ПРОЛОГ

— Я могу посмотреть на него?

Какое-то время сэр Ралф де ла Помрой внимательно разглядывал своего гостя, а потом направился к стоявшему у стены большому сундуку, металлический замок которого смутно мерцал в темноте, отражая затухающий огонь.

— Прекрасная работа, — сказал он.

Клинок находился в своих первоначальных кожаных ножнах, слегка потертых от времени и украшенных лишь небольшими бронзовыми полосками у основания и наконечника. Из ножен торчала рукоять меча с незамысловатым круглым эфесом и крестообразным наконечником, по форме напоминающим две собачьих головы с разинутыми пастями. Он поднял клинок вверх и покачал его, словно взвешивая на ладони. Даже в кожаных ножнах легкий клинок словно жил собственной жизнью. Будто скрытая в нем странная энергия имела собственный источник силы, не зависящий от сжимавших рукоять пальцев.

Сэр Ралф протянул его священнику и отступил назад, все еще снедаемый сомнениями относительно этого странного человека.

Бартоломью из Холсворти был англичанином, и сэр Ралф не мог определить политические пристрастия этого человека. Он всегда весьма терпимо относился к любым властям, но сейчас в лесах, вне досягаемости закона, околачивается такое количество бродяг, что никому нельзя доверять в полной мере. Этот человек жил здесь задолго до норманнского нашествия и, по всей вероятности, знал и любил многих из тех, кто был казнен за последнее время.

У священника даже дыхание перехватило, когда он вынул из потертых ножен сверкающее лезвие меча, покрытое едва заметной гравировкой. Он провел пальцами по выгравированной надписи, и горло перехватило при воспоминании о двух братьях. Часто заморгав, он попытался скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

— Мне знаком этот меч.

Клинок делали долго. Кузнец Брэн начал ковать его лет за двадцать до норманнского вторжения и с тех пор считал своим самым выдающимся достижением.

Светловолосый, коренастый, с глазами цвета созревшей пшеницы в летний полдень, Брэн вложил в него всю трагическую историю своих родителей. Во времена беспокойного и жестокого правления Гартакнута, сына Кнута, который правил королевством как своей вотчиной, его мать жестоко обесчестили вторгшиеся в страну викинги. Король пытался противостоять искушенным в морском деле разбойникам и даже приступил к строительству многочисленных кораблей, но когда народ возмутился непомерными, совершенно невыносимыми налогами, Гартакнут отправился подавлять сопротивление со своими преданными дружинниками. Одним из них был и отец Брэна.

Мать по-своему любила Брэна, но после того, что викинги сделали с ее семьей, истребив всех мужчин рода, испытывала к норманнам лишь отвращение, а человек, обесчестивший ее рядом с телом замученного до смерти отца, стал главным источником мук в истерзанной безмерными страданиями душе.

Именно из-за своего незаконного рождения он решил стать кузнецом. Просто не мог работать в поле с людьми, считавшими его бастардом и ублюдком. Это было невыносимо. И он избрал уединенную, но такую нужную работу оружейного мастера.

Разумеется, Брэн не жаловался на жизнь. Он женился на своей дорогой Гите — темноволосой, стройной и очень одинокой женщине, которую заботило не его происхождение, а доброта и любовь к детям. Он часто думал, что далеко не каждый мужчина столь счастлив в браке, как он. Прекрасная жена и двое сыновей: один светловолосый, как и все люди Гартакнута, а другой больше похожий на смуглых и темноволосых предков Гиты. Любопытно, как сыновья в его семье унаследовали совершенно разные признаки своих предков.

Хватит витать в облаках! Железо и сталь должны быть достаточно раскалены, и сейчас его опытный взгляд подсказывал, что температура достигла нужного уровня. Значит, можно приступать к длительному, многократно повторяющемуся процессу ковки раскаленного металла.

Когда первый этап был завершен, он оставил заготовку на несколько дней, считая эту работу сходной с изготовлением хорошего сидра. Хороший сидр становится лучше, если ему позволяют дойти до кондиции, то есть созреть естественным образом. Так и его меч только окрепнет со временем, а значит, ни в коем случае нельзя торопить процесс созревания.

Брэн вернулся к мечу лишь через пару недель и пристально осмотрел заготовку, скрупулезно оценивая каждую вмятину. Затем вытер его краем кожаного фартука, снова обследовал матовую поверхность металла и только после этого сунул в раскаленную печь. Но не весь клинок, сначала острие, а потом — медленно — оставшуюся часть. После этого он снова ковал его огромным молотом, постепенно удлиняя и делая более плоским. На следующий день Брэн продолжил свою работу, нагревая металл до состояния сверкающего бриллианта.

В создании этого чудесного меча было много этапов, и каждый проводился с максимальным тщанием, сопровождаясь криками и проклятиями оружейного мастера, когда температура слишком повышалась и металл перегревался. В этом случае оружейник вел себя особенно осторожно, прекрасно понимая, при каких условиях клинок мог получиться достаточно гибким и вместе с тем необыкновенно прочным.

Наконец лезвие меча было готово. Мастеру понадобилось еще полторы недели, чтобы выровнять и отшлифовать грубую заготовку с помощью большого каменного круга. Пока его старший сын Дадда в поте лица трудился над рукоятью клинка, оружейник аккуратно полировал и оттачивал лезвие на круглом точильном камне, устраняя шероховатости и придавая ему совершенную форму. После этого оба перешли к другому, более тонкому точилу, продолжая шлифовать поверхность. Старый мастер хмурился, наблюдая, как темновато-серый металл постепенно обретает характерный для прочной стали серебристый оттенок. В конце концов он положил покрытый царапинами клинок на рабочий стол, чтобы довести его до нужного состояния специальными инструментами, а второй сын, светловолосый Брэда, сидел в дальнем углу мастерской, увлеченно играя мелкими кусками металлических отходов.

Когда все было закончено, старый мастер уселся на стул с большой кружкой эля в руке и с нескрываемой гордостью устремил взор на сверкающее лезвие прекрасного клинка.

— Если этот меч окажется в руках хорошего воина, он станет непобедимым, — сказал оружейник, обращаясь к сыновьям. — Ни один враг, посмевший вторгнуться на нашу землю, не устоит перед ним. Воин, поднявший его на защиту своей страны, одолеет любого противника!

Однако когда началось вторжение чужеземцев, Брэн уже давно отошел в мир иной.

Стоя на палубе, Ролло видел, какая непомерная, рычащая и пенящаяся тяжесть воды накрыла головы находившихся перед ним людей. Он едва успел ухватиться обеими руками за мачту, когда серо-зеленая волна нахлынула на него всей своей мощью, угрожая смести за борт как крохотную песчинку.

Ролло Фитцролло, бретонский стольник короля Эдуарда, крепко сжал зубы, глядя на своих людей, сгорбившихся над веслами. Он не должен показывать им свою слабость, особенно здесь и теперь, на этом судне, под устремленными на него полными надежды взглядами. Если они заметят беспокойство в его глазах, начнется паника. Уже сейчас некоторые украдкой поглядывали на него, натужно преодолевая сопротивление огромных волн.

Расправив плечи, он ощутил тяжесть кольчуги, прежде покрытой маслом, как его меч и кинжал. Но от долгого бездействия доспехи казались не надежной защитой, а ненужным бременем. Он ненавидел воду, считая ее самым страшным врагом любого воина. Как можно сражаться, если доспехи и оружие покрылись ржавчиной? Именно поэтому любой рыцарь боялся глубокой воды за бортом судна, поскольку, неся на себе почти двадцать фунтов стали, выжить в пучине практически невозможно. Гибель была гарантирована. «Нет, ни один воин не может чувствовать себя спокойно в такой воде», — подумал он, рассеянно потирая металлические доспехи на груди.

Мужчина должен рисковать, чтобы обрести славу ратника, — так считал его господин. Бросив последний взгляд на гребцов, он посмотрел на человека, неподвижно стоявшего к нему спиной. Этот поход закончится для них либо героической гибелью, либо неувядающей славой. Одно дело — грабить зазевавшихся купцов на большой дороге, и совсем другое — захватить целое королевство.

Из-за борта на него обрушилась очередная волна, и он заморгал, смахивая въедливую соль. Если ему суждено погибнуть, Эдит будет в полной безопасности. Он даже думать не хотел, что его любимая женщина, неожиданно овдовев, может быть брошена на произвол судьбы вместе с маленьким ребенком. По крайней мере он сделал для нее все, что мог. Эдит находилась в замке Уильяма и чувствовала себя защищенной. Она никогда не вернется в Британию, если он и его люди потерпят поражение.

Снова вода! Новая волна обрушилась на палубу судна, и он пригнулся в тщетной попытке уклониться. Краем глаза он видел, как облако белой пены с головой накрыло его гребцов. Ролло вытер глаза, изрыгая проклятия в адрес ненасытного моря. Если ему посчастливится выжить в этом походе, он больше никогда не отправится в плавание. Утешало одно — его меч был надежно укрыт в новых прочных ножнах. Хорошо выделанная овечья шкура должна защитить его от непогоды.

Он чувствовал себя ужасно. Каждое дуновение морского бриза вызывало дрожь во всем теле. Его превосходная льняная рубашка промокла насквозь, превратившись в ледяной панцирь. Кожа на обветренном лице туго натянулась, словно кусок старой шкуры, слишком быстро высохшей на жарком огне. Он невольно взглянул на свое отражение в отполированной до блеска металлической поверхности стального щита и угрюмо ухмыльнулся.

Сильный тридцатитрехлетний мужчина, высокий, коренастый, с темными глазами и тщательно выбритым волевым подбородком — кто знает, когда еще придется посетить брадобрея после высадки на берег. Его широкие крепкие плечи не уступали мощному торсу Неистового Свейна — воинственного наемника, искусно владеющего боевым топором, — а бедра напоминали толстую шею могучего быка. Он казался опытным и закаленным в боях воином, однако в его глазах таился страх.

И вот сейчас, глядя на сорок своих воинов, без устали работавших веслами, чтобы поскорее добраться до земли, Ролло еще раз напомнил себе, что поступает правильно. Именно так сделал бы на его месте король Эдуард и именно этого ждал от него прежде всего. И все же сомнения терзали его душу. Если он поступает правильно, то почему чувствует себя загнанным зверем?

Когда он только учился искусно владеть мечом, ему говорили, что нужно смотреть в глаза противнику, поскольку именно они выдают его истинные намерения. Внезапно сузившиеся зрачки подсказывали, что враг изготовился к атаке. Однако ему понадобится время, чтобы взмахнуть двухфунтовым клинком для нанесения удара. И если воин предупрежден, значит, успеет защититься.

С тех пор Ролло всегда смотрел в глаза человеку, чтобы определить его характер. Вот и сейчас, глядя на собственное отражение, он безошибочно угадывал свое состояние. На него взирал слабый и смертельно испуганный человек, и он, понимая, что не в силах изменить этого впечатления, отвернулся от зеркальной поверхности щита.

Еще совсем недавно Ролло был в высшей степени решительным и уверенным человеком. Являясь бретонским стольником короля Эдуарда, он с давних пор привык ощущать себя глазами и ушами своего сюзерена. Фактически стольник считался полномочным представителем короля на тех землях, которыми тот управлял из-за моря. При жизни Эдуарда у него не было более преданного и верного слуги. Но сейчас Ролло, вынужденный искать себе нового господина, нашел его в лице Вильгельма Норманнского по прозвищу Бастард.

Тем временем тучи рассеялись и впереди открылся безбрежный простор. Слабый туман прорезали первые лучи бледного солнца. До сих пор море казалось серым от сумрака ночи, а галеры окутывала непроницаемая пелена предрассветной мглы, создавая у воинов впечатление надежного укрытия, словно сам Господь Бог взял над ними опеку и уверенно ведет к вожделенному берегу. Ролло искренне надеялся, что высадка на сушу произойдет в соответствии с советами аббата Фекампа. Милорд аббат владел окрестными землями, известными под названием Стейнинг, и именно он предоставил в распоряжение Вильгельма и капитанов его галер весьма подробное описание побережья и особенно мест, наиболее удобных для высадки.

И вот сейчас они отчетливо увидели впереди темно-зеленую полоску земли и застыли от неожиданности, словно размышляя, что ждет их впереди — удача или сырые могилы.

Сквозь образовавшуюся в облаках прогалину Ролло почувствовал слабо пробивающееся тепло и оглянулся. Первые лучи восходящего солнца ласкали взор, и он подумал, уж не смилостивился ли над ними Бог, благословляя слабой улыбкой. Он знал, что Гарольд может в считанные часы собрать множество хорошо вооруженных людей, а если призовет на помощь фирд, то число воинов увеличится в несколько раз. И все же если Господь будет настолько милостив к Вильгельму, что встанет на его сторону, то Гарольд потерпит неминуемое поражение. И умрет.

Ролло расправил спину и широко улыбнулся. Сегодня будет хороший день. Хороший для битвы.

И для смерти.

Да, к тому времени Брэн уже давно был мертв.

Конечно, за свою жизнь он выковал много других клинков, но до последнего дня не сомневался, что в тот заветный меч вложил свои лучшие качества оружейного мастера. Что же касается остальных… Они оказались не столь удачными, во всем уступая памятному клинку. Тот действительно был воплощением оружейного совершенства. Поздними вечерами Брэн часто сидел с кружкой эля, любуясь произведением своих рук. Ему хотелось бы увидеть его в ножнах, но он так и не решился продать свое детище, прекрасно понимая, что вместе с ним продаст и частичку самого себя.

Но пришло время, и судьба клинка выскользнула из его рук. Через шесть лет Брэн умер. Брэда загнал в ловушку старую дикую кошку, и Брэн пытался помочь сыну убить ее, но свирепое животное серьезно его поцарапало. Рана стала гноиться и в конце концов погубила его. Он умер в начале зимы под душераздирающие вопли своих родных и горькие упреки Дадды, адресованные своему брату: «Это ты во всем виноват! Ты убил нашего отца!»

И даже когда молодой священник Бартоломью отпевал безвременно почившего в бозе кузнеца, Дадда не разговаривал с Брэдой, что еще больше усугубляло скорбь и без того убитой горем матери.

Бартоломью присутствовал при продаже клинка в Эксетере. Его приобрел какой-то бродячий купец и унес вместе с двадцатью другими завернутыми в льняное полотно, а позже Бартоломью, ставший к тому времени викарием, видел клинок на местной ярмарке. Он заметил клеймо Брэна, отпечатанное на рукояти меча, и вспомнил доброго кузнеца-оружейника, похороненного им много лет назад.

Вскоре после этого клинок попался на глаза торговцу из Лондона, очарованному столь совершенным оружием. Бартоломью встретил его с нескрываемой настороженностью, поскольку всегда с большим подозрением относился к «иностранцам».

— Меня зовут Пол, — представился купец. — Я интересуюсь оружием местного производства. У вас есть что-нибудь интересное?

— Да, у меня имеются прекрасные клинки, господин, — ответил продавец.

— Все вы так говорите, — не поверил купец.

Бартоломью решительно вступился за Брэна:

— Эти мечи сделаны лучшим оружейником в наших краях!

— Неужели? — хмыкнул покупатель. — Мне не раз доводилось слышать подобные заверения.

— Сказано ведь: «Кто живет во лжи, убивает свою душу, а кто лжет, убивает свою честь», — назидательно произнес Бартоломью. — Я не лгу. Эти мечи — настоящее произведение искусства. Лично я с гордостью носил бы такое оружие.

— Так купите себе его!

Викарий грустно улыбнулся:

— Я бы с радостью это сделал, но, к сожалению, не могу позволить себе подобной роскоши.

— Ну что ж, — обратился Пол к продавцу, — давайте взглянем на ваши сокровища.

Пол оказался на редкость проницательным человеком. Длинные каштановые волосы, скрытые под старой кожаной кепкой, и массивное чрево выдавали в нем вполне обеспеченного человека. Широкий поясной ремень прочно удерживал тяжесть отвисшего живота, когда он важно двигался по рынку, заложив руки за спину. Проходя мимо прилавка с клинками, он мгновенно согнал с лица улыбку и удивленно свистнул. Квадратное лицо Пола вытянулось и посерьезнело, демонстрируя неподдельный интерес к оружию.

Этот меч захватил его внимание с первого взгляда, выделяясь мастерством отделки на фоне остальных клинков. Взяв его в руку, он неожиданно почувствовал, что клинок живет своей собственной жизнью. Пол поразился этому обстоятельству, поскольку раньше привлекали его внимание мечи лишь полностью готовые, то есть с эфесом и в ножнах, а здесь имелось одно только длинное лезвие. Он стал разглядывать клинок более внимательно. Тот был ровным, отполированным до блеска, с необыкновенно острым концом и составлял в длину не менее тридцати дюймов. Прекрасная полировка придавала мечу оттенок тускло поблескивающего серебра. Пол безуспешно искал хотя бы маленькую вмятину от ковки, но лезвие было ровным, зеркальным блеском подчеркивая совершенство мастера.

— Где ты, говоришь, нашел его, приятель?

— В доме одной старой вдовы. Она умерла, а этот клинок, трудно поверить, господин, я нашел под ее кроватью. — Продавец хитро улыбнулся. — Ее муж был кузнецом и, по всей вероятности, сделал его для себя. Единственный в своем роде, насколько я могу судить.

«Действительно единственный», — подумал Пол и, заплатив продавцу, распрощался с ним и священником. А вернувшись в Лондон в свою мастерскую, тотчас поместил клинок на широкую скамью и долго его изучал. В то время он трудился над шестью другими мечами, два из них были совершенно новыми, а четыре — старыми, которым требовалось заменить рукояти. Работая над ними, он то и дело поглядывал на этот новый меч, касался его пальцами, поглаживал сверкающую на солнце сталь. И все никак не мог придумать, какую рукоять соорудить для этого чудесного клинка.

Самым простым ему показался эфес в форме креста. Недавно он видел такой у одного мастера. Старый оружейник создал из стального бруска настоящее произведение искусства, загнув края и вырезав из них пару собачьих голов. В конце концов Пол решил сделать такой же эфес, с навершием из обыкновенной стали — нет никакой необходимости в чрезмерном украшении этого замечательного оружия, — а рукоять вырезать из твердой липы, украсив проволокой и полосками прочной кожи.

Это будет меч, о котором может мечтать каждый мужчина. Меч чести, достоинства и воинской доблести.

Вопреки всем опасениям, высадка на берег оказалась не такой сложной, как предполагал Ролло. Враг еще не был предупрежден, хотя он не сомневался, что видел вдали крошечные огоньки, будто кто-то посылал предупредительные сигналы.

Его галера быстро приближалась к берегу, пока наконец гребцы не подняли весла, застыв в ожидании дальнейшей команды. На судне воцарилась мертвая тишина. Воины сосредоточились на высадке, готовя себя ко всяким неожиданностям. Они понятия не имели, что может ожидать их на чужом берегу, но неплохо знали своих врагов — хитрых и храбрых воинов, не ведавших горечи поражения. Они затаились на этой неизвестной земле, и гнев, вызванный новостью о вторжении неприятеля, вполне мог выйти из-под контроля. Многие скоро погибнут в предстоящей схватке. Неистовый Свейн широко ухмыльнулся, сжимая в руках боевую секиру, и Ролло вынужден был ответить ему тем же.

И в это мгновение все они повалились на палубу от сильного толчка. Их небольшое судно, налетев на прибрежное дно, содрогнулось всем своим деревянным корпусом, заскрипело промокшими досками и, медленно накренившись, застыло.

Ролло успел заметить краешком глаза, как два человека у его ног сильно столкнулись головами и рухнули замертво, но быстро опомнился и крикнул своим людям, чтобы те прыгали в воду и занимали оборону на берегу. Воины немедленно выполнили его приказ и вскоре выстроились с секирами, мечами и копьями, изготовившись уничтожить любого, кто посмеет оспорить их право на эту землю. Часть из них побежала на высокий холм, чтобы оттуда следить за окружающей местностью, пока остальные лихорадочно выгружали из трюма доставленный груз и покидали галеру.

А на борту Ролло грозно прикрикивал на зазевавшихся. Готовый покинуть судно, он вдруг увидел рядом какого-то человека. Это оказался один из столкнувшихся во время крушения судна. Он был в стальном шлеме на кожаной шапке, в то время как другой лежал с непокрытой головой. Острый край шлема раздробил ему макушку и практически выколол глаз, из которого на палубу стекала струйка крови. Воины печально взглянули на бездыханное тело и осторожно опустили его в море.

Ролло хотел было прикрикнуть на этого человека, но вдруг понял, что тот плачет.

— Он был моим братом.

— Ты присоединишься к нему, если сейчас же не покинешь судно и не поможешь своим товарищам, — пригрозил Ролло и перемахнул через борт галеры.

Меч был полностью готов. Большое стальное навершие эфеса прекрасно уравновешивала тяжесть клинка, крестовина в виде двух собачьих голов надежно защищала руку, а рукоять, обтянутую черной кожей, крепко переплетала серебряная проволока. Но Пол, настоящий мастер своего дела, вдруг понял, что чего-то недостает. Озадаченный, он понес клинок к своему старому другу ювелиру.

— Ульрик, взгляни! — с нескрываемой гордостью произнес Пол, входя в небольшую мастерскую и разворачивая промасленный кусок кожи.

— Превосходная вещица, — согласился с ним Ульрик, грузный мужчина с густой седеющей бородой и узкими карими глазами, утомленными многолетней работой с золотом и драгоценными камнями.

— Ты не мог бы выгравировать для меня надпись? — спросил Пол.

Ульрик пожал плечами. Пол всегда приходил к нему с интересной идеей.

— Какую именно? — задумчиво спросил он, вооружившись граверным резцом.

Тем временем на берегу уже вовсю кипела работа. Пока рыцари успокаивали и седлали своих перепуганных насмерть лошадей, чтобы отправиться на разведку и проверить, свободны ли окрестности от неприятеля, столяры сгружали с галер тяжелые секции разборного, хорошо укрепленного замка и складывали их в заранее выбранном месте. Стук молотков и крики мастеров раздавались здесь с раннего утра и до позднего вечера, и все это время Ролло не отдыхал ни минуты, успев лишь перекусить черствым хлебом и сыром, запив эту нехитрую снедь затхлой водой из кожаного бурдюка. К концу дня он был истощен до предела и, устало опустившись на шерстяное покрывало, мгновенно уснул, едва успев закрыть глаза.

Следующее утро выдалось прохладным, и он перебрался поближе к костру, чтобы согреться. Глядя на огонь, вспоминал жену и ребенка. Ему крупно повезло с Эдит, женщиной не только красивой, но и умной. Задолго до женитьбы Ролло являлся одним из верных телохранителей короля Эдуарда, но именно привязанность к Эдит обеспечила ему почет, славу и продвижение по службе. Эдит была дочерью кузена короля, и, женившись на ней, Ролло с удивлением обнаружил, что обрел деньги и влияние при дворе.

Потом Эдуард умер, а Ролло оказался за пределами своего королевства как раз в то время, когда избрали нового короля. Разумеется, им стал Гарольд. Тогда никто не сомневался, что он самый могущественный претендент на королевский престол. Годвинсон давно стяжал славу покорителя Уэльса и прослыл наиболее удачливым военным предводителем в стране. Но Гарольд никогда не доверял Ролло, и тому ничего не светило в годы его правления. Так уж лучше попытаться завоевать королевство для другого человека, чем ждать милости от судьбы. Он должен приложить все свои силы и взять, что только можно.

Вильгельм предъявил законные права на престол, поскольку Гарольд являлся его вассалом. За два года до этого граф Ги де Понтье потопил судно Гарольда и захватил его в плен, надеясь получить большой выкуп. Однако Вильгельм взял Гарольда под свою защиту и приказал графу освободить пленника, а за время пребывания последнего под своей опекой вынудил его принести клятву вассальной верности. Конечно, клятва верности, принесенная под давлением, не имела законной силы, но Вильгельм был уверен в успехе начатого дела. Он упорно прокладывал путь к власти, жестоко устраняя всех неугодных и казня заговорщиков. Он считал, что власть следует употреблять по назначению, а не просто лелеять и ревниво охранять.

Эдит и их ребенок нуждаются в надежном и безбедном будущем, и единственная возможность обеспечить им и то и другое находится здесь, в Пивенси, в сражении за Вильгельма.

Сын Брэна Дадда никогда не был женат. После смерти отца, вся вина за которую легла на этого глупца Брэду, который поймал ту злосчастную дикую кошку, их семья оказалась в крайней нужде. Дадда остался с матерью, чтобы поддержать ее в трудную минуту, а Брэда вскоре покинул семью и отправился на побережье в поисках хоть какого-нибудь судна, на котором можно было бы заработать немного денег и тем самым искупить свою вину.

Дадду ждала совершенно другая участь. Пока Брэда скитался по морям, пытаясь заслужить прощение за смерть отца, Дадда все силы отдавал домашнему хозяйству. Со временем он стал довольно искусным мастером кузнечного дела, однако матери удалось убедить сына пойти на службу в поместье одного из местных тэнов. Она твердила, что он по крайней мере каждый день будет иметь кусок хлеба и бутылку эля.

Однажды король, собственными глазами увидев, как Дадда сражается с противниками, наградил его горстью монет и предложил достойное место в рядах своих воинов. С тех пор Дадда командовал небольшим отрядом в Сассексе. Человек необыкновенной храбрости, он отчаянно бросался на любого врага, но наибольшую смелость проявлял в борьбе со светловолосыми захватчиками из северных морей, до глубины души ненавидя норманнов.

Воспоминания о жестокой расправе с матерью отравляли душу Брэна и усиливали его ненависть к викингам. Он решительно отказывался признавать тот бесспорный факт, что в его жилах течет немало их крови. Всю свою сознательную жизнь Дадда жаждал посвятить идее истребления норманнов. Именно поэтому он пришел в ярость, когда новый король перевел его отряд на север, чтобы защитить свое королевство от вторжения Гарольда Хардрада, а его оставил на этом гнилом южном побережье. Дадда всей душой стремился убраться отсюда, и мысль, что король Гарольд Годвинсон направил его на этот берег, чтобы защитить свою страну от вторжения войск Вильгельма Норманнского по прозвищу Бастард, нисколько не утешала.

Он хотел сражаться с грозными викингами, а не с каким-то там норманнским ублюдком.

Мастер по производству ножен Сердик был намного старше Пола, но его густые волосы по-прежнему оставались черными, словно вороново крыло. Он говорил с необычным акцентом, поскольку некогда пришел сюда с далекого севера, населенного варварскими племенами, однако природная склонность к обработке дерева и кожи помогла ему закрепиться в Лондоне, где его великолепные ножны пользовались огромной популярностью и вызывали всеобщее восхищение.

Низкорослый и коренастый, он косил одним глазом, и во время разговора с ним было практически невозможно определить, куда он смотрит. Огромный длинный шрам, протянувшийся от запястья до локтя, напоминал о бурной молодости и сражениях, в которых он участвовал.

Увидев перед собой чудный меч, он даже присвистнул от удивления.

— Это лучший клинок, который ты сделал за последнее время. Что здесь написано?

Пол улыбнулся и провел пальцем по надписи, выгравированной чеканщиком.

— «Qui falsitate vivit, animam occidit. Falsus in ore, caret honore», что означает: «Кто живет во лжи — губит свою душу, а кто сам лжет — губит свою честь», — перевел он.

— Ну что ж, с такой моралью твоему мечу потребуется нечто способное украсить эту мысль, — задумчиво произнес Сердик и какое-то время молча рассматривал клинок, взвешивая его в руке. Затем взмахнул им на уровне груди. — Чертовски хорош!

— Стало быть, я могу оставить его тебе.

Сердик так увлекся прекрасным оружием, что даже не заметил, как его друг вышел из мастерской. Он наслаждался удивительным клинком, ощущая его поразительную пропорциональность, наклонял голову, чтобы правильно оценить длину, и все время восхищенно кивал. В конце концов он опустился на стул и посмотрел на рукоять.

Основная форма для ножен уже имелась. Он накопил за последнее время множество хороших заготовок из прекрасного дерева, которые были вырезаны до нужного размера, покрыты хорошо выделанной кожей, связаны вместе и завернуты в большие овечьи шкуры. Некоторые из этих заготовок вполне подходили по длине. Кроме того, ему понадобится соответствующее украшение из превосходной бронзы. Конечно, у него есть кое-что в запасе, пригодное для обычного современного меча, а для этого нужно нечто совершенно другое. На грифельной доске он набросал мелом эскиз украшения, прикинул количество дополнительных материалов, которые могли понадобиться, составил приблизительный список и заплатил парню, обычно доставлявшему заказы клиентам. Затем стал подыскивать нужную деревянную заготовку.

Только поздно вечером он наконец приступил к работе. Тесло было острым, и ему понадобилось совсем немного времени, чтобы очистить внутреннюю поверхность заготовки аккуратными, точными движениями. Потом он нанес мелом размеры клинка и начал подгонять болванку под меч, то и дело проверяя правильность расчетов, хотя размер клинка не имел для ножен слишком большого значения. Главное заключалось в правильной выделке внутреннего пространства ножен, чтобы клинок был надежно защищен и вместе с тем свободно двигался.

Мастерская представляла собой небольшое помещение, расположенное неподалеку от въезда на Лондонский мост, и в открытую дверь открывался прекрасный вид на реку и бесчисленное количество пешеходов, беспрестанно снующих по узкой улице. Именно по этой оживленной дороге, ведущей к оружейным мастерским, и приходили его клиенты, нуждавшиеся в хорошем мастере кузнечного дела. Всегда находились люди, которым требовалось заточить меч, заменить лезвие, отремонтировать ножны или просто поправить эфес. Постоянно опасаясь военного нападения, люди держали свое оружие в исправности и обращались к нему, даже если сам меч был в полном порядке, но ножны нуждались в замене. Он по опыту знал, что на один хороший клинок за время службы приходилось шесть или семь ножен, если, конечно, его обладатель постоянно находился в военных походах.

Вот и сегодня к нему заглянули два человека. Один из них, викарий, выглядел крайне истощенным и производил впечатление не слишком выгодного покупателя. Священники никогда не отличались хорошим вкусом и редко приобретали достойное оружие, а во время походов практически не носили его, предпочитая, чтобы их жизнь защищали другие воины. Этот священник тоже не являлся исключением, однако его спутник выглядел гораздо богаче своего приятеля и, казалось, неплохо разбирался в оружии. Он явно был намного состоятельнее обычных покупателей, чем и привлек внимание Сердика. Густые черные волосы заплетены в две длинные косички, одежда, изрядно поношенная и выгоревшая на солнце, небрежно заштопана — видимо, ее обладатель немало повидал за последнее время. На ремне висел меч, изрядно искореженный вместе с ножнами.

— Это все моя лошадь, — горько произнес посетитель. — Прошлой ночью наступила копытом и расплющила.

— Мой господин, — понимающе кивнул Сердик с нарочитой грустью, демонстрируя свое уважение к настоящему воину. — Позвольте мне взглянуть на него. Ах! Боюсь, мне придется срезать ножны, чтобы проверить ваше оружие.

— Мне приказали отправиться с фирдом… Этот меч… Покажите мне его.

Сердик молча кивнул и протянул ему клинок, с трудом подавляя ухмылку. Едва войдя в мастерскую, этот человек сразу же заметил его на столе хозяина. Ничего удивительного, так как это действительно самое совершенное оружие из всех находящихся в его мастерской. Меч поражал своим совершенством, и опытный воин не мог этого не заметить. Любой человек, жизнь которого зависела от сильных рук и надежного клинка, должен был обратить внимание на прекрасное произведение выдающегося мастера-оружейника.

— Прекрасное оружие! Напоминает мне… — Гость внимательно рассматривал меч.

Повернув его в сторону, он сделал выпад к двери. Матовая поверхность клинка зловеще сверкнула, отвечая на умелое движение воина. Он резко повернулся на каблуках и взмахнул мечом в сторону воображаемого противника, затем опустил его вниз и снова восхищенно осмотрел.

— Мой старый меч поврежден — стало быть, понадобится новое оружие. Не стоит полагаться на клинок, способный в любую минуту рассыпаться на куски.

— К сожалению, это не мой меч и я не могу продать его.

— Я местный тэн, Дадда, сын Брэна, — представился гость, с трудом сохраняя спокойствие. — И получу этот меч любой ценой. Мне совершенно не важно, сколько он стоит.

Сердик понимающе кивнул:

— В таком случае вам лучше поговорить с Полом. Я вас познакомлю.

— Пол… — задумчиво протянул священник, проводя пальцем по выгравированной на лезвии надписи, и неожиданно нахмурился, вспомнив это выражение. — Интересно…

Ролло скакал бок о бок с Неистовым Свейном. Этот гигант вселял в него спокойствие и уверенность в себе. Конечно, он был груб и жесток, но если им предстоит опрокинуть стену из щитов с торчащими оттуда копьями, то этот воин просто незаменим.

Свейн был одним из тех норманнов, которые внушали ужас врагам и уважение соратникам. Ролло доводилось видеть его в бою, и с тех пор он нисколько не сомневался, что в жилах этого могучего парня течет горячая северная кровь. С топором в руке тот напоминал истинного берсерка, превосходящего своей силой и храбростью двадцать ополченцев фирда.

И тем не менее он был почти уверен, что Свейн родом не из Скандинавии. Акцент этого человека больше напоминал саксонский, а не норманнский. Ролло предположил, что Свейн мог быть младшим тэном, не угодившим своему хозяину и вынужденным его покинуть. Может, он убил человека и не смог заплатить штраф? Как бы там ни было, Ролло радовался, что Свейн сейчас рядом с ним, в передовом отряде Вильгельма Норманнского вместе с другими наемниками. Если им суждено прорвать оборону саксонцев, то это легче сделать именно со Свейном.

Он сам когда-то служил в фирде и стоял плечом к плечу с другими крестьянами и фермерами. Плотно соединив щиты, они выставляли вперед мечи и копья, делая линию обороны практически неприступной. Враги накатывали на них, как морская волна на скалистый берег, и разбивались о прочные щиты. А потом, улучив нужный момент, эта несокрушимая стена начинала медленно наступать, поражая противника острыми мечами и длинными копьями. Упрямо продвигаясь вперед, первая шеренга воинов сминала неприятеля, оставляя поверженного противника тем, кто шел сзади, чтобы добили.

Да, фирд был мощным ополчением, а если учесть, что их командир мог быстро перемещаться вдоль рядов медленно идущих ополченцев, отдавая им нужные приказы, то одолеть эту силу весьма непросто.

Ролло опасался этого больше всего. Если фирд хорошо подготовлен, то справиться с ним будет очень трудно. Под знаменами Гарольда собрались сильные люди, готовые к отчаянному сопротивлению, поскольку сражались за свое королевство. Но и норманны Вильгельма тоже полны решимости сражаться до конца. За их спиной море, и отступать некуда. Если они не разобьют врага, то все погибнут на этой земле.

Бартоломью валился с ног от усталости. Он приехал в Лондон с епископом Леофриком, чтобы закупить провиант для своего поместья. Сейчас многие люди направлялись в Лондон, стараясь разузнать хоть какие-то новости о сражениях на севере, где благочестивый король Гарольд отчаянно защищал свое королевство от вторгшихся из-за моря дьяволов.

Мысль, что норманны могут захватить и разорить их землю, наводила ужас на многих. Здесь, в Уэссексе, люди давно привыкли жить в мире и не опасаться за свое будущее. Много лет назад датчане уже высаживались на их земле, и весьма успешно. Они захватывали города, грабили церкви, разоряли поместья, потом их набеги становились все реже, но люди помнили, что довелось пережить местному населению. Мужчин рубили мечами, женщин насиловали и бросали рядом с мертвыми телами мужей и детей, поля были заброшены, поместья разорены, а священников убивали прямо перед алтарями их церквей… Бартоломью с ужасом думал, что все это придется пережить еще раз. Ну что ж, если захватчики вторгнутся на их землю, он пойдет в ополчение и с оружием в руках будет защищать свою страну и свой народ. Он не станет ждать, когда его прирежут.

А чтобы защищаться, нужен меч. Именно поэтому он решительно направился вместе с Даддой в мастерскую Пола, которая располагалась в хорошем доме на западной окраине города, возле оживленной дороги со множеством магазинов, лавок и мастерских. Здесь имелось самое разнообразное оружие, среди которого можно было без особого труда отыскать довольно приличные образцы.

— Мне уже доводилось встречаться с вами, — сказал Бартоломью, увидев хозяина мастерской. — Вы покупали оружие в Эксетере.

— Я тоже, кажется, узнаю ваше лицо, — сдержанно признал Пол.

Любой купец с большой осторожностью относится к тем, кто настаивает на своем с ним знакомстве. Вполне возможно, этот священник вспомнил торговую сделку, принесшую ему убыток.

— Вы приобрели там прекрасный меч, а сегодня утром мы видели очень похожий на него, — неуверенно пробормотал Бартоломью. — Я имею в виду клинок, на котором сделана интересная надпись.

— Ах да, конечно, — обрадовался Пол. — Теперь я вас припоминаю. Да, это замечательный меч, не правда ли? Чтобы сделать такое оружие, потребовалось немало времени и мастерства.

Пока мужчины громко спорили насчет стоимости меча, Бартоломью внимательно рассматривал развешенное на стенах оружие, стараясь отыскать что-нибудь для себя подходящее. Он был доволен, ведь старый мастер Брэн несказанно обрадовался бы, узнав, что его меч оказался в руках сына.

Когда священник наконец нашел себе гораздо более дешевый, но тем не менее вполне приличный клинок, на улице послышались возбужденные крики:

— Норманны! Норманны напали на нас!

Через два дня Ролло взял с собой тридцать воинов и отправился на разведку, надеясь встретить поблизости небольшой отряд противника. Все следовало сделать быстро — испытать высадившиеся с ним войска и отправить донесение, если впереди их ждут большие силы.

Утро выдалось прохладным, землю окутала густая пелена тумана. Там, на берегу, под прикрытием укрепленного лагеря, Ролло чувствовал себя уверенно, но сейчас, покинув крепостные стены, испытывал легкое беспокойство. Он знал, что за ним пристально следят глаза противника, именно сейчас, возможно, завершающего последние приготовления.

Когда-то он тренировался вместе с этими людьми и хорошо знал, как они ведут себя в бою. До места сбора они доедут на лошадях, потом оставят животных с подростками, а сами побегут к обрыву или к вершине холма, формируя попутно линию обороны в шесть — десять рядов. По команде командира они выдвинут прочные щиты, перекрывая края щитами соседей по шеренге. А в случае необходимости, опять же по команде, поднимут их над головами, развернутся и снова выстроят неприступную стену, защищая себя с тыла. Если поступит приказ, они начнут медленно спускаться с холма, издавая воинственные крики и проклятия и прицельно поражая противника копьями.

Их храбрость будет подпитывать твердое убеждение в том, что король Гарольд никогда не проигрывал сражений. Он действительно храбрый воин и скорее умрет, чем позволит противнику отнять у него королевство. И поэтому его солдаты готовы к сражению до последней капли крови, сжимая одной рукой щит, в другой — острый меч. Ролло знал, что почти каждый клинок, с которым ему придется столкнуться, будет очень древним, побывавшим в десятках битв и сражений. Это оружие принадлежало еще их отцам и дедам, в течение многих десятилетий отражавшим наскоки викингов и других враждебных соседей, а сейчас должно послужить для отпора последнему вторжению.

Сам Ролло неоднократно защищал короля Эдуарда в таких же передовых шеренгах. Его сильная рука поразила многих врагов, и меч тоже немало повидал на своем веку. Когда-то он принадлежал его дяде, а меч отца по традиции перешел к старшему брату. Тот клинок был почти вдвое старше этого презренного куска металла. Ролло так долго пользовался своим оружием, что пришлось трижды менять ножны, а незадолго до высадки на берег он сделал себе новую рукоять.

Тяжелый удар по бедру вернул его к действительности. Как и у прочих воинов, плечи и спину Ролло прикрывал массивный щит, призванный защищать его после атаки, когда требовалось повернуться спиной к врагу и умчаться прочь. Конечно, без него нельзя обойтись, но, Боже милостивый, какой же он тяжелый и неудобный!

Рядом с ним позвякивали и постукивали увесистые доспехи его солдат. В обычных условиях и спокойной обстановке этот звук поднимал настроение и вселял уверенность. Тысячи крохотных колец на кольчугах звенели, словно множество маленьких колокольчиков.

Его лошадь неожиданно фыркнула, а соседняя встревоженно дернула головой, когда послышалась ругань одного из всадников, ненароком уронившего на землю копье. Они уже выезжали за пределы долины, раскинувшейся перед их крепостью, но густой туман все еще застилал ее толстым покрывалом. А впереди виднелся темный лес, где их могла ожидать засада. Подавляя тревогу, Ролло пришпорил лошадь и помчался вперед, стараясь поскорее миновать опасную зону. В лесной чаще царили тишина и покой, но он напряженно всматривался сквозь деревья, ожидая внезапного нападения. Вдруг позади послышался приглушенный крик. Повинуясь инстинкту, он пригнулся к лошади и хотел было пришпорить ее, но потом передумал и оглянулся через плечо. Внутри мгновенно похолодело.

С обеих сторон на его людей посыпались стрелы, а потом сверкнули лезвия мечей. Не успел он опомниться, как трое воинов уже свалились на землю и под ними стали растекаться лужи крови. Остальные ратники ничем не могли помочь несчастным, поскольку находились слишком далеко от них, а густые дебри мешали им быстро приблизиться к врагам. Оставалось лишь сохранить жизнь остальным. Ролло вынул меч, громко выкрикнул приказ как можно быстрее выбираться из леса и помчался вперед по едва видимой тропинке. Оказавшись на опушке, он оглянулся и с удовлетворением отметил, что большая часть его отряда осталась в живых.

В этот момент сквозь темные тучи выглянуло солнце и залило все вокруг ярким светом. Ролло приподнял поводья, чтобы стегануть лошадь, но вдруг замер, ощущая, как его тело покрывается холодным потом.

Прямо перед ним стояла шеренга закованных в латы и кожу воинов с круглыми щитами в руках. Их было не менее пятидесяти, длинноволосых, густобородых, а значит, не безусых юнцов, а матерых ратников, привыкших к сражениям. Они стояли плотными рядами и угрюмо смотрели на него, выставив вперед мечи и копья. И не дрогнули, даже когда он пришпорил лошадь и помчался на них, увлекая за собой свой отряд. Сквозь звон металлических доспехов и шум ветра в ушах он отчетливо слышал грозные приказы командира ополченцев. Те еще плотнее сомкнули щиты и выдвинули вперед длинные копья. Новая команда — и шеренга ощетинилась острым оружием, наконечники которого ярко сверкали на солнце.

До защитников оставалось несколько ярдов. Ролло видел, что другого пути у него нет. Позади был лес, где их поджидала засада, а впереди этот отряд, обойти который практически невозможно. Оставалось только обрушиться на этих людей всей мощью и прорвать оборону. Он высоко поднял меч, громко отдал команду своим людям, потом наклонил голову и ринулся на врага.

Удар был настолько мощным, что его лошадь на мгновение застыла, напоровшись на плотную стену из щитов. Он видел угрюмые лица защитников, кто-то не выдержал удара лошади и рухнул на землю, но быстро вскочил и вступил в бой. Остальные воины умело орудовали острыми копьями и размахивали мечами, прикрываясь с помощью деревянных щитов. По всему было видно, что они готовы стоять насмерть, а в случае гибели взять с собой как можно больше врагов. Прямо перед лошадью Ролло возник высокий темноволосый воин, лицо которого почти полностью скрывал шлем. И только глаза яростно сверкали. На какое-то мгновение Ролло заметил в его руке великолепный меч, сияющий на солнце как бриллиант, но в следующую секунду его лошадь шарахнулась в сторону и он потерял из виду этого человека.

Утешало лишь то, что рядом с ним в эту минуту находился Свейн. Великан размахивал боевым топором, нанося удары направо и налево. Его мощное оружие сокрушало все на своем пути, и вскоре вокруг могучего воина образовалось месиво из отрубленных конечностей и поверженных тел противника. Однако защитники держали оборону, не позволяя врагу пробить брешь в плотной стене из щитов. Вдруг Ролло увидел, как кто-то из защитников сильно метнул копье, которое просвистело мимо него и врезалось в грудь лошади Свейна, из бока которой уже торчало одно копье. Лошадь заржала, взметнулась на дыбы, разбрызгивая пену изо рта в предсмертной судороге, и повалилась наземь.

Наблюдая краем глаза за гибелью лошади Свейна, Ролло вдруг понял, что его собственный жеребец находится не в лучшем состоянии. Он еле двигался, а вырывающийся из пасти хрип свидетельствовал, что полученные им раны смертельны. Судя по всему, брошенное противником копье задело жизненно важные органы. Ролло взмахнул мечом и что есть силы заорал своим людям, чтобы те отступили и перегруппировались для новой атаки, но крик его утонул в шуме боя. Потом послышался свист, и один из его воинов рухнул наземь, схватившись обеими руками за торчавшую из груди стрелу. Какое-то время он корчился на земле, хрипя и безуспешно пытаясь отползти от обезумевшей от страха лошади. Но та размозжила ему голову своими мощными копытами.

Ролло видел, что позади них появились лучники. Значит, путь к отступлению полностью отрезан. Его жеребец с трудом держался на ногах, и Ролло понял, что тот вот-вот рухнет на землю. Подчиняясь давно выработанному инстинкту, он вынул ноги из стремян и спрыгнул в тот самый момент, когда конь издал последний хрип и рухнул, пробив брешь в плотных рядах защитников со щитами.

Именно это и требовалось ему больше всего. Ролло схватил меч обеими руками и ринулся в образовавшийся проем, что есть мочи призывая своих людей следовать за собой. При этом он скорее почувствовал, чем увидел, что первым к нему бросился могучий Свейн, яростно размахивая своим грозным оружием. Чутье подсказало, что за ним побежали еще двое. Сформировав небольшую группу, они прикрыли себя с флангов тяжелыми металлическими щитами и ринулись плечом к плечу в возникшую брешь. Защитники не выдержали такого натиска и стали медленно пятиться. Ролло вдруг понял, что наступил решающий момент в сражении. Неподалеку от себя он увидел сверкнувший на солнце металл и вспомнил того темноволосого воина в саксонском шлеме. Теперь не оставалось никаких сомнений, что такой меч мог быть только у командира.

— За мной! — закричал он своим товарищам и, отбросив в сторону тяжелый щит, подхватил с земли легкий, деревянный, лежавший рядом с мертвым противником, — небольшой, круглый и обтянутый свежевыделанной кожей. Высыхая на солнце, кожа крепко стягивала деревянную основу, превращая ее в легковесное и достаточно прочное защитное средство. В самом центре щита имелся небольшой бронзовый выступ, помогающий отражать удары. Прикрывшись этим щитом, Ролло бросился на врагов, прокладывая себе путь мечом. Неожиданно один из противников ткнул его копьем, но Ролло умело отбился и нанес ответный удар по руке врага. Копье упало на землю, а вслед за ним и отсеченные пальцы. Воин дико заорал, прижав к груди изуродованную руку, и мгновенно исчез под ногами наступающих. В ту же минуту последовал удар справа, но Ролло отразил его щитом, заехав бронзовым выступом в лицо нападавшему и почти физически ощутив хруст костей. Не теряя ни минуты, он вонзил меч в живот противника и резко рванул вверх, распарывая его почти до груди. После этого шагнул вперед и проткнул мечом шею следующему. Тот застыл на мгновение, вытаращив покрасневшие от боли и ужаса глаза, и стал медленно опускаться на колени, обхватив руками шею и разбрызгивая вокруг себя крупные капли крови. А потом… потом Ролло оказался перед тем самым воином, который, судя по оружию, являлся предводителем.

Но думать об этом было уже некогда. Враг стоял перед ним, и Ролло инстинктивно бросился в атаку, краем глаза следя за ходом сражения. Рядом с ним бились несколько его людей, а чуть поодаль размахивал боевым топором могучий Свейн. Одним быстрым движением он отрубил руку врагу, потом вонзил топор в живот следующему воину, и тот согнулся в три погибели, тщетно пытаясь удержать вываливающиеся внутренности.

В этот момент Ролло набросился на противника.

Дадда был потрясен внезапным появлением большой группы всадников. Он прибыл сюда со своим отрядом только вчера вечером, и все они устали от дальней дороги, разбив ноги в кровь после долгого марша. А он еще надеялся потренировать их перед решающей битвой. Но не успел показать даже основные способы передвижения плотным строем, как появились эти безумные всадники. И вот сейчас его воины выдерживают их бешеный натиск, и среди них где-то поблизости должен быть Бартоломью. Остается только надеяться, что он еще жив.

Их предводитель верхом на лошади выглядел устрашающе в своих металлических доспехах. Никто из местных жителей, включая и Дадду, никогда не видел, чтобы воины сражались верхом. Обычно ратники ехали на битву на лошадях, потом оставляли их в тылу и шли в бой пешими, а эти дьяволы ринулись в бой, круша все на своем пути.

Дадда поднял меч до уровня глаз, и лезвие клинка звонко стукнуло по металлическому шлему. Зажмурившись, он прошептал слова молитвы, ожидая благословения Господа на победу. Его меч ярко сверкал в лучах солнца, и этот блеск напомнил ему о том памятном дне в далеком прошлом, когда он, сидя на скамье рядом с отцом, помогал ему шлифовать клинок. Отец сказал, что это лучший меч из всех, которые ему доводилось мастерить. Что он еще тогда говорил? «Если этот клинок окажется в руках настоящего воина, тот станет непобедимым!»

Этих воспоминаний вполне хватило, чтобы Дадда улыбнулся. Меч действительно вызывал в нем приятное чувство непобедимости. Бартоломью заверил, что именно этот клинок его отец считал лучшим творением своих рук. И он действительно производил такое впечатление. Что ж, сегодня выпала прекрасная возможность доказать это на деле.

Дадда видел, как к нему приближается предводитель безумных всадников. Он слегка опустил клинок и поднял щит до уровня глаз. В конце концов, он был тэном и не мог позволить, чтобы иностранные захватчики вновь поработили его народ. Не будет больше массовых убийств и насилий.

— Ко мне! Ко мне!

Враг должен быть уничтожен!

Увидев перед собой злорадно ухмыляющегося противника, Ролло снисходительно хмыкнул и поднял свой старый, изрядно потрепанный в боях меч. Кружась вокруг врага, он выставил вперед левое плечо и посматривал на него из-за щита, выжидая удачного момента для нападения. Тот тоже не спускал с него глаз, и Ролло понял, что перед ним вполне достойный противник, заслуживающий такого прекрасного меча. Это был не какой-то там бедный неотесанный крестьянин, которого призвали в ополчение в последний момент, чтобы хоть как-то сдержать наступление норманнов, а самый настоящий полководец, прекрасно владеющий военным искусством.

В глазах противника промелькнул настороженный блеск: он увидел приближавшегося к ним Свейна. Тот занял позицию справа от Ролло и приготовился к атаке. Воспользовавшись замешательством воина, Ролло, оскалив зубы, сделал выпад вперед. Его клинок ударился о меч противника, издав характерный металлический звук, но не достиг цели. Соскользнув по щиту, он не нанес ему вреда, после чего они снова закружились в смертельном танце.

Ролло снова ухмыльнулся и сделал новый выпад, на этот раз метя в ноги противнику, но тот был настороже и успел отскочить в сторону, блокировав удар сверкающим лезвием своего прекрасного оружия и целясь в плечо Ролло настолько бесхитростным приемом, что тот без особого труда прикрылся щитом, но вдруг понял, что острие меча совсем не там, где должно было быть, судя по направлению движения. Меч почти коснулся его живота, и Ролло с большим трудом отбил его, защищаясь щитом. Только чудом смертоносный меч не вспорол ему живот. Он даже почувствовал, как холодная сталь клинка проникла под его металлические доспехи и коснулась тела.

Ролло облегченно вздохнул, но это чувство длилось совсем недолго. Он наткнулся на лежавшее на земле тело и на мгновение потерял равновесие. Атака противника последовала незамедлительно. Ролло успел отклониться, но при этом упал на землю, опершись на одну руку. В этом беззащитном положении он продолжал отбиваться, ощущая болезненную отдачу каждого удара, а плечо, казалось, вообще онемело от боли и напряжения.

С трудом поднимаясь на ноги, Ролло заметил еще один взмах меча и вовремя подставил свой, но на сей раз звон стали показался ему каким-то странным. Его меч задрожал в руке, чего раньше никогда не бывало.

Он хорошо знал свой клинок, которым владел с того времени, как умер его дядя. Но это было двадцать лет назад, с тех пор оружие побывало во многих схватках, поразило не меньше пятнадцати человек и вдоволь насытилось кровью своих жертв. Однако никогда еще он не чувствовал такого странного вибрирующего звука.

Последовал еще один удар противника, и все стало ясно. Либо его меч раскололся пополам, либо отлетела рукоять. Старый добрый клинок не выдержал мощных ударов прекрасного оружия и разлетелся на куски. Ролло попятился, стараясь не смотреть на сломанный меч, а враг был настроен весьма решительно, стремясь покончить с ним раз и навсегда. Его превосходный клинок сверкал в лучах солнца, и этот блеск слепил Ролло, не оставляя практически никаких шансов. И тогда он понял, что не выживет под ударами этого клинка и время его истекло.

Ролло посмотрел на обрубок своего меча и инстинктивно заслонился круглым деревянным щитом, покрытым высушенной кожей, продолжая отражать удары и им, и оставшимся лезвием. О нападении больше не могло быть и речи. Оставалось надеяться лишь на чудо, но эта надежда таяла с каждой минутой под злорадным взглядом неприятеля.

В этот момент раздался дикий рев, и на помощь командиру бросился его верный друг Свейн. Ролло успел заметить, как злобно сузились глаза его врага, когда тот повернулся и предстал перед своим новым противником.

Кровь громко стучала в голове Дадды. В эту минуту ему казалось, будто дух предков вселился в него. Он знал, что не должен потерпеть поражение с таким грозным оружием в руках, которое сделал его отец. Меч являлся для него гарантией близкой победы, и как только сюда вернется король Гарольд со своей дружиной, он разгромит эту банду убийц и головорезов, вторгшихся по наущению норманнского Бастарда.

Но едва Дадда приготовился нанести последний удар, как увидел, что к нему бросился другой наемник, огромного роста и с боевым топором в руках, похожий на викинга из древних саг. Дадда перехватил меч поудобнее, описал им большой круг в воздухе и вновь ощутил, как грозное оружие начинает жить собственной жизнью. И в этот момент заметил краем глаза, что к могучему великану бросился Бартоломью со своим дешевым мечом и почти полностью разбитым щитом, клочьями висевшим у него на руке.

Бартоломью взмахнул мечом, но могучий норманн ловко отбил атаку и умелым движением секиры выбил оружие из рук противника, изготовившись нанести смертельный удар по голове священника. К счастью, тот пришелся по касательной, поскольку Бартоломью запутался ногами в поводьях убитой лошади и рухнул на землю, что и спасло ему жизнь.

— Нет! — закричал Дадда и бросился вперед, с ужасом понимая, что опоздал. Он настиг норманна в тот самый момент, когда тот уже опускал секиру на поверженного священника, и, размахнувшись мечом, разрубил ему сухожилия на ногах. Гигант дико завопил, рухнул как подкошенный и забился в предсмертной агонии. Не долго думая Дадда поднял меч и изо всей силы вонзил его в широкую грудь этого монстра.

Издав громкий победный рев, он отвернулся от поверженного противника и бросился к Бартоломью. Убедившись, что священник в полном порядке, Дадда вернулся к гиганту, чтобы добить его, и даже занес над ним меч… но вдруг замер, уставившись налитыми кровью глазами. Ужас и осознание непоправимой утраты охватили его, в глазах потемнело, а меч выпал из онемевших пальцев.

— Брэда? Брэда?!

Ролло понял, что это его последний шанс. Его оружие сломано, а рядом на земле лежит чудесный клинок. Он молнией бросился вперед, подхватил на ходу сверкающий саксонский меч и с огромной силой вонзил его в противника. Лезвие прошило руку Дадды и вошло между ребер.

Дадда зарычал как раненый зверь, пытаясь выдернуть меч и освободить правую руку, но Ролло вонзал клинок все глубже и глубже, не оставляя ему никаких надежд. Из раны хлынула кровь, струясь на землю по лезвию. А когда обессиленный Дадда покачнулся, Ролло пнул врага, потом выдернул меч и триумфальным жестом поднял его над головой.

— Победа! Победа!

На поле брани воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь приглушенным стоном защитников, с ужасом смотревших на бездыханное тело своего предводителя. А Ролло тем временем торжествующе закричал, отбросил ногой окровавленный шлем противника и злорадно уставился на поверженного врага. Тот был намного моложе, с темными длинными волосами, волевым подбородком и серыми глазами. Однако сейчас не время для размышлений. Ролло медленно наклонился над телом и приставил к горлу острие сверкающего клинка. Он даже успел приподнять меч, чтобы глубже вонзить его в тело врага, но в этот момент…

В этот момент послышался глухой удар. Ролло удивленно огляделся вокруг широко раскрытыми глазами, и из груди его вырвался звериный хрип. Он задергался, мотая потемневшими от боли и ужаса глазами, и, опустив голову, увидел в боку между ребер рукоять хорошо знакомого топора. Это была боевая секира верного друга Свейна.

Ролло хотел было поднять руку, чтобы отразить удар своим новым оружием, но вдруг обнаружил, что у него остался лишь короткий обрубок, а рука лежит на земле, судорожно сжимая рукоять меча. У него еще хватило сил нагнуться и взять меч левой рукой, чтобы отомстить обидчику, но в этот момент секиру вырвали из его тела.

Бартоломью тихо плакал, пытаясь выдернуть из упавшего на землю Ролло боевой топор. Он настолько устал от кровопролития, что, казалось, у него уже нет для этого сил. В конце концов он уперся ногой в тело противника и с большим трудом освободил секиру. А потом еще долго стоял, тупо глядя на усыпанное трупами поле. Он видел, как Дадда, превозмогая боль, ползет к могучему норманну, светлые волосы которого покраснели от запекшейся крови и вязкой глины. Дадда хрипло стонал и всхлипывал, но священник все же разобрал его последние слова:

— Брэда! Брат мой! Прости меня!

Ролло все еще был в сознании и почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Он попытался снять шлем с головы, но рука не подчинилась, и он вспомнил, что она лежит на траве рядом с ним. А левая была настолько слаба, что отказывалась ему повиноваться.

— Брат! Брат мой! Нет!

Это были последние слова, которые с трудом разобрал Ролло. В следующую минуту его охватила страшная слабость, в глазах потемнело, и он погрузился в темную бездну небытия. Сознание покинуло его в тот самый момент, когда стоящий на коленях, рыдающий Дадда, сын Брэна, медленно наклонился вперед и замертво рухнул на мертвого брата.

Несколько часов спустя к месту сражения прибыл небольшой отряд всадников, которых послали выяснить, что случилось с группой разведчиков.

Они довольно быстро отыскали их следы, и в густом лесу один из посланных вперед воинов вернулся к командиру со словами:

— Там повсюду лежат стрелы. Похоже, они попали в засаду.

Сэр Ралф де ла Помрой молча кивнул, а вокруг него заскрипели седла, когда воины потянулись к своему оружию. Потом они двинулись дальше в напряженном молчании. А выйдя из леса, обнаружили на опушке следы недавней битвы.

— Господи Боже мой, — оторопело выдохнул кто-то из воинов.

Поле напоминало гигантскую бойню. Повсюду на траве лежали руки, ноги и окровавленные тела, а земля местами казалась красной от запекшейся крови.

— Добейте живых, — бесстрастно приказал рыцарь. У них не было возможности забрать с собой раненых или пленных. Его лошадь медленно двигалась между трупами, рыцарь неторопливо оглядывал поле сражения. Его не интересовали оборванцы наемники, а соотечественников он среди трупов не видел. — Здесь есть кто-то, кого мы должны забрать с собой? — сурово спросил он у подчиненных.

— Ролло Фитцролло, предводитель этого отряда, лежит здесь.

— Значит, его надо забрать.

Всадник молча кивнул и вместе с другим воином направился к телу погибшего командира. Они подняли его с земли, положили на спину лошади и крепко привязали веревкой.

— Вы полагаете, мы выиграли это сражение? — спросил у рыцаря тяжеловооруженный всадник из Бордо по имени Одо.

— Надеюсь, что так, — ответил тот. — А если нет, значит, мы в западне. Для нас здесь не существует пути к отступлению.

— Если они смогли это сделать…

— Удачная засада, не более того, — проворчал другой всадник.

— Удачная? Они убили самого Свейна.

— Свейна? — удивленно переспросил Одо.

— Да, того бесстрашного бойца с секирой, которого все считали непобедимым. Он лежит вон там, рядом с Ролло.

Они с горечью посмотрели на великана, в широкой груди которого зияла огромная рана от меча. Его действительно считали непобедимым.

Хриплый кашель одного из раненых заставил их мгновенно схватиться за оружие и осторожно приблизиться. Неподалеку от них лежал раненый наемник, схоронившийся за трупом лошади. Убедившись, что это свой, воины успокоились, спрятали оружие и наклонились над умирающим, который задыхался от хлынувшей горлом крови. Одо похлопал беднягу по руке, достал флягу и дал ему выпить пару глотков воды, а его товарищ направился к мертвому саксонцу и стал снимать с его пальца кольцо. А когда это ему не удалось, равнодушно пожал плечами, вынул из чехла нож, и через минуту кольцо было у него в руках, а отрезанный палец валялся в траве. После этого он пошел к лежавшему неподалеку Свейну. Постояв над поверженным гигантом, он насупился, немного подумал и перевернул тело.

— Одо, ты только посмотри!

Услышав этот негромкий крик, сэр Ралф повернулся в их сторону и пришпорил лошадь. Оттащив в сторону тело Свейна, они увидели на траве сверкающий клинок — совершенно изумительный меч с большим круглым эфесом и крестом в виде двух собачьих голов.

— Дайте его мне!

— Это я нашел!

Рыцарь угрюмо зыркнул на солдата. Ничтожная дворняжка из верфи Гавра или такого же гиблого места.

— А я взял его! — холодно произнес сэр Ралф, и у всадника мороз пошел по коже. Предводитель поднял меч и медленно прочитал выгравированную на лезвии надпись: — «Кто живет во лжи, погубит свою душу…» Значит, это был ты, храбрый владелец секиры? Ну ладно, когда вернемся в форт, приходи ко мне, — обратился он к тяжеловооруженному всаднику, который первым обнаружил этот клинок. — Я заплачу тебе за эту замечательную находку. — Он повернул лошадь и, проезжая мимо сержанта, тихо прошептал: — Если этот несчастный голодранец наберется наглости и придет, дай ему пинка под зад и скажи, что его меч не стоит и гроша.

— Да, сэр.

В тот день сэр Ралф не раз любовался находкой, невольно расплываясь в улыбке. Этот клинок обладал какой-то невероятной силой, был прекрасно сбалансирован, необыкновенно прочен и на редкость красив. На остром лезвии виднелась лишь пара небольших зазубрин, и это после такой кровопролитной битвы! Словом, это было самое прекрасное оружие из всех, что ему доводилось встречать в своей жизни. Но самое удивительное заключалось в том, что это чудо оказалось в руках какого-то мелкого дворянина, да еще в такой глухомани. Он должен выгравировать на превосходном лезвии свое имя и герб, чтобы все знали — это оружие принадлежит благородному рыцарю де ла Помрою. Так и сделали. Гравировку украсили серебром, и отныне каждый мог собственными глазами убедиться, что этот чудесный клинок принадлежит сэру Ралфу.

Он взмахнул им над головой и снова улыбнулся.

Конечно, позор, что этот чудный меч не защитил своего владельца и его землю. Но тот уже мертв, а сэр Ралф не сомневался — эта земля скоро станет принадлежать его герцогу. Бог всегда был на стороне норманнов.

— Вы узнаете его? — снова спросил сэр Ралф.

Бартоломью вспомнил те ужасные дни, когда бежал прочь от побережья, с трудом отыскал войска короля Гарольда и без колебаний присоединился к нему в надежде, что им удастся одолеть захватчиков, сбросить их обратно в море и полностью уничтожить. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Он помнил отчаяние и ужас, охватившие всех жителей королевства, когда Гарольд погиб, сраженный метким копьем норманнского рыцаря.

Ему понадобилось немало недель, чтобы залечить раны и вернуться на церковную кафедру. Увечья оказались слишком тяжелыми, но поправился он все же благодаря беспрестанным молитвам своих прихожан. А потом появились норманны, взяли город в осаду, захватили его и вырезали всех, кто попадался на их пути. Они вешали несчастных жителей на площадях, пытали в тюрьмах, а потом приказали снести все дома, возведя на их месте рыцарский замок — символ безграничной власти короля Вильгельма Бастарда. А когда в город прибыли люди сэра Ралфа де ла Помроя, смерть стала привычным делом, для которого не требовалось оправданий.

С тех пор Бартоломью видел много смертей среди своих прихожан. Слишком много. И немало этих несчастных было убито именно этим клинком. Он сокрушенно покачал головой и вложил меч обратно в ножны. Даже пальцы скрючивало от боли, когда он к нему прикасался. Он никак не мог дождаться того момента, когда вернется в свою церковь в Эксетере, где с давних пор служил приходским священником. Возможно, когда-нибудь он все-таки сможет осознать всю тяжесть этой незабываемой катастрофы. Правда, верилось в это с трудом.

Слишком много хороших людей погибло за то время, когда брат убивал брата, и среди них были Дадда и Брэда. Да, конечно, он слышал слова Дадды, сказанные при последнем издыхании: «Брат, я люблю тебя… Прости!»

Этот проклятый меч, выкованный умелыми руками их отца, убил обоих, прервав тем самым род. Его пальцы снова прошлись по серебряной гравировке. «Де ла Помрой», — прочитал Бартоломью и почувствовал дурноту.

Сэр Ралф остался весьма доволен такой реакцией.