Лучший день крокодила
И действительно, логику в их действиях найти было трудновато. После того, как фильм «Тридцать три» запретили, я вместо опалы, неожиданно получил предложение быть председателем совета режиссерских курсов (вместо Трауберга, который, наоборот, почему-то попал в опалу). Леонид Захарович Трауберг – мой учитель, и я сначала отказался. Но потом Трауберг сам попросил меня принять эту должность: он будет моим заместителем и во всем поможет.
И тут начались бесконечные звонки от друзей, знакомых и малознакомых с просьбами посодействовать в поступлении. Я попросил к телефону меня не подзывать – уехал я и вернусь не скоро. После экзаменов. И мы с Резо Габриадзе действительно уехали в Болшево – писать сценарий «Не горюй!».
Однажды Резо посмотрел в окно и сказал:
– А вот и он!
За окном – снег, ветер, пурга. По завьюженной тропинке идет огромный грузин с заиндевевшей бородой и с гитарой под мышкой – актер Нугзар Шария.
Нугзар пришел к нам с просьбой: он собрался поступать на режиссерские курсы. Все, что требовалось, он уже написал: и режиссерскую разработку, и рецензию на фильм и все остальное… Но вот рассказ на тему «Лучший день моей жизни» не получался.
Мы с Резо велели Нугзару поиграть пока на гитаре (играл и пел он очень хорошо), а сами начали сочинять для него рассказ. И вот что мы придумали. Тбилисская Вера-речка вышла из берегов, зоопарк на ее берегу затопило, зверей вымыло. Через день разлив закончился, все вроде бы пришло в норму. Герой рассказа, мальчик, идет в школу по мостику и видит на берегу Веры-речки настоящего крокодила (рассказ от первого лица, и предполагалось, что герой, «я», это Нугзар Шария.) Крокодил то греется на солнышке, то кувыркается, то ныряет в речку… Резвится. И даже стойку делает на трех точках: на передних лапах и носу. А потом приехали пожарники, накинули на крокодила сеть и водворили его обратно в зоопарк. Кончался рассказ так: «Не знаю, был ли этот день лучшим днем моей жизни, но в жизни крокодила он точно был лучшим».
Мы с Резо остались рассказом очень довольны. Нугзар прочитал и осторожно спросил:
– А при чем тут крокодил? Я же про себя должен написать.
– Это юмор. Оригинально.
Шария знал, что на режиссерских курсах я – начальство, и спорить не стал.
Начались экзамены. Сначала члены комиссии знакомились с абитуриентом, потом обсуждали его работы. Дошла очередь до Шария. Задавали ему вопросы, он отвечал. А когда Шария вышел, Трауберг сказал:
– Не могу понять. По ответам – вроде бы не дурак. И рецензия неплохая, и разработка. Но почитайте, что он написал! Георгий Николаевич, вы его рассказ читали?
– Да, – сказал я.
– Это же какой-то бред! При чем здесь крокодил?
– Почему бред? Это юмор, оригинально…
– Нет, Георгий Николаевич. Вы человек добрый и снисходительный, а я вам прямо скажу – только круглый дурак мог такое написать!
Ну, я обиделся и замолчал. Но, поскольку остальные работы Шария получили хорошие оценки, на курсы его приняли.
Между прочим. Я преподавал и на режиссерских курсах и во ВГИКе. Среди моих учеников есть и знаменитые сейчас режиссеры. Но уже лет двадцать, как я не преподаю, – понял, что педагог из меня так себе. Я все время пытался навязывать ученикам свой стиль, свое мироощущение. А отнюдь не все талантливые ученики укладывались в это прокрустово ложе. Педагог должен быть такой, как Михаил Ильич Ромм, – очень широкого восприятия. Ромм всегда тонко чувствовал чужую стилистику и помогал ее выявить. Ему нравилось и он понимал то, что делал Андрей Тарковский, и то, что делал Василий Шукшин – две диаметрально противоположные личности.
«Джентльмены удачи»
После «Тридцати трех» мы с Геной Шпаликовым задумали экранизировать «Мертвые души». У Гены была интересная идея – кроме помещиков, ввести и истории крестьян, «мертвых душ», купленных Чичиковым.
Написали заявку, и я в обход положенных инстанций понес ее сразу Баскакову.
– Опять с «фигой»? – спросил Баскаков. – У вас помещики будут похожи на секретарей обкомов?
– Нет. Не будут.
– Ладно, поговорю с министром. Но здесь торопиться не надо.
– А когда?
– Ну, через месяц, через два…
Режиссер, когда не снимает, зарплату не получает. И если у читателя создалось впечатление, что между фильмами я только, задрав ноги, лежал на диване, думал и курил, – это не так. Помимо того, что я преподавал на режиссерских курсах, между фильмами я еще и снимал «Фитили» и был худруком на картинах дебютантов. А иногда дорабатывал чужие сценарии (существовала такая практика – принятые к постановке сценарии потом – негласно – давали на доработку).
И вот как-то редактор объединения «Слово» Нина Скуйбина попросила меня доработать сценарий начинающей сценаристки Виктории Токаревой по ее же рассказу «День без вранья». Дала мне почитать рассказ и сценарий. Рассказ талантливый, я согласился, и Нина привела ко мне молодую и хорошенькую писательницу Викторию Токареву.
Я человек пунктуальный, как немец, хоть и грузин. И Токареву предупредил: у меня в группе никто никогда не опаздывает. И она приходила ровно к девяти и ни разу не опоздала.
Работали мы примерно месяц, сценарий стал крепче, и объединение его приняло и решило запустить в производство. Руководили объединением «Слово» Алов и Наумов. Я пошел к ним и попросил дать постановку фильма «День без вранья» моему другу Александру Серому, который тогда сидел без работы. Они сказали – нет, они дадут постановку своему другу Кореневу, который тогда тоже сидел без работы. Поскольку объединением руководили они, их слово перевесило. Коренев картину снял, и ее положили на полку: «Что значит «День без вранья»? А в остальное время что, Советская власть врет?»
С Шуриком Серым мы учились на режиссерских курсах, но он не доучился, – вместо дипломной работы получил срок. Приревновал свою невесту Марину к одному человеку, избил его, и тот попал в больницу с серьезными травмами. И Шурику за нанесение тяжких телесных повреждений дали шесть лет.
Освободился он досрочно, через четыре года. Марина ждала его, и они поженились. И теперь ему надо было помочь: пробить постановку фильма. Нам с Таланкиным и другим нашим сокурсникам, Туманову, Щукину, Захариусу, удалось уговорить начальство, и Серый снял на Одесской киностудии фильм «Иностранка».
Картину приняли плохо. И когда мы опять пришли, нам сказали: «У нас и так в кино много серого».
Я понимал, что если у Шурика будет твердый, «верняковый» сценарий, то появится шанс, легче будет разговаривать с начальством. Когда Алов с Наумовым меня бортанули, я предложил Токаревой написать сценарий для Шурика. Она согласилась, я познакомил ее с Серым. Токарева предложила экранизировать свой рассказ «Зануда». Но я возразил: по нему трудно сделать сценарий, который понравился бы наверху. И предложил им сюжет, который когда-то оговаривал с Валентином Ежовым: человек заставляет работать жуликов, убеждая их, что они не работают, а воруют. Серый и Токарева сказали, что подумают.
“Тридцать три”. Леонов и Фрунзик Мкртчян.
“Совсем пропащий”. В. Кикабидзе и Е. Леонов.
А через день они пришли и сказали, что решили писать на мой сюжет, но никак не получается начало:
– Давай начало напишем вместе.
Токарева села за машинку, и мы начали:
«По желтой среднеазиатской пустыне шагал плешивый верблюд. На верблюде сидели трое в восточных халатах и тюбетейках. За рулем (то есть у шеи) восседал главарь – вор в законе и авторитете по кличке Доцент. Между горбами удобно устроился жулик средней руки Хмырь, а у хвоста, держась за горб, разместился карманник Косой.
На следующий день (ровно в девять) – звонок в дверь. Токарева.
– Я не опоздала? – спрашивает.
Потом явился Серый. Я, выпендриваясь перед Токаревой, очень старался придумывать смешное, и Вика хохотала так, что у собаки, которая дышала воздухом на соседском балконе, через неделю случилось нервное расстройство. Хозяева вызвали доктора. Доктор выписал собаке успокоительные капли и велел на балкон ее больше не выпускать.
Мы писали комедию. И я впервые дал себе волю – вставлял в сценарий проверенные репризы, те, что всегда вызывают смех: двойники, переодевание мужчин в женское платье и т. д. Потом сценарий «Джентльменов удачи» расходился как бестселлер (кстати, во многом и благодаря Виктории Токаревой – так лихо она его записала). Напечатали 80 экземпляров на «Мосфильме» для актеров, а через день уже нет ни одного – все растащили. Еще напечатали – опять растащили. А потом мне позвонил знакомый из Министерства обороны и попросил дать почитать сценарий.
– Какой?
– Джентльмены. Сейчас был у начальника, он читает и ржет как лошадь.
– Так возьми у него!
– Там знаешь какая очередь! Замы!
– А как сценарий попал в ваше министерство?
– А черт его знает! Принес кто-то.
Это, оказывается, Серый дал почитать сценарий соседу – военному.
Сценарий писали на актеров: Доцент – Леонов, Косой – Крамаров, Хмырь – Вицин, а Али-баба – Фрунзик Мкртчян. Но выяснилось, что Фрунзик сниматься не сможет, у него на выходе спектакль.
Я уже писал, что консультантом у нас был полковник МВД Голобородько. Голобородько принимал в фильме горячее участие – ему нравилось, что он занимается кино. Каждый день звонил и спрашивал: «Как дела»? Когда он узнал, что Фрунзик не сможет сниматься, то сказал, что попробует утрясти этот вопрос. На следующий день из Еревана звонит мне Фрунзик в истерике:
– Гия, скажи милиции, что я не нужен! Мне наш ихний министр два раза звонил, сказал, что очень просит. Если откажусь – обидится и ГАИ меня на каждом шагу штрафовать будет.
Мы сказали Голобородько, что Фрунзик уже не нужен. И пригласили Радика Муратова, который прекрасно сыграл Али-бабу.
На «Джентльменах удачи» я был худруком – это было обязательное условие начальства. Но режиссером фильма «Джентльмены удачи» был Александр Иванович Серый. И только он.
После «Джентльменов удачи» Шурик снял «Ты мне, я тебе» по сценарию Григория Горина. Но еще во время съемок «Джентльменов» у него обнаружили тяжелую болезнь – лейкемию. Болезнь прогрессировала, ему становилось все хуже, и он застрелился – чтобы не мучить близких и не мучиться самому.
А «Джентльмены удачи» до сих пор – шлягер. Я и сам смотрю его каждый раз с удовольствием.
