Съемочная группа «Не горюй!» была смешанная: операторская группа и звуковики – с «Мосфильма», а режиссерская группа и административная – грузины. Работали дружно, я давно заметил, что когда люди работают, то национальных проблем не возникает. Но недоразумения случались.
Когда снимали в горах недалеко от Тбилиси, кто-то привозил еду с собой, а кто-то ходил обедать в ресторан. Вернулись из ресторана Юсов с женой Инной, и Инна мне говорит:
– Мы уезжаем. Больше мы здесь работать не будем. Если грузины к русским так относятся, то и я не хочу про них кино снимать.
Выяснилось, что Юсов в ресторане заказал потроха и ему сказали – нет. А потом пришел Дато с ассистенткой-грузинкой, и им потроха подали.
– Ребята, не горячитесь, – сказал я. – Что-то тут не то. Может, вы чем-то обидел хозяина?
– Ничем мы его не обижали. Просто мы русские, – сказала Инна.
Я пошел к хозяину ресторана.
– Уважаемый, – объяснил хозяин, – посмотри в меню. Там написано: «потроха – 37 коп.» А я потроха покупаю на базаре, мне порция обходится рубль шестьдесят. И еще накладные, то, се… Два рубля. Грузин знает и платит два рубля. А русский или латыш не знает и платит как написано, 37 копеек. Зачем я буду ему подарки делать?
Я все рассказал Вадиму. Он сначала не поверил. И вечером мы поставили эксперимент: Вадим пришел в другой ресторан и сказал официанту, как я научил:
– Принесите что-нибудь хорошее. А сколько это стоит, я знаю.
Официант кинулся выполнять заказ.
Больше у Юсова в Грузии проблем не было.
Проблема возникла у Евгения Леонова.
…Снимали под Гори сцену на мосту: «встреча Бенжамена и Луки с Солдатом». В перерыве мы с Женей пошли в столовую, заказали суп-харчо. На Леонова тут же уставился один из посетителей, милиционер лет пятидесяти, худой, лысый, в мятой, застиранной гимнастерке. Просто буравил его глазами. Леонов не выдержал и спросил:
– Что?
– Я тебя узнал!
Женя улыбнулся – он привык, что его узнают. А милиционер достал наган и наставил его на Леонова:
– Руки вверх!
– Ты что, очумел? – спросил я. – Ты что вытворяешь?
– И ты руки вверх! А то стреляю!
Подняли мы с Леоновым руки.
– Быстро на выход! А то стреляю!
– Пошли, – говорю я Жене, – вдруг этот идиот и в самом деле выстрелит.
Мы вышли из столовой и пошли по улице. Впереди мы с Леоновым с поднятыми руками, а сзади милиционер с наганом. Прохожие останавливаются, узнают Леонова, улыбаются, а кто-то даже аплодирует. Киношники дурака валяют!
– Может, хоть руки опустить можно? – спросил я.
– Молчать! А то стреляю!
Так и пришли в отделение.
– Вот он, поймал! – сообщил милиционер начальнику.
– Опять? – устало спросил начальник. – У тебя глаза есть? Ты на фотографию посмотри: тот худой, высокий, а этот… – Начальник осекся. – Извините, вы не актер Леонов?
– Да, это Евгений Леонов, – сказал я.
“Не горюй”. Рабочий момент.
Князь и его свита. Эскиз.
Начальник за голову схватился:
– Извините, товарищ Леонов! Он идиот! Он кретин! – и милиционеру: – Что ты вытворяешь! Ты что, хочешь, чтобы меня вообще посадили? Давай сюда револьвер! Немедленно! И разрешение на ношение оружия! Нет у тебя больше разрешения! – И Леонову: – Товарищ Леонов, тысячу раз извините! Сбежал из тюрьмы особо опасный преступник, по национальности – русский. И этот осел решил выслужиться, вы уже пятый русский, которого он приводит! Вчера ученика девятого класса привел. – И опять заорал на милиционера: – Сколько можно тебе повторять, ишак, что русский – это не особая примета! Русский – это национальность!
Чтобы загладить проступок подчиненного, начальник пригласил нас пообедать и выпить по стаканчику в столовой. Пить мы не могли – у нас съемка. Но кроме харчо нам в столовой на сей раз подали и жареного поросенка. Милицейский начальник – везде фигура.
…И еще одна небольшая проблема возникла, когда прилетела Настя Вертинская (Настя, по матери грузинская княжна, играла дочь Левана-Закариадзе). Я встречал Настю в Тбилисском аэропорту и, когда увидел, перепугался: в Москве в моду входили мини-юбки и Настя надела не просто мини, а супермини. А до Тбилиси мода на мини еще не докатилась. К ней теперь охрану человек пять приставлять надо!
До этого Закариадзе и Вертинская не виделись. Сцены дочери и отца мы снимали монтажно, Закариадзе отдельно и Вертинскую отдельно, потому что когда снимали Закариадзе, Вертинская была занята в спектакле, а когда она освободилась, Закариадзе улетел на съемки в Италию. И вот, наконец, отец и дочь должны были познакомиться и сняться вместе.
Когда Закариадзе приехал на репетицию в гостиницу и увидел в моем номере Настю в мини-юбочке, он вызвал меня в коридор и спросил сурово:
– Кто эта девица?
– Это ваша дочь.
– В каком публичном доме ты ее разыскал?!
– Сергей Александрович, это Настя Вертинская, дочь Александра Вертинского. Она играла Офелию в Гамлете Козинцева…
– Настенька! – потеплел Закариадзе. – Я ее на руках держал, когда она маленькая была! – И попросил: – Только ты ее на улицу в таком виде не выпускай! И еще – никому не говорите, что она мою дочь играет!
А Мимино действительно приставил к Насте охрану и каждого охранника строго-настрого предупредил: на ноги актрисе не смотреть!
Там же, в горах, мы набирали в массовку крестьян из ближайших деревень. А крестьяне под Тбилиси люди состоятельные.
Съемки идут девятый час, и массовку мы не щадим. Я спрашиваю у Дато:
– А они знают, что мы платим всего по три рубля? Ты скажи еще раз, чтобы потом скандала не было.
Дато объявил в рупор:
– Массовка, имейте в виду! Три рубля, а больше ни копейки не можем!
– А никто и не настаивает, – сказали крестьяне, – по три так по три.
Собрали по три рубля, и староста массовки принес их Дато.