14

— А если скажете, будто вообще хоть что-нибудь про это знаете, значит, вы — чертов лжец, — сказал Флаэрти с какой-то эпилептической яростью. — Посмотрите на этот мир, старина. Выйдите на шоссе, на проселочные дороги. Восток, — махнул он руками, воздев их к потолку в змеином танце, — распроклятый Восток. Тогда как это такой же Восток, как вон тот распроклятый валяющийся ботинок. — Ткнул негнущейся дрожащей рукой, обвиняющим жестом оратора с импровизированной трибуны. — Нет, я знаю Восток. Я там был. В палестинской полиции с конца войны, пока не стали собирать манатки.

Нэбби Адамс застонал на своей узкой койке. Если б он не досадил чете Краббе, выпив в прошлые выходные до завтрака целую бутылку джина, лежал бы сейчас в гостеприимном плантаторском кресле у них на веранде. А теперь приходится слушать, как Флаэрти прожигает часы сна в длинных пьяных монологах. Уже почти четыре утра, а выпить нечего.

— Почему вы в пылающую постель не ложитесь? — спросил Нэбби Адамс.

— В постель? В постель? Нет, вы только послушайте, кто говорит про постель. Никогда не бывает в постели неделями, и только благодаря решению почтить это проклятое заведение своим благородным присутствием думает, будто может командовать и указывать вышестоящим, как жить. Я вам говорю, — говорил Флаэрти, тыча тупым пальцем горевшего в адском огне проповедника, — говорю вам, конец недалек, совсем недалек. Вижу, как вы тонете в проклятой сточной канаве, дюйм за дюймом, в помоях. Я о вас заботился, как мать родная, не раз спасал от гибели, нянчился с вами, наставлял на путь истинный, и какую когда-нибудь получил благодарность? Я вас просветить старался, невежественную задницу, рассказывал про места, где бывал, и с какими был бинтами, вел умные беседы, когда другой бы сказал: «Пускай в собственном соку варится, ибо блаженны невежды», — но никогда не слышал благодарного слова из вашего беззубого рта. Я потратил на вас хорошие деньги, я вас прикрывал, я вас предупреждал, но вы останетесь тем, чем всегда были: огромной пьяной задницей; так и будете сбивать людей с пути, не имея в своем распроклятом огромном теле ни унции благородных чувств и благодарности за поступки друзей. — Из-под насупленных бровей Флаэрти, слегка задыхаясь, бросил огненный взор.

— Вы пива какого-нибудь принесли с собой, Пэдди? — спросил Нэбби Адамс.

— Пива? Пива? — взвизгнул и заплясал Флаэрти. — Клянусь своей высохшей Библией, что, если б настал Судный день, и покойники поднялись из могил, и мы все построились бы, чтобы выслушать приговор распроклятый, и Он во всей Своей славе и величии встал бы огненным столпом в тучах Судного дня, вы бы думали об одном: где бы достать бутылочку распроклятого «Тигра». Будет вам пиво там, куда вы в конце концов попадете, — посулил Флаэрти, истекая пророческим потом. — Будут целые ящики, бочки и бочки, и вкус его будет во рту вкусом адского пепла, лавы и серы; оно разъест вам кишки и желудок, и вы возопите о капле холодной воды из рук самого Лазаря, а он в лоне Авраамовом на троне праведных.

Нэбби Адамс был пронзен клыком жажды, точно мечом. Живой образ эсхатологической сухости заставил его подняться со стоном с пылавшей постели. Собака забряцала под койкой, готовая к любым приключениям, сама потянулась с собачьим стоном, вылезла из-под обтрепанного куска москитной сетки. Они вместе потащились вниз, преследуемые оракульским голосом Флаэрти.

— Посмотрите на себя, старина. Спина у вас болит, зубы выпадают, ножищи проклятые еле по полу передвигаются. И старая паршивая дворняга звякает за вами, будто распроклятые кандалы. Я вам говорю, придет день. Близится для вас конец света.

Грубый свет голой лампочки высветил пыль и грязь от ботинок в пустой гостиной, ледяную серость дверцы холодильника, запачканной десятилетними прикосновениями пьяных плеч и рук, ищущих помощи в поисках уборной. Нэбби Адамс выпил воды из бутылки, стоявшей в морозильнике. (В решетчато-железном теле большой ледяной коробки ни еды, ни пива.) Глотал, морщась от моментальной боли в испорченном зубе.

Сполна напился, чувствуя возмущение и пузыри в желудке, чувствуя жадное возвращение реальной жажды. Снова поплелся наверх, и собака за ним; нашел Флаэрти на полу, бормотавшего молитвы Деве Марии, отбивавшего поклоны в спальне Нэбби Адамса. Нэбби Адамс взглянул с презрительным недовольством и решил, пускай Флаэрти лучше тут остается. Собака думала иначе. Зарычала, попробовала укусить, но Нэбби Адамс ее успокоил:

— Ладно, Мошна. Оставь в покое эту счастливую задницу.

Потом счел хорошей идеей заглянуть в комнату Флаэрти. В конце концов, если Флаэрти свободно пользуется его, Нэбби Адамса, комнатой, только справедливо вернуть комплимент. Нэбби Адамс не верил, что Флаэрти ничего не принес из сержантской столовой Малайского полка. Или, скорей, не хотел верить.

Комната Флаэрти была меньше, чем у Нэбби Адамса. По обеим сторонам от чистого гребешка аккуратно лежали щетки для волос, на спинке стула висели недавно выглаженные брюки. На стене портрет Флаэрти, выполненный арабом-художником по картографическому принципу. Фотография в паспорте была расчерчена на квадраты, потом лицо, укрупняясь квадрат за квадратом, в устрашающем увеличении переносилось на большой лист плотной бумаги. Художник придал лицу Флаэрти неестественно яркие краски, как бы намекавшие на раскрашенный труп, добавил, пользуясь воображением, покатые плечи, большой красный галстук. Портрет без приятности улыбался Нэбби Адамсу, начавшему поиски. В платяном шкафу пива не было, равно как под кроватью, а также в четырех ящиках туалетного столика. Но в пятом ящике оказалось сокровище. Нэбби Адамс смотрел, подобно голодному Гулливеру, созерцавшему лилипутскую филейную часть, на аккуратную коллекцию крошечных бутылочек, содержавших по единственной стопочке разнообразных ликеров. Бутылочек было с дюжину, и все разные, одни круглые, одни прямоугольные, другие из двух пузырьков, третьи тянулись вверх от круглого донца. Нэбби Адамс осматривал с сожалением. Бедный чертяка, думал он. Бережет свою маленькую коллекцию, как мальчишка приберегает петарды к ночи Гая Фокса, жадно глядя на них в одиночестве, любовно перед сном перебирая. Бедный чертяка.

Нэбби Адамс последовательно проглотил шерри-бренди, «Драмбюи», мятный ликер, «Куантро», «Джона Хейга», бенедиктин, «Три звездочки», терновый джин, «Кюммель», «Кирш». Жуткая жажда несколько отступила, и вскоре Нэбби Адамс сумел на досуге почувствовать стыд. Вот до чего он дошел: украл детские игрушки, как бы взломал кукольную копилку для удовлетворения необычного эгоистичного голода. Аккуратно составив бутылочки в ящик — они все равно мило выглядели, — вернулся к себе в комнату, и собака за ним. Там плашмя лежал Флаэрти, лицо его представляло собой искаженную маску глубокой задумчивости, Нэбби Адамс обнаружил в кармане рубашки у Флаэрти бумажный пакет «Кэпстепа» и, набив растрескавшуюся обгоревшую трубку, снова лег под москитную сетку, критически анализируя самого себя.

Жизнь, наверно, не очень-то образцовая. Выпивка в Англии, в Индии, в Малайе. Вечно в долгах, часто пьян, порой недееспособен. Трижды был в больнице, трижды был строго предупрежден, чтобы бросил. Чего он добился? Ничего по-настоящему ни о чем не знает. Немножечко об автомобильных двигателях, об армейской дисциплине, как копать могилы, похоронное дело, как уложить покойника, обувное производство, регистрация ставок на скачках, вождение автобуса, грамматика урду, как качать орган, женщины, массаж шеи, но больше почти ничего. А тут Краббе с кучей книжек, с разговорами по музыку, про такую ологию и про сякую ологию. А тут он, Нэбби Адамс, читающий только ежедневную газету, за всю жизнь имевший всего три книжки. Одна называлась Чего-То Там Такое Бессознательное, которую один тип по фамилии Эннис оставил в дежурке, и все говорили, мол, жареная книжонка, хоть фактически нет; другая — словарик на хинди по деталям автомобильных двигателей; третья смешная, под названием «Трое в лодке». Нечего предъявить, нечего. Лишь моральные долги да денежные долги, только воображаемые мили окурков и пустых бутылок.

Нэбби Адамс услыхал крик биляля во тьме, утверждавшего, что нет Бога, кроме Аллаха. Для правоверных начался еще один день. Но для ни во что не верящих лучше бы ночь продолжалась, прямо до рассвета воскресного утра. Будь он в доме четы Краббе, сейчас слабо ворочался бы в приятном сне, полностью одетый, в плантаторском кресле. А потом тот самый бой четы Краббе, или теперь ама, в нежном утреннем свете принесли бы ему чашку чаю. Если Мошна, конечно, случайно не охраняла бы кресло и ревнивым рычанием не отпугнула бы чай. Потом пара стаканчиков джина на завтрак, потом первое за день пиво в кедае. Нэбби Адамс мысленно вернулся приблизительно на неделю назад в невинное детство. Его изгнали из Рая, как из другого Рая изгнали его отца, за грешное желание вкусить запретное. В случае самого Нэбби Адамса — не яблоко, а донышко единственной бутылки джина. Он со стыдом и злобой заснул, переполненный снами о красочной счастливой Индии, лишенной всяких опасностей в далеком прошлом.

Проснулся с первым лучом, слыша стоны с пола и рычание из-под койки. Очнулся Флаэрти, иссушенный, больной, негнущийся, как доска.

— Ох, боже, проклятая спина. Старина, я парализован, все лицо омертвело. Ох, зачем вы меня здесь оставили? Почему по-христиански не поступили, не уложили в постель, зная, что это ваш долг? Ох, я умираю. — И захромал прочь. Нэбби Адамс услышал рухнувшую на пружины кровати тяжесть, пару стонов, потом тишину.

Снова проснулся, когда солнце сплошь окрасило воздух в лимонно-желтый цвет и принялось окрашивать сырую прохладу. У койки стояла чья-то фигура, украдкой попивая чай. Сквозь слипшиеся веки Нэбби Адамс разглядел Джека Кейра, скупого, как дерьмо распроклятое, стащившего чашку чаю, которую бой принес Нэбби Адамсу. Он стащил ее, зная, что Нэбби Адамс редко дотрагивается до чая, тогда как сам Кейр, всеми силами экономя, отказывался что-либо платить за уборку и предпочитал есть один раз в день, посылая за кэрри на пятьдесят центов. Нэбби Адамс снова закрыл глаза.

В девять часов проснулся совсем, с сильной жаждой. Немного полежал, гадая, как раздобыть нужный доллар. Ворпол не даст, Кейр тем паче, Флаэрти не сможет, только не сейчас. Куки? Нет, больше нет. Нэбби Адамс надел штаны, шлепанцы и пошел вниз. Неделю назад он отдал десять долларов из своего долга старому тукаю через дорогу. Десять долларов одолжил ему Краббе. Можно ведь попросить одну маленькую бутылочку?

В гостиной была постелена скатерть, возле рюмочек для яиц стояли две бутылки соуса. Никто еще не завтракал. Бой-повар озабоченно стоял у стола.

— Сайя т'ада вань, туан.

— Знаю, что у тебя денег нет, черт возьми. Я и не попросил бы, даже если бы были. — Гордый мужчина с собакой вышли, переправились через дорогу.

Воскресенье на кампонгской улице было просто обычным днем. Кедаи давно открылись, малайские ребятишки давным-давно ушли в школу. Нэбби Адамс мрачно шагал к лавке Гуан Mo Чана, Мошна брякала следом, мятые полосы пижамы объявляли всему свету о его срочных нуждах. В темной лавке толпилось все семейство. Старик выговаривал молодой бесформенной женщине, которая держала одного ребенка, другого вела за руку в темные глубины жилых помещений. Трое сыновей квакали что-то друг другу, наклонившись над единственным столом, один из них чистил золотой рот зубочисткой.

Нэбби Адамс сказал:

— Сату ботол.

Морщинистый старик сокрушенно хихикнул, разбирая счетные книги.

— Я все знаю, — сказал Нэбби Адамс. — В другой раз немножечко принесу.

— Дуа латус линггит, — начал старик.

Дуа ратус ринггит. Двести долларов, черт побери.

— Слушай, — сказал Нэбби Адамс, — если ты мне сейчас дашь бутылку, большой разницы ведь не будет, правда? — Семейство слушало, непроницаемое, ничего не понимавшее. — Я имею в виду, раз уже так дьявольски много должен, один доллар никому сердце не разобьет.

— Сату ботол, сату линггит, — сказал старик.

— Да нет у меня распроклятого доллара. Смотри. — Нэбби Адамс выхватил из кармана штанов старый бумажник, давным-давно изготовленный в Индии, разлезшийся по швам, содержавший только удостоверение личности, сложенное письмо и лотерейный билет. Он взглянул на лотерейный билет. Ни единого распроклятого шанса. — Вот, — сказал Нэбби Адамс, — возьми. Доллар стоит. А может принести триста тысяч. Я бы рискнул. Чертовски хороший шанс за одну бутылочку «Якоря».

Старик внимательно посмотрел на номер билета. Сын тоже подошел взглянуть. Другой сын глупо демонстрировал сдержанное возбуждение, но был усмирен отцовским кваканьем. «Что-то там с этим чертовым номером», — подумал Нэбби Адамс. Китайцам везет на счастливые номера.

Нэбби Адамсу дали маленькую пыльную бутылку «Якоря», спрятавшуюся у него в ладони. Он вышел вместе с ней, слыша кваканье всего проклятого семейства. Дураки чертовы. Как будто что-нибудь понимают в счастливых номерах. Впрочем, для него, Нэбби Адамса, номер счастливый. Он получил за него маленькую бутылку пива. Максимум когда-либо полученного с лотерейного билета.

Китаец, хозяин лавки, и его семейство наблюдали за скованной удалявшейся фигурой Нэбби Адамса и за вилявшим крупом собаки. Потом снова взглянули на номер, квакая с великим волнением. Напоказ христиане, они все фактически были даосами, и их волновало сейчас расположение девяти цифр, легко составлявших Магический Квадрат:

Китайский Ной, император Юй, гулял однажды, после Великого Потопа, по берегам притоков Желтой реки. И увидел вылезавшую из реки черепаху со странным рисунком на спине. Этот рисунок волшебным образом сложился в его глазах в Магический Квадрат, идеальное расположение чисел инь-ян. Отсюда родился план переустройства мира и разработки идеальной системы правления.

Третий сын медленно записал цифры с билета Нэбби Адамса в виде квадрата:

Да, да! Как ни складывай — в строку, сверху вниз, по диагонали, — получишь 15, символ Идеального Человека. За пляшущим возбуждением последовал благоговейный страх. Может быть, на самом деле огромный желтый мужчина какой-нибудь бог; может, они обязаны скармливать ему все пиво, какое он пожелает. Смотрите, как за ним повсюду следует собака; у него власть над животными. Он выше обычного человеческого роста, говорит на незнакомом языке. А теперь дал бумажку с запечатленным на ней Магическим Квадратом.

— Надо нам обождать, пока результат в газете напечатают. Потом, когда выиграем, может, дадим ему курицу или даже маленькую свинью.

— Он не ест.

— Тогда, может, шесть бутылок пива.

— А счет?

— Он не знает, но счет его уже оплачен. Один человек, которому он с машиной помог в очень нехорошей аварии и не взял взятку, тот самый человек пришел и велел отослать ему счет. Так я и сделал, но большой мужчина этого еще не знает. Я ему никогда не скажу.

Сыновья захихикали над хитростью отца. Потом один сын сказал:

— Ведь сегодня день розыгрыша лотереи?

— Проверим по свету Луны. — Они пошли к китайскому календарю. — Да, сегодня будут напечатаны выигрышные номера. Английские газеты уже вышли, а китайская придет в полдень.

— Ждать недолго. Провидение ниспослало нам выигрышный билет всего за три часа до объявления результатов. Большого мужчину обязательно надо будет вознаградить пивом.

Большой мужчина вошел в обшарпанную гостиную столовой. Кейр ухмылялся над своей воскресной газетой, пока Ворпол разбивал вареное яйцо.

— Никак не разобью старое яйцо-ла. Хоть это-ла с острого конца. Бывали дни получше-ла.

— Кто-то в Ланчапе выиграл, — сообщил Кейр. — Не я, в любом случае. Игра для дураков. Шансов миллион против одного. Доллар не потратишь, знаешь, что у тебя доллар есть. Дома это два шиллинга четыре пенса, а на два шиллинга четыре пенса много чего можно сделать.

— Кто-то в Ланчапе? — переспросил Нэбби Адамс.

— Да, — ухмыльнулся Кейр. — Вы счастливчик?

Но Нэбби Адамс уже вымелся, спрятав бутылку в просторной ладони. Собака, задыхаясь, за ним.

В кедае Нэбби Адамс сказал:

— Вот твоя бутылка обратно. Давай-ка посмотрим на тот распроклятый билет.

Тукай изобразил глубокое сожаление. Сделка совершена, нет возврата. Теперь Нэбби Адамс был уверен до чертиков, что билет что-то выиграл, что они уже видели распроклятые результаты, именно поэтому тот молодой ублюдок так дьявольски разволновался, а старик, черт возьми, постарался поймать в ловушку его, Нэбби Адамса.

— Слушай, — сказал Нэбби Адамс, — мне нужен билет. Ты получаешь назад свое пиво, я получаю назад билет. Понял?

Старик предложил Нэбби Адамсу долларовую бумажку. Нэбби Адамс взбесился, собака залаяла.

— Если не получу распроклятый билет, разнесу твою чертову лавку. — Он грозил, огромный, сердитый. Китайское семейство сообразило, что с гневом даже второстепенного бога надо считаться. Тукай вытащил с полки пачечку лотерейных билетов, протянул один Нэбби Адамсу. Нэбби Адамс подозрительно посмотрел на него.

— Пиво можете себе оставить, — добавил старик.

— Это не тот билет, — заявил Нэбби Адамс. — Провести меня хочешь. Иначе почему с такой распроклятой охотой бутылку пива отдаешь?

— Тот билет, — заверил тукай.

— Нет, черт возьми, — уперся Нэбби Адамс. — Давай тот, либо я все разнесу, все, будь я проклят, начиная вон стой самой полки сгущенки. — Огромная рука занеслась, изготовилась. Собака лаяла. Тукай, цыкая языком и причмокивая, старательно покопался в билетах, выбрал другой и отдал Нэбби Абамсу.

— Образумился, черт побери, — заключил Нэбби Адамс. — Этот больше похож. — Он исследовал номер — 112673225 — и молился Богу, чтобы вспомнить правильный.

— И пиво заберу, — сказал он.

Через десять минут Нэбби Адамс сидел в ошеломлении перед так и неоткупоренной бутылкой пива над первой страницей воскресной газеты. Не может этого быть. Все это дьявольский розыгрыш.

112673225.

Ворпол, пивший четвертую чашку чаю, заметил:

— Чего-то стряслось со стариком Нэбби-ла. Первый раз вижу, как он завтракать-ла не хочет. Криком кричит, просит пива, а получит, и не притронется-ла.

Кейр с ухмылкой пошел на веранду сосать пустой зуб. Нэбби Адамс закрыл один глаз, открыл, закрыл другой, снова стал отыскивать номер. Столько чертовых номеров, а никак невозможно ровно держать газету. Нагнулся над ней, придержав билет пальцем.

112673225.

Дьявольски длинный номер. Снова попытался помедленнее. 1126. 1126. Правильно. Задрожал, кровь запела в ушах, так что Ворпола не было слышно. Глубоко вдохнул и проверил с конца. 5223. 5223. Иисусе, тоже правильно. Почувствовал страшную слабость. Теперь чертова цифра посередине, если до нее удастся дойти. Только как идти? Сначала или с конца? Почти закрыл глаза, постарался сосредоточиться на сердцевине дрожавшего номера, почти умоляя, чтоб это не оказалась семерка, чтобы не пришлось трепетать, падать в обморок, чтобы не было той новой жизни, которая подразумевалась при этом. Пусть его оставят в покое, в долгах, с вечной жаждой. Впился взглядом в сердцевину длинного номера и чуть не опрокинулся.

7.

О Господи Иисусе, правда.

— Нэбби, вид у вас нехороший, — встревожился Ворпол. Потом шагнул вперед, видя чудо (Кейр тоже вернулся с веранды): Нэбби Адамс обмяк и рухнул со стула. Дом сейсмически содрогнулся от тяжелого падения. Собака залаяла. Двое мужчин пытались поднять огромную мертвую тяжесть.

— Так оставим, — решил Ворпол. — Черт возьми, достаньте немножечко бренди.

— Нету, — сказал Кейр. — И если бы было, не простояло бы у него двух минут.

— Ну откройте ту чертову бутылку пива, — настаивал Ворпол. — Нальем в глотку-ла. Давайте, старик.

Ворпол лил пиво в рот Нэбби Адамсу, пенистый напиток тек по мощному подбородку, по линялой пижаме. Собака беспрерывно прыгала и лаяла.

— Приходит в себя-ла, — констатировал Ворпол. — Скажите чего-нибудь, Нэбби. Как вы теперь себя чувствуете-ла? Иисусе, вы нас чуть с ума не свели-ла.

— Я выиграл, — простонал Нэбби Адамс. — Выиграл. Выиграл, черт побери. Выиграл, я вам говорю. Первый приз выиграл, будь я проклят. Первый приз, будь я проклят. Ох. — И опять отключился.

Двое мужчин в благоговейном страхе перед неминуемой смертью могли только смотреть на огромный обломок крушения, рядом с которым собака скулила, юлила, искала, куда бы лизнуть. Любящий холодный язык, ласкавший покрытые пеной губы, вернул Нэбби Адамса к жизни. Он застонал.

— Точно выиграл, черт побери. Выиграл. Первый приз, будь я проклят.

— И клянусь богом, правда. — Ворпол держал газету и билет, сличал, проверял, перепроверял, убеждался.

— Никакой ошибки. Вот, черным по белому. Глядите, старик.

— Выиграл. Выиграл. Ох, Иисусе, выиграл.

— Ну, ну, Нэбби, — успокаивал Ворпол. — Рядом с вами друзья-ла. Через минуту вам будет немножечко лучше. Пошлю куки за пивом.

— Я вам говорю, выиграл, выиграл. Боже.

— Триста пятьдесят тысяч баксов, — молвил Ворпол. — Выдача через неделю, считая с сегодня-ла.

— Триста пятьдесят ты… — Кейр сел, обмяк, как увядший лист.

— Выиграл. — Теперь Нэбби Адамс слегка успокоился, собрался с силами, бледный, как смерть, смирившись со смертным приговором. Сел, разбитый, на стул, рассеянно потрепал собаку.

— Ты выиграл, парень, — подтвердил Ворпол. — Куки! — крикнул он. — Мы собираемся отмечать. Ящик «Тигра».

— «Карлсберга», — поправил Нэбби Адамс. — Немножко дороже, но лучше.

— «Карлсберга», — исправился Ворпол. — Бренди. Шампанскогола. Всего, чего пожелаете.

Нэбби Адамс мрачно исследовал выигрышный билет, руки по-прежнему едва держали.

— Ради бога, не потеряйте, — предупредил Ворпол. — Я его вам сберегу.

— Нет, — сказал Нэбби Адамс. — Он сбережет. У него безопасней.

— Кто?

— Краббе. Краббе его сбережет. Я его Краббе отдам. У него будет в полном порядке.

Притащился куки со звякающим ящиком пива, сказал, это подарок большому туану. Поверх бутылок лежала ощипанная курица, поблескивая льдом из холодильника.

— Вечно одна и та же чертовщина, — мрачно заключил Нэбби Адамс. — Когда у тебя что-то есть, оно дальше идет. Лучше бы мне умереть, черт возьми.

— Так и будет, — ухмыльнулся Кейр. — Скоро.

И тут случилась странная вещь. Собака Мошна оскалила на Кейра зубы и бросилась на него с низким животным рычанием.

— Уберите ее! Позовите! — Кейр попятился к выходу. Обнаженные зубы Мошны приготовились вцепиться. — Чертова псина! — Кейр выбежал на улицу, озверевшая Мошна за ним. Мужчина и собака скрылись, набирая скорость. Нэбби Адамс видел изумленные лица малайцев, наблюдавших из-за кулис. И откупорил бутылку «Карлсберга».

— Я выиграл, — сказал он, прежде чем выпить.