Следующие несколько дней я пережила только благодаря тому, что с головой погрузилась в работу. Меня так поглотил процесс завершения платьев леди Сарнай, что я почти не замечала звона колоколов каждые утро и ночь или барабанной дроби дождя по крыше от бурь, разражавшихся вне стен Осеннего дворца. Даже не обращала внимания, когда Амми лепетала о чудесном выздоровлении императора, хотя один раз все же навострила уши, когда она пожаловалась, что лорд-чародей почти не ел за ужином. Магия, наполнявшая платья, заглушала все звуки снаружи, из-за чего казалось, что день представления их леди Сарнай наступит очень-очень не скоро.

После трех месяцев в дороге я забыла, как волнительно погружаться в свое ремесло. Не так давно моим заветным желанием было стать величайшей портнихой в Аланди. Тогда жизнь была совсем другой – до прибытия во дворец, до работы с волшебными ножницами, до знакомства с Эданом.

Он меня не навещал. Это задевало, но я его не винила. Должно быть, император Ханюцзинь ему запретил, хотя порой, сидя у окна, мне казалось, будто ястреб наблюдал за моей работой до поздней ночи. В глубине души я убеждала себя, что это к лучшему – для нас обоих. Возможно, когда нам придется навеки расстаться, будет уже не так больно.

Посему при помощи волшебных ножниц и перчаток из паучьего шелка я днями напролет пряла солнечный свет в такую золотую нить, чтобы она не ослепляла и не обжигала. Это не тот материал, который можно разложить на раскроечном столе и отмерить лентой. Поэтому я доставала свет прямо из ореха и обрезала его ножницами в такие тонкие лучики, насколько это было возможно. Затем наматывала их на лезвия и пряла в нить, которая сама проскальзывала в ушко иглы. С лунным сиянием поступила так же, только сплела серебристые лучи в утонченные, сверкающие веревки.

В ночь перед алым солнцем я вшила солнечный свет в первое платье. Смех солнца никоим образом не облегчил тяжесть на моем сердце, но когда его лучи заплясали на ножницах, мне захотелось рассмеяться – не от радости, а от изумления и облегчения. В законченном виде солнечное платье оказалось таким лучезарным, что мои глаза заслезились от его блистательности; даже когда я отвернулась, солнечные «коронки» продолжили жалить глаза.

Я часто заморгала и размяла пальцы. На коленях у меня лежал теплый пузырек с кровью звезд; ножницы загудели, когда я принялась пришивать слезы луны ко второму платью леди Сарнай. В процессе работы мне вспоминалось мое испытание на Пике Чудотворца и плаванье в ледяном пруду. По щеке скатилась слеза – не от грусти, а от горького понимания, что Майя, заканчивающая эти платья, уже не та девушка, которая начала их три месяца назад. Они воплощали мое путешествие, но вскоре мне придется с ними распрощаться.

Я наложила последний шов на платье из лунного сияния. Осталось лишь одно – из крови звезд.

Я вытерла глаза тыльной стороной ладони, мои пальцы дрожали. Сон мне только снился, и усталость начинала брать свое. Мысли разбегались, решимость пошатнулась.

Моя игла замерла над последним платьем. Что со мной будет, когда я его закончу?

Император знал, что я девушка. Когда платья будут готовы, оставит ли он меня во дворце? Это все, чего хотела прошлая, наивная я – добиться благосклонности его величества и стать императорской портнихой. Но теперь жизнь открыла мне глаза.

Если он все же позволит остаться, это постоянно будет напоминать мне, какой властью он надо мной обладает. Напоминать о том, что я потеряла.

Завтра Эдан вернется на острова Лапзура и станет демоном, как Бандур.

Все из-за меня.

Только работа не давала мне окончательно потерять надежду. Но скоро и ее у меня отнимут. Платья были почти готовы, и утром леди Сарнай заберет их себе.

Я шумно выдохнула и плюхнулась на кровать. Столько месяцев мне приходилось быть сильной: ради семьи, ради себя, ради Эдана.

Наконец я дала слабину. Все, что я так тщательно держала внутри себя, все погребенные обиды и печали полились из моего сердца и вылились во всхлип.

Почему я не могла быть просто Майей – послушной дочерью? Девушкой, которая любила шить и мечтала провести остаток жизни с тремя братьями и отцом? Но Финлея не стало. И Сэндо. А Кетон… был лишь призраком прошлого себя.

Эдан наполнил пустоту, оставленную братьями. Пробудил во мне путешественницу, мечтательницу и бунтарку. А теперь я потеряю и его.

Я не могла позволить этому случиться.

Ни в коем случае.

Я попыталась успокоить поток своих мыслей, собирая их воедино. Если Эдан освободится от клятвы, данной императору Ханюцзиню… то перестанет быть чародеем. Не станет демоном. Не сможет занять место Бандура в качестве стража Забытых островов.

Я скатилась с кровати и взяла ножницы. Используя зубы, достала пробку из пузырька с кровью звезд и осторожно вылила драгоценное содержимое на лезвия. Затем коснулась ими гладкого белого шелка последнего платья.

Медленно, постепенно, кровь звезд начала растекаться краской по чистому холсту.

Ночь выдалась темной и беззвездной, но в моей маленькой комнате сплетался целый мир света.

Платья сияли так ярко, что их могущество проливалось сквозь закрытые двери и окна. Вид всех трех сразу должен был ослепить меня – но я была их создателем, и это защищало меня от их света.

Я шагнула назад и выдохнула, глядя на свои творения.

– Первое соткано из смеха солнца, – прошептала я. – Второе расшито слезами луны, и последнее раскрашено кровью звезд.

Я попыталась найти какой-то изъян, выбившуюся нить или лишнюю пуговицу, но мы в паре с ножницами не совершали ошибок. Платья выглядели безупречно. Достойными императрицы. Достойными богини.

Вздохнув, я провела рукой по последнему из них. Краска высохла неестественно быстро, и, когда мои пальцы задержались на нежном шелке, я поняла, что это самое прекрасное из трех, мой шедевр. Платье из солнца было пышным, великолепный золотой подол с закругленными полами напоминал лучи солнца, а гладкое и серебристое платье из луны с открытыми плечами и струящимися рукавами заканчивалось шлейфом. Но платье из звезд… оно было черным, как ночь, но стоило к нему прикоснуться, и оно переливалось всей гаммой цветов, мерцая золотым, серебряным, фиолетовым и тысячью других оттенков, которым я не знала названий. Я прижала корсаж к груди, представляя себя в нем.

«Почему бы и нет, Майя? Ты всю жизнь шила для других, придумывая платья, которые никогда не осмеливалась примерить».

Прежде чем успеть передумать, я расстегнула сотню пуговиц, которые кропотливо пришивала к окрашенному звездами платью, натянула юбку и застегнула корсаж, просовывая руки в рукава. Какой бы силой ни обладали платья Аманы, сегодня я это узнаю.

С помощью волшебства юбка расправилась, пуговицы застегнулись одна за другой, пояс сам завязался на талии. Я прижала руки к груди, пытаясь утихомирить свой восторг. Платье сидело идеально. Оно полностью облегало мои бедра, а дальше мягкий шелк расцветал в стороны, как лепестки розы. Сама ткань была теплой, из-за чего казалась живой.

Я распустила волосы и спрятала лицо под тонкой вуалью из остатков шелка.

Затем вышла наружу. Во дворце царил мрак; фонарики, освещавшие садовые тропинки, мерцали, их свечи почти догорели. Но я не нуждалась в фонарике или факеле, чтобы видеть дорогу. Платье сверкало и освещало мне путь.

Стражи уставились на меня с открытыми ртами. Некоторые упали на колени, прижимаясь лбами к земле, словно перед богиней. Никто не спрашивал, кто я или куда направляюсь. Я дошла до Великого храма. Мои плечи напряглись, но я прошла через деревянные двери и подошла к святыне.

Там меня ждал алтарь Аманы, озаренный свечами и благовониями, благодаря чему статуи сияли, хотя в храме никого не было. Я аккуратно взяла связку благовоний и приподняла юбку, чтобы опуститься на колени.

– Амана, благослови и прости меня. Ибо я создала три легендарных платья из твоих детей: солнца, луны и звезд.

Я поставила благовония в горшочек, поклонилась и собралась уже уходить. Затем завыл ветер. Нет, не ветер. Звук напомнил мне ножницы – тихая песня, резонирующая с моим естеством, словно только я могла ее слышать.

Я повернулась. Статуи Аманы засияли ярче.

«Значит, ты нашла моих детей, – произнес женский голос; низкий, властный, но в то же время ласковый. – И сшила мои платья».

Я вновь рухнула на колени.

– Да, богиня-мать.

«Они обладают большим могуществом – слишком большим для твоего мира».

Я склонила голову от ее предупреждения.

– Теперь я это понимаю, богиня-мать, – мой голос задрожал. – И понесу любое наказание, какое ты пожелаешь.

Амана задумалась. «В наказании нет нужды. Ты много страдала, а сила платьев может дорого тебе обойтись. – Она помедлила. – Я сжалюсь над тобой и освобожу от одного бремени. Назови мне свое самое сокровенное желание, Майя. И я его исполню».

Мое сердце наполнилось надеждой. В голову сразу пришел ответ.

– Умоляю, Амана, освободи Эдана от клятвы императору Ханюцзиню, чтобы он был свободен.

Запах благовоний усилился, а глаза Аманы сузились. «Твое желание будет иметь огромные последствия, Майя. Эдан не сможет выполнить обещание, данное демону Бандуру. Тебе придется заплатить за нарушенную клятву».

– Мне все равно, – пылко произнесла я. – Я люблю Эдана.

Последовала пауза. Я затаила дыхание в ожидании.

«Ты действительно желаешь только любви? В тебе кроется ярость, дитя. Ярость и большое горе. Может, ты хочешь чего-то для себя?»

При этих словах мои плечи поникли. Богине-матери врать нельзя.

– Я годами мечтала, чтобы моя семья снова была единой, – тихо призналась я. – Но такую потерю даже ты, богиня-мать, не можешь исправить. А тем временем Эдан… для него еще не все потеряно.

«Значит, будь посему, – наконец сказала Амана. – Именем света и крови звезд, которыми он связан, твоя любовь будет свободна».

– Спасибо, – прошептала я. – Спасибо, Амана.

Я трижды поклонилась, прижимаясь к прохладным деревянным доскам пола храма, а затем сбежала по трем ступенькам. Мое сердце отяжелело от благословения Аманы, руки широко распростерлись от надежды – завтра сплетется новый рассвет.