АКТ ПЕРВЫЙ
Эксетер, апрель 1195 г.
Крыша обрушилась, со страшным треском поднимая в ночное небо фонтан искр. Воздух мгновенно наполнился мельчайшими частицами черного пепла и горящей соломы, снопами вылетавшими из горящей хижины. В считанные минуты жилище Гвина, простоявшее около двенадцати лет, сгорело дотла, оставив после себя лишь дымящееся пепелище.
Огромный корнуоллец застыл на обочине, беспомощно наблюдая за трагедией вместе с соседями, которые сочувствовали чужому горю, но больше беспокоились, как бы пламя не перекинулось на их собственные дома. Они беспрестанно подносили к пожарищу воду из колодца, наполняя большие кожаные бурдюки, но не могли спасти от полного уничтожения маленький дом, сооруженный много лет назад из деревянных кольев, обмазанных сверху смесью глины, соломы и навоза домашних животных.
Жители деревушки Сент-Сидвелл, раскинувшейся за стенами Эксетера, изо всех сил помогали несчастному Гвину из Полруана спасти хоть что-то из небогатых пожитков его семьи. Правда, почти все имущество находилось в одной-единственной комнате, которая сгорела первой. Сохранилось лишь то, что осталось в небольшой летней хижине, где жена Гвина Агнес обычно готовила еду. Домик тоже сгорел дотла, но им удалось вынести оттуда все представлявшее хоть какую-то ценность. Среди этого добра были три козы, домашняя птица и пара свиней, отправленные в безопасное место на приусадебном участке.
— Как это случилось? — спросил сосед, от которого постоянно разило неприятным запахом, поскольку он работал в кожевенной мастерской и занимался выделкой кожи.
— Проклятая соломенная крыша! Куча хвороста и соломы упала в очаг и мгновенно загорелась. Когда я проснулся от дыма, было уже слишком поздно!
Соломенная крыша небольших сельских домов обычно покоилась на тонкой основе из плетеной лозы, поддерживаемой небольшими опорами. Такая кровля всегда несла опасность для сельских жителей, поскольку очаг находился внутри дома, посреди самой большой комнаты.
— Слава Богу, не было Агнес и детей, — глубокомысленно заключил кожевник, с удовольствием наблюдая за драмой, так оживившей тоскливую жизнь деревни.
— У нас на этой неделе одни неприятности, — угрюмо проворчал Гвин. — Сыновья чем-то заболели, и жена повезла их в Милк-лейн, к своей сестре, которая хорошо разбирается в травах, снадобьях и прочих вещах.
Пока они разговаривали, с грохотом рухнула передняя стена хижины, и в ночное небо взметнулся еще один столб яркого пламени.
— А что скажет наш лендлорд, узнав о потере одного из своих домов? — спросил второй сосед с видимым удовольствием. Он арендовал домик и участок земли у того же хозяина, владевшего несколькими суконными мануфактурами вдоль реки, и производил шерсть, которую потом продавал ткачам и прядильщикам в городе.
— Да ну его к черту, этого сукина сына! — в сердцах выпалил Гвин. — Если он не удосужился заменить прогнившую соломенную крышу, то теперь ему придется смириться с последствиями пожара.
Кожевник толкнул его в бок:
— А вот и он, легок на помине.
Огонь так ярко освещал пространство, что было светло как днем, и в свете пожарища они увидели темноволосого мужчину, который быстро шагал к ним, гневно размахивая руками.
— Что ты сделал с моим домом, корнуолльский дикарь? — заорал он на бедного Гвина, подойдя поближе. — Это ты во всем виноват!
Как и многие крупные люди, Гвин был добряком по натуре и отличался спокойным, уравновешенным характером, но несправедливые обвинения землевладельца, прозвучавшие в момент, когда он потерял почти все свое имущество, вывели его из себя.
— Не надо говорить со мной таким тоном, Уолтер Тайрелл! — пробасил он. — Твоя прогнившая крыша упала на мой очаг! Бог знает сколько раз я просил тебя починить ее и заменить развалившиеся столбы!
Разгорелся жаркий спор между владельцем и арендатором, который, казалось, не закончится до самого утра. Каждый обвинял другого в преступном бездействии и напрочь отрицал собственную вину. Окруженные жителями деревни, в большинстве своем, разумеется, симпатизировавшими Гвину, противники доказывали свою правоту и орали друг на друга с покрасневшими от ярости лицами. И вели себя так, что сельчанам вдруг открылись их потаенные стороны. Гвин из Полруана был крупным мужчиной с рыжей копной густых волос и длинными усами примерно такого же цвета, концы которых свисали до самого подбородка. И Уолт Тайрелл казался коротышкой по сравнению с офицером коронерской службы. В свои сорок лет он выглядел весьма привлекательно с темными вьющимися волосами и короткой бородой, красиво обрамлявшей узкое лицо. Выделялся он и одеждой — голубой, из тонкого льна, рубашкой с дорогими кружевами и кожаным ремнем прекрасной выделки. Гвин же выскочил из горящего дома в простых бесформенных штанах и грязной кожаной безрукавке, которую успел прихватить в последний момент.
— Ты заплатишь мне за все, пьяный мужлан! — орал Тайрелл, еще больше разгневанный, поскольку Гвин откровенно игнорировал его социальное превосходство. — Теперь я нисколько не сомневаюсь, что ты просто нажрался эля и разжег очаг, а потом рухнул и мгновенно заснул!
Это обвинение показалось Гвину самым несправедливым из всех, которые он услышал в эту ночь. Конечно, Гвин любил приложиться к бутылке, как и все его соседи, но всегда знал меру и никто в деревне никогда не видел его в стельку пьяным. И хотя он частенько забегал поздно вечером в замок Ружемон, где любил немного выпить и поиграть в кости со своими приятелями солдатами, в этот вечер Гвин вернулся домой задолго до того, как городские ворота закрыли на ночь. Он должен был покормить скотину и поразмыслить над странной болезнью, которую подхватили его маленькие сыновья.
— Заплатить за все? — злобно выпалил он в лицо землевладельцу. — Я уже два десятка лет плачу тебе за эти трущобы и за это время вполне мог бы купить себе приличный дом!
В среднем арендная плата составляла два пенса в день, однако Гвин платил землевладельцу намного больше, и Тайрелл это прекрасно понимал, но уже не мог остановить своих гневных нападок.
— Ты заплатишь мне пять фунтов за утраченное имущество, — продолжал неистовствовать он, — или я потащу тебя к шерифу! Он мой хороший друг, и ты ответишь по всей строгости закона!
Голубые глаза Гвина потемнели при упоминании столь огромной суммы.
— Ты мерзавец, Тайрелл! Где я возьму пять фунтов стерлингов? А что касается твоей дружбы с шерифом, то он еще больший мошенник, чем ты!
Оскорбленный до глубины души обвинениями в бесчестности и за себя, и за своего высокопоставленного друга, суконщик допустил большую ошибку, сильно толкнув корнуолльца в грудь. С таким же успехом он мог ударить кулаком по городской стене.
Гвин зарычал от возмущения и врезал Уолтеру по лицу кулаком размером с коровью рульку. Тот отлетел назад и повис на руках собравшихся вокруг зевак, для которых эта драка представляла еще более интересное зрелище, чем догорающий дом соседа.
Но сейчас дело стало обретать другой оборот. Всхлипывая от злости и гневно сверкая глазами, Уолтер поднялся на ноги и выхватил из ножен длинный кинжал, форма которого уже вызывала ужас. Увидев такое дело, сельчане попятились, приглушенно ропща на подобное развитие событий.
— Убери свой нож, глупец! — злобно прорычал Гвин, но Уолтер продолжал наступать и попытался нанести удар.
Гвин отскочил и невольно потянулся рукой к ремню, где обычно висел меч. Но того на месте не оказалось. Только сейчас он вспомнил, что оставил его в доме и лицом к лицу с вооруженным противником не мог рассчитывать на свое драгоценное оружие, скорее всего уничтоженное огнем вместе с другими вещами.
После почти двух десятилетий ожесточенных сражений по всей Европе и на Святой земле подобная ситуация не стала для Гвина чем-то новым, и все же он был крайне удивлен той ярости, с которой Тайрелл набросился на него с кинжалом. Отбив первый удар, он попытался перехватить руку суконщика, но тот увернулся и попутно задел Гвина. Острое лезвие кинжала распороло рукав кожаной безрукавки и порезало предплечье. Рана оказалась не слишком серьезной, но показавшаяся кровь еще больше разозлила могучего корнуолльца. Он завопил как дикий зверь, уязвленный не болью, а осознанием, что ранен этим ничтожным профаном, не умеющим владеть оружием.
— Когда я доберусь до своего меча, то отрублю твою тупую башку! — зарычал он, к радости окружавших их зевак.
Потеряв терпение, Гвин сделал выпад и нанес здоровой рукой обидчику мощный удар в челюсть. Суконщик попятился, ощупывая языком чудом уцелевшие зубы, а Гвин тем временем ловким движением вырвал кинжал и сильно толкнул Тайрелла. Тот рухнул на землю под громкий хохот собравшихся, подняв тучу пыли.
— Убирайся вон, Тайрелл! Можешь забрать себе свой чертов дом, а вернее, то, что от него осталось. А я сниму себе другое жилище в конце улицы, с нормальной крышей!
Рыжеволосый гигант швырнул нож на поверженного противника. А тот, с большим трудом встав на ноги, изрыгал проклятия в адрес великана, пугая его всевозможными карами.
— Будь ты проклят! Шериф узнает об этом сегодня же утром! — злобно шипел он, отряхивая пыль с одежды. — Ты угрожал убить меня! Я привлеку тебя за нападение!
Гвин, уже успевший успокоиться, снисходительно ухмыльнулся:
— Может, выйдешь со мной на поединок? Я готов сразиться на ножах или мечах!
Из толпы зевак послышались подбадривающие голоса, а сосед решительно поддержал Гвина:
— Ты должен сам подать на него в суд! Он первый напал на тебя и даже поранил руку!
Лендлорд испуганно озирался, прекрасно понимая, что эти люди относятся к нему примерно так же, как к ненавистному сборщику налогов. Поминутно оглядываясь на возмущенных жителей Сент-Сидвелла и ворча что-то себе под нос, он поплелся к «Ист-Гэйту», все еще открытому, несмотря на ночное время. Портье лениво распахнул перед ним дверь и впустил гостя.
Когда страсти улеглись, люди вспомнили про пожар, однако ничего интересного там уже не было. На месте дома лежала груда обгорелых остатков, из-под которых торчали уцелевшие обломки стен, а яркий огонь сменился кучами тлеющего угля, выбрасывавшими в воздух клубы едкого черного дыма.
— Гвин, до утра ты все равно ничего не сможешь сделать, — заметил кожевник.
— Тебе лучше пойти с нами и поспать, — предложил другой. — Моя жена перевяжет тебе руку и накормит.
Гвин понуро побрел прочь, потом остановился и бросил последний взгляд на дымящиеся руины.
— Как только все остынет, я непременно вернусь сюда и поищу свой старый меч, — задумчиво проворчал он. — Но очень сомневаюсь, что им можно будет пользоваться после такого огня.
— Двадцать лет я владел этим мечом — и вот посмотрите, что с ним стало!
Великан с горечью смотрел на обгоревший клинок, лежавший у него на коленях. Он сидел на стуле в караульном помещении эксетерского замка Ружемон и делился горем со своими сослуживцами.
— Я выиграл его в кости в Уэксфорде, — печально вздохнул Гвин. — Он был со мной во всех военных кампаниях от Ирландии до Палестины и не раз спасал мне жизнь!
Сержант гарнизона тяжеловооруженных воинов — худощавый старый солдат с обветренным лицом — придирчиво посмотрел на меч, направляясь к полке, чтобы наполнить свою кружку элем из большого кувшина. Кожаные ножны сгорели полностью, от деревянной рукояти остались лишь угли, а лезвие покорежилось и изменило цвет от высокой температуры.
— Знаешь, Гвин, он прошел свой путь до конца, — сказал Гэбриел, сокрушенно покачав головой.
— Почему его так покоробило огнем? — спросил молодой солдат, сидевший у входа в караульное помещение, охраняя ворота. Его ясные глаза на совсем юном лице, по всей вероятности, еще не видели настоящего боя.
— Во время пожара на пол рухнули деревянные перекрытия, — спокойно пояснил Гвин. — Но он мог согнуться и без этого, ведь от сильной температуры даже прочная сталь быстро раскаляется и меняет форму.
— Ну и что ты теперь собираешься с ним делать? — поинтересовался Гэбриел. — У офицера правовой службы должно быть соответствующее оружие.
Гвин швырнул на пол испорченный меч и раздосадованно махнул рукой:
— Не знаю, сейчас я не могу купить себе новый клинок. Жена ждет еще одного ребенка, которому нужно приготовить хоть какую-то одежду. А кроме того, купить вещи взамен сгоревших.
— Ну, парень, в таком случае тебе придется выиграть еще один меч в кости, — улыбнулся Гэбриел. — Или отправиться на какую-нибудь войну и добыть клинок в сражении.
И без того мрачное караульное помещение вдруг стало еще темнее, когда в узком дверном проеме показалась огромная фигура, а все пространство заполнил чей-то густой бас.
— Гвин, насколько я понимаю, твой кошель снова пуст? Потратил на эль или проиграл в кости?
Юный солдат вскочил на ноги и отдал честь вошедшему, Гвин тоже медленно встал и поприветствовал его.
— Доброе утро, господин коронер! Вот горюю по поводу утраты своего верного меча. — Он поднял с пола искореженный клинок и протянул своему начальнику, который осмотрел его с профессиональным интересом.
Пока Гвин пересказывал ему трагические события прошлой ночи, юный солдат пожирал глазами сэра Джона де Волфа — легендарного рыцаря, участника Крестовых походов, а в данный момент — главного королевского следователя по тяжким преступлениям графства Девоншир. Он был такой же высокий, как и громадный Гвин, но только подтянутый, слегка сутулый, с изогнутым носом, делавшим его похожим на старого матерого орла. Длинные кудрявые волосы спадали на воротник и обрамляли бледное, как у истинного аристократа, лицо. Он любил одеваться во все черное, и за ним издавна закрепилось прозвище Черный Джон. Именно так называли его многочисленные соратники, бок о бок с которыми он сражался во всех концах света.
— Этот старый кусок железа немало повидал на своем веку, не правда ли, Гвин? — грустно улыбнулся коронер. — И даже несколько раз спасал мне жизнь.
— Как и ваш меч — мою, коронер, — ответил корнуоллец, светлея грубым лицом. Его ярко-голубые глаза быстро замигали от благодарности. Но он снова стал серьезным и забрал у начальника свой искореженный меч. — Как я теперь буду защищать вас? Думаю, придется мне размахивать этой старой булавой.
Де Волф ничего не ответил и кивнул на дверь, за которой находился внутренний дворик караульного помещения, откуда узкая каменная лестница уходила спиралью вверх, на вершину крепостной стены. Этот сторожевой замок был первым сооружением, выстроенным Вильгельмом Завоевателем в графстве Девон. Это произошло два года спустя после битвы при Гастингсе, когда ему пришлось подавлять очередное восстание саксонцев. На вершине этого высокого здания находилась небольшая мрачная палата, которую выделил коронеру шериф графства и одновременно его завистливый и неблагодарный шурин.
Мужчины не спеша поднялись на второй этаж по крутым каменным ступенькам и откинули толстую штору из грубого сукна, служившую не вполне надежной защитой от сквозняков. Два узких окна позволяли ветру вольно гулять по всему помещению, со свистом врываясь внутрь. Замок Ружемон был построен в верхней северной части поднимающегося по склону города, где когда-то проходила крепостная стена старого Римского вала.
Как только они вошли, худощавый молодой человек, облаченный в длинную черную сутану из грубого полотна, вскочил из-за стола и с почтением отвесил хозяину низкий поклон. У него было узкое угловатое лицо с торчащим подбородком и тонким носом, всегда, казалось, опущенным вниз. На столе перед ним лежали свернутые свитки пергамента, несколько гусиных перьев и стоял пузырек с чернилами.
— Да благословит вас Господь, сэр, — пропищал он тонким голосом и привычным жестом осенил себя крестным знамением. — Я как раз переписывал вчерашние запросы для следующего судебного заседания.
Джон де Волф, удовлетворенно крякнув, что являлось его обычным выражением одобрения, направился в дальний угол комнаты и уселся на длинной деревянной скамье с другой стороны грубо отесанного стола. А Гвин, по обыкновению, поместил свой мощный зад на подоконник и снова грустно посмотрел на искореженный меч. Помолчав некоторое время, его начальник приступил к делу.
— Гвин, сколько лет ты был моим верным соратником и оруженосцем? — поинтересовался он.
Корнуоллец нахмурил брови, старательно припоминая обстоятельства службы и теребя свои длинные усы имбирного цвета, достигавшие воротника кожаной куртки.
— Это было в семьдесят четвертом, коронер! — наконец сообразил он. — Мы тогда отправились в Ирландию сражаться за Ричарда Стронгбоу.
— Значит, двадцать один год, так? — подсчитал де Волф, опуская локти на падубовую крышку стола. — Полагаю, этот срок верной и преданной службы заслуживает высочайшего признания.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Гвин, подозрительно глядя на своего господина.
— Это значит, я хочу купить тебе новый меч, старый глупец. Подожди меня после обеда возле входа на оружейное подворье.
Ровно в полдень коронер отправился в свой большой дом на Мартин-лейн — длинной узкой аллее, выходящей на Хай-стрит перед кафедральным собором. Он молча сел в мрачной гостиной на другом конце длинного дубового стола напротив жены, ожидая, когда повариха Мэри принесет еду. На обед была подана отваренная соленая рыба и зажаренная на углях курица с фасолью, луком и капустой. На столе уже лежали короткие кухонные ножи и ложки, а тарелками служили куски вчерашнего черствого хлеба.
Матильда де Волф — полная сварливая женщина сорока четырех лет — пребывала в подавленном настроении и за весь обед не проронила ни слова. Кухарка Мэри, обходя сзади хозяйку с винным кувшином в руках, многозначительно подмигнула Джону и красноречивой гримасой показала, что Матильда в дурном настроении. Он понял намек и старался не тревожить жену, хорошо зная по горькому опыту, что любое высказывание обернется против него, даже если речь зайдет о прекрасной весенней погоде.
Сразу после десерта, состоявшего из вареного риса с медом и курагой с юга Франции, Джон поспешил извиниться и, сославшись на срочные дела, связанные с расследованием подозрительной смерти, отправился в прихожую. Это было весьма скромное по размерам помещение возле входной двери. Обычно здесь хранились верхняя одежда и обувь. Усевшись на деревянную скамью, он начал снимать домашние туфли, и в этот момент мимо прихожей медленно прошла Мэри, направляясь на кухню, по соседству с которой располагались служебные помещения — моечная, туалет и небольшой свинарник.
— Что с ней сегодня? — спросил Джон, кивая в сторону гостиной.
Красивая черноволосая девушка двадцати лет игриво закатила глаза.
— Ее служанка Люсиль нечаянно наступила на край любимого платья госпожи и оторвала кружева. И это в тот самый момент, когда она собиралась на молитву в церковь Святого Олава! Никогда в жизни не слышала от леди таких грязных слов!
Де Волф понимающе усмехнулся и, быстро поцеловав Мэри, открыл парадную дверь. Они были любовниками, но чрезмерная подозрительность Матильды сделала их встречи практически невозможными.
— Я иду покупать Гвину новый меч, — пояснил он. — Но ты не говори ей, она терпеть его не может.
Кюре-стрит находилась неподалеку от его дома — кривой переулок на противоположной стороне Хай-стрит, упиравшийся в северную часть крепостной стены. Здесь теснилось множество жилых домов, ремесленных мастерских и магазинов. Большинство зданий были сделаны из дерева, но за последнее время здесь появились и каменные жилища. Эксетер славился производством шерсти, суконной одежды и изделиями из олова, которые продавались не только в других городах Англии, но и во Фландрии и даже на берегах Рейна. В средней части Кюре-стрит располагался большой бревенчатый дом, покрытый кирпичной черепицей, а перед ним имелось большое подворье, откуда доносился громкий стук молота по наковальне.
Гвин уже ждал его вместе с молодым клириком Томасом де Пейном, исполнявшим обязанности личного секретаря коронера. Лишенный священнического сана, этот молодой человек отличался неуемным любопытством ко всему, что имело хоть какое-то отношение к делам его господина, и к тому же страстно хотел узнать, где и как в этом городе приобретают оружие.
— Вы уверены, коронер, что действительно хотите этого? — спросил Гвин с некоторым смущением. Обладая крайне независимым характером, могучий корнуоллец не желал чувствовать себя хоть чем-то обязанным своему господину.
Де Волф дружески похлопал его по плечу с таким чувством, будто ударил по каменной стене.
— А как же ты будешь защищать меня без соответствующего оружия? — шутливо ответил он, хотя никогда не славился утонченным юмором.
Они вошли на подворье оружейника и очутились подле большого кузнечного горна. Двое мужчин в поте лица колдовали над каким-то клинком. Увидев посетителей, хозяин мастерской тут же отложил свои дела и провел гостей в дом, где находились готовые к продаже изделия. Роджер Трудог сам когда-то был солдатом и неплохо разбирался в предпочтениях своих клиентов. Он сел на деревянную скамью и взял покрытые орнаментом ножны для кинжала, но потом отложил их в сторону и вопрошающе взглянул на сэра Джона. Они знали друг друга с давних времен, а потому сразу перешли к делу. Хозяин выложил перед дорогим гостем все свои изделия, и они стали медленно осматривать товары, а юный Томас неустанно следовал за ними по пятам, удивленно разглядывая изощренное оружие — мечи, кинжалы, ножи, щиты, рыцарские латы, кольчуги, боевые топоры, копья и все такое прочее.
Вскоре стало совершенно ясно, какой именно клинок приглянулся придирчивому Гвину. Он все время возвращался к мечу в красивых кожаных ножнах, лежавшему в самом конце торговой полки. Вынимая клинок из ножен, он долго осматривал лезвие, взвешивал на руке, размахивал в воздухе, придирчиво проводил пальцами по рукояти и эфесу, а потом клал на место и шел дальше, чтобы через некоторое время снова вернуться. Де Волф исподтишка наблюдал, как огромный рыжеволосый корнуоллец делает вид, будто пристально выбирает оружие, но на самом деле в душе уже давно его выбрал. Наконец он в очередной раз подошел к мечу, рассек пару раз воздух и, тяжело вздохнув, положил на место.
— Похоже, тебе нравится именно этот меч, — высказал свое наблюдение коронер. — С гончими псами на рукояти, — добавил он, прекрасно зная, что его офицер давно и страстно любит охотничьих собак.
— Да, прекрасная работа, ничего не скажешь, — согласился с ним Гвин и снова грустно вздохнул. — И потому нет никаких сомнений, что это самый дорогой клинок.
Трудог — плотный коренастый мужчина с раздвоенной заячьей губой — решительно покачал головой:
— Как ни странно, это не так. Конечно, это самый лучший клинок в моей коллекции, но покупателям не нравится его история, поэтому я готов продать его гораздо ниже той иены, которую он заслуживает.
— А что с ним такое? — подозрительно спросил Гвин.
— Нет, с самим мечом все в порядке! — ответил хозяин. — Дело в тех людях, которым он раньше принадлежал.
И оружейник рассказал, что недавно купил этот меч у старшего сына ныне покойного сэра Генри де ла Помроя, который хотел во что бы то ни стало избавиться от вещей, некогда принадлежавших его отцу. Коронер с помощниками быстро сообразили, в чем заключалась главная проблема, поскольку отчасти сами были виноваты в появлении этой странной истории.
— Тот самый мерзавец из замка Берри Помроя! — воскликнул Гвин. — Предатель, обнаживший оружие против нашего короля, когда тот повернулся к нему спиной!
Когда Ричард Львиное Сердце возвращался из Третьего крестового похода, он был предательски захвачен в плен Леопольдом Австрийским, и пока более года находился в германском плену, его младший брат, принц Джон, попытался захватить королевский трон. Многие бароны и клирики встали на сторону де ла Помроя, однако как только в Англию пришло весьма драматическое для них известие, что «дьявол на свободе», большинство мятежников запаниковало, горько сожалея о своей измене.
Дальнейшие подробности этой истории рассказал им Томас де Пейн — самый образованный и осведомленный из них:
— Вернувшись домой, наш король тут же послал глашатая к Берри Помрою, чтобы сообщить Генри де ла Помрою, что его заговор раскрыт и он несет всю ответственность за измену. Однако де ла Помрой зарезал посланника, а потом сбежал на гору Сент-Майкл, где смотритель замка уже успел отдать Богу душу от страха, узнав, что Ричард Львиное Сердце вернулся домой!
— Я не знал даже малой части этой истории, — признался Роджер. — Ну и что же случилось с ним дальше?
— Мне это известно, поскольку Корнуолл является моей родиной! — неожиданно вмешался Гвин, так и не выпустив из рук меч. — Он приказал своему хирургу вскрыть ему вены на запястье, чтобы истечь кровью и тихо помереть, избежав тем самым более суровой кары со стороны короля.
Джон де Волф кивнул в знак согласия.
— Будем надеяться, что у его сына оказалось больше здравого ума и преданности! — проворчал он. — Уолтер, вам известно, где именно и при каких обстоятельствах де ла Помрой заполучил этот меч?
Оружейник взял у Гвина клинок, который тот неохотно выпустил из рук, вынул его из ножен и продемонстрировал присутствующим отменное качество.
— Он намного старше Помроя. Его сын рассказывал, что меч передавался из поколения в поколение и эта традиция уходит корнями в день битвы при Гастингсе, когда Вильгельм Бастард нанес сокрушительное поражение Гарольду Годвинсону.
— На лезвии есть какая-то надпись, — заметил Томас — единственный из них умевший читать.
— Что там написано? — потребовал де Волф.
Томас долго рассматривал латинские слова, выгравированные на сверкающем лезвии клинка, и наконец сделал довольно грубый перевод на английский:
— Здесь говорится, что живущий во лжи убивает свою душу, а если сам лжет — свою честь.
Гвин, удивленно пожав плечами, буркнул:
— Лично я не вижу в этом ничего необычного.
Когда коронер отвел в сторону оружейника для приватного разговора, остальные вышли из мастерской и свернули с Кюре-стрит. Гвин сиял от радости, крепко сжимая рукоять нового оружия и бесконечно благодарный своему господину. Джон де Волф хорошо знал, что после двадцати лет их дружбы вряд ли сможет сполна отблагодарить своего верного и преданного оруженосца.
Вернувшись в замок Ружемон, корнуоллец сразу отыскал сержанта Гэбриела, и они целый час фехтовали на мечах во внутреннем дворике. Он хотел поскорее привыкнуть к новому клинку, понять его удивительную балансировку и приучить руку к эфесу.
А вечером Гвин неторопливо шагал к своей Милк-лейн. Хотя эта улочка находилась почти в самом центре города, название вполне соответствовало ее сущности, поскольку почти в каждом дворе были коровы и козы, обеспечивавшие молоком без малого все население города. Даже старшая сестра его жены Хелен — дородная вдова — зарабатывала на жизнь продажей молока от пяти коров и четырех коз. Двое сыновей помогали по хозяйству: заготавливали корм, приносили траву, убирали за животными, продавали сыр и другие молочные продукты, — пока мать доила коров и коз и делала сыры под навесом позади небольшого дома.
В тот вечер Гвин спешил в их временное жилище, чтобы поскорее поделиться с женой радостью от обретения нового оружия и еще раз восхититься щедростью своего господина. Однако Хелен встретила его во дворе с озабоченным лицом.
— Агнес чувствует себя очень плохо, Гвин, — сообщила она. — Вся эта история с пожаром, утратой вещей и болезнью мальчиков сказалась на ней не лучшим образом. Сейчас с ней находится эта мудрая женщина с Рок-стрит, но я очень боюсь, что у нее снова случится выкидыш.
На следующий день был вторник — день учета преступлений и сбора пошлины в королевскую казну. Преисполненный чувства долга, что являлось для него большой редкостью, Гвин отправился с коронером и его секретарем по Магдалена-стрит к месту казни на окраине города, где стояли виселицы. Коронер должен был зафиксировать исполнение приговора и конфисковать в королевскую казну любую собственность, принадлежавшую осужденному.
Сегодня оказался не самый урожайный день, поскольку из четырех приговоренных к смерти двое были объявлены вне закона и не имели за душой ни единого пенни. Третья — старая женщина, по ошибке отравившая свою соседку, хотя на деле собиравшаяся отравить лишь ее корову, — тоже не имела практически никакой собственности, за исключением сломанной мебели, которую вряд ли удалось бы продать, чтобы вырученные деньги направить в казну. Последним из этой четверки был мальчик четырнадцати лет, обвиненный в краже из небольшого магазина на Норт-стрит дешевого кубка стоимостью не более двадцати пенсов.
Как только бык вытащил телегу из-под виселицы, а несчастные повисли на веревках и задергались в предсмертной судороге, их потянули за ноги, чтобы скорее прикончить, после чего команда коронера вернулась в город под заунывный плач родственников казненных. По пути Гвин поделился с коронером неприятностями, которые свалились на него в последнее время, включая болезнь сыновей и неудачную беременность жены.
— Мне жаль, Гвин, что у тебя так много проблем, — искренне пробасил коронер, хотя редко вторгался в личную жизнь своих подчиненных.
Томас тоже кивнул в знак солидарности.
— У тебя гораздо больше проблем, чем ты заслуживаешь, — пропищал он тонким голосом. — Да избавят тебя Христос и Пресвятая Дева от дальнейших несчастий! — И привычным жестом осенил себя крестным знамением.
— Беда никогда не приходит одна, — угрюмо проворчал Гвин. — Остается надеяться, что на этом все кончится.
— А что случилось с твоими парнями? — спросил Томас с неподдельным сочувствием.
— Брат Солф, лекарь из монастыря Святого Иоанна, сказал, что у них желтуха, — объяснил Гвин. — Я и сам заметил сегодня утром, как пожелтели их лица и глаза. Он ничем не может помочь, и, по его мнению, в городе немало других таких случаев. Этот монах подозревает, что во время половодья в колодцы с питьевой водой попало много мусора и навоза со скотных дворов.
— Я буду молиться за них, и, надеюсь, они скоро поправятся, — заверил Томас, желая хоть как-то подбодрить товарища. — И да поможет Святой Дух твоей жене.
— У нее уже было два выкидыша, а трое наших детей умерли сразу после родов, не прожив и месяца, — грустно заметил Гвин. — Будем надеяться, эти два мальчика поправятся.
Как и все остальные, Джон философски относился к смерти малышей, считая, что все в руках Всевышнего, но ему все же было жаль верного оруженосца. Он знал, как тот трепетно любит свою семью и болеет душой за каждого ребенка. Чтобы не выказать ненароком истинные чувства к этому человеку, де Волф прокашлялся и пришпорил лошадь.
— Я должен ехать домой! Церковный колокол уже известил о полудне, и мой обед давно остывает на столе.
С этими словами он повернул на Мартин-лейн, а Гвин и клирик продолжили свой путь к замку. Там Томас сразу же отправился в небольшую гарнизонную церквушку Сент-Мэри, чтобы помолиться за своего друга, а Гвин медленно побрел к высокой башне в дальнем конце внутреннего двора. Он намеревался отобедать со своими друзьями солдатами, но так и не успел этого сделать. Поднимаясь по деревянным ступенькам к входной двери, он неожиданно наткнулся на хорошо знакомого грузного человека, увидеть которого хотел меньше всего.
— Ах вот ты где, мерзкий дикарь! — выпалил Уолтер Тайрелл, радуясь, что наконец-то нашел обидчика. — Пойдем со мной, шериф давно тебя ждет.
Он схватил Гвина за руку и попытался толкнуть к боковой двери, ведущей в большой зал, где уже шумел народ со всего графства, пришедший сюда по своим делам. Офицер коронера стоял как скала и с трудом сдерживал приступ гнева.
— Какого черта тебе надо от меня, Тайрелл? — угрожающе прорычал он.
Сегодня суконщик был в длинной желтой тунике, на которую набросил темно-синюю мантию, по цвету гармонировавшую с большим синяком над левым глазом, поставленным ему Гвином во время вчерашней драки.
— Я предъявляю обвинения в разрушении моего дома, который сдавал тебе в аренду, и нападении на меня! — на одном дыхании выпалил он. — Шериф намерен потребовать поручительства, что ты предстанешь перед судом графства!
— Не будь таким дураком, старик! — пробасил корнуоллец и отшвырнул руку Тайрелла.
— У меня есть свидетели из того сброда, что собрался вчера вечером в Сент-Сидвелле.
— Но эти же люди могут засвидетельствовать, что я давно просил тебя починить крышу. Кроме того, они видели, как ты набросился на меня с ножом!
— Они изменят свое мнение за горсть серебряных пенсов! — парировал Уолтер.
Гвин уже собрался поставить ему второй синяк под глазом, но в этот момент дверь палаты шерифа резко распахнулась, а тяжеловооруженный стражник громко стукнул по полу толстым концом копья, отдавая салют господину. На пороге появилась грузная фигура шерифа, который ни в чем не уступал своему другу суконщику. Сэр Ричард де Ревелле был в своем любимом зеленом камзоле, отороченном золотым шитьем. Из-под него виднелась кремовая рубашка из дорогого шелка с пышным воротником, чуть ниже которого отчетливо выделялся вышитый золотом фамильный герб с изображением черного дрозда на зеленом фоне. Его каштановые длинные волосы были аккуратно собраны на затылке, обрамляя тонкое аристократическое лицо с остроконечной бородкой под изящно очерченным ртом с тонкими губами.
Важно повернувшись к двум мужчинам, застывшим у входной двери, он небрежно протянул Тайреллу свернутый трубочкой пергамент:
— Вот, Уолтер, то, что ты просил!
После этого шериф недовольно зыркнул на офицера коронера, которого презирал так же сильно, как и самого коронера, не без оснований считая его верным слугой своего шурина.
— Мой писарь уже подготовил предписание, так что теперь я надеюсь увидеть этого парня на заседании суда графства.
С этими словами он повернулся и ушел прочь, не дав Гвину и слова сказать в свое оправдание. А суконщик злорадно ухмыльнулся:
— Я слышал, ты увлекаешься игрой в кости. Угадай с трех раз, какой вердикт тебе вынесет шериф на следующей неделе в суде?
Хотя Эксетер насчитывал уже более четырех тысяч горожан, проживавших постоянно за его стенами, мэр и члены местного парламента, фактически управлявшие городским советом, все еще нанимали для поддержания порядка только двух констеблей. Одним из них был Осрик — высокий жилистый саксонец, а вторым — Теобальд, намного старше и тучнее напарника. Они занимали крохотную хижину позади суда, что на Хай-стрит, которую оставили им каменщики, перестраивавшие недавно здание.
Вооруженные короткими толстыми палками — единственное их оружие в нынешние времена, — они обязаны были ежедневно патрулировать улицы города и поддерживать надлежащий порядок. В тот вечер констебли примерно за час до полуночи отправились вниз по Уотербир-стрит. На этой узкой улочке, идущей параллельно главной улице, теснилось бесчисленное количество жилых домов, лавок, таверн, ремесленных мастерских и борделей. Констеблям полагалось следить за исполнением комендантского часа и за тем, чтобы на улицах и во дворах не было открытого огня, поскольку город, по преимуществу деревянный, мог вспыхнуть от малейшей искры, а также придерживать засидевшихся в пабах завсегдатаев, которые могли набраться эля и буянить всю ночь.
К счастью, сегодня вечером все было спокойно и они медленно шагали по Уотербир-стрит. И только в самом конце узкой аллеи Теобальд неожиданно наткнулся на лежащего человека, почти наступив на него в темноте. Осрик опустил тусклый фонарь с единственной свечой и увидел, что из огромной раны на шее несчастного ручьем текла кровь, образуя под ним темную лужу.
— Кто-то убегает, — проблеял Теобальд писклявым голосом и с неожиданной для его тучного тела с огромным пивным животом прытью бросился в конец аллеи, откуда доносился глухой топот.
Саксонец тем временем склонился над раненым, но, будучи человеком опытным, повидавшим немало трупов на своем веку, сразу же понял, что помочь несчастному уже нельзя. Кровь перестала сочиться из раны, темневшей чуть ниже левого уха, а значит, сердце жертвы остановилось. Осрик повернул лампу, чтобы получше разглядеть лежавшего на земле, и осветил его лицо.
— Матерь Божья! — пробормотал он себе под нос. — Это же Уолтер Тайрелл!
Констебли хорошо знали всех достойных людей города, в особенности членов городского совета, которым являлся погибший суконщик. Пока Осрик поднимался на ноги, к нему подбежал запыхавшийся толстяк Теобальд.
— Я потерял его в зарослях! — тяжело выдохнул он. — В этой непроглядной темноте нам преступника не найти.
Осрик, который был моложе Теобальда по возрасту, но старше как по сроку службы, так и по званию, не говоря уже об умственном развитии, распорядился:
— Поднимай всех на ноги и объяви тревогу! Постучи в четыре близлежащих дома… нет, в шесть домов! Собери всех мужчин и прочеши с ними аллею, а также прилегающие улицы от начала до конца! Задерживайте всех незнакомцев, в особенности тех, чьи руки и обувь забрызганы кровью. А потом обойди все дворы и спроси, не пускали ли они на ночь каких-либо людей.
У его толстого напарника эти слова восторга не вызвали, к тому же он еще не отдышался от недавней погони за преступником.
— А ты что будешь делать? — недовольно проворчал Теобальд.
— Мне придется поднять с постели сэра Джона, поскольку коронер должен присутствовать при расследовании убийства с самого начала, — спокойно пояснил тот.
И саксонец направился к дому коронера, надеясь, что застанет де Волфа в своей постели, а не у любовницы в гостинице «Буш».
— Чертовски большая рана, Гвин! — заключил коронер после тщательного осмотра. — Прямо до костей.
Он встал на ноги и уставился на темную застывшую лужу крови, уже успевшую впитаться в сырую землю.
— Это мог быть длинный нож, серп, большой металлический крюк или тесак для разделки туши.
— Или меч, коронер?
В голосе Гвина прозвучало нечто такое, что заставило Джона пристально посмотреть на офицера из-под насупленных бровей.
— Да, вполне может быть и меч. А почему ты спросил?
Гвин угрюмо улыбнулся и развел руками:
— Потому что только вчера я грозился снять ему башку своим мечом!
После этого он довольно подробно рассказал господину о недавней стычке с Тайреллом, после которой суконщик уговорил шерифа предъявить ему судебный иск о нападении.
— Ну и что из того?! — возразил Джон. — Ты просто ударил его в ответ на нападение с ножом! У тебя есть свидетели, которые могут подтвердить это.
— Да, но он откровенно заявил мне, что уже заплатил некоторым, чтобы они изменили показания!
Гвин кивнул на тело покойника, смутно освещенное фонарями стоявших неподалеку местных жителей, которых констебль поднял по тревоге для поимки преступника. Сейчас же, после долгой беготни по окрестным улицам в поисках убийцы, они превратились в самых обыкновенных зевак, с интересом наблюдавших за происходящим.
— Обычные слова, брошенные в пылу спора, не более того! — продолжал убеждать его де Волф. — Ты легко докажешь суду, что не имеешь к этому убийству никакого отношения.
— Кто мне поверит? — угрюмо проворчал Гвин. — Я не был в это время с женой, поскольку у моей сестры нет места для нас обоих. Когда все это произошло, я, должно быть, шел по Милк-лейн в замок Ружемон, поэтому солдаты тоже не подтвердят, что я был с ними.
Коронер нетерпеливо махнул рукой:
— Нет, Гвин, тебя никто не может обвинить в преступлении. Все это существует лишь в твоем воображении. Да и кто посмеет обвинить в убийстве моего лучшего офицера?!
И тут он вдруг вспомнил, что есть человек, который сделает это с превеликим удовольствием. Внимательно наблюдавший за ним Гвин мгновенно догадался, о чем подумал его господин.
— Вот именно, коронер! — грустно заметил он. — Если учесть все те несчастья, которые в последнее время преследуют меня, то можно не сомневаться — шериф не упустит такого случая. Тем более этот Тайрелл был ему предан и успел оформить на меня иск за нападение.
Де Волф надолго задумался, играя желваками.
— Знаешь что? Тебе не стоит влезать в это дело в качестве моего офицера. Так ты будешь в большей безопасности. Хотя я по-прежнему уверен, что никто не посмеет обвинить тебя в преступлении, лучше все же держаться в стороне. Тогда никто не заподозрит тебя в причастности к этому убийству.
— Но как же вы будете проводить расследование без моего участия? — возразил Гвин.
— Я могу привлечь Томаса. А если кто-то обратит внимание на эту замену, мы можем сослаться на твои семейные трудности. Тем более что в такое тяжелое время тебе действительно лучше быть рядом с семьей.
Расстроенный корнуоллец наконец согласился с доводами начальника и отошел в сторону, предоставив констеблям право убрать труп с аллеи. Хотя обычно все случайно обнаруженные на улицах города трупы свозились в пустующий каретный сарай замка, было решено, что это слишком оскорбительно для такого почтенного торговца, каким, несомненно, считался Уолтер Тайрелл. Гораздо более подходящим местом для покойника сочли двор близлежащей церкви Святого Панкраса, куда и перенесли тело трагически погибшего суконщика, положив его на снятую с петель дверь.
Решив, что коронеру больше нечего делать на месте преступления, де Волф еще раз успокоил своего офицера и отправился домой. Правда, сам Гвин не был в этом уверен и терзал душу сомнениями, медленно бредя по темным улочкам по направлению к замку Ружемон. Новый меч приятно похлопывал его по ноге при каждом шаге, и ему приходилось придерживать прекрасно отделанную рукоять клинка.
— Пока ты не принес мне удачи, — угрюмо пробормотал он. — Будем надеяться, что теперь все будет по-другому!
На следующее утро, через час после восхода солнца, Джон де Волф подошел к воротам замка. Там уже ждал сержант Гэбриел, сообщивший, что шериф требует его с докладом о случившемся. Коронер выждал час, демонстрируя свою независимость от Ричарда де Ревелле, и провел это время в палате с Томасом, давая ему подробные указания насчет расследования убийства суконщика. Потом он обошел внутренний двор и проверил, как тяжеловооруженные стражники охраняют замок с внешней стороны. Только после этого де Волф без стука и предупреждения вошел в палату шерифа. Его шурин восседал за огромным дубовым столом, заваленным пергаментными свитками, и недовольно поморщился из-за бесцеремонности Джона.
— Ты не слишком торопишься ко мне! — проворчат он. — Я уже давно послал за тобой.
— Я следователь короля, а не шерифа, — парировал Джон. — И не должен являться к тебе по первому требованию. У меня много своих дел, не терпящих отлагательства. Например, это досадное убийство суконщика.
Шериф отложил в сторону гусиное перо и с победным видом посмотрел на коронера:
— Да уж, действительно, это сейчас твое самое важное дело! Боюсь, через некоторое время его придется рассматривать суду более высокой инстанции.
Джон подозрительно взглянул на шурина:
— Что ты хочешь этим сказать?
Ричард медленно встал из-за стола и тщательно расправил складки на своем камзоле.
— Джон, думаю, мне нужно лично понаблюдать за твоим расследованием, — произнес он подчеркнуто ровным голосом. — Где и когда это будет происходить?
Догадавшись, что именно задумал де Ревелле, Джон недовольно проворчал:
— За час до полудня во дворе церкви Святого Панкраса.
Шериф коротко кивнул:
— Я непременно там буду. Уолтер Тайрелл был моим лучшим другом, и мое желание отдать ему последние почести вполне естественно. Это будет дань уважения к почтенному члену городского сообщества. — С этими словами он махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и направился в свои покои, громко хлопнув тяжелой дубовой дверью.
С трудом сдерживая нарастающее раздражение, озабоченный последствиями предстоящего расследования де Волф вернулся в свою мрачную палату и долго сидел, нервно постукивая пальцами по крышке стола. Томас сразу же почувствовал дурное настроение своего господина и предусмотрительно удалился, сославшись на срочные дела, связанные с расследованием убийства.
— Ты бы лучше сбегал на Милк-лейн и предупредил Гвина, чтобы он поскорее сматывался отсюда, — приказал коронер, когда его клирик уже подошел к двери. — Ему сейчас лучше не показываться на глаза шерифу, поскольку я уже понял, что намерен делать де Ревелле.
С трудом скрываемое волнение Джона мгновенно передалось клирику, и тот, нахмурившись от дурного предчувствия, поспешил на оживленную улицу. В своей неприметной сутане из грубого полотна он ловко лавировал между многочисленными женщинами, спешащими за утренними покупками, столь же многочисленными продавцами лошадей, торговцами керамическими изделиями и прочими купцами, громогласно превозносившими достоинства своих товаров. Приблизившись к жилищу констебля, Томас убедился, что Осрик с помощниками уже успели собрать всех жителей окрестных домов, ставших невольными свидетелями преступления и тщательно допрошенных.
Констебли хорошо знали о строгих требованиях коронера, и Томас не сомневался, что суд присяжных состоится в нужное время и без каких бы то ни было проволочек.
После этого он отправился дальше, добрался до главного перекрестка Карфуа, откуда расходились четыре улицы, ориентированные по частям света. В планировке улиц практически ничего не изменилось со времен римского владычества.
Направляясь к Южным воротам, он отвернулся от тех дворов, где прямо на проезжей части забивали овец и других домашних животных, а сточные канавы были полны их внутренностями и почернели от запекшейся крови.
Томас быстро миновал этот район и, повернув на Милк-лейн, без труда отыскал Гвина во дворе дома своей сестры. Он доил большую рыжую корову. Та равнодушно жевала сено из корыта, а рядом с ней стоял крохотный теленок, с интересом взирая на рыжеволосого великана, который лишал его почти половины обеда, сцеживая молоко в деревянное ведро.
Томас передал ему сообщение коронера о предстоящем дознании, и Гвин понимающе кивнул:
— Я знал, что все случится именно так. Этот чертов шериф не упустит такой шанс.
Он отвернулся от коровы и обратился к Хелен, которая сидела на стуле возле задней двери и ощипывала цыпленка, бросая перья на забитую птицу у своих ног.
— Я подою еще двух коров, а потом зарежу тебе гуся! — прокричал он через весь двор и снова вернулся к коровьему вымени.
— Как твоя жена? — озабоченно поинтересовался Томас.
— Спасибо, с Агнес все по-прежнему, — вздохнул Гвин. — Пока выкидыша не было, но кровотечение еще сохраняется. Повитуха говорит, что она должна отлежаться несколько дней, если хочет сохранить ребенка.
— А мальчики?
— У них тоже без ухудшения, но они очень ослабли и почти не встают. Даже есть не просят, а значит, еще не поправились. Обычно они голодные как собаки!
Будучи добрым человеком, искренне сочувствующим всем, кого постигла беда, Томас постарался подбодрить друга и хоть как-то улучшить его настроение:
— Гвин, я ничем не могу помочь тебе, кроме молитвы, но если способен хоть что-нибудь сделать…
— Спасибо, Томас! Похоже, на меня свалилось какое-то страшное проклятие в последние дни. Если случится то, чего я больше всего опасаюсь, мне действительно понадобятся твои молитвы.
— Внимание, внимание, все, кто имеет хотя бы малейшее отношение к расследованию королевского коронера графства Девоншир, подойдите поближе и примите участие в этом деле!
Голос Томаса казался еще более писклявым по сравнению с громоподобным басом Гвина, когда тот открывал весьма утомительную процедуру судебного разбирательства. Но даже этого голоса было достаточно, чтобы все приглашенные мгновенно притихли и собрались в полукруг перед небольшим навесом, служившим временным моргом для тела трагически погибшего суконщика. А позади них собралась большая толпа зевак, состоявшая в основном из женщин, которые тоже притихли и вытянули шеи, чтобы лучше слышать выступавших. Они находились на небольшом пыльном дворе церкви Святого Панкраса почти в центре города, но большинство присяжных заседателей думали о чем угодно, только не о судебном разбирательстве, поскольку у всех были свои дела, требовавшие их участия.
Дверь, на которой доставили тело Уолтера Тайрелла, теперь покоилась на двух невысоких бочках за пределами навеса, а покойника предусмотрительно накрыли старым суконным одеялом. Рядом с ним стоял сэр Джон де Волф с угрюмым лицом, что было ему свойственно на подобных юридических церемониях. На нем красовался длинный серый мундир, перепоясанный толстым кожаным ремнем, на котором висел длинный кинжал в кожаных ножнах, но меча не было. Весеннее утро выдалось довольно прохладным, и он набросил на плечи хорошо выделанную накидку из волчьей шкуры.
Объявив о начале судебного разбирательства, Томас отошел в сторону, уселся на небольшую бочку и положил на колени доску со свитком пергамента, гусиное перо и чернила, приготовившись тщательно фиксировать ход процесса. Вперед вышел королевский коронер, уткнув в бока сжатые кулаки, и пристально оглядел сперва присяжных заседателей, а потом теснившуюся позади них толпу.
— Мы собрались здесь, чтобы выяснить, где, когда и при каких обстоятельствах наступила смерть этого человека. — Он взмахом руки показал на покрытое одеялом тело покойника. — Брат и вдова опознали его сегодня утром как Уолтера Тайрелла — хорошо всем известного суконщика, проживавшего у Восточных ворот. А теперь я прошу выйти вперед человека, который первым обнаружил тело!
По его команде перед коронером появилась фигура старшего по возрасту констебля Теобальда. Он торопливо снял шерстяную кепку, обнажив изрядную лысину, и стал сбивчиво рассказывать, как прошлой ночью вместе с Осриком совершал обход вверенной территории и совершенно случайно наткнулся в самом начале аллеи на труп неизвестного.
— А потом мы услышали топот ног убегающего человека, и я погнался за ним, но так и не настиг, — с нарочитым сожалением добавил констебль.
Затем он рассказал, как они подняли тревогу, разбудили людей из ближайших домов и организовали поиски злодея, не увенчавшиеся успехом. Неудачные поиски преступников обычно приводили к крупным штрафам, но городские констебли хорошо знали свое дело и всегда могли отыскать оправдания неудачам. После этого вызвали еще нескольких свидетелей с Уотербир-стрит, но те лишь подтвердили то, что уже сообщили судьям Теобальд и Осрик. Никто не видел в ту ночь ни убегавшего по аллее преступника, ни самого Тайрелла.
Выслушав их, де Волф вызвал для допроса вдову, и она вышла вперед, опираясь на руку своего деверя — компаньона Уолтера Тайрелла и помощника по ведению дел на шерстяной мануфактуре. Кристина была красивой блондинкой намного моложе своего покойного мужа и даже сейчас, в серой траурной накидке, привлекала к себе внимание окружающих. Несмотря на семейную трагедию, она выглядела спокойной, превосходно держала себя в руках и явно не нуждалась в поддержке, которую оказывал ей деверь.
Коронер сразу же смягчил тон, выказывая тем самым сочувствие безутешной вдове.
— Что ваш муж мог делать на улице в столь поздний час?
Вдова пожала печами:
— Он часто выходил в город по делам или встречался с друзьями в таверне. Его любимыми заведениями были «Нью инн» и «Плау». Думаю, он собирался расплатиться с каким-нибудь торговцем за поставки овечьей шерсти, но с уверенностью заявлять об этом не могу.
— А вы не знаете причины, по которой кто-то мог бы убить вашего мужа? — напрямик спросил Джон. — У него были враги, о которых вам хоть что-то известно?
Кристина покачала головой:
— Нет, сэр, он никогда не посвящал меня в свои дела. Единственное, что я могу предположить, — он стал жертвой обычных грабителей, решивших поживиться за его счет.
Джон посмотрел на Осрика:
— Когда вы его обнаружили, при нем были какие-то деньги?
— Нет, коронер, ни кошелька, ни сумки на ремне.
Де Волф удовлетворенно крякнул, поскольку появился по меньшей мере один из мотивов преступления — ограбление. В особенности если у убитого было много монет, которыми он собирался расплатиться с торговцем.
Кристина больше ничего не могла сообщить следствию и отошла в сторону, однако Джон решил допросить ее деверя и предложил ему назвать свое имя.
— Серло Тайрелл, сэр, — представился тот. — Я брат погибшего и одновременно его партнер в бизнесе, который мы вместе ведем на Экс-Айленде.
— Вам что-либо известно о врагах покойного, которые могли бы желать ему зла?
Серло, высокий худощавый мужчина с кудрявыми черными волосами, был лет на десять моложе своего покойного брата. Услышав вопрос, он смущенно переступил с ноги на ногу.
— Прошу прощения, сэр, но я слышал только о ссоре с вашим корнуолльцем, — пробормотал он.
Среди присяжных послышался шум, и все они закивали. Стало ясно, что небольшая стычка в Сент-Сидвелле получила широкую известность в городе.
— Это была мелочная ссора! — раздраженно отмахнулся де Волф. — Я имел в виду более серьезную причину убийства вашего брата.
— Но этот рыжеволосый громила сказал, что снесет Уолтеру башку! — упрямо повторил Серло.
Де Волф взмахом руки отправил свидетеля в гущу толпы и в этот момент заметил, что в самом конце двора, возле ворот, неподвижно застыл Ричард де Ревелле. Лицо его выражало крайнее превосходство, но, к удивлению Джона, он не пытался вмешаться в ход судебного разбирательства. Поскольку никто из присутствующих больше не мог добавить ничего конкретного по данному делу, Джон обратился к присяжным заседателям, трое из которых были совсем молодыми парнями лет четырнадцати.
— Закон требует, чтобы вы осмотрели тело и вынесли свой вердикт. Должен заметить, что расследование еще не закончилось и нам предстоит немало поработать, чтобы выяснить имя истинного убийцы. Таким образом, следствие продолжается.
Он обвел глазами присяжных, словно ожидая, не посмеет ли кто-то из них ему возразить.
— Однако мы должны вернуть тело покойника семье, чтобы его могли достойно и с почестями похоронить, причем как можно быстрее.
С этими словами он кивнул Томасу, и маленький клерк, неохотно взяв с доски свиток пергамента, направился выполнять работу Гвина. Отвернувшись в сторону, он стянул покрывало с мертвого тела, чтобы присяжные могли лично засвидетельствовать кончину покойного, а коронер в это время кратко прокомментировал происходящее:
— Сейчас вы увидите, что смерть наступила в результате ранения в шею, повредившего кожу и мышцы до самой кости.
Некоторые присяжные были старыми воинами или столь же многоопытными фермерами, повидавшими на своем веку немало крови и увечий. Однако другие оказались не столь искушенными в подобных делах и заметно побледнели, прикрывая глаза руками, но все же поглядывали на труп сквозь растопыренные пальцы, будто пытаясь уменьшить таким образом ужас и отвращение. Как ни странно, вдова покойного Кристина довольно спокойно смотрела на безжизненное тело мужа, совершенно игнорируя заботливые руки Серло, покоившиеся на ее плечах.
— Хорошо видны резаные края раны, где лезвие какого-то оружия вошло в шею жертвы, — продолжал между тем де Волф с нарочито трагическим выражением лица.
Когда все присяжные прошли мимо тела и воочию убедились в смерти покойного, самый старший из их числа, в котором Джон узнал бывшего оруженосца замка Ружемон, задал ему интересующий всех вопрос:
— Каким оружием могла быть нанесена эта рана, коронер? Судя по всему, очень острым и тяжелым.
Де Волф согласно кивнул:
— Это мог быть длинный кинжал или нож мясника. Как, впрочем, и крюк для подвески мясных туш. — Он специально не стал упоминать меч, но старый солдат не преминул воспользоваться таким непростительным упущением.
— Насколько я могу судить, этим оружием вполне мог быть длинный меч, лезвие которого ушло глубоко в шею.
— Да, вполне возможно, — согласился с ним коронер, но тут же уклончиво добавил: — Но кто же носит с собой длинный меч в пределах городских стен?
Обсуждать больше было практически нечего, и присяжные, немного посовещавшись, вынесли свой вердикт, суть которого кратко изложил старый солдат.
— Мы подтверждаем, что этот человек был убит, но не можем сейчас назвать имя убийцы, — резко объявил он, не скрывая своего раздражения.
Де Волф молча кивнул в знак согласия и огласил свое решение в более сдержанном официальном стиле:
— В таком случае я провозглашаю, что Уолтер Тайрелл был найден мертвым на Уотербир-стрит в восьмой день апреля месяца в год тысяча девяносто пятый от рождения Господа нашего и что он был убит в нарушение закона нашего короля неизвестным преступником или преступниками.
После окончания судебного разбирательства присяжные разбрелись во все стороны, а тело покойника уложили на телегу и отправили домой для совершения похоронного обряда. Наблюдая, как Серло заботливо сопровождает безутешную, но на удивление спокойную вдову, Джон вдруг подумал, не возьмет ли он на себя гораздо большие обязательства по отношению к ней, чем просто управление суконной мануфактурой покойного Уолтера. Но, в конце концов, это его не касалось, и он повернулся к Томасу, торопливо собиравшему свои письменные принадлежности:
— Расследование не дало нам никаких результатов. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем имя человека, зарезавшего этого парня.
— А ты попытайся поискать его рядом с собой, Джон! — прозвучал позади чей-то голос, и, резко повернувшись, де Волф увидел едкую ухмылку шерифа, который незаметно приблизился к ним, воспользовавшись суматохой.
— Что ты хочешь этим сказать, Ричард, черт возьми?
Де Ревелле, облаченный в дорогой камзол с кружевами, несмотря на прохладную погоду, посмотрел на шурина с сардонической ухмылкой:
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Виной всему твой громадный корнуоллец, которого ты упрямо держишь на своей службе. Я намерен привлечь его к суду, поскольку совершенно ясно, что сам ты ничего не собираешься делать.
— Гвин? Не говори ерунды! Почему ты решил, что он причастен к убийству?
Де Ревелле злобно сверкнул глазами.
— Он первым ударил Уолтера Тайрелла, а потом при всех грозился снести ему голову. Глядя на эту рану, можно сказать, что это ему почти удалось.
— Мой офицер не имеет к данному делу никакого отношения! А ты просто хочешь наказать его любой ценой.
Шериф резко повернулся на высоком каблуке дорогого модного сапога с узким длинным носом.
— Тогда почему его нет на судебном разбирательстве? Почему он не выполняет свои служебные обязанности? Или ты специально упрятал его подальше от глаз?
Его насмешка была недалека от истины, но Джон все же нашел выход из положения:
— У него масса семейных проблем. Его жена и двое детей находятся в тяжелом состоянии.
— Не пытайся уйти от ответа, Джон. У меня есть два свидетеля, которые под присягой покажут, что он действительно угрожал ему расправой. Тайрелл вполне справедливо обвинил этого мужлана как в нападении, так и в уничтожении дома, сгоревшего по его разгильдяйству.
Де Волф раздраженно отвернулся, не желая больше слушать шурина.
— Ричард, у меня слишком много других важных дел, чтобы опровергать твои досужие бредни. — Он сердито махнул рукой клерку: — Пошли, Томас, нам еще нужно поработать в замке Ружемон! — И быстро зашагал прочь, но все же услышал последние слова шерифа:
— Я все равно арестую его, Джон, за нападение и по подозрению в убийстве!
В тот вечер несколько обеспокоенных развитием событий человек собрались в таверне «Буш», что в нижней части города, на Айдл-лейн, неподалеку от Западных ворот. В большом каминном зале, занимавшем практически весь первый этаж заведения, на своем излюбленном месте у камина сидел Джон де Волф, а напротив него расположились Гвин и Томас. Рядом с Джоном уселась Неста, его любовница и хозяйка таверны, славившейся особенно крепким элем. Это была симпатичная вдова из Уэльса двадцати восьми лет от роду с округлым лицом в форме сердца, курносая и необыкновенно живая. Копна ее выкрашенных хной волос была забрана аккуратным чепчиком, завязанным под подбородком. Коронер с друзьями уже получили от нее по кружке самого лучшего эля, а Томас с удовольствием потягивал из небольшой чашки сидр. Несмотря на обилие крепких напитков, настроение их не улучшилось, поскольку они обсуждали угрозу шерифа арестовать Гвина.
— На самом деле ему плевать на Уолтера Тайрелла и обстоятельства его смерти, — кипятился де Волф. — Он видит в этом только прекрасную возможность разделаться со мной.
Вражда между коронером и шерифом продолжалась уже давно, с тех самых пор, как Джон заподозрил Ричарда в уклонении от уплаты налогов в казну графства, а также в тайных симпатиях к сторонникам принца Джона, который все еще лелеял надежду свергнуть с престола короля Ричарда. Несмотря на поражение их последнего восстания, в результате которого Гвин и приобрел этот загадочный меч, принадлежавший ранее изменнику Помрою, в стране оставалось еще немало влиятельных людей, поддерживавших опального принца и не терявших надежды посадить его на трон. Ричард де Ревелле тоже имел некие политические амбиции и, тайно поддерживая мятежников, лелеял замыслы непременно добиться высокого положения в королевстве, если королем станет принц Джон.
— У него нет никаких доказательств, кроме лживых показаний парочки негодяев из Сент-Сидвелла, которые за горсть мелких монет готовы свидетельствовать против кого угодно! — добавил коронер, пытаясь хоть как-то успокоить приунывшего корнуолльца.
Гвин не был столь оптимистичен.
— Тайрелл уже получил от шерифа предписание, где я обвиняюсь в нападении и покушении на его жизнь, и требование крупной компенсации за сгоревший дом, — уныло проворчал он. — Поэтому, когда Тайрелла убили, у де Ревелле появился хороший повод заподозрить именно меня.
— Но у него нет абсолютно никаких доказательств, Гвин, — вмешался в разговор Томас, всеми силами стараясь поддержать друга. Хотя Гвин немилосердно дразнил его, они все равно оставались лучшими друзьями и огромный корнуоллец частенько заступался за тщедушного бывшего священника.
— А когда этому мерзавцу требовались доказательства? — с горечью заметила Неста. В прошлом она не раз убеждалась в бесстыдном поведении шерифа.
— Что же нам делать? — беспомощно пролепетал Томас, с трудом сдерживая отчаяние. — Может, Гвину лучше на время уехать из города? Например, в свой родной Корнуолл? И пожить там у родственников какое-то время?
Де Волф решительно покачал головой:
— Это будет выглядеть как бегство от правосудия и косвенное признание вины. Нет, мы должны противопоставить злобным нападкам только правду!
— Найти ту свинью, которая убила Тайрелла! — угрюмо прорычал Гвин. — Это единственный выход из положения.
— Вот именно! — поддержал его коронер. — И я займусь этим сегодня же! Жаль, что ты сам не можешь принять участие в этих поисках, Гвин. По крайней мере открыто.
— Я сделаю все от меня зависящее, сэр, — предложил Томас, жаждавший оказать своему большому другу хоть какую-то реальную помощь. — У меня есть много знакомых среди низшего слоя священнослужителей. Они любят посплетничать и знают практически все, что происходит как в городе, так и в клерикальных кругах.
Неста тоже предложила свою помощь, пообещав послушать, о чем судачат завсегдатаи ее питейного заведения. Ее таверна пользовалась огромной популярностью, а крепкий эль легко развязывал языки.
Решив, что обсуждать больше нечего, де Волф отправил Гвина в его временное пристанище на Милк-лейн, к многострадальной семье, а сам быстро зашагал в сторону замка Ружемон, чтобы послушать там досужие сплетни, которые, возможно, прольют свет на подробности частной жизни Уолтера Тайрелла.
Час спустя сержант Гэбриел поднялся по каменным ступенькам на верхнюю часть главной башни замка. На его грубоватом крупном лице застыло крайнее беспокойство. Остановившись в дверном проеме, он медленно обвел взглядом заполненный людьми зал. Клерки занимались своими бумагами и принимали жителей города, а чуть поодаль группа судебных приставов дожидалась аудиенции у местного начальства. Несколько свободных от дежурства солдат оживленно беседовали с купцами и священниками. Кто-то обедал, расположившись за небольшими дубовыми столами, а другие просто болтали, оглашая зал громким смехом. Вскоре Гэбриел заметил крупную фигуру Джона де Волфа, стоявшего возле камина с кружкой эля. Тот доверительно беседовал с парой членов городского совета, пытаясь выведать у них хоть какую-нибудь информацию о предпринимательской деятельности погибшего суконщика.
Сержант быстро пересек зал и прикоснулся к руке Джона.
— Сэр, боюсь, вам следует незамедлительно спуститься в подвал, — тихо сказал он и качнул головой, показывая всю серьезность сложившейся ситуации.
Коронер извинился перед собеседниками и последовал за Гэбриелом к выходу, поставив недопитую кружку эля на стол.
— Что стряслось? Почему в подвал?
Мрачное полуподвальное помещение располагалось под первым этажом башни. Часть его обычно использовалась под тюремные камеры, а другая служила складом.
— Шериф арестовал Гвина! — взволнованно сообщил Гэбриел. — Он послал четверых моих людей с оружием и даже не посчитал нужным предупредить меня об этом. — Гэбриел был вне себя от ярости не только потому, что шериф сделал это без его ведома. Гвин являлся его старым другом, собутыльником и партнером по игре в кости.
Джон быстро спускался по ступенькам, с трудом сдерживая накопившуюся злость, хотя известие не стало для него неожиданным.
— Негодяй все-таки воспользовался этим делом, чтобы поквитаться со мной! — процедил он сквозь зубы. — Но я не думал, что все случится так быстро.
Они спустились вниз, протиснулись в низкую арку подвального помещения и вошли в плохо освещенный зал, потолок которого подпирали массивные каменные колонны. Слева от них тянулись тюремные камеры с металлическими решетками на дверях. Неподалеку от камер стояла небольшая группа людей, слабо освещенная мерцающим огнем факелов, закрепленных по периметру стены. Высокую фигуру Гвина окружали вооруженные солдаты, а рядом с ними Джон заметил шерифа и его главного секретаря. Кроме них в помещении находились Ралф Морин — констебль замка — и вдова Тайрелла Кристина, возле которой постоянно вертелся его брат Серло. А чуть дальше переминались с ноги на ногу два соседа Гвина из Сент-Сидвелла, а также Стиганд — высокий тюремный надзиратель, всем своим видом показывающий, как он рад удачному случаю использовать свой многолетний опыт тюремного палача.
Де Волф направился к этой группе и, полностью игнорируя шерифа, обратился к Ралфу Морину, разделявшему его неприязнь к Ричарду де Ревелле.
— Ралф, что здесь, черт возьми, происходит? — воскликнул он нарочито громко.
Морин, такой же крупный мужчина, что и корнуоллец, с огромной раздвоенной бородой, делавшей его похожим на отважного викинга, начал степенно объяснять суть дела, но был неожиданно прерван скрипучим голосом шерифа.
— Это я приказал арестовать его, Джон! И пока он не представит хоть сколько-нибудь вразумительные доказательства своей невиновности, будет сидеть в тюрьме в ожидании суда, который пройдет на следующей неделе!
Джон сделал несколько шагов, остановился перед шерифом и уставился на него с высоты своего огромного роста.
— Значит, он будет считаться виновным, пока не докажет обратное, не так ли? А мне почему-то казалось, что все должно быть наоборот!
Де Ревелле попятился, словно опасаясь, что Джон может его ударить, затем махнул рукой в сторону вдовы и брата покойного:
— Эти добрые люди пришли ко мне после твоего слишком поспешного расследования и потребовали истинной справедливости! Ты не сделал ничего, чтобы назвать имя убийцы или хотя бы высказать подозрения в отношении виновника!
— Ричард, если бы ты знал хоть что-то из области права, то давно бы сообразил, чем расследование отличается от правосудия! Это королевские судьи рассматривают дело в соответствии с установленными нормами и обычаями.
— Чепуха! В течение столетий суд моего графства весьма успешно вел дела и решал самые сложные проблемы, а твои новые королевские суды только деньги выкачивают!
Де Волф снисходительно рассмеялся:
— Значит, ты считаешь себя знатоком права, шериф? Тогда скажи, что намерен делать здесь с одним из моих офицеров? Он находится на службе короля, как и я, поэтому советую тебе быть поосторожнее.
В этот момент вперед выступил Серло Тайрелл, всячески демонстрируя свое возмущение.
— Корнуолльский громила убил моего брата и оставил вдовой эту добрую женщину! Все указывает на его причастность, и мы требуем справедливости!
— Я никогда никого не убивал! — заорал Гвин, который до этого предпочитал держать язык за зубами. — Конечно, нехорошо говорить дурные вещи о покойном, но Уолтер Тайрелл лживо обвинил меня в преднамеренном поджоге его дома. А потом первый ударил, а когда я стал защищаться, бросился на меня с ножом!
— А потом ты стал угрожать, что убьешь его! — завизжал шериф. — Это могут подтвердить два человека из Сент-Сидвелла! — Он показал рукой на мужчин, смущенно переминавшихся с ноги на ногу.
— Ну и как же он мог это сделать? И, главное, когда? — парировал Джон.
В спор неожиданно вмешалась вдова.
— Он мог быть в любой точке города, на любой улице! — выкрикнула Кристина. — Спросите, где он был в это время.
— Я был дома, на Милк-лейн, вместе со своей семьей, — сердито проворчал Гвин. — Потом пошел в караульное помещение замка, чтобы поиграть в кости. Там же я нашел свободную койку в одном из бараков.
— Это все пустые разговоры, парень! — недоверчиво хмыкнул де Ревелле. — Как ты можешь доказать это?
Гвин повернулся к Джону и посмотрел на него с отчаянием:
— Коронер, я должен отвечать на эти идиотские вопросы? Моя жена и семья ее сестры подтвердят, что я действительно был с ними. А половина гарнизона видела меня в замке Ружемон!
Не успел Джон ответить на этот вопрос, как шериф задал еще один, явно пытаясь создать вокруг корнуолльца атмосферу подозрительности и недоверия:
— А в котором часу ты покинул дом на Милк-лейн? И когда пришел в замок, а?
— Откуда мне знать, черт возьми? — возмутился Гвин. — Я не ношу с собой церковную свечу. Кафедральный собор — единственное место в городе, где можно узнать точное время. Наверняка скажу только, что это было до того, как прозвонил колокол Матэн.
Джон с трудом сдерживался и с ненавистью смотрел на шурина.
— Все твои вопросы, Ричард, не стоят выеденного яйца. Мой офицер уже заявил, что никто в точности не скажет, когда именно это было. Можно только строить догадки. Человеку известно лишь день это был или ночь. Он также прав насчет того, что церковный колокол — единственный указатель времени в нашем городе. А до тех пор пока ты не найдешь более веские аргументы для ареста моего офицера, полагаю, мы можем отправиться по домам!
Де Ревелле самодовольно ухмыльнулся и гордо выпятил грудь, небрежно закинув край меховой накидки и открывая взору присутствующих дорогую рубашку, отороченную столь же дорогими кружевами.
— Сегодня ты сам признал перед присяжными на так называемом расследовании, что смертельная рана, нанесенная жертве, могла быть сделана длинным мечом. Разве не так, Джон?
— Разумеется, это вполне возможно, — согласился тот, подозрительно косясь на шерифа. — Но такая рана в равной степени могла быть нанесена кинжалом, длинным ножом мясника или даже крюком для разделки туш.
— Однако твой задержанный слуга обычно носит с собой меч, — упрямо настаивал де Ревелле. — Кстати, я слышал, что совсем недавно он приобрел новый клинок. — Он повернулся и щелкнул пальцами, подзывая тюремщика. Тот подошел к стоявшему неподалеку столу, взял там меч Гвина в прекрасных ножнах и поспешил вручить его шерифу. — Это тот самый меч, не так ли? Он был обнаружен в жилище на Милк-лейн во время ареста.
Гвин растерянно посмотрел на клинок и перевел удивленный взгляд на торжествующего шерифа, узкое лицо которого еще больше вытянулось от самодовольной ухмылки.
— Да, это мой меч! Ну и что из того?
Де Волф подошел к тюремщику и почти вырвал из его рук оружие. Выдвинув наполовину лезвие, он пристально осмотрел его со всех сторон, увидел выгравированную на латыни надпись и воочию убедился, что это тот самый клинок, который он недавно купил своему офицеру.
— Ну и какое отношение это имеет к нашему делу, шериф? — строго спросил он и добавил не без сарказма: — Может, ты хочешь взглянуть и на мой меч? А заодно на оружие целой сотни солдат Эксетера, которые имеют право его носить?
— Нет, Джон, меня не интересуют мечи других солдат, — на удивление спокойно отреагировал шериф. — Меня интересует только клинок, принадлежащий человеку, имеющему серьезные мотивы и возможности для убийства Уолтера Тайрелла.
Он приблизился к Джону и, вынув клинок из ножен, помахал им перед носом Гвина.
— Это оружие оказалось в твоих руках всего несколько дней назад, — многозначительно начал он. — А до этого долго хранилось у хорошо известного в городе торговца Роджера Трудога, верно?
Гвин недовольно проворчал в знак согласия, все еще не понимая, к чему тот клонит.
— Поэтому не остается никаких сомнений, что оружейник самым тщательным образом почистил и отполировал клинок, чтобы продать его подороже. Ты согласен с этим?
И на этот раз Гвин вынужден был согласиться и подозрительно смотрел на шерифа из-под насупленных густых бровей. А де Ревелле тем временем театральным жестом вынул из кружевного рукава рубашки белоснежный носовой платок и сделал знак тюремщику; тот, вероятно, предупрежденный заранее, поднес ему небольшую кожаную емкость с кристально чистой дождевой водой. Шериф макнул платок в воду и крепко отжал.
— Итак, если торговец оружием действительно почистил лезвие клинка перед продажей, то все оказавшееся на нем сейчас привнесено его новым обладателем.
Де Ревелле уже не ждал ответа на свой вопрос, а просто провел платком по лезвию клинка, тщательно прижимая его к краям. После чего вернул меч Стиганду, медленно развернул платок и продемонстрировал его пораженным свидетелям.
Кристина Тайрелл издала громкий крик и повалилась на руки деверя, который едва успел подхватить ее.
— Кровь моего мужа! — простонала женщина, драматично вскинув руки и мгновенно позабыв, что некоторое время назад довольно спокойно смотрела на бездыханное тело, даже не думая падать в обморок во время расследования.
А шериф, продолжая триумфально размахивать носовым платком, на котором отчетливо проступали розовые пятна, подошел поближе к де Волфу.
— Можно ли усомниться, что именно этот меч был использован в качестве орудия убийства несчастного суконщика? — пронзительно проблеял он. — Теперь я с полным основанием обвиняю этого человека, Гвина из Полруана, в убийстве Уолтера Тайрелла. Уведите его и позаботьтесь, чтобы на следующей неделе он предстал передо мной на суде графства!
На какое-то время в подвале поднялась суматоха. Гвин отчаянно сопротивлялся попыткам четырех солдат затолкать его в камеру, вдова продолжала стенать и всхлипывать, брат убитого Тайрелла выкрикивал проклятия в адрес подозреваемого, а шериф грациозно удалился с самодовольной ухмылкой на тонких губах.
И только Джон де Волф хранил спокойствие. Он заметил на ножнах меча Гвина какой-то странный предмет, аккуратно снял его и сунул в небольшую сумку на ремне.
— Это хорошо организованная инсценировка! — зарычал Джон и громко стукнул кулаком по столу в таверне «Буш». — Все было подстроено!
Они собрались в пивнушке Несты, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и продумать план дальнейших действия. Помимо самой Несты там был Томас, а на месте Гвина восседал его старый друг сержант Гэбриел.
— Но как же оказалась кровь на этом проклятом оружии? — неистовствовал Томас. — Ведь шериф специально обратил внимание на то, что оружейник тщательно почистил меч перед продажей.
Де Волф сунул руку в сумку на ремне, порылся там и вынул крохотную вещицу, которую аккуратно положил на край стола и придавил большой кружкой с элем, чтобы ее не сдуло ветром.
— Я нашел эту штуку на крайнем ободке ножен, — пояснил он. — Она приклеилась засохшей кровью, причем в том самом месте, где лезвие меча входит в ножны.
Неста пристально посмотрела на край стола и ахнула от удивления:
— Так это же крохотное перышко! От красного цыпленка, если судить по внешнему виду.
Джон кивнул и мрачно улыбнулся:
— Сфабрикованная улика! После того как меч изъяли из дома Гвина на Милк-лейн во время ареста, сам де Ревелле или, скорее, кто-то из верных ему людей запачкали его кровью.
Томас понимающе кивнул:
— Конечно! Иначе как шерифу могла прийти мысль протирать меч своим носовым платком? Разумеется, он уже хорошо знал, что обнаружит на лезвии.
— И как это ему все сходит с рук? — прошипела Неста, закипая от возмущения по поводу такого гнусного заговора против одного из своих лучших друзей.
Де Волф беспомощно пожал плечами:
— Он представляет здесь интересы короля! В графстве Девоншир никто не может оспорить его власть.
— А если обратиться к кому-нибудь поверх его головы? — спросила женщина.
— Это отнимет слишком много времени, любовь моя! — с горечью ответил он. — Пока дождешься ответа от главного юстициара в Уинчестере, пройдет не менее двух недель, да и то при условии, что он окажется здесь, а не в Лондоне или Нормандии, куда часто ездит для встречи с королем.
Удрученный сержант согласно кивнул:
— За это время чертов шериф успеет не только предъявить обвинения Гвину, но и привести приговор в исполнение. Именно к этому он и стремится.
— Неужели епископ ничего не может сделать? — настойчиво вопрошала Неста, не оставляя попыток найти верное решение. — Думаю, он не обрадуется, узнав, что может быть казнен совершенно невиновный человек.
Джон хрипло рассмеялся и цинично махнул рукой:
— Генри Маршалл? Да он практически ничем не отличается от де Ревелле. И тоже тайно поддерживает предательство принца Джона. Нет, он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам.
Томас быстро перекрестился от такого богохульства в адрес высшего церковного иерарха графств Девоншир и Корнуолл, хотя в душе понимал, что это истинная правда.
— Неужели мы ничем не можем помочь ему? — заныл он. — Нельзя позволить, чтобы на следующей неделе Гвина отправили на виселицу.
— Его держат в городской тюрьме у Южных ворот, — задумчиво пробормотал Гэбриел. — Тюремные камеры в замке Ружемон будут переполнены до следующего дня казни.
Огромные башни, прикрывающие южный вход в город, часто использовали для содержания арестованных преступников, приговоренных к наказанию городским судом присяжных, а также судом графства, который находился под юрисдикцией шерифа.
— Единственный выход — как можно быстрее найти настоящего убийцу, — простонала Неста со слезами на глазах и прижалась к руке Джона.
— Да, но это практически невозможно, учитывая отпущенное нам время, — тяжело вздохнул коронер.
— Значит, надо получить больше времени! — неожиданно заявил сержант. — Мы должны во что бы то ни стало вытащить его оттуда… А теперь послушайте меня!
