Глава 10
От обороны
– Приказано быть в двадцати милях на траверзе Мемеля, – сообщил старший лейтенант Меркушев, прибыв на борт «Окуня».
– Приказано – будем, – пожал плечами мичман Лисе. – Лодка к выходу готова, Василий Александрович.
– Прекрасно. Через полчаса в море. Все на борту?
– Я же доложил: лодка к выходу готова, – почти обиделся мичман. – Разумеется, все.
– Простите, Зигфрид Александрович, – зверски не выспался. – Как температура?
– Плюс четыре, на пределе для наших торпедных аппаратов, а в море, на ветру, могут и обледенеть.
– Погано. Ну да ладно, приказ получен – будем выполнять.
Через двадцать минут «Окунь», забухтев двигателем, пошёл к выходу из порта Александра Третьего, из Либавы.
На траверзе Мемеля всё было спокойно – ни дымка на горизонте. И погода – лучше не придумаешь для данной ситуации: плюс три, пасмурно. Оно и понятно, если в январе небо ясное, то не без мороза. А мороз для «Окуня» – почти полная потеря боеспособности, покроются льдом торпедные аппараты Джевецкого, которыми он вооружён, и всё: видишь противника, а выстрелить не можешь… Да и при небольшом плюсе из-за ветра могут обледенеть…
– Золотов! Что с аппаратами?
– Пока в порядке, ваше благородие! – отозвался минный квартирмейстер. – Льда нет, хоть сейчас стреляй.
– Спасибо, Степаныч. Давай внутрь и попроси, чтобы мне чайку сварганили.
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Сей момент исполним.
Кондуктор поднялся на крышу рубки и нырнул по трапу в тёплое нутро подлодки.
Горизонт был чист со всех сторон, только серые волны зимнего моря по курсу, слева, справа и за кормой.
– Поворот восемь румбов вправо! – скомандовал Меркушев. – И полный ход.
– В смысле? – удивился Лисе.
– Отойдём миль на десять западнее. Может, там кого встретим.
– Приказано в двадцати милях от Мемеля…
– Зигфрид Александрович, на то мы с вами и офицеры, чтобы принимать решения, а не просто буквально исполнять приказы. Не прятаться за спиной начальства, мол, ему виднее, действовать исходя из духа приказа, а не из его буквы.
– Но если… – несмело попытался возразить Лисе.
– А вот если из-за этого мы упустим врага, придётся отвечать. Мне. И только мне, ибо вы обязаны выполнять все мои приказы, кроме одного – поднять белый флаг и сдаться, – Меркушев сделал небольшую паузу, прежде чем перешёл к объяснениям. – Ну не пойдут немцы так близко от берега – могут заметить и рассекретить, да и минных банок опасаться будут.
«Окунь» уверенно рассекал волны заданным курсом ещё на протяжении сорока минут, а потом сигнальщик заметил лёгкий дымок на зюйд-весте. Немедленно пошли напересечку – нечего здесь делать нейтралам и, тем более, своим – наверняка неприятель. Подводная лодка продолжала находиться в походном положении, совершенно не было необходимости погружаться. Пока.
За первым дымом показался второй, а потом уже без труда опознавались два двухтрубных крейсера. По всей вероятности, типа «Газелле».
Меркушев не торопился погружаться. Хоть на переход в подводное положение требовалось около пяти минут, но расстояние пока позволяло оставаться маленькой субмарине незамеченной. Первый крейсер стал описывать круги, резко меняя курсы.
Русские подводники шли в том же направлении, справедливо полагая, что немцы не рискнут остаться на ночь на таком небольшом удалении от берега, и, на пути в открытое море, их можно будет атаковать.
– Уходят немцы, не успели… – огорчённо буркнул Лисе, видя, что германские лёгкие крейсера однозначно обозначили своё возвращение к югу.
– Ещё дымы с зюйда, – оборвал пессимистические мысли мичмана сигнальщик.
– Четыре румба влево! – немедленно отреагировал Меркушев. – Вот они, те, кого мы ждали, Зигфрид Александрович.
– Уверены?
– Нет, конечно, но очень надеюсь, что не ошибся. Все вниз! Приготовиться к погружению до боевого!
При боевом положении над волнами возвышается только рубка подводной лодки, что делает её ещё менее заметной, и, к тому же, это позволяет скорее уйти под воду.
Немецкие корабли, наплывающие с юга, постепенно стали приобретать очертания. Благодаря освещению они казались выкрашенными белой краской…
– Первый – четырёхтрубный типа «Роон», – азартно выкрикнул командир «Окуня» из-под боевого колпака подлодки. – В боевое!
Через пару минут субмарина резала волны исключительно своей рубкой – корпус скрылся под водой.
Однако попытка выйти в атаку не удалась – когда до вражеских кораблей оставалось около четырёх миль, они повернули на вест и достаточно быстро скрылись из виду.
– Не получилось, – буркнул себе под нос Меркушев. – Всплыть до походного! – это уже был громкий приказ в низы. – Иметь два узла! Один сигнальщик после всплытия – на мостик!
Ветер затих, и только ленивая зыбь чуть колыхала лодку, когда она снова подвсплыла над волнами. На крышу рубки вскарабкался юнга-сигнальщик Солодов, семнадцатилетний пацан, добровольцем пошедший в подплав.
– Тебе зюйдовые румбы, Василий, а я за вестом наблюдать буду, лады?
– Так точно, ваше благородие! – захлопал белёсыми ресницами на командира юнга. – Как прикажете.
– Вот так и прикажу: бинокль к глазам и смотри на горизонт… Три часа светлого времени у нас есть.
Прошло сорок минут:
– Большой дым с зюйда, – восторженно проорал Солодов. Ну да – именно он в самое первое своё дежурство обнаружил неприятеля первым – есть от чего прийти в восторг мальчишке.
– Молодец, Василий, дуй вниз, дальше без тебя тут разберусь, – хищно осклабился Меркушев. – Передай там: иметь восемь узлов, курс прежний, быть готовыми к погружению и атаке.
Через десять-пятнадцать минут стали различимы мачты и трубы кораблей. Больших кораблей, но тип распознать было пока невозможно. Однако совершенно понятно – германская эскадра.
– Ныряем под перископ на пятнадцать футов!
Меркушев прильнул к визиру, удерживал неприятеля в поле зрения. Ещё с десяток минут, и обстановка прояснилась:
– Восемь трёхтрубных линейных кораблей и миноносцы. Линейные типа «Дойчланд» и «Брауншвейг», судя по всему. Зигфрид Александрович, посмотрите и вы, очень трудно разобраться в количестве – перекрывают друг друга. И пару матросов тоже позовите.
Лисе и двое матросов, которые были счастливы посмотреть на противника, полностью подтвердили то, что увидел старший лейтенант. Разойдясь по своим местам, нижние чины, конечно, рассказали о виденном всей команде, что способствовало укреплению того бодрого и боевого настроения, которое царило среди экипажа «Окуня». Идти втёмную, доверяясь только опыту и знаниям командира, или же своими глазами видеть обстановку предстоящего боя – совсем не одно и то же.
Компас в боевой рубке под действием тока аккумуляторов застаивался и действовал архиненадёжно, поэтому Меркушев решил атаковать, не опуская перископа.
– Переходим на левую сторону курса эскадры, дабы иметь заходящее солнце у себя за спиной, тогда вражеским наблюдателям придётся смотреть против солнца.
Выйдя на створ мачт головного броненосца, увидели, что эсминцы не идут впереди, а двигаются по сторонам эскадры, неся охрану от подводных лодок.
Расстояние уже сократилось до пяти миль, Меркушев твёрдо помнил, что резать корму вражеским миноносцам весьма чревато, ибо те могут буксировать за собой подрывные патроны для уничтожения субмарин.
– Атакуем в лоб, между кильватерами линкоров и эсминцев! Ход два узла, приготовиться к пуску торпед.
Проще было идти контр-курсом и выпустить мины по траверзу, но аппараты Джевецкого были заранее установлены на стрельбу веером в пять градусов прямо по курсу: носовые на ноль, кормовые на два с половиной градуса вправо и влево. Так что следовало обязательно разворачиваться на цель.
Чтобы развернуться для атаки, пришлось пройти совсем рядом с эсминцами, в оптику можно было разглядеть даже людей и торпедные аппараты на их палубах. Зыбь то открывала, то покрывала слегка возвышавшийся над водой перископ, да и темнело уже… С миноносцев лодку не заметили.
– Поворот влево на шестнадцать градусов, погрузиться до пятидесяти, убрать перископ! – голос командира «Окуня» слегка подрагивал – приближался МОМЕНТ ИСТИНЫ: впервые русская субмарина выходила в атаку на линейные корабли противника. Очень хотелось выжить после этого, но даже если бы старший лейтенант знал, что непременно погибнет вместе со своим экипажем и кораблём, он не сомневался бы ни секунды, принимая это решение.
Три минуты, четыре…
– Прямо руль! Всплывай на двадцать пять, поднять перископ! Аппараты – тоовсь!
Как только перископ показался над водой, нарисовалась совсем унылая картина: таран головного броненосца, идущего в атаку. Расстояние было настолько мало, что можно было увидеть только часть окрашенного в серую краску борта; ни орудий, ни якорных шлюзов, ни иллюминаторов, ничего другого видеть не пришлось. Сейчас эта почти двадцатитысячетонная махина проедет своим корпусом по хрупкой конструкции подводной лодки – и всё!
– Пли! Право на борт… Полный вперёд… Погружайся… Наполнять добавочную!
Успели. Днище «Дойчланда» прошло всего в нескольких футах над рубкой «Окуня», а если бы её сбило или хоть сдвинуло на пару сантиметров, лодку бы залило водой, и это значило бы стопроцентную гибель всего экипажа – не спасся бы никто.
Перед погружением Меркушев успел увидеть в перископ фонтаны сжатого воздуха, выброшенного из аппаратов, и все в подлодке услышали работу винтов четырёх выпущенных торпед.
Раздался страшный грохот. И ещё раз. Снаружи что-то лопалось, рвалось, скрипело и ломалось.
Вся подводная лодка дрожала. Разбивались стёкла подпалубных фонарей, летели посуда и всякая мелочевка.
«Окунь» накренился градусов на тридцать, так что нельзя было стоять, и каждый держался за что попало. Минные машинисты как дали залп, так и повисли на ручках боевых клапанов торпедных аппаратов.
Две торпеды из четырёх угодили в шедший вторым «Шлезвиг-Гольштейн». И очень правильно угодили: если первая просто взломала днище в середине броненосца, то вторая ударила аккурат под погреб боезапаса кормовой башни главного калибра. А это чревато самыми пагубными последствиями…
От взрыва у линейного корабля просто вырвало дно в корме, и он за считанные минуты затонул. Корабль погиб настолько стремительно, что спасти из воды удалось только четырнадцать человек, из них пятеро позже умерли от переохлаждения – зимняя Балтика отнюдь не «нежная купель»…
«Окунь» продолжал проваливаться в пучину – горизонтальные рули поставлены на погружение, и в систему продолжала приниматься вода, лишь бы поскорее уйти от винтов таранившего броненосца, ведь они могли разрезать хрупкий корпус субмарины, как нож бумагу. Но и увлекаться тоже не следовало – на глубине свыше сорока метров боевую рубку лодки могло просто раздавить.
– Глубина?
– Восемьдесят футов, вашбродь, – немедленно отозвался матрос на глубиномере.
– Пока «запас прочности» имеется, Василий Александрович, – прокомментировал Лисе.
– К чёрту! Не будем зря рисковать – кто его знает, где какой халтурщик заклёпку не доклепал. Руль на всплытие! Продуть добавочную! Поднимемся до шестидесяти футов.
– Разумно, – пожал плечами мичман, – и килями не достанут, и нам спокойнее.
– Вот и я так думаю. Скрипко! Хорошо ли править?
– Всё хорошо, ваше благородие, – спокойно ответил рулевой на горизонтальных рулях.
– Добро! Как внизу? Вода нигде не льётся?
– Порядок внизу, течи нет, – достаточно быстро отозвались из «потрохов» лодки.
– Осмотритесь как следует!
Осмотрелись. Обратный доклад был всё тем же – никаких повреждений корпуса не наблюдается.
«Окунь» уходил в открытое море. «Чух-чух-чух» винтов броненосцев и «уп-тя-тя» эсминцев постепенно утихали. Меркушев рискнул подвсплыть под перископ – благо, что уже стемнело, и можно было не опасаться, что лодку заметят. Не получилось – сальник перископа оказался раздавленным – ни вверх, ни вниз. Даже когда поднялись до боевого положения (рубка над волнами), разглядеть в оптику ничего не удавалось.
– Всплыть до походного!
Продули цистерны, и корпус субмарины поднялся над водой Балтийского моря…
– Солодов, ты самый глазастый! Давай в боевой колпак рубки, осмотрись там… Виден ли противник?
– Никого не видать, вашбродь! – через пятнадцать секунд отозвался юнга. – Слева, милях в пяти прожектора. Но не на нас направлены.
– Понятно… – Меркушев понял, что опасность миновала. Пора бы и с личным составом пообщаться…
– Братцы! – командир спустился на нижнюю палубу подлодки. – Поздравляю вас и благодарю!
Матросы и кондукторы дружно повернулись к старшему лейтенанту.
– Мы попали! Понимаете? Попали!! В линейный корабль. Может даже, двумя минами. Если это так, то каждый из вас уничтожил двадцать немцев. ДВАДЦАТЬ! КАЖДЫЙ ИЗ ВАС!
– Уррааа!!! – дружно отозвался экипаж. И каждый из матросов, которые сейчас надрывали свою глотку в этом победном крике, был счастлив как никогда, он понимал, что прожил свою жизнь не зря, что перекладывая руль, управляя машинами, дёргая за ручку торпедного аппарата, наблюдая за горизонтом и так далее, он служил своей Родине. И не зря служил.
– А сейчас идём домой. В Либаву. Нечем нам больше воевать, ребята.
– Василий Александрович! – прервал командира спустившийся Лисе. – Вам нужно на мостик.
– Что случилось?
– Уже ничего опасного, но вам это нужно видеть, – лицо мичмана выражало одновременно и озабоченность, и лукавство.
Заинтригованный Меркушев поспешил последовать за своим офицером.
– Сначала и не разглядел через колпак в темноте, вашбродь, – слегка заикаясь, оправдывался Солодов, – а как на мостик вышли, так и показалось, что минбалка поперёк рубки валяется… А оказалось вон оно как…
При лунном свете отчетливо было видно, что перископ «Окуня» загнут под прямым углом.
– Таки достал нас немец, вот почему лодку тряхнуло… – старший лейтенант ошалело смотрел на согнутую трубу оптики и потихоньку начал понимать произошедшее. – Не успей мы погрузиться… Несколько секунд… Рубку бы снесло, и всё… Мы успели на секунды раньше! Бог точно с нами!
Смерть всегда страшна, но экипаж корабля, потопленного на поверхности, имеет хоть какие-то шансы на спасение, экипаж подводной лодки – никаких. Либо твоя субмарина ляжет на дно, и ты будешь часами добирать последние глотки воздуха из пространств, пока ещё не заполненных водой, либо, если глубина побольше, море просто раздавит корпус погружающейся в бездну подлодки, внутрь вонзятся струи, способные перерезать пополам попавшегося на их пути человека… В любом случае конец будет жутким.
– Ладно, Зигфрид Александрович. В рубашке мы родились, – ухмыльнулся Меркушев. – В остальном как? По перископу, я имею в виду.
– Потёк сальник, замотали ветошью. В надводном положении не течёт больше.
– Ну и пёс с ним, нам, надеюсь, больше нырять не придётся. Прикажите выдать команде по дополнительной чарке на сон грядущий. Да и нам с вами можно по рюмке коньяку хлестануть. Как считаете?
– С полным удовольствием. А то действительно – ну никак не проходит напряжение этой атаки. И перископ этот ещё…
Утро встретили на подходах к Либаве. Небо расчистилось ещё ночью, совершенно утих ветер, и теперь поверхность моря была гладкой как зеркало. Но ясное небо в январе всегда связано с морозом, температура упала до минус пяти, и сегодня бы ни о какой торпедной атаке речь бы не шла – обледенели аппараты Джевецкого. Очень вовремя отстрелялись.
Лодку встретили дозорные «Донской казак» и «Забайкалец». С «Окуня» отмахали флажками о результатах операции, информация немедленно была передана в порт, а оттуда в штаб флота.
