Глава 20
Позвонить Яна решила в половине восьмого, и уже с шести утра ждала, когда стрелки подползут к нужным цифрам.
За время, проведенное в Сербии, она успела узнать, что люди здесь трудятся по иному графику: чаще всего с семи-восьми утра они уже «на послу» – на работе, а часам к четырем-пяти рабочий день заканчивается.
Она рассудила, что семь тридцать утра в будний день – это не так уж рано. Если никто не возьмет трубку, можно попробовать вечером.
Девушка волновалась: вполне вероятно, что человек на другом конце провода не говорит по-русски. Для этого она заготовила небольшую речь. Яна решила, что представится, скажет, что она «рускиня» и плохо знает сербский и что у нее есть «једно питање» – «один вопрос»: не знает ли ее собеседник женщину по имени Надия. А дальше уж как пойдет.
Яна заметила, что сербы в большинстве своем доброжелательны, а к русским особенно приветливы (отношение к ней, жительнице Черного дома, не в счет, тут другая история). Так что проблем быть не должно: никто не станет ругать ее или смеяться над ней.
Кофе бы выпить с молоком… Но молока, как и яиц, и полюбившейся уже павлоки не было. Какой смысл покупать, если через несколько часов все равно придется выбрасывать?
Ближе к нужному времени девушка взяла с зарядного устройства телефон, плотно прикрыла дверь в свою комнату, села в кресло и набрала нужный номер.
Полились долгие гудки. Никто не брал трубку. Яна уже готова была нажать на кнопку отбоя, как вдруг сонный голос произнес:
– Молим.
В слове ничего необычного не было: это аналог нашего «алло», именно так в Сербии принято отвечать на телефонные звонки. Но вот голос…
Яна оторопела. Показалось?
– Молим! – снова проговорил мужчина. Теперь в голосе звучало нетерпение. – Ко је то? Зашто ћутати? Кто это? Почему вы молчите?
– Андрей, – деревянным голосом проговорила Яна.
В голове словно взорвалась бомба, и теперь она пыталась собрать осколки мыслей. Произошла нелепая ошибка. Наверное, машинально, автоматически она набрала его номер! Но Яна знала, что это всего лишь жалкая ложь. Самоуспокоение.
Теперь молчание воцарилось на том конце. Потом Андрей неуверенно проговорил:
– Яна? Это ты? Откуда ты знаешь этот номер?
Нужно было ответить. Но когда хочешь сказать слишком много, часто ничего не получается: слова будто толкаются на выходе, не могут пробиться.
– Не молчи, пожалуйста.
– Кто ты такой? – спросила она.
– Ты же знаешь.
Она усмехнулась и покачала головой.
– Послушай, давай поговорим спокойно. Откуда у тебя этот номер – ты можешь мне сказать?
– Какое отношение ты имеешь к сестре Горданы? Ее зовут Надия.
Андрей ответил после небольшой заминки:
– Это моя мать.
– Что? – воскликнула Яна. – Но как?!
Перед глазами все завертелось, и она вцепилась в подлокотник.
– Наша встреча была неслучайной, так ведь?
– Да, – признался он.
– Ты выследил меня, втерся в доверие… – Она задохнулась. – Жить здесь собрался! Что тебе было нужно от меня?
Яна почти кричала. Разочарование, обида, боль были так сильны, что она не могла контролировать свои чувства. Опять, опять она ошиблась в человеке! Как радовалась вчера, до потолка прыгала – решила, что нужна Андрею, что и он тоже влюблен в нее.
Все было ложью с самого начала! Ни в какую Москву он не ездил – правильно она тогда заподозрила, он вообще в России никогда не жил! Немудрено, что доктор Милош обратил внимание, как чисто Андрей говорит по-сербски! Еще бы ему не уметь говорить на родном языке!
Зинаида все же оказалась права – нужна она ему как собаке пятая нога.
– Ты врал мне! Нагло! В глаза! Даже имя твое… Как тебя на самом деле зовут?
Он, похоже, оправился от потрясения и говорил спокойно.
– Не нужно так все воспринимать. Так и зовут – по-сербски мое имя звучит Андрия. Русскому меня научила мать – она ведь знала его так же хорошо, как и Гордана. Мать до самой смерти твердила, что будущее Сербии – в союзе с Россией, потому и язык нас заставляла учить.
Яна ничего не ответила, и он продолжил:
– Знаю, ты злишься, и ты имеешь на это право, но позволь мне сказать! Ты права, я знал о твоем приезде.
– Откуда?
– Что – «откуда»?
– От кого ты узнал, что я приехала? Кто тебе сказал?
– Доктор Милош, – нехотя ответил Андрей.
Яне показалось, что мир летит, падает куда-то, и она вместе с ним переворачивается вверх тормашками. Все кругом вруны, предатели!
– Доктор ни при чем! Мы не сговорились – ничего такого! Просто я как-то давно, еще несколько лет назад, узнал, что он лечит Гордану. Позвонил ему…
– Он сказал, что не знает, где ее дети!
– Так он и не знает! Я работал в Австрии, жил там. Он, наверное, считает, что я до сих пор там живу. Мы не говорили об этом. Я периодически звонил, справлялся, как дела у Горданы, как здоровье. Не скрою, мне хотелось возобновить отношения с теткой.
– По меркантильным причинам!
Он не обратил внимания на ее выпад.
– Гордана ни в какую не соглашалась. Доктор Милош пытался ее уговорить изменить свое мнение. Ближе меня и Анки у нее ведь нет никого. Но Гордана ни в какую. Запретила даже приближаться к ее дому – это мне доктор передал.
– И он что же, не узнал тебя, когда вы увиделись? Как такое возможно?
– Каким образом он мог бы это сделать? Мы общались исключительно по телефону, довольно редко. Говорили всегда по-сербски.
– Хорошо, пусть так. Но тогда, в Лознице – ты что же, следил за мной?
– Случайное совпадение. Я узнал, что ты живешь у Горданы. Снял квартиру в Лознице и ломал голову, как познакомиться с тобой. Как-то в очередной раз позвонил доктору Милошу, и он обмолвился, что ты поехала в Лозницу. Я пошел на стоянку такси в центре города, наудачу. Сидел в машине и ждал. Ты ведь хотела пройтись по магазинам в центре, так что рано или поздно должна была отправиться на ближайшую стоянку. Если бы пошла на какую-то другую или заранее договорилась с таксистом, чтобы он забрал тебя, мы бы не встретились. Пришлось бы что-то другое придумать.
– Откуда ты знал, как я выгляжу?
– Соцсети, – просто ответил он. – В современном мире сложно сохранить инкогнито, если ты зарегистрирован в соцсетях.
– Почему твоя мать и Гордана поссорились?
– Они перестали общаться сто лет назад. Мать не пожелала общаться с ней, и нам с Анкой запретила. Анка – моя старшая сестра. Не родная, единокровная. Это дочь моего отца от первого брака. Он был вдовцом. Анка с мужем живут в Штатах. Она с восемнадцати лет в Америке, у нее там муж и дети. А я живу…
– Догадалась. В Белграде. То-то ты туда ездишь.
– Это квартира моих родителей. В общем, я понятия не имею, что за кошка между ними пробежала. Однажды мать обмолвилась, что Гордана оттолкнула ее, не помогла ей, когда она обратилась за помощью. Я впервые в жизни поговорил с родной теткой в тот день, когда… Ты помнишь.
– Твоя мать была художницей?
– Откуда ты знаешь?
– Нашла блокноты с ее рисунками.
– Ясно. Да, мама работала художником-оформителем в издательстве. Но всегда мечтала бросить раскрашивать книжки, хотела писать для души, выставлять работы. Не сложилось, хотя она была очень талантливая. Я, можно сказать, по ее стопам пошел, хотя она всегда считала компьютерный дизайн чем-то мертвым, искусственным. – В голосе его зазвучала теплота. – Мама была, знаешь, совсем другая, не как Гордана. Та холодная, прагматичная, а мама – романтик, ранимый человек, тонкий. – Андрей поколебался и спросил: – Откуда все же у тебя ее домашний номер?
– Нашла в одном из блокнотов.
– Наверное, Гордана собиралась позвонить ей. А может, и звонила, просто мама мне не сказала. Только напрасно Гордана пыталась: мать ни за что не стала бы с ней общаться. Она вычеркнула и ее, и родителей из памяти, из своей жизни. И очень рассердилась бы, если бы узнала, что я встречался с ней.
– Ты так и не сказал, зачем тебе понадобилось вытворять все это.
Но, произнося эти слова, Яна поняла, что знает, какова была его цель. Зинаида права: наследство, деньги, конечно, что же еще? Андрей узнал, что тетушкины денежки, земля и дом уплывают к незнакомой девушке из России, и решил вмешаться в ситуацию.
– Мне нужно было… – начал он, но Яна, ослепленная своей догадкой, перебила:
– Это ведь ты украл ключ?
– Погоди, я…
– Не отрицай! Больше некому! Пробирался потихоньку в дом и пугал меня? Стучал, скребся по ночам под дверью! Зачем? Чтобы свести меня с ума, перепугать до полусмерти? Чтобы я отказалась от всего и сбежала обратно, а ты тут и объявился Гордане весь в белом, родной племянничек?
– Не говори глупостей! – вскричал он. – Да, ключ у меня! Взял на всякий случай. Согласен, дурной поступок, красть нехорошо, извини! Но хватит приписывать мне всякую чушь! Ничего такого я не делал. И деньги эти… Да, не помешали бы, не отрицаю, но я не нищеброд! У меня хорошая работа, квартира большая, машина – все отлично! Яна, я хотел, просто хотел…
– Ну, договаривай!
– Сначала сам не знал, чего хотел! Думал, посмотрю на тебя, потом видно будет. Но когда мы познакомились и стали общаться… Послушай, можешь не верить, но ты мне на самом деле понравилась! Я волновался о тебе и пожить вместе предложил потому… Просто потому, что ты нравишься мне – это я хотел сказать тебе при встрече. Ты мне дорога, слышишь? Это правда! Мне было противно врать тебе, и я просто ждал подходящего случая, чтобы все рассказать.
Ах, как хотелось верить! До чего искренне звучал его голос! Каждый может ошибиться, оступиться – вдруг Андрей говорит сейчас правду? Как в «Служебном романе»: затевал он все из корыстных побуждений, по расчету, но в итоге влюбился.
Яна молчала, не зная, как реагировать, Андрей тоже ничего не говорил – ждал. Повисла пауза, и в этой тишине Яна услышала:
– Са ким причаш, драга? С кем ты говоришь, дорогой?
Голос был женский, молодой и певучий.
– Сволочь, – проговорила Яна и повесила трубку.
Разбитая, измученная, она чувствовала себя втоптанной в грязь, оскорбленной и глубоко несчастной. Ложь, которую ей скармливал Андрей-Андрия, казалась липкой паутиной, опутавшей ее с головы до ног.
Его нежелание говорить о себе, о своей жизни и работе; заученность, гладкость некоторых фраз; показная нежность при отсутствии страсти. А эти вечные поездки – он же явно не мог, не хотел быть рядом, появлялся лишь эпизодически!.. Звонил, привозил подарки – контролировал ситуацию, а вовсе не скучал по ней.
Сколько было мелких штрихов, выдающих его истинное отношение, но Яна их не замечала. Или предпочитала не замечать, потому что так приятно было верить, что личная жизнь наконец-то наладилась. «Обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад» – в точности про нее.
«Замуж собралась, идиотка», – думала Яна. Хорошо еще, что не успела матери рассказать про свое выдуманное счастье и Галку на свадьбу пригласить.
Откуда в ее жизни такое фантастическое невезение? А может, ей суждено повторить судьбу матери: родить без мужа, растить ребенка одной. И лишь ближе к сорока, если повезет, найти-таки свое женское счастье.
На душе было тяжело и тоскливо, слезы подступили близко-близко.
«Если начну реветь, не остановлюсь», – подумала Яна. Жалеть себя – это у нее всегда хорошо получалось. Нет, нельзя позволять себе раскиселиваться!
Она бросила взгляд в сторону стола и увидела дневник Надии. Совсем про него забыла. А ведь ей нужно узнать, что там написано. К тому же это поможет переключиться, отвлечься. Вопрос в том, куда обратиться за помощью?
На Андрея больше рассчитывать не приходилось. Да и обращаться к доктору Милошу она теперь не станет: все же он, пусть и без всякого злого умысла, утаил от Яны, что общается с племянником Горданы, говорил полуправду, когда речь заходила о ее родных.
Наталья, внезапно озарило Яну. Она отзывчивая, не откажет. Яна схватила сотовый, вошла в мессенджер и отыскала там Наталью.
Новая знакомая ответила быстро, и Яна в двух словах изложила свою просьбу. Большого восторга она у Натальи не вызвала.
– Озадачила ты. Не знаю, смогу ли. Почерк чужой разбирать трудно. Еще и ехать сложно – ты видела, какая погода? Снег валит. И мой сын…
– А он не сможет помочь? Он же у тебя отлично языки знает, ему это раз плюнуть. – И, пока Наталья не успела отказаться, добавила: – Я заплачу! Спроси, пожалуйста, сколько он возьмет за то, чтобы приехать сюда, ко мне, и перевести дневник.
– Что, прямо сегодня?
– Он ведь, как я понимаю, ничем особо не занят, – отбросив сантименты, проговорила Яна.
– Деньги ему, конечно, не помешают, – задумчиво проговорила Наталья. – Обожди минутку.
Через некоторое время она сказала:
– Он говорит, триста евро. Приедет прямо сейчас. Пока все дороги не замело.
«Предприимчивый юноша», – подумала Яна, но, конечно, согласилась.
Филип – так звали сына Натальи – приехал меньше чем через два часа. Яна знала, что ему всего двадцать четыре, но выглядел он гораздо старше. Высокий, такой же черноволосый, темноглазый и смуглый, как мать, он выглядел серьезным и даже немного мрачным, пока не улыбнулся.
Улыбка осветила его лицо: как будто ветер развеял тучи.
«У Андрея тоже прекрасная улыбка», – подумала Яна, и внутри все сжалось. Ага, замечательная улыбка и гнилое нутро.
– Очень плохая дорога? Тяжело добирались? – спросила девушка.
– Нормально. А вы храбрая. Мать говорит, не всякий согласился бы жить в этом доме.
И не успела Яна придумать подходящий ответ, как он снова стал серьезным и проговорил:
– Если вы не против, давайте начнем. Могу я взглянуть на дневник?
Надия. Из дневника.
22 февраля.
Я не хотела писать об этом. Знаю, это чепуха, но мне всегда казалось, что пока не напишешь, не нарисуешь что-то, пока оно существует только внутри тебя, то и… не существует как будто бы.
Нельзя, чтобы оно существовало! Нельзя в это верить! Но как быть? Мне необходимо с кем-то поделиться, рассказать.
Сказала бы Гордане, но ее нет, она живет и учится в Белграде. Снежана чувствует, что со мной что-то происходит, но чем она может помочь? Садится подле меня, обнимает за шею своими маленькими ручками, прижимается щекой.
«Плохо! Больно!» – сказала она вчера, разглядывая мои последние рисунки в альбоме. Они ей не нравятся.
Мне тоже не хочется рисовать такое, пусть бы все стало как раньше, но никак не получается!
– Хочешь, нарисую тебе котенка? – спросила я.
Снежана кивнула и засмеялась, но даже котенок вышел печальным, и сестричка тоже загрустила.
Все началось несколько дней назад, но впервые кое-что непонятное произошло еще в январе. Обычно я сплю крепко, но в ту ночь проснулась среди ночи. Я посмотрела на часы и закуталась поплотнее в одеяло, приготовившись спать дальше, потому что было всего три часа ночи, и тут услышала этот звук.
Шаги. Тихие, но отчетливые. Кто-то ходил возле дома. Я села в кровати, уставившись в окно. Никого там быть не могло: родители и Снежана спят, к тому же сестричка боится выходить ночью из своей комнаты.
Или это все-таки она?
Я решила убедиться, что с сестренкой все в порядке. Вылезла из постели и отправилась в ее комнату. Прошла мимо пустой комнаты Горданы и кабинета отца. Комната Снежаны дальше, возле спальни родителей. Тихонько открыв дверь, я заглянула внутрь. Было темно, но лунного света, что лился в окно, хватило, чтобы осмотреть комнату. Снежана мирно спала в своей кроватке. Рядом – слоник Пецо, ее любимая игрушка.
Я склонилась над ней, поцеловала и поправила подушку, а когда выпрямилась, то увидела, что мимо окна кто-то прошел. Все произошло очень быстро, просто темная тень промелькнула, но я уверена, что мне не показалось.
Мне почему-то стало так страшно, что я не решилась подойти к окошку поглядеть, кто там бродит в ночи. Вместо этого я забралась под одеяло к Снежане, обняла ее и вскоре сама не заметила, как заснула. Больше ничего не произошло – и не случалось почти месяц.
Но когда я снова увидела тень, то сразу вспомнила ту ночь.
Неделю назад, в четверг, я долго не могла заснуть, все крутилась в кровати. Назавтра в школе должна быть контрольная по физике, а я не люблю этот предмет, и тема сложная.
Ближе к часу ночи я решила встать и выпить воды или молока. Я шла в одних носках, тихонько, чтобы никого не разбудить. Свет не включала. В доме стояла полная тишина, и я вдруг услышала шорох.
Мыши? Но у нас нет мышей.
Через мгновение я поняла: кто-то шел за мной по коридору! Шел и при этом касался рукой стены – отсюда и шуршание.
Это не могли быть мама или папа: они зажгли бы свет в коридоре. Снежана, если бы ей что-то понадобилось, позвала бы маму или меня, но уж точно не стала бы красться в темноте.
Сердце подскочило к горлу и затрепыхалось. Что делать? Если вернуться к себе, то я могу наткнуться на это… я не знала, на кого, но уверена была, что это что-то страшное.
Наш дом в округе называют Черным. Может, тут обитает привидение, которого я прежде не видела?
Про бабушку Марию болтали всякое, вдруг что-то из этого правда? Вдруг там, за моей спиной, ее злой призрак?
Нет, назад повернуть я не могла, чтобы не столкнуться с ним нос к носу, поэтому пошла дальше. Не знаю, как у меня хватило храбрости, но я миновала гостиную и столовую, добралась до кухни, включая по пути свет везде где только можно. Клянусь, пока я шла, постоянно слышала за спиной шаги! Если бы шла медленнее, оно догнало бы меня, схватило!
Всю ночь я так и просидела на кухне, не выключая света. В пять утра пришел отец и отругал меня за то, что попусту расходую электроэнергию. Но я была так рада его видеть, что даже не расстроилась, хотя всегда переживаю, если он или мама сердятся на меня.
– Иди к себе! – велел отец, и я пошла.
Страх пропал: папа не спит, уже утро, так что бояться нечего. Мне даже удалось вздремнуть пару часов до звонка будильника.
Когда я вышла к завтраку, то хотела поговорить с мамой, спросить, не слышала ли она чего-то. Но поговорить мы не смогли. Момент был совсем не подходящий. Мама была расстроена: что-то случилось с холодильником. Все продукты испортились, и ей пришлось их выбросить.
Ближе к вечеру мне становилось все больше не по себе. Страшно было оставаться одной, выключать свет. Я старалась не подавать виду. Поиграла со Снежаной, прочла ей любимую сказку на ночь. Снежана любит сказки Андерсена.
Отец говорит, что это глупость, что Снежана ничего не понимает, но я уверена, что он ошибается. Все она прекрасно понимает, надо только читать помедленнее, чаще останавливаться, а еще – рисовать картинки про то, что читаешь. У нас с ней есть специальная тетрадка для сказочных зарисовок.
Так вот, я почитала сестричке на ночь, уложила ее и пошла к себе. Мама с папой были в своей комнате, о чем-то разговаривали. Кажется, папа сердился, голос был взвинченным и резким, а мама объясняла ему что-то.
Моя комната запирается на защелку, но я никогда не пользовалась ею: от кого можно запираться? Но теперь, кажется, было от кого. Или мне все же почудилось?
Я заперла дверь и улеглась в кровать, задернув занавески. Они не очень плотные, но все же закрывают окно. Минувшей ночью я, можно сказать, не спала, так что заснула быстро и проспала до самого утра. Мне даже неловко было за свои страхи: я решила, что выдумала и шаги, и шорохи.
Но на следующую ночь все повторилось. Я проснулась, когда было темно. Приоткрыла глаза и хотела включить ночник, чтобы узнать, который час, как вдруг увидела черную тень. Кто-то стоял прямо напротив моего окна!
Это был кто-то высокий, худой, с длинными руками. Он ничего не делал, просто стоял, но мне казалось, он смотрит прямо на меня и видит, что я не сплю. Меня словно приковали к постели, я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ужасное чувство!
А потом это существо – я не знаю, как его назвать! – скользнуло вбок и исчезло. Но я слышала его шаги. Оно бродило там, под окнами, в кромешной темноте. Оно искало жертву, караулило возле дома, и если бы я вышла, оно схватило бы меня!
По-моему, я не заснула, а просто от страха и потрясения потеряла сознание. Будильник прозвенел, и я вскочила, не понимая, что происходит. Случившееся ночью не отпускало меня, и я решила поговорить с мамой. Я должна была сказать: существо могло представлять опасность для всех нас, вчера оно было на улице, а ведь недавно я слышала, как оно забралось в дом!
Мама снова была не в духе. Когда я попросила у нее молока, она сказала, что бесполезно покупать его – оно прокисает.
– Холодильник, похоже, не в порядке.
– Наверное, сломался из-за того, что у нас в последнее время творится с электричеством, – предположила я.
Это правда, свет то и дело гаснет и включается сам собой. Папа приглашал электрика, тот облазил весь дом, но поломок не обнаружил. А перебои как были, так и есть.
– Можно ставить молоко в подвал, пока папа не починит холодильник.
Мама раздраженно посмотрела на меня.
– Одевайся, иначе мы опоздаем.
В школу нас с Горданой отвозили родители: в местную нам ходу не было, все из-за сплетен, пересудов, разговоров про бабушку Марию. Да и вообще, родители считали, что в Лознице школы лучше, учителя сильнее.
Я решила, что поговорю с мамой в машине, но ничего хорошего из разговора не вышло. Услышав мой сбивчивый рассказ (хотя я пыталась говорить невозмутимо и спокойно, как она, но у меня ничего не вышло), мама искоса поглядела на меня и обронила:
– Тебе просто приснилось.
– Но кто-то же шел за мной в прошлый раз! Тогда я не спала!
– Надия, а в прошлый раз тебе послышалось, только и всего. Ты сама сказала, папа утром пришел на кухню и никого не увидел. Но если кто-то был там, он бы его заметил. Да и как этот «кто-то» попал бы в дом сквозь запертую дверь?
– Это был не человек, мама! Мне кажется, это было что-то… вроде привидения! – выпалила я.
Мы стояли на светофоре, и мама повернулась и посмотрела на меня. По выражению ее глаз ничего нельзя было понять. О чем она думает? Что чувствует? Непроницаемая чернота, и все.
– Дорогая, привидений не существует, – ласково проговорила мама. – Ты чересчур возбудима, у тебя слишком сильное воображение. Ты наслушалась небылиц про Черный дом, про бабушку Марию и ее связь с нечистым, вот тебе и стало мерещиться всякое.
– Но раньше же не мерещилось.
– У тебя сейчас сложный возраст. К тому же ты скоро окончишь школу, переживаешь за оценки. Все абсолютно естественно. Если хочешь, я буду заваривать для тебя на ночь успокоительный отвар. Он поможет заснуть.
Вот и все, чего мне удалось от нее добиться. Но в глубине души я знала, что она врет. Она тоже что-то видела! Слишком уж показными были ее спокойствие и уверенность! Мама права, я чувствительная, и я ощущаю такие вещи!
5 марта.
Вчера ночью я снова слышала его за дверью спальни.
То существо снова приходило. Оно бродило так близко, а я даже не могла понять, что оно такое, из какой адской пропасти выползло, чтобы утянуть меня за собой.
С прошлой недели кошмар стал повторяться каждую ночь, и я уже не надеюсь, что это возьмет и прекратится само собой.
С вечера, а иногда и под утро, мне обычно удается забыться сном – отвар из трав успокаивает нервы, помогает заснуть, пусть и ненадолго. Но время с полуночи до трех-четырех часов, когда я бодрствую, превратилось в пытку.
Я никому не могу рассказать о том, что происходит: кто поверит мне? Впечатлительность, состояние моей психики и прочие физиологические и эмоциональные причины – вот какими словами все будут жонглировать, если я посмею заикнуться о своих страхах. Наверное, я и сама бы так реагировала, поделись со мной кто-то подобной историей.
Но правда в том, что все происходит на самом деле! Жуткая тварь существует не только в моем воображении. Я слышала ее, я ее видела! Дом напоминает мне кладбище, а сама я – живой мертвец, похороненный в этих стенах.
Прошлой ночью – как и всегда, когда появляется это существо – я лежала в кровати, трясясь от ужаса, не в силах пошевелиться. Страх парализовал меня настолько, что я не в состоянии была не только двигаться, но и дышать.
Воздух входил в легкие маленькими глоточками, и мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание от недостатка кислорода. Ноги и руки были ледяными, и я их почти не чувствовала, а сердце колотилось так громко, что я, кажется, слышала его стук.
И оно тоже слышало. Оно всегда чувствует человеческий страх – и наслаждается им, и пьет его, как коктейль через трубочку, вытягивая из меня жизнь, веру, способность бороться. Мы разделены тонкой стеной, хлипкой дверью – ничтожная преграда, не способная защитить меня от этого существа.
Я теперь всегда запираю на ночь дверь, приставляю к ней стул, задергиваю шторы так тщательно, чтобы не оставалось ни единой крохотной щелочки, в которую оно могло бы заглянуть. Но мне все равно кажется, что оно меня видит.
Не понимаю, что ему нужно от меня, почему оно играет со мной. Оно могло бы сто раз пробраться ко мне, убить, уничтожить, но почему-то медлит.
– Оно сводит меня с ума. Знает, как сильно я его боюсь, поэтому и приходит, – сказала я маме.
Решила, что не буду им ничего говорить, ни ей, ни папе. Но вот как-то вырвалось.
Она потрепала меня по щеке, как котенка, улыбнулась и сказала:
– Вот видишь, ты сама все понимаешь. Это просто твое воображение. Оно такое сильное, что явило на свет монстра, и теперь этот монстр пугает тебя. Тебе просто нужно сказать себе: ничего этого нет! Скажи ему: «Ты не существуешь!» Вот и все. – А потом прибавила, уже выходя из комнаты: – Не забывай пить травяной чай, Надия. Отвар поможет. Только необходимо выпивать полную чашку.
11 марта.
Я видела его. Не просто силуэт в окне, не просто промелькнувшую тень. Я видела его ясно и отчетливо.
Это произошло прошлой ночью. С вечера я уснула, но проснулась от крика. Мне показалось, что Снежана зовет меня, плачет. Я села на кровати, не понимая, что происходит.
В голове еще вертелись остатки сна. Мне снились дети, но я не могла вспомнить, что это были за дети, знаю я их или нет. Помню только, что они тоже плакали.
Было тихо, и я не могла понять, вправду ли слышала крик или же это было лишь в моем сне. Но в следующую минуту я услышала детский плач. Слышала на самом деле, я не могла ошибиться! Наверное, Снежана зовет меня! А может быть, то существо добралось до моей сестрички?!
Не размышляя, не раздумывая, я отперла задвижку и выскочила из комнаты. Пронеслась по коридору, забежала в комнату Снежаны. Она спала мирно, как ангел, даже не проснулась. Снежана и не думала звать меня! И тут я поняла, что это была ловушка.
Как я ругаю себя за то, что не осталась в ту ночь возле Снежаны! Нужно было запереть дверь и остаться там, но я решила пойти к себе.
Красться по неосвещенному коридору было слишком страшно: к Снежане я прибежала, ни о чем не думая, потому что перепугалась за мою сестричку, но обратно в темноте идти не смогла бы.
Я зажгла свет. В коридоре никого не было, и я благополучно добралась до своей комнаты. Погасила свет в коридоре и вошла. В моей комнате горел ночник, который я теперь не выключаю, поэтому мне и удалось так хорошо его рассмотреть, но я бы все на свете отдала, только бы стереть это видение из памяти. Я знаю, что оно будет преследовать меня до конца моих дней.
Ни один человек не должен видеть того, что увидела я в ту ночь. Существо стояло возле моей кровати и смотрело на меня. Я закричала и шарахнулась обратно, но ударилась затылком о дверной косяк. То ли от удара, то ли от ужаса, а может, от всего сразу, я потеряла сознание и свалилась на пол. Родители прибежали и нашли меня.
Не стану здесь описывать, как выглядит это создание: я его нарисовала. Не знаю, правда, зачем. Когда я показала рисунок маме, она дернулась, как от удара током, и побледнела. Существо и вправду жуткое, даже на бумаге.
– Ты хочешь сказать, что видела его? – спросила мама дрогнувшим голосом.
– Оно стояло возле моей кровати. Оно приходит в наш дом каждую ночь! Я говорила тебе, но ты не верила!
Я думала, что сейчас мы поймем друг друга, что она как-то попытается мне помочь, но мама уже успела взять себя в руки, оправилась от потрясения и сказала:
– Мне и сейчас трудно в это поверить, Надия. Невозможно. То, что ты его нарисовала, не доказывает того, что оно существует, ты же понимаешь. Можно нарисовать дракона, но ведь это не будет означать, что огнедышащий дракон реален, верно?
Но на этот раз я сделала то, чего от тихони-Надии, конечно, никто не ожидал. Я сказала, что лучше уйду из дома, но больше ни за что не буду ночевать в своей комнате.
24 марта.
Вчера я вернулась домой.
После того, что случилось, родители отправили меня на десять дней в Златибор. Отец договорился в школе, купил путевку, и я уехала. Они с мамой так и не поверили мне, но, слава богу, восприняли всерьез мое намерение.
Пока меня не было, дома произошли изменения: появился новый гараж. Забетонированный пол, толстые стены – настоящий бункер. Мама сказала, что папа хочет купить новый дорогой автомобиль. Наверное, он боится, что его угонят. Только это зря. У нас в жизни никогда ничего не крали.
Златибор – лучшее место на свете, самая прекрасная здравница в мире. Там было так замечательно, что десять дней пролетели как одно мгновение, и мне не хотелось уезжать.
Я познакомилась с хорошими ребятами, много читала и рисовала. Мама купила мне большой альбом, и я делала зарисовки: места здесь такие чудесные! Но главное, что меня особенно радовало, – я хорошо спала. А ведь дома почти перестала засыпать.
Мамины отвары мало помогали, и я ночи напролет сидела и тряслась при свете ночника, лишь изредка забываясь сном. Прислушивалась к шагам в коридоре, смотрела на дверь. Оно, то существо, что мучило меня, скреблось и царапалось там, а я думала, что схожу с ума…
И сошла бы, если бы осталась!
Наверное, это плохо, но в Златиборе я совсем не скучала по маме с папой. А вот Снежаны мне очень не хватало, и я часто думала, как она там, моя малышка-сестричка?
Если существо, что мне виделось, – лишь плод моей болезненной фантазии, как утверждает мама, то Снежане ничего не грозит. Но если оно существует (в чем я лично не сомневаюсь), то может причинить кому-то вред. Впрочем, никого, кроме меня, оно не беспокоило.
Я не знаю, что будет дальше. Прошлая ночь в доме была спокойной, и я надеюсь, что все позади, то существо оставило меня, и больше я никогда о нем не услышу. Пусть бы оно провалилось туда, откуда выбралось! Пожалуйста!
Папа и мама не верят в Бога, они и нас с сестрами научили, что его нет. И Богородицы нет, и святых. Мы даже Крестной Славы не празднуем, как все остальные люди. Но в те страшные бессонные ночи я много о чем думала и поняла, что родители ошибаются.
Бог есть. В этом не может быть никаких сомнений. Небесный Свет есть – ведь есть же Тьма!
Я поверила в это, поверила в Него безоговорочно и молилась. Я не умею делать это правильно, мне никогда никто не рассказывал, как нужно, какие слова надо подбирать, поэтому молилась так, как подсказывало сердце. Просила помочь мне, просила не оставить моих родных и защитить мою сестру. Снежана очень нуждается в защите, и Бог это видит.
2 апреля.
Кажется, все и вправду позади! Эти дни были такими счастливыми! Как это хорошо, когда некого бояться, когда ты просто ложишься, засыпаешь и видишь добрые сны.
Прошлой ночью я даже дверь на ночь не запирала – и ничего плохого не произошло! Я счастлива!
5 апреля.
Сегодня у Снежаны день рождения. Нашей малышке исполнилось семь лет.
– Большая! – сказала она, задувая свечки на торте, и все засмеялись.
Мы вообще весь день смеялись сегодня, по поводу и просто так, потому что было весело и радостно. Мы с мамой приготовили самые любимые блюда Снежаны, гору пирожных, испекли два торта. Мама очень старалась, говорила, что у ее девочки должен быть самый лучший праздник.
Гордана приехала на денек, мы все были в сборе, сидели за столом, нарядные и счастливые. Папа шутил, Гордана рассказывала забавные истории о своих однокурсниках. На Снежане было новое платье, которое мама с папой подарили ей на день рождения: бело-розовое, все в кружевах, и белый бант в волосах.
Ей надарили кучу игрушек и большую коробку с пластилином: она давно просила, но мама не позволяла, боялась, что она испачкает стены или ковер.
– На день рождения мечты должны сбываться! – сказал папа и протянул ей коробку.
Снежана запрыгала, захлопала в ладоши.
Я подарила сестричке книгу сказок – большую, с глянцевой обложкой и яркими картинками, и прочла ей на ночь новую сказку. Снежана очень устала, набегалась за день, но лежала в кроватке смирно и слушала меня внимательно, хотя и заснула под конец.
Сейчас я пришла к себе в комнату, пишу эти строчки и улыбаюсь. Насколько все было плохо еще месяц назад, и насколько хорошо сейчас.
12 апреля.
Снежаны больше нет.
14 апреля.
Сара живет в Доброй Трешне. Она никогда не приходила к нам – вообще никто из местных к нам не приходит, и я уже настолько к этому привыкла, что застыла столбом, когда увидела, как она идет к дому. Медленно идет, еле ноги волочит, хотя и молодая, моложе мамы.
Мы как раз подошли к крыльцу и смотрели на нее, все вчетвером.
Да, теперь нас четверо. Сегодня мы похоронили бедняжку Снежану. Как больно, как страшно, все внутри ноет, будто от зубной боли. Я только надеюсь, что наша малышка не успела ничего понять, не мучилась и умерла быстро.
Я не знаю, как жить с такой бедой, как переживут это папа и мама. Пусть Бог не дал Снежане ума, пусть она была не такая, как все мы, но это не мешало нам любить ее. Я никогда не знала никого, кто был бы искреннее и ласковее ее.
Мне всегда казалось, что Снежана – сказочная принцесса, которая по воле злой колдуньи заточена, как в башне, в неуклюжем теле. Или же она инопланетянка, существо из иного мира. Эти мысли завораживали меня, я могла часами смотреть в ее странные раскосые глаза, на ее плоское круглое лицо и ждать… неизвестно чего. Снежана не любила фотографироваться, не любила, когда ее рисуют, как будто тоже знала, что на рисунках и снимках – не настоящая она, а просто чужая личина.
С того момента, как узнала о ее смерти, я все время плачу. Не могу остановиться и поверить тоже не могу. Я так любила Снежану! Наверное, даже больше, чем всех остальных – маму, папу, Гордану. Она никогда не обижала меня, не смеялась над моим желанием стать художницей. С удовольствием рассматривала мои рисунки и радовалась им, и просила нарисовать что-то еще.
Я вспоминаю, как мы читали и рисовали сказки на ночь, и не понимаю, зачем Бог забрал ее у нас? Я верила, что он поможет, ведь он великодушен, так почему он так поступил? Зачем она ему – милая, смешная, добрая девочка?
Когда кто-то позвонил отцу выразить соболезнование и сказал, что все к лучшему, что Снежана бы только мучилась, меня охватила такая злость, что я едва сдержалась, чтобы не швырнуть об пол чашку, которую держала в руках.
Как тот жестокий человек мог такое сказать?! Разве лишь здоровые и молодые имеют право жить? Он самый настоящий фашист, вот он кто, и я хотела бросить эти слова в лицо отцу. Неужели можно вести дела, общаться с таким моральным уродом? Но отец кивал и скорбно улыбался, и благодарил за сочувствие…
Мы похоронили Снежану не на кладбище, а на нашей земле. Возле бабушки с дедушкой. Мама сказала, что так она будет рядом с ушедшими родными, да и с нами тоже. Это хорошо, я смогу часто ходить на ее могилу, приносить цветы – Снежанины любимые ромашки и ирисы.
Но, по правде сказать, у нас и выбора не было, где предать земле ее бедное тело. Сельчане не позволили бы хоронить Снежану на местном кладбище. Да еще и без отпевания. Я заикнулась о том, чтобы пригласить священника, но отец с матерью посмотрели на меня, как на опасную сумасшедшую.
Как же все это ужасно! Почему люди не любят нас и боятся? Мы такие же, как они, мы никому не делаем зла. Просто живем. Когда я спрашивала об этом родителей, они обычно отвечали, что дело в зависти – всего лишь глупой людской зависти. Отцу везет в делах, хотя я точно не знаю, чем именно он занимается. Он много ездит по стране, его не бывает дома по две, а то и три недели.
В январе, когда Гордана приехала домой на каникулы, мы ходили в Добру Трешну: кончилась соль, и сахара осталось мало. Так ужасно, так унизительно вспоминать… Нас прогнали, как грязных бродяжек. Люди собрались у магазина и кричали такие слова, говорили о нашей семье дикие, страшные вещи…
Нет, не буду вспоминать. Я дала себе слово не делать этого. Хотела сейчас написать про Сару, но, как обычно, отвлеклась.
Итак, мы стояли возле дома и смотрели, как она подходит все ближе. На ней было черное платье и такой же платок.
Я знала, почему она так одета. После исчезновения ее дочери прошло месяца четыре, и она, видимо, не надеялась найти ее. Только зачем Сара явилась сюда, к нам? Отец тоже задавался этим вопросом, потому что поздоровался и спросил, что ей нужно.
Сара не обратила на него внимания и подошла к маме. Остановилась в двух шагах и сказала:
– Теперь ты понимаешь меня, Милица? Знаешь, каково это – потерять свое дитя?
Мать ничего не ответила, продолжала смотреть на Сару. Только крылья носа слегка побелели – так бывает, когда она нервничает. Мама умеет держать себя в руках, по ней никогда не скажешь, что она чувствует. Я совсем другая. А вот Гордана похожа на маму.
– Я все знаю, – продолжила Сара. – Все знают, и я тоже.
– О чем вы говорите? – спросил отец, но Сара снова проигнорировала.
– Это ты убила мою дочь. Украла и убила ее, не отпирайся, – тусклым голосом проговорила эта ненормальная.
Гордана протянула руку и взяла мать за плечо, желая защитить. Они всегда были близки. Я вскрикнула и прижала ладони к лицу. Как можно говорить такие вещи женщине, только что похоронившей дочь? На маминых глазах ее девочку опустили в темноту, закопали в жирную, черную землю, а эта мерзкая бабища приходит и начинает обвинять ее бог знает в чем!
– Прекратите! Убирайтесь отсюда! – гневно выкрикнул отец и шагнул к Саре, но та не испугалась.
– Не беспокойтесь, я сейчас уйду. Мало радости стоять на проклятой земле, возле Черного дома. – Она вскинула голову и посмотрела матери прямо в глаза. – Я не спрашиваю, зачем ты это сделала. Не буду говорить, что сочувствую сейчас твоему горю – ты потеряла свою дочку, и в этом я вижу божественную справедливость. Пришла я, чтобы спросить: где тело моей девочки? Я хочу похоронить ее по-человечески. Заклинаю тебя именем твоей ушедшей несчастной Снежаны. Не лги возле ее могилы. Скажи мне!
Мама стояла, прямая как палка. И все так же молча глядела на Сару. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Никакого чувства невозможно было прочесть в черных глазах. Все молчали. Сара ждала.
Наконец мать заговорила. Тихо, почти не разжимая губ, не сводя взгляда с Сары.
– Я не знаю, где твоя дочь. Пальцем ее не тронула, не знаю даже, как она выглядит. Как ты посмела прийти сюда, в мой дом, и сказать это? Уходи!
Сара с минуту смотрела на маму, а потом, видимо, поняла, что больше ничего от нее не добьется.
– Будь ты проклята, поганая ведьма. И дети твои, и муж твой, – четко выговаривая каждое слово, проговорила она и плюнула на землю у ног мамы.
После этого Сара развернулась и пошла прочь.
21 апреля.
Вчера уехала Гордана, и мы остались втроем – мама, папа, я. Гордане нужно на учебу.
Я чувствую, как мы все сильнее отдаляемся друг от друга, иногда мне даже не верится, что эта девушка – моя родная сестра, с которой мы росли вместе, бегали купаться на Дрину, носились по полям, рвали цветы, копались в огороде, ходили в школу.
Гордана – идеальная. Мама и папа обожают ее, не скрывают, что любят больше, чем меня или бедняжку Снежану. Гордана – их гордость и надежда. Снежана была их раной и испытанием. А я… даже не знаю. Я просто есть, и все.
Мама часто говорит, что Гордана – вылитая бабушка Мария в молодости. Я не помню бабушку, она умерла, когда мне было столько же, сколько Снежане. Но я видела ее фотографии и знаю, что мама права. Гордана – красавица, каких поискать, и на бабушку похожа как две капли воды. А еще Гордана учится на одни пятерки, была лучшей ученицей в школе и сейчас лучшая студентка.
Я тоже хорошо успеваю, правда, математика дается мне с трудом. В этом году я окончу школу, совсем немного осталось до лета. Мне хотелось бы тоже поехать в Белград, выучиться на художницу, но родители не воспринимают мои желания. Они считают, что мне нужно выйти замуж и выбросить из головы всякие глупости.
Мы мало говорили с Горданой: за все время, что она была в доме, приехав на похороны Снежаны, мы едва ли говорили дольше десяти минут. Она все время находилась возле мамы, не оставляла ее одну, поддерживала, успокаивала.
Понимаю, что присутствие Горданы гораздо больше утешает маму, чем любые мои слова, да к тому же я сама была убита тем, что случилось, и вряд ли могла помочь. Но все равно чувствовала себя одинокой, как никогда раньше.
Папа всегда замкнут, погружен в себя, к нему не обратишься вот так, запросто, как иногда показывают в семейных фильмах по телевизору.
Перед самым отъездом мы с Горданой были в ее комнате, я помогла ей уложить чемодан и сказала:
– Не понимаю, зачем Сара пришла и оболгала маму. Почему эти люди не могут оставить нас в покое?
– Не могут принять того, что мы отличаемся от них. Они просто обычные неудачники и всегда будут такими. Отец смог добиться многого. У нас есть деньги, красивый большой дом. А у них что? Вонючие свиньи в сараях, дурацкие обряды, мнимая вера в Бога да спесь. Ничего больше.
– Они думают, мы высокомерные, злобные и делаем тут что-то плохое, а бабушка Мария…
– Хватит, Надия. Мы успешные. В этом все дело.
Гордана подошла ко мне и обняла.
– Тебе тоже нужно уехать учиться.
– Родители не захотят.
Она погладила меня по волосам и сказала:
– Я поговорю с ними, обещаю.
Неужели и правда получится? Боюсь поверить! После смерти Снежаны мне тяжело жить здесь. Не могу, такая тоска… Этот дом и вправду кажется мне Черным. Он почернел от горя. Здесь все напоминает мне о сестричке.
Не представляю, каково сейчас маме, но она старается держаться. Я восхищаюсь ею, но сама не такая сильная. Мне не удается справиться с горем. Каждый день я хожу на могилу Снежаны, сижу там часами, плачу и думаю, как несправедливо устроен этот мир, в котором крошечные дети болеют, страдают, умирают.
Постоянно думаю о том, как все случилось. Я была в школе, отец, как обычно, уехал по делам, дома были только Снежана и мама.
Мама приготовила обед, и они пошли прогуляться. Снежане разрешали гулять одной только возле дома, но ей нравилось ходить к Дрине, смотреть на воду. Там есть мостки для рыбаков – на них Снежана любила забираться.
Пока они шли к реке, мама держала Снежану за руку. Так было всегда, тем более что нужно перейти дорогу, чтобы попасть на берег. Они как раз собрались сделать это, как вдруг Снежана вырвалась и побежала вперед.
Мама рассказывала, что осталась на одной стороне дороги, а Снежана очутилась на другой. Ехали машины, мама не сумела сразу же побежать за нею. А потом, наконец, перешла дорогу, но потеряла ее из виду. Когда мама добралась до мостков, Снежана уже успела упасть в воду.
Дрина – опасная река. Течение быстрое – тебя тащит вперед с большой скоростью, а уж если не умеешь плавать… Снежана даже не кричала: наверное, сразу наглоталась воды и стала тонуть. Мама, конечно, тотчас прыгнула за ней, чтобы спасти. Она отличная пловчиха, но вытащить Снежану не смогла.
Неизвестно, когда нашу малышку вообще нашли бы, ее могло отнести течением куда угодно. Но она случайно зацепилась платьем за торчащую из воды корягу, и поэтому мама сумела дотянуться, выволочь ее на берег. А тут и люди подоспели, только было поздно. Помочь никто ничем не смог.
Говоря об этом, мама плакала – я впервые в жизни видела ее слезы, слышала в голосе столько эмоций, разрывающих ее изнутри. Она винит себя, хотя ни в чем не виновата, и со стороны Сары было просто мерзко приходить и бросать ей в лицо те слова.
13 мая.
Скоро я окончу школу. Жду этого события с нетерпением, не могу больше оставаться в доме. Здесь мертвая, звенящая тишина и вечера такие одинокие.
Гордана, похоже, так и не сказала родителям о моем желании учиться в столице, но это неважно. Я все равно тут не останусь. Поговорю с мамой и папой сама, должны же они понять!
Мне тяжело здесь, я не хочу тут жить.
Ни с кем поговорить об этом не могу: подруг у меня нет, я нелюдимая, так считает мама. Единственный человек, с которым я общаюсь, это мой одноклассник.
Не буду писать здесь его имя, пусть будет просто Он. Мне кажется, я ему нравлюсь. И Он мне тоже. Но мы никогда об этом не говорили. Ему я сказала, что хотела бы уехать. Он тоже собирается уезжать, этот вопрос уже решен.
Мы общаемся на переменах, после уроков, и я жду, что Он когда-нибудь пригласит меня на свидание, но Он пока молчит. А если это случится, то как я пойду? Даже не представляю, как сказала бы маме, что собираюсь встретиться с мальчиком.
28 мая.
Очень много приходится заниматься. Писать сюда некогда. Прости, дневничок, мой любимый собеседник. Я очень занята, устаю, но рада этому.
А иначе не знаю, как жила бы. Мама и папа мало общаются между собой. Со мной они разговаривают, но как будто меня при этом не видят. Они горюют, я тоже, но мы все делаем это по отдельности.
Вчера Он сказал, что я красивая. Думаю, на выпускном вечере Он все-таки пригласит меня на свидание.
Запись без даты.
Не может быть, чтобы я слышала это!!! Но я слышала. Слышала!
Ладно, ладно. Спокойно, по порядку. Надо все по порядку.
Вчера был последний школьный день. Теперь у меня есть аттестат о школьном образовании. Я взрослый человек. Подумать только, я чувствовала себя почти счастливой! Жалела лишь, что моя милая сестричка не рядом. Она бы мало что поняла, но радовалась бы вместе со мной, была бы счастлива, как я, и это умножило бы мои восторги.
Но этому не суждено сбыться.
Снежана, о господи, бедная моя, любимая малышка!
Выпускной бал будет на днях, и я вернулась домой вся в мечтах и радужных надеждах. Порхала по дому, как глупая бабочка.
Вечером приехал отец, мы поужинали, родители тоже старательно делали вид, что у них отличное настроение. Поздравляли меня, изображали оживление. Это, наверное, был максимум того, на что они способны, поэтому я была благодарна и в ответ притворялась, будто верю им.
После ужина я убрала со стола, вымыла посуду и ушла к себе. Но сидеть у себя не хотелось, меня потянуло в комнату к Снежане. Когда я там бываю, мне кажется, что она где-то рядом, смотрит на меня и улыбается. Я улеглась на кровать и заплакала.
Так ужасно, что Снежаны нет с нами, в сотый раз думала я. Лежала, обняв подушку, прижимая к себе ее игрушечного слоненка, вдыхала милый детский запах, который, кажется, еще не выветрился, а слезы все текли и текли. Никогда в жизни я столько не плакала, как этой весной.
В итоге сама не заметила, как заснула. А проснулась в полной темноте. За стеной звучали приглушенные голоса: родители разговаривали о чем-то. Если бы я спала у себя, то ничего не услышала бы и так бы ничего и не узнала.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, я и сама чувствую то же самое, но что же делать? – воскликнула мама. – Мы не могли ничего изменить. Это не от нас зависело!
Они говорят о смерти Снежаны, поняла я и хотела потихоньку уйти, ведь подслушивать нехорошо. Но потом услышала следующие слова и замерла. Так и прослушала весь разговор.
– Знаю, но ты же не можешь требовать, чтобы я радовался тому, что ты натворила. Не нужно об этом говорить, прошу тебя, Милица.
– А я думаю, нужно. Сколько времени прошло, а мы молчим. Но это только уничтожает нас, наш брак. Надо поговорить, расставить все точки над «i».
Отец молчал.
– Ты всегда был рационален. И ты прекрасно знал, что мы должны это сделать.
– Сделали то, что должны, и смотреть друг на друга не можем.
– Перестань, – умоляюще проговорила мать. – Мы любим друг друга, это главное.
– Не говори сейчас о любви. Это по́шло.
– Ты думаешь, мне легко? – в голосе матери звучала такая мука, что мне и самой стало больно. – Тебя там не было! Одно дело – чужой ребенок, и совсем другое – свой собственный! Я выносила ее, я чувствовала, как она растет внутри меня, и я же должна была смотреть, как она умирает! Позволить ей умереть! Толкнуть на смерть! – Голос ее дрожал и ломался. – Я любила Снежану! Помнишь ее последний день рождения? Мы хотели, чтоб все было идеально, все для нее! Но каких усилий мне стоило дарить ей подарки, готовить ее любимые блюда и знать, что этими самыми руками я вынуждена буду убить ее, отдать ее жизнь?
Услышав эти слова, я зажала себе рот, чтобы не закричать, и прижалась к стене. «Нет, неправда», – билось в голове.
Только это была правда.
– Я видела, как она тонет, и думала об одном: это мой долг! Я обязана была сделать это – ради тебя, ради Горданы и Надии, ради нашего будущего.
– Не кричи, – примирительно проговорил отец. – Прости меня, я не должен был тебя упрекать.
Мать не слушала.
– Ты не имеешь права говорить мне такие вещи! «Смотреть друг на друга не можем!» Что же ты тогда не уехал обратно в свою страну, когда узнал от моей матери историю нашей семьи, узнал про Эрку? Ведь то, что она дает, – никакой не дар. Это уговор! Принимаешь блага, принимай и то, что придется заплатить за них!
– Прости, – снова сказал он. – Мне, наверное, не верилось тогда. И ты права, я любил тебя. И сейчас люблю.
– К тому же быть богатым – это разве плохо? – в словах матери была горькая усмешка. – Тем более что убивать пришлось не тебе, а мне.
– Эта Сара… Когда я увидел ее, так перепугался. А ведь рядом были девочки!
– Ты держался молодцом. Ты был убедителен.
– Но она все равно не поверила.
– Ну и что? Пускай не поверила. Все равно она ничего никогда не сможет доказать. И никто ничего не докажет, потому что тела девчонки им не найти.
– Разумеется. Никому не придет в голову вскрывать бетонный пол.
Я стояла ни жива ни мертва. Они ведь говорили о дочери несчастной Сары! Они убили ее и зарыли тело рядом с нашим домом, а потом залили бетоном и сверху построили гараж! Моя мать убила невинного ребенка, а потом убила и свою собственную дочь!
Я прижала руки к ушам, но все равно слышала. Слова сверлили мне мозг, грызли мою душу, жалили, разъедали ее, как ржавчина.
«Зачем, зачем?» – молотом стучало в голове. Но я знала зачем. Они же сами только что сказали – Эрка! Что может быть хуже и отвратительнее…
{несколько следующих страниц дневника вырваны}
…чтобы они уснули, и выбралась из комнаты Снежаны. Я ни минуты лишней тут не останусь – это решено!
Сейчас, когда я пишу эти строки, на часах четыре утра. Скоро закончу писать, руку уже сводит. Я решила, что не возьму дневник с собой, спрячу его в своих вещах, подальше, между блокнотами с рисунками.
Может, кто-то найдет его. Например, родители. Вот и хорошо. А Гордана…
Полчаса назад я позвонила ей. Она взяла трубку, и я рассказала ей обо всем, что услышала.
– Надия, ты же понимаешь, что это чушь собачья? – вот что она сказала.
– Но я слышала собственными ушами!
– Да, а еще, было дело, ты видела собственными глазами то существо.
– Теперь я точно знаю, кого видела! Эрку! Просто сразу не сообразила.
– Конечно, существо из фольклора. Из книжки с народными сказками, – скучающим голосом проговорила Гордана и зевнула.
– Почему ты не веришь мне? Можешь не отвечать! Потому что так проще жить, и совестью не надо мучиться! Можно пользоваться кровавыми деньгами и не заморачиваться! Твое благополучие куплено жизнью твоей сестры! Только учти, все равно придется ответить, рано или поздно!
– Ответить? Ты что, собираешься пойти в полицию и донести на родителей? – презрительно выговорила Гордана.
– Нет, – ответила я. – Но и жить с ними под одной крышей не буду. И ни одной монетки у них не возьму. И знать их не хочу, никогда не хочу видеть. Я подумала, что ты…
– Что я тоже подключусь к травле? Предам отца и мать? Ты ошиблась. Их все осуждали, преследовали и гнали, я не собираюсь поступать так же.
Я поняла, что ничего не докажу Гордане: она не поменяет своего мнения, не сдаст позиций. Зря теряю время – вот что я делаю.
– Теперь я знаю, почему наш дом называли Черным. Он такой и есть. Я сказала тебе о том, что узнала. Что с этим делать – решай сама.
– Если ты заявишься с этим своим бредом ко мне в Белград, я тебя выгоню. На порог не пущу. Пока ты не изменишь своего мнения, можешь считать, что мы не знакомы.
– Не волнуйся, – ответила я. – Не собираюсь приходить. Не знакомы так не знакомы. Можешь передать родителям, что у них теперь одна дочь. Зато самая любимая.
Я нажала на отбой, но трубку на рычаг не положила. Оставила рядом, на столике. Это на случай, если Гордана пожелает перезвонить. Не хочу, чтобы ее звонок разбудил родителей. Я уйду тихо. Невыносимо было бы видеть их лица.
Ничего не буду брать с собой, чтобы ничто не связывало меня с этими людьми. Даже блокноты и рисунки свои оставлю. Даже белья, одежды не возьму! То, что на мне, выброшу, как только куплю новое.
С собой у меня лишь документы и те небольшие деньги, которые я сумела заработать прошлым летом. Их хватит на билет. Я собираюсь поехать в Белград. Буду учиться, пойду работать, сама стану обеспечивать себя.
Мне нужны деньги на первое время, но я не стану брать их у родителей, хотя знаю, где они хранят сбережения. Нет! Я не хочу, чтобы проклятие пало на мою голову! Принимая деньги, принимаешь и Эрку – таково условие, с которым согласились мои родители, но с которым никогда не соглашусь я сама!
Он, мой друг, чье имя я не буду называть, одолжит мне. Уверена, он не откажет. А я верну ему долг при первой возможности.
Между нами ничего не будет, никогда. Я не вернусь в эти края, откуда мы оба родом. Так будет лучше для него же.
Родителям оставлю записку, чтобы не искали. Напишу, что никогда не вернусь. Пусть Гордана рассказывает им, если захочет. Не стану иметь ничего общего с людьми, погубившими Снежану.
Они не верят в Бога, но он есть. Они оскорбляют его одним своим существованием, но это не сойдет им с рук.
На этом – все. Все.
