Месяц второй

По руке у Дженни текла кровь – тоненьким ручейком к локтю и на траву.

– Черт! – выругалась она, когда заметила шип, вонзившийся глубоко в палец.

Дженни выдернула его из-под кожи и посмотрела на Тома. Полускрытый, он обрезал разросшийся куст, стараясь хоть как-то его окультурить. Под жарким июльским солнцем кожа у Тома понемногу бронзовела, чему Дженни всегда завидовала. Она-то переводила крем для загара тоннами, а предплечья все равно стали розовыми. Для нее единственный плюс солнца – россыпь веснушек на носу и щеках, которую Том так обожает. Дженни с удовольствием вспоминала, как он их гладил душными летними ночами в крошечной квартирке. По квартирке она скучала и то и дело ловила себя на этом.

Лужайку не стригли как минимум с прошлого лета. Запущенными казались и передний двор, и задний, и розовые кусты, и все остальное. Ни внешний, ни внутренний облик дома прежних хозяев явно не заботил.

Дженни собралась спросить мужа, не видел ли он в подвале газонокосилку, когда краем глаза уловила какое-то движение: к ней шла женщина в сарафане вместе с девочкой лет четырех, в яркой футболке и шортах. Девочка несла бумажную тарелку, накрытую фольгой, и с трудом сдерживала радостную улыбку. Женщина немного смущалась. Дженни улыбнулась девочке и помахала им здоровой рукой.

– Привет! – сказала Дженни. По вискам тек пот, и она очень надеялась, что не кажется полной растрепой.

– Привет! – отозвалась женщина, остановившись перед домом. – Добро пожаловать в наш район. Меня зовут Андреа, а это…

– Мы печенье вам испекли! – практически выкрикнула девочка, протягивая тарелку.

– Пейдж, веди себя прилично! Тебя еще даже не представили!

Девочка покраснела, уязвленная тем, что ее осадили при чужом человеке, потупилась и опустила руки.

– Я – Пейдж, – раздраженно буркнула она.

– Рада знакомству, Пейдж! – быстро проговорила Дженни. Она заметила, что Андреа хмурится, и торопилась разрядить обстановку. – Сколько тебе лет?

Девочка подняла голову и просияла.

– Шесть! – крикнула она, снова протягивая Дженни тарелку.

«Шесть? – подумала Дженни. – Я промахнулась. Я СОВЕРШЕННО не разбираюсь в детях. Нужно исправляться. Срочно».

– Мы испекли вам печенье! – повторила Пейдж, и с каждой фразой она кричала все громче.

– Здорово! – воскликнула Дженни, стараясь говорить с таким же энтузиазмом, как девочка. Она забрала у Пейдж тарелку и приподняла фольгу, хотя час назад ее вывернуло наизнанку. В последнее время по утрам ее сильно тошнило, и улучшений не предвиделось.

Большинство печений подгорело и покрылось коричневыми крапинками – получилась тарелка с маленькими жертвами ожогов.

– Ой! – не сдержавшись, воскликнула Дженни.

– Разумеется, пробовать необязательно, – тихо проговорила Андреа. Выжидающее лицо Пейдж говорило совершенно о другом.

– Нет-нет, я хочу попробовать, – соврала Дженни и, взяв расцарапанной рукой одно плотное печенье, с трудом откусила кусочек. – М-м-м… – с полным ртом золы промычала Дженни. Впрочем, радость на лице у девочки усилий стоила.

– Вы ведь Дженни? – спросила Андреа. Ответить Дженни не успела: крошки горелого печенья застряли в горле, и она закашлялась. Дженни кивнула, но, вероятно, на лице отразилось замешательство, потому что Андреа виновато пояснила: – На тупиковой улице новости разлетаются быстро.

– Да, – ответила она, прочистив горло. – Я Дженни Декер. Извините, вы застали меня врасплох. Если честно, переезд сильно выбил меня из колеи. Такое ощущение, что еще вчера я жила на Манхэттене.

– Не извиняйтесь! – попросила Андреа, обнимая Пейдж за плечи. – Мы бываем… слишком шумными. И я вас отлично понимаю. За последние пять лет мы с мужем Фрэнком переезжали четырежды. Это черт знает что! Богом клянусь, с переездами покончено!

– Мама, ты выругалась, выругалась! – радостно возмутилась Пейдж.

– Делай, как я говорю, а не как я делаю, – без промедления парировала Андреа. – Дженни, все жители нашего района счастливы, что вы к нам приехали. Мы только об этом и говорим. Пустующий дом на улице никого не радовал.

Не успела Дженни спросить, о чем речь, как к ним подошел Том. Волосы он собрал в хвост, но некоторые пряди выбились, на щеках темнела щетина. От пота взмокла футболка и заблестели обильные татуировки на предплечьях. В жилистом кулаке он сжимал секатор.

– Привет! – крикнула Пейдж.

– Тише, Пейдж! – прошипела Андреа.

– Привет, я Том Декер, рад знакомству! – сказал он, протянув грязноватую руку.

Совершенно не смутившись, их новая соседка пожала ее.

– Я Андреа Катц, а это моя дочь, Пейдж.

– Вы рок-звезда? – громко спросила шестилетка. Том и Дженни засмеялись, Андреа расстроилась.

– Не совсем, – ответил Том и схватил печенье. – Ой, с шоколадной крошкой, мое любимое! – Он буквально проглотил печенье, не обращая внимания на его вид и вкус. Пейдж хихикнула.

– Мой папа – бизнесмен. Он много денег зарабатывает! – заявила девочка, и ее мать побледнела.

– Так, нам пора оставить вас в покое! – Андреа схватила дочь за руку и потащила прочь. – Еще раз добро пожаловать! Нам не терпится узнать вас поближе!

– Взаимно! – ответила Дженни. Том отправил в рот еще одно печенье с тарелки, а мать и дочь тем временем перешли через дорогу и скрылись в доме на другой стороне тупика.

– Как ты можешь его есть? – тихо спросила Дженни, когда за их соседками закрылась дверь.

– Оно вполне съедобное, – ответил Том, убирая выбившуюся прядь ей за ухо. Дженни ответила тем же.

– Я даже не знала, что ты мистер Рок-звезда! – Дженни прыснула от смеха.

Том тоже засмеялся, потом глянул ей на живот.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хреновенько. К счастью, вкус горелого печенья отвлекает от горячего желания проблеваться. Так что поздравь меня!

Том обвел пальцем россыпь веснушек у нее на переносице.

– Выглядишь классно.

– Врун! – шепнула Дженни, но все равно улыбнулась и посмотрела по сторонам. – Во дворе уже намного лучше. Небольшая, но победа. Но лужайка – ди-и-икий ужас. Тебе газонокосилка в подвале не попадалась?

Лицо у Тома стало отрешенным.

– В подва-але? – спросил он тягучим, будто сонным, голосом и переложил секатор из одной руки в другую.

– Ага, в подвале, – повторила Дженни, недоуменно глядя на него. Может, Том лишь сейчас распробовал ужасный вкус печенья? – Там была газонокосилка?

Том снова сделал долгую паузу, потом ответил:

– Я… не помню. Надо проверить.

Том стоял на кухне, осушал один стакан с водой за другим и все никак не мог напиться. В окно он увидел, что Дженни снова взялась за работу во дворе, и, одну за другой, обошел комнаты. Никак не верилось, что это все – его… «Это все наше», – поправил он себя.

Совершенно непреднамеренно Том поднялся в маленькую комнату на третьем этаже и давай разглядывать фотографии, покрытые странными красными каракулями. Он придвинулся вплотную, внимательно их изучал и понемногу разобрал, что перед ним.

Казалось, прошло несколько часов, прежде чем по тайной лестнице Том спустился на кухню. Страшная жажда мучила до сих пор, и он повернулся к раковине, отчаянно стараясь не смотреть на подвальную дверь, даром что отчаянно хотелось увидеть хризалиду.

Вместо этого Том выпил еще воды. Живот надулся и заболел, а пить хотелось по-прежнему. Он знал, как решить проблему, но боролся с этим вариантом изо всех сил.

Стеклянными невидящими глазами Том уставился в окно. Казалось, волосы на затылке горят огнем.

Поужинали они рано – на подвесных качелях угостились бургерами, картошкой фри и холодным корневым пивом из банок, – а потом смотрели, как за домами садится солнце.

В тупик на велосипедах приезжали дети, на миг замирали при виде незнакомцев, шептались, смеялись и уносились прочь, растворяясь в растущих тенях. К большому гаражу дома напротив подъехал блестящий «БМВ». Дверь поднялась и через оптимальный промежуток времени опустилась. Дженни предположила, что за рулем Фрэнк, муж Андреа, но тонированные стекла помешали разглядеть лицо водителя.

Потом они устроились на диване посмотреть старый ситком на ноутбуке Тома, и Дженни заснула у него на коленях. Они уже подключили телевизор, привезенный из Манхэттена, но он не работал. Кабельщики обещали прислать мастера в ближайшее время.

После третьего эпизода Том взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что всего девять. Дженни посапывала. Он осторожно переложил ее голову со своих колен на подушку, закрыл ноутбук и опустил его на пол. Дженни пробормотала что-то во сне и повернулась лицом к спинке дивана. Том накрыл ее одеялом – первым, которое они купили, решив жить вместе.

Том знал свою жену. Она вырубилась и до утра уже не проснется. А вот ему спать совершенно не хотелось.

Субботний вечер, погода отличная, а Том давно желал выяснить, что интересного творится в их новом городке после заката. Еще он хотел покурить и решил, что прогулка – отличный способ удовлетворить желание, не загрязняя легкие Дженни.

Том вышел на улицу – и окунулся в ночную тьму и прохладу.

Вопреки ожиданиям, в баре оказалось шумно. Том думал, что провинциальные бары такие, как показывают в кино и по телику, – с тупой музыкой и пустые даже по субботам, если не считать парочки накидавшихся столетних стариков.

В гриль-баре «У Ника» играл классический рок и толпились посетители самого разного возраста. Том протолкнулся к стойке и попробовал привлечь внимание одного из двух барменов, которые отважно боролись с угарной толпой. Наконец немолодой тип с окладистой седой бородой и длинными седыми же волосами, собранными в хвост, вопросительно вскинул бровь. Байкерскую кожанку он носил без намека на эпатаж.

– Бурбон со льдом! – сквозь шум прокричал Том. Бородач кивнул и отвернулся, чтобы выполнить заказ. Другой бармен, молодая женщина с коротко стриженными, покрашенными в зеленый волосами, взглянула на Тома так удивленно, словно привидение увидела, и быстро отвернулась.

Седой бармен поставил перед Томом стакан со щедрой порцией виски.

– Вы здесь проездом? – спросил он, оценивающе глядя на Тома темными глазами.

– Нет, я недавно переехал. Около недели назад.

– Мои соболезнования, – кивнул бармен с заговорщическим видом. – Первым делом по поводу нового дома. Так мы и ловим нью-йоркских.

– Спасибо, друг! – поблагодарил Том, одним долгим глотком осушил стакан, вытащил несколько долларовых купюр и бросил на стойку. Барменский опыт подсказывал: чаевые нужны непременно, даже если напитки бесплатны. – Как вы догадались?

Бармен отошел и вернулся с бутылкой, налил еще больше, чем в первый раз. Тома порция впечатлила. Этот парень ему нравился. Напрасно другие посетители старались привлечь его внимание – бармен видел только Тома.

– Как я догадался о чем? – уточнил он. – Что ты ГН? По сторонам посмотри.

Том посмотрел. Сперва он не понял, о чем речь, но потом его осенило.

– Волосы, – проговорил он, повернувшись к седому бармену.

– И татухи. И «Пошел на хер!» в глазах. Добро пожаловать в Яппиград, сынок. Ну, давай, учись у местных!

Том засмеялся, пригубил виски и бросил на стойку пару двадцаток, чтобы поток виски не пересыхал.

– Ни за что! Таким, как они, я в жизни не стану.

К половине двенадцатого Том остался в баре один. Худощавые мужчины в деловых костюмах, которые без спешки накачивались алкоголем; парочки, выбравшиеся на свиданку; дикие пьяные мамаши – все разошлись. На улице стало тише, потом воцарилась полная тишина. Поразительно, как быстро провинция отключается на ночь и как рано.

Седой бармен не скупился на алкоголь. После нескольких порций бурбона Том перешел на пиво, и каждую третью или четвертую порцию бармен наливал ему бесплатно. О себе он ничего не рассказывал, назвал только имя – Малкольм. Молодая женщина с зелеными волосами игнорировала его начисто.

Том периодически выбирался на улицу покурить, зажигая сигареты своей любимой «Зиппо». Каждый раз, когда он возвращался, его место пустовало, хотя от посетителей отбоя не было. Том вяло подумал, не связан ли с этим Малкольм.

Вернувшись после очередного перекура, Том увидел, что ему снова подливают пиво, и поднял руку.

– Ой, дружище, спасибо тебе, но с меня хватит. Я уже в дупель окосел!

– Нет, еще одна порция влезет, я точно знаю.

– Ладно, считай, ты меня уболтал, – согласился Том, хотя сам пытался стряхнуть алкогольный дурман. – Но тебе придется выпить со мной. Посетители разошлись. За порцию пива тебя не уволят, по опыту знаю.

– Уж, наверное, не уволят, – согласился Малкольм. – С учетом того, что я тут хозяин.

– О, черт, правда? – спросил Том. – Я думал, хозяина зовут Ник. Если, конечно, ты не соврал мне насчет имени. Ты не соврал, «Малкольм»? – пролепетал Том, пальцами поставив на имени кавычки.

Бармен засмеялся и крикнул через плечо:

– Ханна, иди сюда!

Его зеленоволосая помощница перестала вытирать стойку, закатила глаза, но таки подошла.

– Это Том, – представил его Малкольм. – Том, это Ханна.

– Привет! – Молодая женщина скупо улыбнулась и нырнула за ширму в подсобку.

– О-па! Она злюка?

– Ха! – воскликнул Малкольм и похлопал Тома по плечу. – Вот и я так постоянно говорю. Но ты не обижайся. Ханна вспыльчивая, а ты похож на ее брата.

– Неужели?

– Он погиб пару лет назад в пустыне. На самодельной взрывчатке подорвался. Его звали Ник.

– Погоди… Ник? Но…

– Да, мой сын. Ник. Брат Ханны. Теперь идиотом себя чувствуешь, да, ГН? – спросил Малкольм с доброй улыбкой.

– Я… Я не знал. Прости, дружище! – Том нервно сглотнул.

– Все в порядке, Том. Вижу, парень ты хороший. Добро пожаловать в Нью-Джерси.

– Спасибо, Малкольм. Спасибо, что так сказал. Погоди… что за хрень это ГН?

– Гребаный новичок, Том. Гребаный новичок.

Том Декер замер у закрытой двери в подвал. Гряда туч заслонила луну, и на улице воцарился непроглядный мрак. В доме стояла полная тишина. У Тома кровь стыла в жилах. Во рту до сих пор чувствовался вкус алкоголя и сигарет. По щекам текли слезы.

Том прижал ладонь к подвальной двери и нервно захихикал: его бросало то в жар, то в холод. Он велел себе уйти с кухни, но пьяный внутренний голос казался далеким, как автостоповец, который мелькнул в зеркале заднего вида, на миг попал в слабеющий красный свет и навсегда исчез.

Целый месяц Том отчаянно боролся с этой тягой, но сейчас сам чувствовал, что проигрывает. И ничего не мог с этим поделать. Чуть ли не нежно его пальцы скользнули по обшарпанной двери к ручке и сжали ее, как утопающий сжимает держащийся на плаву обломок лодки.

Том отвернулся от двери и, истерически смеясь, облил пол рвотой. Из глаз вовсю текли слезы, с подбородка капали сопли и слюна. Когда немного полегчало, он снова посмотрел на дверь. Ему показалось, что она растет.

Стоило открыть дверь, как Том снова услышал дыхание. Наконец-то! Он шагнул вперед, навстречу мраку темнее ночного, навстречу пустейшей пустоте, и закрыл за собой дверь.

Запертая в тесной комнатушке Дженни звала на помощь, когда откуда ни возьмись на голову посыпались расчлененные младенцы – ручки, ножки, безглазые головы. Сначала просто пугающие, потом в буквальном смысле ошеломляющие, они валом валились на Дженни. Она отчаянно выбиралась из-под завала, но в комнатушке не было ни окон, ни дверей. Ужасная куча все тяжелела и прижимала ее лицом к бетонному полу. Мертвые пальчики лезли ей в рот, потрескавшиеся ноготки царапали губы, гниющие ладошки не давали кричать. Стало трудно дышать, а расчлененка падала и падала.

Дженни резко села. В голове была каша, тело – потное, дыхание – судорожное.

В кресле-качалке, напротив ее дивана, кто-то сидел. Голова свесилась на грудь, руки тянулись беспомощными плетьми по бокам тихонько качающегося кресла, пальцы сжались в кулаки.

Дженни вскочила, по-прежнему в замешательстве, но готовая драться.

Человек в кресле никак не отреагировал, и Дженни захлопала глазами, невольно вспоминая кошмар. Казалось, во рту остался вкус грязных пальцев, и ее едва не вырвало. Зрение сфокусировалось.

– Том! – шепнула Дженни, опасливо приближаясь к нему. От Тома несло выпивкой, куревом и бог знает чем еще. Босой, ноги грязные, на футболке большая прореха, джинсы – как из сточной канавы, глаза – блестящие черные пуговицы.

– Том, мать твою, в чем дело?!

Том медленно встал, повернулся к Дженни и взглянул куда-то вдаль – сквозь нее, сквозь аляповатые обои у нее за спиной. Дженни схватила его за плечи и грубо встряхнула. Она перепугалась и начинала злиться.

– Том!

Он стряхнул этот транс, покачав головой так резко, что безвольно открылся рот.

– Дженни? – ошарашенно пролепетал он.

– Да в чем дело, мать твою?! Что с тобой? Ты пьян?

Из Тома словно стержень вытащили – он неловко шагнул вперед, бухнулся на диван и обхватил голову руками.

– Да… я… я ходил в бар. Малкольм напоил меня. Это он виноват. Меня… на кухне вырвало, но я убрал. Я… черт!

– Ты в бар ходил? Без меня? Ты бросил меня одну в большом доме? И что еще за Малкольм хренов?

– Он работу мне предложил! – заорал Том. – Он хозяин бара «У Ника». Мне не придется больше кататься в город!

Дженни стояла перед ним, скрестив руки на груди, и старалась сдержать клокочущий гнев, нараставший внутри.

– Послушай, Том, выпей большой стакан воды и таблеток сорок «Аспирина». Я ложусь спать. Поговорим завтра, когда… ну, когда ты… когда у тебя язык начнет ворочаться. – Не сказав больше ни слова, Дженни развернулась и ушла. Дышать она старалась медленно и ровно. Сейчас выяснять отношения бесполезно, как бы ей этого ни хотелось.

Том просидел на диване еще несколько минут или, может, часов, кривая улыбка не сползала с лица. Он беззвучно смеялся и дрожащими пальцами чертил в воздухе линии. В гостиной находилось только его тело: душа застряла в подвале, замкнутом и бесконечном.

– Прости меня.

Дженни устроила себе ланч на качелях – ела бутерброд с мясом, овощами и приправами, по отдельности вполне аппетитными, а вот сочетать их вряд ли стоило. Том вышел из дома, шаркая, лицо у него было бледнее бледного.

На извинение Дженни не отреагировала – откусила кусочек бутерброда и стала жевать. Как хорошо, что хоть этим утром не тошнит! Том со стоном уселся на крыльцо и принялся играть со своей «Зиппо». Воскресное небо заволокли облака.

– Джен, ну правда! Я полный идиот! Было еще рано, ты отключилась, вот я и решил выбраться в город, а потом…

– Стой, – перебила Дженни. – Ты извиняешься или оправдываешься?

– Извиняюсь, – быстро проговорил Том и облизнул губы, щелкая «Зиппо». Дженни заметила, что сглотнул он с трудом – наверное, боялся, что от сильного запаха бутерброда его стошнит. – Мне стыдно. Честное слово!

Дженни не отреагировала, молча доедая бутерброд. Том ерзал, лихорадочно щелкал зажигалкой.

– Пожалуйста, оставь зажигалку в покое, – попросила Дженни. Том кивнул и спрятал «Зиппо» в карман.

– Извини меня, – повторил он.

– Ты ведь что-то говорил о работе? – поинтересовалась Дженни, решив на время забыть о его вчерашней пьянке и распущенности.

– Да! – Том оживился. – Чертов старик, Малкольм, владеет местной забегаловкой… Он тебе понравится! Так вот, я похож на его погибшего сына, а ему нужен еще один бармен. Ему помогает злюка-дочь, но от посетителей у них отбоя нет, и Малкольм собирался повесить на окно объяву «Требуются бармены». Это же здорово! Я уволюсь из нью-йоркского бара, устроюсь в местный… Черт, я снова буду ходить на работу пешком. Появится больше времени, чтобы довести до ума дом и по-настоящему заняться рисованием.

– И быть отцом.

– Да, конечно, и быть отцом. Я помню об этом.

– А по-моему, не помнишь, – заявила Дженни, старательно следя за своим тоном. Она обдумывала этот разговор все утро, пока Том отсыпался на диване. До кровати он так и не дошел, что Дженни очень огорчило. Они взяли за правило спать вместе, даже когда ссорятся. Дженни сделала глубокий вдох и заглянула ему в глаза. В налитые кровью глаза. – Нам пора повзрослеть, Том. Нам обоим, – продолжала она. – Я не злюсь, что ты вчера ходил в бар и напился… Когда мы с тобой познакомились, я сама была пьяна в стельку. И вместе мы напивались бесчисленное множество раз. Вчера ночью… Вчера ночью ты напугал меня, а такого прежде не случалось. Понимаю, тебе страшно. И тревожно. И ты выбит из колеи. Мы купили огромный дом. Но у нас будет ребенок. Ребенок, Том! Это колоссальная ответственность. Вряд ли я сама осознала это до конца. Кое от чего нам обоим нужно отказаться…

Том открыл рот, чтобы что-то сказать, но Дженни подняла руку.

– Пожалуйста… дослушай меня. Мне нужно это сказать. Я не говорю, что ты должен отказаться от своей самости. Я не о том, что ты должен покончить с тем, что делает тебя Томом Декером. Я лишь о том, что после рождения ребенка – и до него, начиная с сегодняшнего дня, – ты не можешь возвращаться домой в три утра и выглядеть, как зомби. А если что-то случится? Если тебе придется срочно везти меня в больницу? Отказы и меня касаются. Мне больше нельзя курить «за компанию»… пить вообще больше нельзя, травку нельзя курить года полтора. Ничего страшного. Я готова. Нам обоим нужно взрослеть – хотим мы этого или нет.

Том немного подождал, желая удостовериться, что Дженни закончила, потом взял ее за руку и с грустной улыбкой сказал:

– Я понимаю. Я изменюсь. Вчерашняя ночь была ошибкой. Скорое отцовство, переезд – все это дается мне очень непросто, вот я и не сдержался. Хотелось расслабиться, но согласен, признаюсь, я перегнул палку. Такое не повторится, обещаю тебе.

Дженни знала, что говорит Том искренне, и улыбнулась ему. Ну вот, камень с души, гора с плеч.

– Том, я люблю тебя. Люблю больше всего на свете… ну, может, кроме малыша у меня в животе. Я так рада, что у нас с тобой будет ребенок!

– Дженни, я тоже тебя люблю, – шепнул Том и поцеловал ее в лоб. – Ты будешь чудесной мамой.

– Вот точно! – Дженни стиснула ему руку и отпустила. – Кстати, на кухонном столе, в контейнере, тебя ждет бутерброд. Если твое похмелье не против… Не волнуйся, пряностей в нем процентов на девяносто меньше, чем в том, который только что умяла я.

Том засмеялся и встал.

– Отлично! Я как раз проголодался.

– Как поешь, тащи свою задницу сюда. Неделя предстоит жаркая. Нас ждет первый прием у врача, нужно купить машину, нужно решить, которая из комнат будет детской. В доме работы выше крыши. Еще ты на новое место переходишь. – У Тома аж глаза на лоб вылезли, и Дженни помахала ему рукой. – Эй, не волнуйся. Все в порядке. Мы справимся, честное слово!

– Том, я осталась без работы.

В старом сотовом Тома голос Дженни звучал слабо, как из дальней дали. Казалось, она плачет или плакала только что и попыталась успокоиться для разговора с ним. Он косил лужайку бензиновой газонокосилкой, купленной в хозяйственном отделе торгового комплекса между их городком и соседним. Машину они купили чуть раньше, в тот самый день, когда ездили к врачу на первый прием и первое УЗИ. Увидев мутную картинку, оба разрыдались и не могли успокоиться, пока доктор не вручила каждому по коробке салфеток. Тогда все трое засмеялись. Тому и Дженни не верилось, что столь бурные эмоции вызвал нечеткий, пиксельный пузырек на крошечном мониторе.

Седая, сутуловатая доктор Миллер наверняка делала УЗИ сотни (если не тысячи) раз, но за Дженни и Тома радовалась искренне. После приема Декеры минут двадцать не отъезжали от клиники – сидя в машине, они передавали друг другу распечатку снимка и восхищались своим еще не рожденным ребенком. Поговорив о будущем, они решили, что пол ребенка выяснять не станут. Пусть он или она сделает им сюрприз. Вернувшись домой, они прикрепили распечатку к холодильнику.

Спуститься в подвал ни за газонокосилкой, ни за чем-то еще Том себя не заставил и решил, что стоит купить новую. Лужайка у них большая, работа потребуется серьезная. Сейчас, услышав, как жена борется со слезами, он отключил косилку, но от рокочущего эха так просто не избавиться.

– Что? – переспросил Том.

– Меня уволили, – всхлипывала Дженни, больше не скрывая своего отчаяния. – Уволили всех нас, даже гребаного Шона. Спортклуб закрывается. Похоже, с банком судятся жертвы холокоста. Из-за нацистского золота, что ли? Вот они и избавляются от лишних расходов. Том, я теперь лишняя!

– Все в порядке, Дженни. Все будет в порядке. Ты сама говорила, что мы справимся, помнишь? Где ты сейчас? Я за тобой приеду. Только скажи…

– Нет. Я немного задержусь. У меня встреча с Викторией. Я в ресторане около банка. Черт, мне даже выпить нельзя. – Дженни жадно вдохнула воздух. Том почувствовал, что она пробует успокоиться. – Говнюки хреновы! Нам копец, Том. Постоянного дохода у нас больше нет. Я ведь на медицинскую страховку могу рассчитывать?  Только неизвестно, на какой срок и что именно она покрывает. Как нам теперь за все платить? Как нам теперь платить хоть за что-то?

– Дженни, мы справимся, – спокойно повторил Том, хотя самому стало дурно. Мысли кружились в бешеном водовороте. Высшего образования у него нет: колледж он бросил после первого курса. Востребованной профессии у него нет. Как, работая барменом, выплачивать ипотеку, рассчитываться с врачами и содержать семью?

На что он рассчитывал, когда вздумал перебраться в Нью-Йорк, чтобы стать художником?

Дженни права: им конец.

– Все будет хорошо, – уверенно проговорил он. – Мы справимся.

Они сидели в столовой за огромным деревянным столом, на котором были вино и доставка из китайского ресторана. Такое сочетание стало для них дурной приметой. «Больше в жизни к китайской еде не притронусь», – решила Дженни, потягивая газировку из банки. Они разбирались со своими расходами, и Дженни заметила, что Том и первый бокал вина не допил. Она грустно улыбнулась и посмотрела на лежащие перед ней бумаги.

На данный момент доходов у них не осталось вообще, хотя через несколько дней Тома ждали «У Ника». Из бара в Алфавитном городе он уволился неделю назад, и буквально через пару часов ему нашли замену – молодого актера, которому срочно потребовались деньги. На горизонте уже маячило новое место, но Том признался Дженни, что последнюю смену в лучшем баре своей жизни он отрабатывал не без сожаления. В тот вечер ему пришлось инструктировать молодого парня, который слишком много болтал.

Первым порывом Дженни было впасть в депрессию, но она с ним боролась. Услышав новости, Виктория наметила им с Томом целый план – как и прежде, когда у Дженни возникали проблемы. Энтузиазм Виктории, замешенный на прагматизме и безапелляционности, и завораживал, и раздражал. Друзья ее друзей вращались в фитнес-индустрии, Виктория уже мысленно рассылала им письма по электронке. Она не сомневалась, что пристроит младшую сестру в самое ближайшее время.

План для Тома Виктория тоже составила. Дженни он не нравился; она чувствовала, что Том его возненавидит, но сразу поняла, что сестра права.

– Даже не знаю. – Том отправил очередной вонтон в рот и запил его вином. – Расходов у нас много… особенно ипотека. Еще страховка на машину. Кто бы мог подумать в хорошие времена, что несколько штрафов за мелкие ДТП и превышение скорости станут колоссальной проблемой? Не говоря уже о доплате врачу и все то, что не покрывает страховка. Может, попросить Малкольма увеличить мне смену?

– Ты еще ни одной смены не отработал, – напомнила Дженни. – Даже если начнешь выходить каждый вечер, сколько нужно не заработаешь. Даже близко к этому. – Увидев, что Том побледнел, Дженни вздохнула. – Прости, если я резковато выразилась… Просто у меня стресс.

– Понимаю, у меня тоже. Уверен, ты быстро найдешь новую работу… В Нью-Йорке миллион спортклубов. А я… даже не знаю… Может, мне разнорабочим здесь устроиться? Может, Челси кому-нибудь меня порекомендует?.. Помогает же она кретину Рэю.

– Том, кто возьмет персональным тренером беременную? Одному из нас нужна работа со стабильным жалованьем. И желательно с соцпакетом.

– Одному из нас? – спросил Том.

Дженни пристально посмотрела на него, потом тихо сказала:

– Да. Тебе. У Виктории есть предложение, и по-моему, хорошее.

Том сложил руки на груди, нервно сглотнул и прищурился:

– Если предложение Виктории касается меня, хорошим оно быть не может.

– Том, выслушай меня, пожалуйста!

Он закрыл глаза, потом медленно открыл.

– Хорошо. Говори, что за предложение?

Дженни набрала в легкие побольше воздуха и начала рассказывать.

Измученный Том потягивал горький кофе в забегаловке к югу от Пенсильванского вокзала. Он сидел у грязного окна, выходящего на Седьмую авеню, но едва видел тех, кто шел мимо. Вот мужчины и женщины, которые и в сильную жару носят деловые костюмы; вот туристы толпятся на тротуаре; вот парни в красных футболках зазывают их на автобусные экскурсии; вот безголовые пешеходы шныряют в потоке транспорта.

Той ночью Том спал часа четыре, не больше. В семь утра он позвонил Кевину. Они договорились встретиться на Манхэттене в девять. Лучший друг не задал ни единого вопроса (Том представлял, сколько отчаяния было в его голосе).

Ранним утром Том поборол желание навестить хризалиду, пусть и хотел этого, как никогда прежде. Без нее ему было не по себе, и он долго стоял на кухне, пока взгляд на распечатку снимка УЗИ не вывел его из транса. В подвал он не спустился, быстро вышел из дома через парадную дверь – но сейчас только и думал что о хризалиде. Она такая же большая? Она скучает по нему?

Кевин опаздывал, но Том знал, как ненадежно нью-йоркское метро, тем более в час пик. Наконец Кевин влетел в кафе, одетый в черные слаксы с белоснежной рубашкой. На шее болтался галстук с узором пейсли, через локоть он перебросил черный пиджак. Температура перевалила за тридцать градусов, и это при сильной влажности, но Кевин, казалось, жары не замечал. Том, напротив, чуть ли не плавился в футболке и джинсах. Наверное, горячий кофе он купил зря.

– Секунду! – Кевин бросился к стойке и вскоре вернулся с холодным кофе. Сделав большой глоток, он сел, а чашку поставил на узкий подоконник. – Прости, мне срочно требовался кофеин. Ночь была бешеная.

– Правда? – спросил Том, пытаясь сохранять спокойствие и не паниковать. Об истинной причине этой встречи говорить не хотелось. – Ты встретил «ту самую»?

– Не совсем. – Кевин засмеялся. – Вообще-то, девушек было две. Они напомнили мне сестричек, которых мы знали в старших классах. С огромными карими глазами, помнишь? Они… Черт, погоди, я же ради тебя пришел. Выкладывай, Том! В чем дело? По телефону мне показалось, что ты вот-вот расплачешься.

– Во-первых, спасибо, что пришел. Я ведь знаю, как ты занят, – начал Том. Кевин не ошибся: он впрямь мог заплакать в любой момент. Том сделал глубокий вдох. Каждая клеточка тела кричала о том, что он подписывает себе смертный приговор. – Тебе точно не влетит за опоздание?

– Влетит? О чем ты. На службе меня обожают. Босс на меня молится. Нет, он мерзкий бездушный троллишка, но меня любит. Но ты не переводи стрелки. Выкладывай, зачем позвал! Знаю, дело срочное, раз ты поднялся в такую рань.

Том попробовал заговорить, но слова буквально не шли на язык. Кевин терпеливо ждал.

– Дженни работу потеряла, – объявил он тихо и смущенно, хотя никто не обращал на них внимания.

– Черт! – почти выкрикнул Кевин и, обдумывая услышанное, снова хлебнул кофе. – Черт, – повторил он уже сдержаннее, вероятно, решив сохранить спокойствие, чтобы Том не запаниковал. – Как она, ничего? А ты?

– Ничего… То есть нас обоих колбасит. Дом же только что купили и машину. Еще много всего нужно, а тут… – Том покачал головой и посмотрел в окно. Представилось, как машина наезжает на толпу. Том тряхнул головой, не понимая, откуда все эти сцены насилия. Руки дрожали, ему страшно хотелось прикоснуться к хризалиде.

– А тут что? – В голосе Кевина по-прежнему слышался шок. Том шевелил губами, но не мог издать ни звука. – Ну же, Том, это я. Мне ты можешь рассказать все.

Том знал, что должен молчать. Так велела Дженни, он ей обещал. Но ведь это Кевин, его лучший друг. Человек, которого на сегодняшний день он знает дольше всех.

– Дженни беременна, – прошептал Том, заглянув Кевину в глаза, и тут же об этом пожалел, хотя у него камень с души свалился. Рассказывать о беременности до второго триместра – дурная примета или что-то в этом роде. Дженни убьет его, если узнает.

– Она?.. Супер! Поздравляю! – закричал Кевин, порывисто обнял Тома, и тот страху и тревоге вопреки не смог сдержать улыбки. Другие посетители кафе посмотрели на них, потом быстро вернулись к своим делам.

– Спасибо, Кев! Спасибо огромное, – проговорил Том, а его потрясенный друг расплылся в улыбке. – Я обещал помалкивать. У нее сроку-то меньше месяца.

– Я могила, дружище, могила! Сам понимаешь, я никогда тебя не сдам. Теперь ясно, почему утром у тебя был такой взбудораженный голос! – восклицал Кевин. – И почему ты захотел встретиться. Спасибо, что сообщил мне лично. Наверное, ты слезно попросишь меня стать крестным! – засмеялся он. – Не знаю, надо подумать. График у меня очень плотный, но я принимаю взятки. Вот например…

– Дело не совсем в этом, – перебил его Том.

– Черт, у вас близнецы?

Закрыв глаза, на своих покрасневших веках Том увидел размытое очертание хризалиды и услышал ее тяжелое, влажное дыхание. В тот момент ему больше всего хотелось спуститься в подвал. Вместо этого Том открыл глаза, допил остатки кофе, и в животе забурлило, будто он хлебнул кислоты.

– Я хочу у тебя работать, – выдавил он. За двадцать лет знакомства Том ни разу не видел, чтобы Кевин терял дар речи, но сейчас его друг сидел перед ним, разинув рот, и довольно долго не мог говорить.

– Работать у меня? – наконец пролепетал Кевин. – Ты серьезно?

– Да, Кев, серьезно. Это нужно мне… Нам. Нам с Дженни. И ребенку тоже. Мне пора взрослеть.

Кевин похлопал Тома по спине, заставив поморщиться. Его лучший друг бывал грубоватым, и Том этого не одобрял, но держал свое неодобрение при себе.

– Да! – заорал Кевин. – Да, черт подери! Наконец-то! Молодчина, Том! Мы классно повеселимся. Как в старые времена, когда мы торговали шоколадками, которые крали в местном магазинчике. Помнишь, в какие передряги мы влезали? Помнишь, как пытались украсть порножурналы? Три пачки, упакованные в полиэтилен; я так залип на них, что провалил все дело, и тот старый хрыч…

Тому вдруг стало плохо, что, видимо, отразилось у него на лице, потому что Кевин мгновенно пришел в себя и положил руку ему на плечо.

– Том, все будет отлично, обещаю! Ты кучу денег заработаешь! У нас неплохое начальное жалованье и полный соцпакет. Из тебя получится классный менеджер, это без вариантов. Ты чуток тушуешься, но как перестанешь зажиматься, тебя полюбят. Так ведь всегда бывало. А как повалят комиссионные, будешь шестизначные суммы зарабатывать. Без напрягов. Без напрягов, понял?

Том посмотрел на друга и растянул губы в улыбке, хотя сам чувствовал, что окружающий мир рушится. Он чувствовал себя букашкой, угодившей в яму, которая быстро заполняется землей. И в глазах земля, и в ноздрях – его хоронят заживо.

– Понял, – отозвался он из темной глубины.

Кевин радостно хлопнул в ладоши, уставился на Тома, и… его улыбка превратилась в гримасу. Том, уже вернувшийся к реальности, почувствовал неладное и запаниковал:

– В чем дело?

Кевин оглядел его с ног до головы и кивнул, словно только что в полной мере осознал какую-то сложную проблему и убеждал себя смириться.

– Есть один момент, – проговорил он, сделав извиняющееся лицо.

Том стоял у единственного в Спрингдейле салона-парикмахерской, глядя в пустые черные глаза своего нечеткого отражения. Душное утро переросло в почти идеальный летний день. Перевалило за полдень, в местных молодежных лагерях только что закончилась дневная смена. Шумные, потные дети были повсюду, мучая Тома бесконечной болтовней и криками.

Том попытался сосредоточиться. Он понял, что длинные сальные патлы, татушки и заношенная футболка с инди-рок-концерта десятилетней давности делают его похожим на душевнобольного бомжа. Страшно хотелось закурить, но сигареты кончились еще утром, а лишние деньги Том тратить боялся. Они с Дженни без пяти минут банкроты. Том рассеянно играл «Зиппо» и смотрел на свое мутное отражение.

Вокруг по живописной улице сновали шумные дети, а Том собирался духом для предстоящего дела. Наконец он сделал глубокий вдох, сунул зажигалку в карман и шагнул за порог. Зал был небольшим, по-старомодному привлекательным, с колокольчиком, звон которого сообщил о появлении Тома. На него посмотрели три женщины слегка за сорок – два стилиста и посетительница. Что делать и говорить дальше, Том не знал. Сам он прежде не бывал в таких заведениях, лишь пару раз перед корпоративными вечеринками забирал из салонов Дженни.

Свободная стилистка подошла к Тому осторожно, как ребенок к незнакомому зверьку.

– М-м-м, добрый день! – начала она, растянув губы в улыбке. – Могу я вам помочь?

У Тома опять слова не шли на язык. Казалось, его постепенно разбирают на части. Этот этап – последний. Выдержит ли он? Хотелось развернуться и пробежать полмили до дома. Хотелось к хризалиде. Да, хотелось только к ней.

– Вы заблудились? Вам что-нибудь нужно? – допытывалась стилист, крепче сжимая ножницы. Так и подмывало отнять их и вонзить ей в глаз, но Том покачал головой, избавляясь от наваждения, и улыбнулся в ответ.

– Мне… нужна стрижка, – наконец прохрипел он.

– Ой… – После небольшой паузы стилист снова улыбнулась. – Да, конечно. У меня как раз запись отменилась, так что вы вовремя. Очень вовремя. Давайте внесем ваши данные в базу и приступим. Меня зовут Дарья.

Том на автомате продиктовал свои данные, и Дарья вбила их в базу. Потом она отвела его к свободному креслу у мойки и, когда он уселся, надела на него фартук. Две другие женщины продолжали негромко разговаривать. Том не сомневался, что они обсуждают его, но совершенно не переживал. В данный момент он толком не понимал, кто он такой. Все стремительно ускользало от него.

– Сначала я вымою вам голову, потом немного постригу, – объяснила Дарья, приступая к мытью. – Вы, наверное, длину убирать не хотите, только сделать голову аккуратнее? Волосы у вас чудесные.

– Нет, – проговорил Том как сквозь туман. – Стригите коротко. У меня новая работа. Нужно выглядеть как офисный планктон.

Дарья засмеялась и по-матерински потрепала его по голове.

– Ну, понятно. Поздравляю с новой работой! Не расстраивайтесь, волосы отрастут. А новая работа откроет вам новые двери. Кто знает, куда она вас приведет!

Через час с лишним Том вышел из салона и, как в тумане, перешел на другую сторону улицы, прямо к бару «У Ника». Машина чуть не сбила его, но истеричный клаксон и вопящий водитель были на другом конце света. Казалось, тело живет своей жизнью и повинуется какой-то невидимой силе.

«У Ника» было пустовато, но долго это не продлится: скоро счастливый час. Том сел за стойку, на то же самое место, что и в первый вечер. Малкольм обслуживал немолодую женщину у другого конца стойки, с ухмылкой взял ее скудные чаевые и направился к Тому.

– Как ваши дела, сэр? – спросил Малкольм, кидая на стойку бирдекель. – Что мне вам… Том?!

Мужчины уставились друг на друга.

– Ма-а-ать твою! – Малкольм медленно покачал головой.

Том машинально потянулся к свежепостриженным волосам и внимательно посмотрел на себя в зеркало, висевшее над многочисленными бутылками спиртного. В полутемном баре, вдали от резкого света салона, новая стрижка не казалась такой нелепой, но Том по-прежнему едва узнавал себя. Не помогла даже обработка концов горячей бритвой, которую Дарья сделала бесплатно, восторженная тотальным преображением Тома. Она попросила разрешение сфотографировать его для рекламы салона в соцсетях – стандартные фото «до» и «после». Том отказался – пожалуй, слишком категорично. Дарья, если и обиделась, вида не подала. Том оставил ей щедрые чаевые. Им с Дженни такие не по карману, но Дарья по-человечески отнеслась к нему в момент, когда он отчаянно в этом нуждался.

Том смотрел на себя в барное зеркало, не в силах оторваться. Аккуратно уложенные волосы, лоснящиеся щеки и подбородок – даже в заношенной футболке он теперь напоминал офисную шестерку.

– Ага… – отозвался он, взглянув на Малкольма. Тот заметно побледнел.

– Я… Я сейчас, – пробормотал бармен, глаза у которого заблестели от слез, и шмыгнул в подсобку. Буквально через секунду оттуда вышла недовольная Ханна. Увидев Тома, она раскрыла рот и уставилась на него в немом изумлении.

– В чем дело? – озадаченно спросил Том.

Лицо у Ханны смягчилось, и она подошла ближе.

– Извини, – начала она. – Просто ты… похож…

– Знаю, – перебил Том. – Твой отец сказал мне в прошлый раз. Я похож на твоего брата.

– Да, похож. В старших классах Ник носил длинные волосы, но когда он ушел в армию… Когда мы с папой видели его в последний раз…

– Ох… – отозвался Том. Он едва представлял, каково встретить человека, похожего на погибшего брата. Он едва представлял даже, каково иметь брата или сестру.

Ханна одарила Тома слабой улыбкой, первой на его памяти, потом взяла бутылку виски и две стопки. Наполнив обе до краев, она медленно придвинула одну Тому.

– Да уж, «ох», дурачина… – проговорила Ханна, поднимая стопку. Том последовал ее примеру. Они с Ханной чокнулись, выпили до дна и синхронно опустили стопки. Виски обжег Тому горло, но моментально прочистил мозги. «Не слишком ли я паникую?» – подумал Том. Сделав глубокий вдох, он посмотрел Ханне в сильно накрашенные глаза. Девушка встретила его взгляд, и ее улыбка погасла.

– Добро пожаловать в семью, – проговорила она, снова наполняя стопки.

– Спасибо, – поблагодарил Том, когда они выпили во второй раз. Он рассматривал стопку, крутя ее пальцами. – Не поверишь, но… Что-то вроде семьи появляется у меня впервые за целую жизнь.

– Почему это? – спросила Ханна. – Погоди, угадать попробую. Ты всех достал?

– Родители умерли, я их единственный ребенок, – ответил Том серьезнее, чем хотелось бы.

– Ой! – на сей раз вырвалось у Ханны. Она отвела взгляд, потом снова посмотрела на Тома. – Прости. Когда тушуюсь, порой несу жуткую пургу. Так что сама я дура. Ну, рад обрести младшую сестру-лесбуху?

– Так ты?.. Извини, я понятия не имел.

– За что «извини», дурачина?

– Извини. То есть нет, не извини… Просто… не обращай внимания. У меня какой-то странный день. И месяц. И год.

– Наверное, поэтому ты вдруг прикинулся Дадли Справедливым?  – спросила Ханна, взяла тряпку и начала протирать стойку.

– Ага. Представляешь, каково мне? У меня новая работа, которую я не хочу. Буду сраным менеджером по продажам. И жена у меня беременная… – Слишком поздно Том спохватился, что рассказывает больше, чем нужно. – Черт, я же молчать обещал! Сам не знаю, почему сболтнул об этом.

– Ничего себе! Поздравляю! Погоди… – Ханна отошла, вернулась с маленькой бутылкой шампанского, а когда вытащила пробку, раздался хлопок. Она налила шампанское в два бокала. – Том, я никому не скажу, но, честное слово, это здорово. В смысле, я детей не хочу и считаю их монстриками, но за тебя страшно рада.

Том засмеялся, и они снова чокнулись бокалами. Том хлебнул шампанского, пузырьки попали в нос, и тело расслабилось впервые неизвестно за какое время.

– Мы все монстры, – заметил Том, когда Ханна одним залпом опустошила бокал.

– Правда, святая правда, – с улыбкой отозвалась она.

– Что отмечаем? – спросил Малкольм, вернувшись из подсобки. Следы недавних эмоций полностью скрыла фирменная язвительная улыбка.

Том посмотрел на Ханну, беззвучно умоляя ее не болтать. Та подмигнула ему и сказала:

– У Тома новая работа!

– Поздравляю, черт подери! – воскликнул Малкольм, подошел ближе и пожал Тому руку. – Налей мне тоже шампанского.

Дочь послушалась, Малкольм поднял свой бокал и улыбнулся Тому.

– За новые должности, новые стрижки, за татухи, которые прячутся от начальства, но остаются на месте.

Ханна подняла отцу рукав, обнажив чуть побледневшую надпись на плече, гласящую «На хуй командира».

– Вот это класс! – засмеялся Том.

– Я был молод, пьян и в увольнении. Еще сильно злился на командира, но за что – не помню. – Малкольм поднял голову: в бар вошли несколько посетителей, сплошь в деловых костюмах и строгих платьях. – Получается, мой новый бармен увольняется, не приступив к работе?

– Ну… – Том смутился. – Да, похоже на то. Очень жаль. Просто у меня новая работа, новый дом и… прочие дела. Боюсь, помочь тебе не получится. То есть, если у тебя совсем беда, я мог бы…

– Том, я справлюсь, – заверил Малкольм, подаваясь вперед. – Я рад за тебя. Уверен, Ханна тоже рада.

– Пфф! – фыркнула Ханна, направляясь к новым посетителям, но сама украдкой улыбнулась Тому.

– Честное слово, Том, новая работа – это здорово, – продолжал Малкольм. – Я рад за тебя. И за Дженни. Ты отличный парень и заслужил хорошее место. Но к нам заглядывай! Кажется, мы с тобой закорешимся.

– Мне тоже так кажется, – согласился Том, кивая. – Как сказала Ханна… Я с удовольствием вольюсь в семью. И моей жене вы очень понравитесь.

Дженни хохотала без остановки.

В полном замешательстве Том стоял перед ней на кухне. Первой реакцией Дженни на новый образ мужа стал шок – стакан сока едва не выпал у нее из рук. Секунду спустя она истерически захохотала, удивив их обоих.

– Дженни, какого черта?! – спросил Том, которого неожиданно захлестнул гнев.

– Извини! – Дженни поставила стакан на разделочный стол и зажала рот рукой. – Сама не знаю, почему смеюсь. Вообще-то выглядишь ты потрясно!

– Вообще-то? Хотя какая разница. – Том развернулся и через столовую и улицу пошел на крыльцо. Перед мысленным взором мелькали кровавые сцены насилия. Том старался вытеснить их из сознания, и, когда добрался до качелей, ему это почти удалось.

– Том! – крикнула Дженни. Она спешила за ним и больше не смеялась. – Погоди!

Когда жена догнала его, Том уже тихонько раскачивался на качелях, устремив глаза к небу.

– Извини меня, пожалуйста! – повторила Дженни. – Выглядишь ты замечательно. Просто я никогда тебя таким не видела. Образ… совершенно другой. Сама не знаю, почему засмеялась. Наверное, дело в гормонах или в усталости от всех наших мытарств. Честное слово, я не над тобой смеялась. Я… удивилась сильно.

– Все в порядке, – сказал Том после небольшой паузы. – Просто у меня был особенно дрянной день. А выгляжу я по-идиотски.

– Не по-идиотски, а как сексапильный банковский служащий.

– От этого не легче, – отозвался Том, по глазам Дженни видевший, что она едва сдерживает смех. Он наконец уловил комичность ситуации, и на лице у него, в кои-то веки гладко выбритом, появилась слабая улыбка.

– Как сексапильная банковская рок-звезда? – предложила Дженни.

– Уже лучше, – кивнул Том, и Дженни обняла его.

– Вот и ладно, – шепнула она. – Я так понимаю, встреча с Кевином прошла удачно?

– Угу, – ответил Том. – Похоже на то. У меня теперь есть работа. Завтра начинаю. Я уже сказал Малкольму, что его выручить не смогу.

– Он расстроился?

– Нет, по-моему. Кажется, он за меня рад. Странно… Мы едва знакомы, а Малкольм относится ко мне так, как родной отец никогда не относился.

– Это же хорошо?.. – осторожно уточнила Дженни.

– Да, наверное, – пробормотал Том. – Я не знаю.

– Я горжусь тобой, Том. Новая работа – это всегда здорово. Неужели ты нисколечко не рад?

Том не ответил: слова не шли на язык. К счастью, Дженни хорошо его знала и чувствовала: сейчас нужна тишина. Она села рядом и прижалась к его плечу.

Они вместе сидели на крыльце, наблюдая, как с приближением ночи тени наползают на их район и на этот дом, который возвышался над ними, словно тайный защитник, словно огромный мавзолей на двоих.

Следующим утром, в шесть часов, Том стоял на кухне. С шеи капал пот, кожа покрылась мурашками – он смотрел на распахнутую подвальную дверь. Вчера, когда он ложился спать – куда позднее, чем следовало, – дверь была закрыта. Или Тому так казалось. Неужели он навещал хризалиду среди ночи и не помнит об этом? Или это Дженни спустилась в подвал, сдвинула холодильник и нашла то, что по праву принадлежит ему? При мысли, что Дженни касалась хризалиды, проснулся холодный гнев. Том прогнал его и уставился в окно над раковиной.

На горизонте появились проблески зари. Было уже тепло, на небе ни облачка, день обещал побить температурный рекорд. Том надел свой единственный костюм, который «выгуливал» только на свадьбах и похоронах, и сейчас тщетно пытался завязать свой единственный галстук. При этом он упорно смотрел в окно на спящий район, запрещал себе поворачиваться к распахнутой двери… и силился услышать влажное дыхание.

Том отпустил галстук, бездумно повернулся и шагнул к подвалу, отчаянно желая прикоснуться к хризалиде. Он нуждался в этом.

– Привет, красавчик! – пропела Дженни у него за спиной.

– Боже! – Том вздрогнул и резко обернулся. Дженни стояла у кухонной двери в его футболке и в голубых трусиках. Волосы она кое-как собрала в хвост и терла глаз кулаком.

– Черт, извини, я не хотела тебя пугать. – Дженни обняла мужа и положила голову ему на плечо. – Ты в подвал собрался? – озадаченно спросила она.

– А ты зачем встала? – вместо ответа спросил Том, дрожащими пальцами приглаживая ей волосы.

– М-м-м, как приятно… – Насладившись лаской, Дженни отстранилась и шагнула к ближайшему шкафчику. – Встала из-за очередной приятности в виде утренней рвоты. Еще хотелось тебя увидеть, пока ты не уехал. Кофе тебе приготовить.

– Спасибо, не нужно. Сейчас ничего не полезет. Кажется, меня ждет та же «приятность», что и тебя.

Дженни бросила кофе, вернулась к Тому, обняла его за плечи и улыбнулась.

– Малыш, ты чудесно выглядишь.

– Спасибо, но чувствую я себя глупо. И не могу повязать клятый галстук. Всегда гордился тем, что не умею обращаться с галстуками. Вот такой я идиот-хипстер.

– Погоди, давай я, – предложила Дженни. Она встала ему за спину и нажала на плечи, заставив чуть сгорбиться. Потом медленно завязала ему галстук в профессионально-аккуратный узел. Том смотрел во мрак подвала: казалось, под его взглядом тот пульсирует и оживают тени. Казалось, эти тени идут за ним.

– Я каждое утро наблюдала, как папа завязывает себе галстук, – мечтательно проговорила Дженни. – На фоне трех женщин в доме – мамы, Виктории и меня – папины мужские повадки казались диковинными. Ну, запах его одеколона, то, что мочился он стоя, что галстук каждый день повязывал. Мы с Викторией считали это классным. Тайком подкрадывались к нему и смотрели, как он священнодействует. Пальцы у него двигались быстро-быстро, отдельных движений не различишь, и мне это дико нравилось. Я решила научиться «делать, как папа» и, когда болела, тренировалась, повязывая галстук себе. Ну вот… – Дженни подошла к Тому спереди и разгладила галстук. – Так ты… спускался в подвал сегодня утром? – снова поинтересовалась она.

– Ага… Я портфель искал. И нашел какой-то старый. В нем, наверное, пауков полно… – Том не без труда перевел взгляд на галстук, очень красиво и аккуратно облегавший ему шею. – Ничего себе! Прекрасная работа.

– У тебя все получится! – с чувством прошептала Дженни и поцеловала Тома в губы. Он ответил на поцелуй, попытался закрыть глаза, попытался не смотреть на дверь подвала.

Не вышло.

Стоящие на железнодорожной платформе в семь утра казались Тому особями совершенно иного вида. Они громко болтали, многие потягивали холодный кофе и держались небольшими группами. Словно ожил послешкольный кошмар, и их предварительно разделили на классы. Том подавил зевок и направился мимо них к центру платформы, стараясь никого не задеть. Он нес полупустой поношенный портфель, который пару дней назад нашел в подвале, и чувствовал себя фальшивкой.

Захотелось устроить быстрый перекур, но, едва Том сунул руку в карман, показался поезд, и оптимально разместившиеся на платформе группы организованно расселись по вагонам. Тощий проводник самодовольно глядел на мужчин и шутил с женщинами. Том вошел последним, и его чуть не прищемило дверью. Невысокий коренастый проводник мерзко улыбнулся.

В вагоне разговаривали еще громче, чем на платформе. Тому попалось свободное место – сесть пришлось между двумя немолодыми женщинами. За ними сидели двое мужчин в строгих деловых костюмах и женщина в темном платье. Они шумно обсуждали недавнюю пьянку и дружно хохотали над каждым предложением. Барменский опыт подсказывал Тому: эти люди хотят, чтобы их услышали. Прямо за Томом сидел здоровяк ростом хорошо за шесть футов с темными волосами, разделенными по-военному опрятным пробором. Колено он прижал к впереди стоящему сиденью – по сути, к спине Тома.

Когда тот же проводник начал обходить пассажиров, Том вдруг понял, что забыл купить билет, и удивился. Пока работал в Нью-Йорке барменом, он ни разу не забывал этого сделать.

– Вот черт! – громко прошипел он. Сидящая рядом женщина недовольно заерзала.

Хохот за спиной достиг апогея, когда проводник глянул на билеты весельчаков и разболтался с ними об их общих знакомых. Наконец он, облаченный в форму, застыл перед Томом и его попутчицами, которые тотчас показали электронные билеты на телефонах.

– Я, э-э-э… забыл купить билет, – пролепетал Том, запинаясь.

Проводник со вздохом вытащил огромную билетную книжку.

– Куда едете? На Пенсильванский вокзал? – Том кивнул. Казалось, в вагоне повисла тишина. – При покупке билета на поезде дополнительно взимается пять долларов, – объявил проводник, яростно компостируя длинный зеленый листок. – С вас пятнадцать долларов пятьдесят центов.

Пятнадцать долларов – сумма дикая… Том раздраженно сглотнул, а сидящие сзади снова мерзко захохотали.

Том полез в карман и, случайно ткнув локтем и без того раздраженную соседку, вытащил потрепанный бумажник. Его подарила мать на окончание средней школы, и этот подарок стал последним от обоих родителей. Бумажник разваливался, и Дженни предлагала купить новый, но расстаться с нынешним у Тома не было сил.

Он сконфуженно улыбнулся соседке. Та в ответ оскалилась, обнажив черные, стертые в пеньки зубы. Из глаз у нее потекла кровь. Том заморгал. Нет, лицо у соседки нормальное, хоть и раздраженное, а вот он, похоже, устал сильнее, чем думал.

– Сэр! – резко позвал проводник. Сидящие сзади продолжали мерзко хохотать.

«Долго я смотрю ей в рот?» – подумал Том.

– Пятнадцать. Долларов. Пятьдесят. Центов, – повторил проводник, словно обращаясь к ребенку.

Том протянул ему двадцатку, единственные деньги, которые у него были при себе. Вот и ухнул его ланч. С финансами у них было очень туго. После дорогой стрижки денег на картах почти не осталось, последний чек из Швейцарского банка еще не прислали. Проводник глянул на ветхую купюру, до конца закомпостировал листочек и вручил Тому вместе с четырьмя долларовыми банкнотами. Кошелек для мелочи проводник носил на поясе и, доставая из него четвертные, устроил целое шоу. Закатив глаза, он двинулся прочь, а колено сидящего сзади еще сильнее толкнуло Тома в спину.

Том обернулся и сердито глянул на здоровенного говнюка.

– В чем дело? – осведомился говнюк, ответил Тому таким же злым взглядом и вскинул ухоженные брови. – Что? – повторил он, не дождавшись ответа, потом со зловещей ухмылкой потянулся вперед. Том мгновенно отвернулся от него. Сзади снова захохотали, колено в очередной раз пихнуло Тома в спину. Перехватив взгляд старика, сидевшего через проход от него, Том скорчил выразительную гримасу – видели, мол, каков? Старик отвел глаза, будто стыдясь за Тома.

Глубокий вдох, закрыть глаза – Том попытался игнорировать безостановочный насмешливый шепот и нарастающую боль в спине.

Перед мысленным взором снова возникла яма, которую Том видел, когда только согласился на глупую работу, навстречу которой сейчас несся. Он пробовал выползти из ямы, но почва давила все сильнее, затягивала все глубже, букашкины лапки бессильно дергались, а потом застыли.

Дженни стояла наверху подвальной лестницы, удивляясь тому, как тускло светит потолочная лампа. До сих пор вниз она спускалась лишь раз – на второй день после их с Томом переезда. Количество хлама ошеломляло даже зрительно, не говоря о пауках и многоножках, разбегавшихся от света. Дженни совершенно не возражала против того, чтобы Том убрал с дороги хотя бы часть рухляди.

Но вот прошло немного времени, они начали обживаться, и Дженни захотелось заглянуть в подвал и узнать, какие сокровища там скрыты.

Когда речь заходила о подвале, Том вел себя странно. Дженни решила, что он боится туда спускаться, и упрекнуть его в этом не могла: из-за плохого освещения и темной горы рухляди подвал навевал жуть. Дженни решила, что сегодня начнет расчищать завалы. Может, тогда Том наберется храбрости и возьмется за дело?

«Ну, вперед!» – подумала Дженни и начала спускаться. Пятая ступенька сломалась неожиданно, с громким треском, и ее нога в домашней тапочке провалилась в зазубренную брешь. Дженни грохнулась на ступеньку, чувствуя, как острые обломки впиваются в бедро. В попытке сохранить вертикальное положение Дженни хваталась за все подряд и ладонью шлепала по голой бетонной стене слева. Кровь из рваной раны потекла на ступеньку, потом ниже, потом еще ниже.

– О-о-о! Мать твою! – заорала Дженни и попробовала вытащить ногу из бреши, не повредив еще сильнее. Подвал снизу наблюдал, как кровь стекает по ступенькам и наконец падает на грязный серый пол, как в ней отражаются извивающаяся Дженни и мутноватый свет голой потолочной лампы, который едва проникал дальше угодившей в западню девушки.

Пит Кролл, босс Кевина, оказался потным бульдогом ростом не более пяти футов шести дюймов со стрижкой «ежиком», будто из воодушевляющего фильма о спорте. В мятом костюме с мятым галстуком он сидел за огромным столом с отделкой «под дуб», который был завален документами, папками, сотнями оберток от конфет и фастфуда, раздавленными мокрыми банками из-под диетической газировки и заставлен фотографиями в рамках, на которых красовался он сам и какая-то женщина. Том решил, что это его жена. Если Питер Кролл носил короткую стрижку, то его жена, напротив, высокую прическу.

Пит целую минуту молча разглядывал Тома, который ерзал на стуле. Кевин, точно на таком же гостевом стуле, сидел в дюймах от него, игриво стучал пальцами по коленям и из-за тишины явно не беспокоился. Тому хотелось сбежать, хотелось скинуть костюм, домчаться до ближайшего бара и выхлестать бутылку холодного пива.

– Итак, – начал Пит, потирая подбородок заскорузлыми руками с таким видом, точно размышлял над загадками вселенной, – Кевин уверяет, что вы вместе выросли.

– Да, верно, – отозвался Том, – но моей вины тут нет.

Если Кролл позабавился шутке, то вида не показал. Вместо этого он шумно втянул воздух и сплюнул в невидимую Тому корзину у стола. Вернее, Том надеялся, что у стола стоит мусорная корзина. За спиной у Тома была закрытая дверь с матированным стеклом, из-за которой слышались телефонные переговоры служащих отдела продаж.

– Да-да. Так, работа простая. Сидишь в офисе и обзваниваешь фирмы Нью-Йорка. Обзваниваешь Манхэттен. Обзваниваешь все районы. И то, что за пределами города, тоже обзваниваешь. Хобокен. Джерси-Сити. Хренов Форт-Ли. Звонишь и спрашиваешь офис-менеджера. Ему говоришь, что мы можем поставлять все, что нужно в офисе. Визитки, тонеры, ручки, трехмерные принтеры, ношеные трусы – все, что душе угодно. Тебе выдадут А-список нью-йоркских фирм, которые пользуются нашими услугами. От такого списка крыша поедет, так же как от наших цен, скорости доставки и от нашего клиентского, мать его, обслуживания.

Том глянул на Пита, гадая, стоит ли сейчас открывать рот.

– Клиентское обслуживание – это ты, безъязыкий, – пояснил Пит.

Пит с сомнением глянул на Кевина, потом снова сосредоточился на Томе.

– Твой дружок-землячок – самый талантливый сбытчик на моей памяти. За первые два месяца, пока я его не повысил, он нашел столько клиентов… Если ты заарканишь хоть половину, мы с тобой прекрасно поладим.

– Тому это как два пальца обоссать, – вставил Кевин. Оборвав барабанную дробь по колену, он наклонился к боссу. – Он же харизму каждой порой источает. В школе я палкой от него девчонок отгонял.

– Плевать мне на школу, – прорычал Пит, осаживая его свирепым взглядом. – Меня волнует только, есть ли у него бойцовский характер. – Он снова переключился на Тома. – Ну, Декер, колись, как у тебя с бойцовским характером?

Том сглотнул. Глаза Кевина прожигали дыры у него в виске и безмолвно просили не напортачить. Пит подался к нему, наклонившись над захламленным столом.

– Ну так как?

– Да, у меня бойцовский характер, – соврал Том.

Дженни сидела за обеденным столом и обклеивала порезы на ноге пластырем из старой пачки, которую нашла в ванной.

Порезы жутко болели, но, к счастью, оказались неглубокими, хотя поначалу сильно кровоточили. В травмпункт обращаться не хотелось. Том еще не вернулся и по сотовому не отвечал. Дженни не знала ни когда вступят в силу его социальные льготы, ни будет ли действовать медицинская страховка, если его официально оформят не с сегодняшнего дня. Cо страховкой для уволившихся в травмпункт лучше не соваться. Вдруг она вообще не покрывает травмпункты? Дженни запаниковала. Вдруг проблемы с беременностью возникнут раньше, чем начнет действовать страховка Тома?

Пластыри пропитались кровью, от металлического запаха Дженни замутило. Только этого не хватало!

В парадную дверь постучали. Дженни испуганно вздрогнула и испачкала руку кровью.

– Черт! – выругалась она, когда в дверь постучали во второй раз.

«Секунду подождите!» – подумала Дженни и, сильно хромая, отправилась выяснять, кто пришел и из-за чего такая срочность.

Тяжело дыша от боли, Дженни открыла дверь: за порогом стояла соседка Андреа, прижав к животу бутылку белого. Ее дочери Пейдж при ней, к счастью, не оказалось. «Хорошей матерью ты будешь», – виновато подумала Дженни.

– Привет, Дженни! Извини, что я без приглашения, но, когда появляются свободные пять минут, нужно использовать их по полной… Боже, у тебя кровь! Ты поранилась?

Андреа влетела в дом, поставила бутылку на обеденный стол и осмотрела руку Дженни с напряженным вниманием, на которое способны лишь матери малышей.

– Ничего страшного, – заверила Дженни, чуть отстраняясь. Забота соседки не то огорошила, не то растрогала ее. – Дело не в руке. Я ногу порезала, когда спускалась в подвал. Одна из ступенек провалилась. Сгнила, наверное.

Андреа быстро переключила внимание на травмированную ногу Дженни, которая осторожно подклеивала пропитанные кровью пластыри, едва державшиеся на коже.

– Давай садись! – велела Андреа, ведя Дженни к столу. – Отвезти тебя в больницу?

– Нет, спасибо, все в порядке, – ответила Дженни. – Через пару часов вернется Том. Он сегодня первый день на новой работе и очень радуется. Если к тому времени кровь не остановится, поедем к доктору. Я, если честно, не думаю, что порезы настолько глубокие, но еще раз спасибо тебе. Серьезно.

– Ну, если ты уверена… – отозвалась Андреа и села в кресло рядом с Дженни. – Я принесла бутылку очень дорогого вина. Прямо сейчас мы пропустим по стаканчику, и тебе сразу полегчает. Честное слово! А предлогом пусть будет новая работа Тома. Вот и отметим ее! И Тому оставим бокальчик. Ну, или полбокальчика. – Андреа засмеялась и схватила бутылку.

– Мне… Мне нельзя… – Дженни машинально потянулась к животу.

– Почему нельзя? – удивилась соседка. – Уже почти пять. Сегодня ты точно вино заслужила, подруга. Сиди здесь, я принесу бокалы. – Андреа понесла бутылку на кухню, а Дженни осталась мучиться перспективой выпивки в первый триместр беременности.

«К черту! Один бокал выпью, – решила она. – Ну что страшного может случиться?»

– Бокалы справа от раковины, – подсказала она. – В самом верхнем ящике. Открывашка в ящике под ним.

– Бокалы нашла, а открывашка не нужна, – отозвалась Андреа. К Дженни она вернулась с восхитительной улыбкой, захватив бутылку и два бокала. – Обычно я с первой попытки нахожу на кухне то, что нужно, даже если прежде в доме не бывала. Вот что значит шестое чувство домохозяйки! – Андреа засмеялась над собственной шуткой и отвинтила крышку бутылки. – Знаю, винтовухи кажутся отстойными, но сейчас их все делают. Да и ладно… Лишь бы вкус радовал!

Андреа налила две щедрые порции, и соседки чокнулись. Звон громким эхом отдавался у Дженни в ушах, будто снова и снова напоминало о себе сильнейшее чувство вины, которое она испытывала.

Дженни сделала глоток. Вино оказалось восхитительным.

– Боже, оно прекрасно! – воскликнула она.

– Правда же? – Андреа почти опустошила свой бокал одним залпом.

– Мы с Томом пьем только дешевое и в вине почти не разбираемся.

– Фрэнк считает себя экспертом. По-моему, тут, скорее, снобизм. Вино он коллекционирует с колледжа. Так что это вроде хобби. Винный погреб у нас фантастический. Приходите как-нибудь на ужин, мы с Фрэнком покажем. И Пейдж обрадуется, если вы придете. По-моему, она влюбилась в Тома. Волосы, татуировки и так далее… В нашем городке это экзотика!

«Ну, она последние пару дней его не видела», – чуть не брякнула Дженни и сильно прикусила себе щеку. Что за дурацкие мысли?! Новый имидж Тома ей нравится.

– Как только обживетесь, придете к нам в гости, – продолжала Андреа. – Напьемся омерзительно дорогого вина, мальчики покурят сигары, а я перескажу тебе все местные сплетни.

– Звучит… здорово, – рассеянно отозвалась Дженни и снова пригубила вино. На этот раз оно восхитительным не показалось.

– Итак… расскажи мне о себе. Вы ведь с Манхэттена сюда переехали, да? Это естественное развитие событий, но вы, ребята, пропустили один этап. Как правило, сперва Манхэттен, потом Бруклин и лишь потом пригороды.

– Ну, у нас была милая квартирка в Алфавитном городе, но потом аренда подскочила так, что стала для нас недосягаемой. Случилось все быстро… даже не верится. Никогда не думала, что у меня будет такой большой дом. Да я вообще не думала, что у меня будет свой дом.

– Вот прикол! Мне всегда хотелось большой дом и кучу детей. Наверное, придется довольствоваться только большим домом! Я из огромной семьи; у родителей нас семеро – вот и надеялась, что у меня получится что-то подобное. Увы, Фрэнку это совершенно не интересно. Он считает, что один ребенок – уже куча. А ты из большой семьи?

– Нет, – ответила Дженни. – У меня только одна сестра.

– Ой, сестра это здорово! У меня две сестры, и мы неразлейвода. Сестры – это счастье, так ведь?

– М-м-м, да, наверное… То есть мы с Викторией не всегда ладим. У нас… сложные отношения. Она человек занятой. Ну, сама представляешь, карьера, плюс высокая должность, плюс стабильные отношения, плюс активная благотворительность. Деньги она лопатой гребет.

– Ну, деньги – всегда хорошо. А с мужем ее ты ладишь? Это же очень важно, так?

– Виктория – лесбиянка.

– Ой! – воскликнула Андреа. – Это… хорошо. Так ты ладишь… с ее женой?

– С Лакшми? Да, она классная. Полная противоположность Виктории. Такая спокойная реалистка. Они очень счастливы. И на них приятно смотреть. Виктории был нужен человек, который немного ее приземлит.

– А как твои родители относятся… Ну, ты понимаешь.

– К тому, что их дочь лесбиянка? Ну… они у нас, мягко говоря, консервативны и поначалу были в шоке. Помню, когда она им открылась, я подслушивала разговор из соседней комнаты. Я в ту пору училась в старших классах, а Виктория приехала из колледжа на зимние каникулы. Меня сильно удивило то, как уверенно она говорила. Не знаю, смогла бы я так, особенно с папой. Он у нас… грубоват. Потом они с Викторией какое-то время не разговаривали. А сейчас? Я бы сказала, что сейчас Виктория ладит с отцом лучше, чем я с любым из родителей. Очень помогает то, что моя сестра до чертиков богата. Успешным людям папа готов простить почти все. Для него это как лакмусовая бумажка. Ну или, не знаю…

– Ясно… Семьи все странные. Один из моих братьев – полный раздолбай. Хочет стать художником, и ни у кого из нас не хватает духа сказать, что у него нет таланта.

Андреа засмеялась, а Дженни заерзала.

– Большинство его картин – просто цветовые пятна, – продолжала Андреа. – А он еще удивляется, что никто их не покупает. – Она глотнула еще вина. – Кстати о пятнах. Вижу, ты не смогла до конца вывести пятно с пола на кухне. Наверное, это ужасно. Постоянное напоминание… Если хочешь, могу свести тебя со своей уборщицей. Ради нее умереть можно. То есть ее стараниями я…

– Погоди, – перебила Дженни, ставя бокал на стол. – О чем это ты? Почему пятно «ужасное»? Я не понимаю. Постоянное напоминание чего?

Андреа посмотрела на нее, бледнея на глазах.

– Слушай… ты меня пугаешь! – заявила Дженни, раздраженная поведением женщины, которую едва знала.

– Прости меня! Пожалуйста, прости! – забилась Андреа. – Я… Я думала, ты знаешь. Ну, о прежних владельцах. О том, что жена сделала со своим мужем. Неужели риелтор… ничего вам не рассказала?

– Я понятия не имею, о чем ты. Пожалуйста, расскажи…

Андреа сделала глубокий вдох, залпом допила вино, затем налила себе еще один бокал, почти полный. Сделала глоток, выпив половину налитого, еще раз глубоко вдохнула и начала рассказ.

Дженни слушала, и два глотка вина у нее в желудке превращались в кислоту.