на глубину двадцать, тридцать, иногда сорок и даже пятьдесят метров, у некоторых были маски — но чаще всего не было вообще ничего. Соленая вода — подсыхая, оставляла на их теле незаживающие язвы, пресной воды не было. Чаще всего, ныряльщики страдали цингой, лимонов, чтобы ее предотвратить — хозяева не давали, так как были людьми крайне жестокими, и обращались со своими ныряльщиками как с рабами. Кормить они их почти не кормили, ныряльщики существовали впроголодь, так как голодный человек может дольше находиться под водой. Ныряльщики понятия не имели о декомпрессии, гибли от нападения любящих теплую воду медуз и небольших, но агрессивных и опасных акул. Этот бизнес скоро придет в упадок после того, как люди научатся выращивать искусственный жемчуг, засовывая песчинку в устрицу и помещая ее на специальные поля. Еще одним делом, благодаря которому существовал Дубай — была контрабанда золота. Золото — прибывало сюда либо из Южной Африки, либо из близлежащих портов, таких как Могадишо, чаще всего это было краденое и нелегальное золото. Был здесь путь, и начинавшийся из далекой Сибири — Россия тоже мыла золото и немало. В городе была подпольная золотая биржа и отсюда же, на контрабандистских доу — золото направлялось в Британскую Индию. Золото — имеет немалое значение на Востоке, потому что золото обязательно входит в приданое, золотом — платят калым за действительно красивых и знатных женщин, золото же — всегда выпрашивают жены у своих мужей. Процедура развода в арабском мире очень проста, чтобы освободиться от опостылевших брачных уз — достаточно сказать трижды «талал» — и ты в разводе, а женщина может взять с собой лишь то, что надето на ней: вот почему на Востоке женщины килограммами носят на себе золото. Ну а там, где золото — там контрабандисты, разбойники и налетчики всех мастей, отморозки, равных которым не было на несколько сот миль в любую сторону от Дубая. Когда эмир решил строить город — по его приказу в его дворце построили большой бассейн. Схваченных охранкой бандитов — привозили во дворец амира, бросали в бассейн, пока не накапливалось несколько десятков человек. Когда бандитов было достаточно — сверху клали тяжелую решетку и заполняли бассейн морской водой: бандиты захлебывались и умирали. Потом, по ночам — вертолетами тела вывозили из дворца и сбрасывали недалеко от берега, где их уже поджидали акулы, насколько привыкшие к угощению, что даже не боявшиеся вертолетов. Так было утоплено несколько тысяч человек, и тем, кому их жаль — могу сказать только то, что если бандиты брали на абордаж дхоу или корабль, на котором, как они подозревали тайно везут золото — то экипаж и все, кого найдут на борту уничтожались, дабы корабль или лодку потом можно было продать в теплых морях или в Африке, и это вне зависимости от того, найдут золото или нет. Так что — бандиты просто получили свое, а казнь утоплением — стала с тех пор обычной, и потому — во владениях шейха не было ни одного исламского экстремиста, ни одного радикального проповедника. Здесь все про всех знали, и прибывшего в страну с целью совершения террористического акта или иного тяжкого преступления человека — часто через несколько дней находили на пляже захлебнувшимся. Так что желающих не было, и Дубай был одним из самых безопасных мест на земле… но все это будет потом…

Большая, морская доу, вышедшая из Междуречья — неторопливо подходила к неприветливым берегам Восточной Аравии. Лодка была достаточно большой, чтобы выдержать путь по морю, а капитан — достаточно опытным, чтобы вести ее по звездам: арабы были отличными мореплавателями, пока ислам не приковал их к земле. Лодка — сильно похожая на индокитайские джонки — была завалена «чаем, кофе и другими колониальными товарами» — точнее, конской упряжью, ножами, топорами, лопатами, обувью и всем тем, что в цивилизованном мире стоит относительно недорого, а в мире нецивилизованном — ценится на вес золота (иносказательно, конечно). Правила морской торговли были всем известны: капитан закупился у русских купцов в Багдаде или в Басре и сейчас, привезя добычу в порт — продаст ее купцам, которые уже поведут караваны на рынки. Капитан не торгует на рынках, не водит караваны, в то время как купец — не пытается купить доу и нанять команду: каждый уважает другого и дает заработать. Хотя в последнее время — эти правила нарушаются все чаще и чаще… в чем несомненно вина русских, потому что до прихода русских здесь жили, как и сто, как и двести лет назад — а сейчас так не получалось, каждый торопился жить и хотел ухватить кусок. Впрочем, основные правила все-таки еще соблюдались…

И слава Аллаху

Как обычно и бывает — у капитана были матросы: один человек не мог смотреть за лодкой двадцать четыре часа в сутки. Один из них сейчас лежал на подстеленном пустом мешке, набираясь сил после ночной вахты, второй — сидел на борту, свесив ноги почти в воду, и с любопытством смотрел на далекий песчаный берег, на доу рыбаков и ныряльщиков, на полностью обнаженных людей, прыгающих в воду. Все это — напоминало его родной Крым, с одной лишь разницей. Там были горы — а тут песок.

Они немного промахнулись с определением направления движения, а может быть — снесло течением. Потому сейчас — они шли параллельно берегу, в направлении порта Дубай.

Рядом с моряком — лежала потрепанная книга, небольшая, явно не Коран. Кораны в таком небольшом формате еще не издавали…

Если посмотреть в другую сторону, прочь от берега — то можно было увидеть крупнотоннажный танкер под голландским торговым флагом, поспешающий на выход из Залива. Танкеры — в последнее время становились все больше и больше, и когда они проходили — тяжелая волна качала мелкие рыбацкие и пузатые торговые дхоу.

На дхоу были паруса, примитивные, но все же паруса — но сейчас они шли на моторе. Мотор был примитивный, мотоциклетный, переделанный местными умельцами в морской.

Второй матрос проснулся. Потянулся к фляге с водой, точнее не фляге, а бурдюку, опрокинул его в рот. Вода была теплой и невкусной, «перетопленной». Это русские научили — перетапливать морскую воду в пресную за счет примитивных испарительных установок… до этого воду покупали, хотя шариат строго — настрого запрещает наживаться на воде. Кое-кто от этого потерял в доходах и кое-кто — был недоволен. Дело обычное…

Немного утолив жажду, человек прошел ближе к носу, карабкаясь по горам товара, сел рядом. От этого — доу немного накренилась, и послышался предупреждающий крик капитана — но матрос на это никак не отреагировал. Потому что и первый и второй матросы — были и не матросами вовсе. А были они — исламскими экстремистами, сбежавшими от русских властей, которые хотели их повесить. И поверьте, было за что…

— Красиво? — спросил он

— Непривычно

— Это моя родина — с гордостью сказал первый — здесь я родился, ахи. Но не на самом берегу, а дальше, в горах. Но на этой земле.

Второй ничего не ответил

— А расскажи мне про свою родину, ахи? — попросил первый — мы живем давно, но никогда не слышали о правоверных, которые живут так далеко на север…

— У нас тоже есть море… — сказал второй — теплое, как здесь. Но как только подходишь к нашим землям, то видишь не песок, а скалы. У нас мало песка и много скал, мы живем в горах.

— Аллах создал землю разной, но предназначил ее исключительно правоверным… — глубокомысленно сказал первый — а расскажи мне о том, каков твой народ, ахи? Он поклоняется Аллаху так же, как делаем это мы?

Второй кивнул

— У нашего народа давняя история, ахи… Когда то давно — мы жили большим ханством, и никто не мог нас завоевать. Мы жили в горах, сами эти горы — могут остановить любую армию, и у нас был хан. Иногда мы ходили на плодородные земли и брали с неверных джизью и угоняли неверных в рабство, как то предписано Кораном, а потом продавали их. Было время, когда наши войска доходили до Москвы, вселяя страх в неверных.

— А что такое Москва? — спросил первый. Несмотря на то, что он считался военным амиром крупной группировки и был объявлен вне закона — он плохо разбирался в географии за пределами Востока — да и на Востоке знал только те места, где довелось побывать или жить.

— Это очень большой город. Такой большой, что ты не можешь себе представить?

— Как Мекка?

— О, ахи, я никогда не был в Мекке и не могу свидетельствовать, но это большой город. Это была столица Русни!

— О, Аллах, и вы ее разоряли?

— Да, ахи, наши люди ее разоряли, не оставляя от нее камня на камне…

Для Ихвана, террориста и исламского экстремиста — слышать это было дико, он даже не поверил. Родившийся в горах Хадрамута, он знал, что белых нельзя победить. Сначала — белые были в Адене, это были англизы, те самые, которые при Омдурмане уничтожили всю армию Махди, не потеряв никого из своих. Потом пришли русские, у них были самолеты и были винтовки, стреляющие по несколько раз. Бледнолицые дьяволы, их нельзя было просто так победить, каждый из них — носил оружие, был постоянно настороже и мог убить даже несколько воинов Аллаха один. А еще — у русистов были машины, ходящие по земле и летающие по небу, которые нельзя было сбить из ружья. С русскими ничего нельзя было делать, они воевали с ними, но в глубине души знали, что все кончено. Русские приходили с севера — их так и называли «те, кто приходит с севера» — и их было много, сколько не убивай, приходили все новые и новые и перестраивали арабский мир под себя. Они воевали, но не для того, чтобы победить — а чтобы сохранить уважение и оставаться самими собой. Но оказывается — когда-то можно было победить и русистов! Когда то и правоверные — разоряли их земли, как они сейчас — разоряют их землю. Неужели такое и в самом деле было?

О, Аллах, неужели ты пошлешь нам победу над неверными?

— А что было потом, ахи?

Второй вздохнул

— Потом наш народ возгордился и забыл Аллаха, каждому дороже была своя казна. И русские пришли большой армией, и покорили нас, и сожгли наши города. И многие из нас — были вынуждены совершить хиджру на земли правоверных, чтобы спасти свой иман и не покориться врагу. Деды говорили, что на нашей земле остался каждый пятый. Многие предпочли покориться сатанинской власти. Но некоторые из нас — вели борьбу и ведут ее до сих пор…

— О, ахи. Пусть Аллах будет с твоим народом, пусть он поможет в вашей борьбе. Мы сами боролись с врагом. Но не знали о том, что мы не одни. Скажи, а горы… они большие?

— Да, ахи, большие. Они настолько велики, что, видя их человек, видит, что он — лишь песчинка на ладони Аллаха…

— О, брат! — воскликнул обрадованный Ихван — клянусь Аллахом, я покажу тебе те горы, в которых я вырос, и они станут тебе домом, пока ты не сможешь вернуться к себе домой

— А они большие?

— Да, ахи. Они большие. Такие же, как твои…

Порт Дубай — представлял собой длинную полосу вдоль берега, заполненную доу, торговыми и рыбацкими, пришвартованными к длинным, гнилым мосткам, на которых уже велся торг. Некоторые доу, качались на воде с брошенным камнем на веревке — якорем. Чуть дальше был грузовой порт — несколько небольшого тоннажа сухогруза и два портовых крана, ржавых от соли и унылых как цапли. Двадцатый век — сюда еще не пришел, задержавшись где-то по пути…

Перед тем, как высадиться на берег — Ихван проверил русский пистолет Токарева, который у них был один на двоих. Пистолет был опасный, очень легко стрелял — но пуля Маузера прошибала деревянную стену.

— Иди за мной, ахи…

Капитана они не поблагодарили: считалось, что каждый должен помогать моджахедам из чувства ненависти к неверным. Кто так не думал в этих краях — того в жизни не ждало ничего хорошего…

От воды — воняло рыбой, мочой, испражнениями, гнилые, покрытые высохшей солью и гнилью доски противно поскрипывали под ногами. Какие-то бородатые люди, самые крутые из которых носили черные очки — говорили на языке, который Мирза не понимал — ни слова. Торговали рыбой, не сушеной, а свежей… или почти свежей. Учитывая жару — рыбу надо было продать быстро, а кто не успевал — тот просто сбрасывал ее в воду и там она гнила. Отчего везде пахло гнилой рыбой и запах бы — мерзкий до невозможности…

Вместо асфальта — на берегу был песок. Из транспорта — ослы, автомобили в эмирате были, но немного, Заправок здесь для них не было вообще, бензин покупали в бочках и в жестяных канистрах, как керосин. Были и верблюды. Животные ревели, тут же гадили, ослы пытались укусить, верблюды — плюнуть. Верблюдов — Мирза и вовсе никогда не видел, испугался. Где-то у пирсов — истошно орал бидуна, местный сумасшедший. Грязный, почти голый — он жил из милости и опаски — сумасшедших уважали.

И все это было угодно Аллаху. По крайней мере, местные так думали…

Ихван шел вперед, прикрыв лицо — все-таки он был довольно известен, и помимо ищеек — существовали люди, у которых к нему была кровная месть. Однажды, видимо, расслышав родное наречье, он остановился у каравана, поговорил с низеньким, бородатым купцом. Пошел дальше…

— Скоро мы тронемся в путь, брат… — сказал он, когда они выбирались на пропеченную солнцем улицу

— О, ахи, я бы предпочел отстрочить это и отдохнуть где-то, где не будет так жарко.

А здесь и в самом деле было жарко — холода эта земля не знала

— У вас там не так жарко?

— У нас тоже жарко, но только летом. А зимой — бывает даже снег.

Понятие «снег» было Ихвану неведомо, он даже не представлял, что такое снег и вообще — практически не знал чувства холода. Осматриваясь по сторонам — он шел на выход из порта, и его другу ничего не оставалось, кроме как идти за ним…

Они вышли на улицу. Улица была не мощеной, и даже не выровненной, в ухабах и рытвинах. По обе стороны — большие, но выглядящие так же, как и малые хижины дома — просто большего размера. Запах горящего кизяка перебивал вонь от сточных канав, сходивших прямо в залив, привязанные, недовольно ревели верблюды. Шмыгали крысы, которые наверняка и сами становились чьей-то пищей. Сушеное или свежее крысиное мясо — часто единственное, какое могут себе позволить бедняки.

— Сюда…

Они свернули вправо. Судя по виду — это был постоялый двор. Большой. Прямо у стены — оправлялся какой-то бородатый мужик, оправившись, он встал и, не обращая ни на кого внимания, пошел в помещение. Злобно гудящие мухи ринулись на добычу…

— Эй!

Мирза открыл глаза

— Ты слышишь меня?

— Прости, ахи, что-то в голове помутилось.

— Это солнце. С непривычки. Надо зайти внутрь. Там мы найдем караван в горы…

И они зашли внутрь. Внутри было прохладнее — арабы умели строить свои постройки так, что внутри было прохладнее, чем на улице даже в самую лютую жару. Караван-сарай встречал путников тяжелой вонью немытых тел, бород, в которых застревала пища, несвежей еды и бурдюков с затхлой водой — они тоже издавали запах, хотя и не такой сильный. Людей было много, как раз — скоро подступало время отправки караванов, и люди кто договаривался о месте в караване, кто запасал воду и провизию в последний момент. Караван — единственный способ выжить в пустыне, без каравана — идут форменные безумцы.

— Стой здесь…

Ихван куда-то ушел, канув в толпу. Здесь он был свой, ему не привыкать ни к оправляющимся прямо на землю людям, ни к адскому запаху пота, ни к нищете. Это ему — все внове, и только азан — призыв к молитве, который они слышали, но не остановились, потому что были в пути, и модно было сказать, что находились на джихаде — азан был знакомым…

— За что вы там воевали, мударрис  ?

— Мантах мед? Мантах мед?!

Мирза недоуменно посмотрел на спрашивающего — язык был незнакомый, он не понимал его. И кроме того, в арабском мире не было принято так вот приставать к незнакомому человеку, дергать его за рукав.

— Кто ты такой? — спросил он на общераспространенном аравийском диалекте — что тебе нужно от меня?

— Что ты здесь делаешь? Кто тебя привел?

— Я муслим.

— Кто ты такой? Я тебя не знаю

— Я муслим — твердо повторил Мирза — я муслим

— Что ты здесь делаешь? Иди отсюда

— Я муслим — третий раз повторил Мирза. Он знал, что один из способов выжить в арабском мире — повторять, что ты мусульманин. Мало кто осмелится понять руку на человека, открыто подтверждающего свою принадлежность к исламу. Да и сторонники у такого — найдутся в любой толпе.

— Ты не муслим! Я тебя не знаю, никто тебя не знает. Тот, кто пришел сюда — должен сделать заказ, иначе ему делать здесь нечего…

— Я его знаю…

Ихван подошел ближе — и тут же к спорщику, невысокому, носатому, почти облысевшему бородачу приблизился телохранитель. Зверского вида здоровяк с револьвером за поясом — но основным его оружием был не револьвер, а дубинка, в которую были вбиты стальные гвозди…

— А ты кто такой?

— Мое имя Ихван.

— Какого ты рода? С каким караваном идешь?

Ихван нехорошо улыбнулся

— Не слишком ли много вопросов ты задаешь, купец? Смотри, я могу принять тебя за ищейку…

— Я не купец! Я хозяин этого места!

— И какое право это дает тебе спрашивать, кто я такой и куда иду? Это мое дело.

— Любой, кто заходит сюда, должен быть с караваном или купить что-то у меня. Я не позволю здесь собираться всякому сброду!

Владелец караван — сарая был явно на взводе — настолько, что забыл про осторожность. А может быть Дубай — порт все-таки торговый, и купцы здесь были на первом месте, а воины Аллаха, муджахеды — только на втором? Но если так — не пришло ли время это изменить?

— Как ты меня назвал…

Кто-то протискивался ближе, чтобы посмотреть на бесплатное представление. Кто-то — протискивался к выходу, чтобы быть как можно дальше от неприятностей. Долгие годы подполья — приучили Ихвана к осторожности, только поэтому он еще не начал стрелять. До Междуречья — он бы уже высадил в наглеца всю обойму…

— Кого я вижу… — раздался громкий голос

Вошедший, точнее — протиснувшийся к месту спора — был молод, высок ростом для кочевника и горца — пять футов девять дюймов, почти шесть футов, обычный рост белого человека. Черные щегольские очки выдавали в нем человека современного, не чуждого прогресса, борода, вопреки местным традициям была аккуратно подстрижена — так, чтобы оставшееся как раз умещалось в руке. За спиной у него — была пехотная винтовка Энфильда, за кушаком широких брюк — крест — накрест располагались два револьвера Веблей Фосбери, рукояти которых были поменяны на заказные, из дорогого африканского черного дерева. Впечатление бунтаря и странника, каких обожал выводить в своих фильмах североамериканский Голливуд, портили лишь зубы. Как и у всех здесь — несмотря на молодость, они были черными и неровными от жевания ката и отсутствия должного ухода за ними. Портил впечатление и тяжелый запах пота, своего и верблюжьего, только через экран это конечно не было видно…

— Бадр? — сказал Ихван — Бадр, это ты?

— Хвала Аллаху, брат…

Бородач что-то злобно заворчал

— Клянусь Аллахом, Али, рано или поздно твоя жадная утроба лопнут от того, что ты себе позволяешь…

Слова были сказаны в шутку — и в то же время со смыслом. Жестко.

— Аллах свидетель, каждый зарабатывает, как может — сказал бородач — мой заработок здесь, и я не богу пускать сюда, кого попало…

— Воины Аллаха не есть, кто попало — ответил Бадр — это ты сидишь с сидящими и торгуешь даже тенью под крышей.

Вокруг одобрительно зашушукались… для содержателя караван-сарая это было уже опасно. Народ в этих краях скор на расправу.

— О, Аллах, откуда я знал, что это не воры?

— Теперь знаешь — сказал Бадр — а чтобы запомнил навсегда… сколько тебе должны эти люди?

Бородач наскоро прикинул. Можно было взять много, но навлечь на себя гнев людей, ссориться с которыми вовсе не с руки. Можно было сказать, что они вообще ничего не должны — но тогда потеряешь уважение. Выбор надо было делать прямо сейчас.

— Две медные монеты — буркнул бородач — этого достаточно. И считай, что я делаю доброе дело, Бадр.

Бадр достал две медные монеты из своего кошеля на поясе, бросил их на пол.

— Мне нет дела до твоей доброты, Али… — жестко сказал он — держать отчет в своих добрых делах будешь перед Аллахом.

Караван вышел, едва солнце начало клониться к закату. Хозяин груза — поспешал, чтобы пройти как можно больше до следующего жаркого дня, чтобы успеть укрыться в каком-нибудь оазисе.

Дубай остался позади, грязный, страшный, негостеприимный — и взору путников предстала пустыня. Пока еще не настоящая — каменистая пустыня, там, где земля засолена до того, что представляет собой соленую, хрусткую корку, на которой — лежат небольшие белые камни и валуны. Чем дальше они удалялись от города, тем было чище… пустыня и вообще практически стерильна. Вот почему богатые люди на Востоке — не живут в городах, а уезжают в пустыню, где разбивают бедуинские шатры и живут в гармонии с этим прекрасным краем…

Трое — Бадр и Ихван со своим новым спутником — шли в голове каравана. Шли внешне неторопливо, подстраиваясь под неспешный шаг верблюдов. Верблюды — были напоены и накормлены, а вот люди — уже страдали от жажды.

— Он понимает наш язык? — спросил Бадр

— Нет — сказал Ихван, применяясь к ходу верблюда — кажется, я забыл, как ходить по пустыне, брат…

— Да, ты многое забыл. В том числе и осторожность.

— У меня не было выбор, брат?

— Кто он?

— Он сидел вместе со мной в одной камере. И он, и я — уже должны были бы болтаться на веревке кафиров. Хвала Аллаху, что мы выбрались…

— Да, хвала Аллаху. Вас ищут?

— Да.

— В горах не найдут…

— Спасибо, брат. А что там?

Ихван провел руками по лицу, совершая вуду, сухое омовение

— Много разного, брат. Например, англизы.

— Англизы? Мы воевали против англизов!

— Теперь они хотят поставлять нам оружие. Чтобы мы воевали с русскими.

— Не заводите себе друзей из числа кяфиров, ибо они друзья друг другу… — процитировал Ихван шариат

— Не вздумай сказать это там. Шейхи постановили, что нусра, от кого бы она не исходила, есть дело, разрешенное для всякого мусульманина. Мы вступили в союз с пустынниками.

— С этими обиженными Аллахом? Мы же били их…

Бадр покачал головой

— Иногда мне кажется, что это не ты, а я встал на путь Аллаха. Воистину, ты встал на путь асабии. А ты помнишь, какое за это наказание…

— Наша земля должна остаться нашей…

Ихван счел за лучшее сменить тон.

— Кто сейчас амир?

— Сулейман. Ты должен помнить его.

— О, Аллах. Кто его избрал?

— Он усерден в вере. И он хаджи.

— А должен быть усерден в войне.

— Инщалла — пожал плечами Бадр — все в руках Аллаха

— Наше усердие приближает нас к Аллаху — Ихван помолчал и спросил — ты поддержишь меня, брат?

— Я то тебя поддержу, только…

— Говори, брат.

— Моя поддержка будет значить немного. Найди путь к англизам. Поклонись им — и возможно, они поддержат тебя. Не впадай в грех гордыни.

— О, Аллах…