Глава 19
Одинокий вечер плавно перетек в ночь. Еще одну бессонную ночь. Яна, кажется, уже стала привыкать к тому, что нормально выспаться удается далеко не всегда.
«Ничего, когда здесь будет Андрей, мне станет намного спокойнее», – думала Яна, представляя, как он будет находиться где-то по соседству. В голову лезли дерзкие мысли, потаенные желания поднимали голову, и Яне стоило немалых усилий перестать мечтать.
Спустив с чердака альбомы с фотографиями и блокноты Надии, она, по обыкновению, забаррикадировалась у себя, устроилась в гостиной и принялась тщательно изучать все, что попало ей в руки.
Других изображений существа в блокноте не оказалось. Все рисунки, которые Надия нарисовала после этого, были однообразными и пугающе мрачными. Выполнены они были в сюрреалистической манере, к которой художница прежде не прибегала. Это были не целостные изображения, а разрозненные кусочки: чьи-то горестно заломленные руки; огромные глаза, в которых дрожали слезы; раскрытые в крике рты; черные птицы в предгрозовом небе; кладбищенские кресты, часы с разбитым циферблатом. Многие страницы оказались пустыми.
Последний блокнот оказался дневником. Ясное дело, писала Надия по-сербски, так что, кроме дат, аккуратно проставленных ровным девичьим почерком, толком ничего разобрать не удалось.
Яна с сожалением отложила дневник и решила пока заняться фотографиями, которые были разложены в тяжелые альбомы с массивными обложками. На некоторых красовались металлические защелки.
Снимков было много, и девушка перебирала их больше двух часов. Изображенные на них люди были ее родственниками, пусть и дальними, и Яна, которая всегда любила рассматривать фотографии, не без удовольствия изучала их лица.
Большинство снимков не были подписаны, но догадаться, кто на них, можно было без особого труда. Вот Петр – тот самый русский, что женился на жительнице Югославии и переехал жить в другую страну. Симпатичное, хотя и несколько простоватое лицо, светлые волосы, крепкая фигура.
А это Милица – его избранница, мать Горданы. Темные волосы волной до пояса, огромные печальные глаза. Если бы не слишком крупный нос и безвольный, скошенный подбородок, она могла бы быть хорошенькой. К тому же внешность портили вялость, неуверенность облика.
Снимки, на которых Милица улыбалась, можно было пересчитать по пальцам. То ли ей не нравилась собственная улыбка, то ли она чувствовала себя неловко перед камерой и не могла расслабиться, то ли по характеру была сдержанной, даже угрюмой.
В одном из альбомов не было ни одной фотографии: он был пустым. Однако, судя по встречающимся на некоторых страницах обрывкам фотобумаги, прежде снимки здесь были. Кто-то вклеивал их, вставлял в специальные пазы, а потом, по неизвестной причине, убрал.
Яна озадаченно пролистала осиротевшие страницы и хотела уже отложить альбом, как вдруг из него что-то выпало. Фотография – старинная, порыжевшая, с заломами и потертыми углами.
Сквозь годы на Яну прямо, даже с вызовом смотрела молодая женщина с короной вьющихся волос. Этот снимок был подписан: на обороте стояло одно-единственное слово: «Мариja». Так, ясно: прежде в этом альбоме были фотографии Марии. И кто-то уничтожил их все – можно было догадаться почему.
Яна внимательно, с интересом вглядывалась в незнакомое лицо. Вот она, виновница всех бед. Дом по ее милости считается «Черным», а несчастные потомки стали изгоями в родном краю. Из-за этой дамочки и на Яну только что пальцем не показывают.
Мария была настоящей красавицей – Наталья не преувеличила. Истинная «fеmme fatale» – роковая женщина. От нее Милица унаследовала прекрасные глаза и густые волосы, но все равно дочь была лишь полинявшей, скучной, неумело выполненной копией матери. Яне даже стало жаль Милицу: кому, как не ей, было понимать, каково это – проигрывать во всем собственной матери.
Прорисовывая внешность Марии, Создатель сотворил чудо, проявил филигранное мастерство, постарался на славу: взял лучшие кисти, смешал самые яркие краски. А когда подошла очередь Милицы, желание вдохновенно творить пропало.
Точеный нос, разлет бровей, линия скул, скрытая сила и огонь во взгляде, чуть ироничная улыбка, что притаилась в уголках губ, – даже время было не властно над ослепительной красотой Марии. Немудрено, что ее будущий муж предпочел Марию другой девушке. Кто мог сравниться с нею?
Яна отложила снимок и взялась за следующий альбом. Он был уже более современного вида, в нем хранились снимки дочерей Милицы. Вот Гордана – самая старшая. Потом на свет появилась Надия. Девочки, похожие внешне, по характеру, видимо, были совершенно разными.
Гордана – хохотушка и заводила, уверенная в себе и храбрая. Надия – милая, застенчивая, тихая мечтательница. Яна не удивилась бы, если бы узнала, что она скрывала от родных свое стремление стать художницей. Кстати, интересно, удалось ли ей воплотить мечту в жизнь?
Перед глазами Яны мелькали снимки: девочки играют возле дома, купаются в Дрине, позируют в каком-то большом городе, резвятся в парке. Снимков было много: видимо, кто-то из родителей всерьез увлекался фотографированием.
В следующем, последнем, альбоме девочки были запечатлены уже подросшими. Забавные малышки постепенно стали превращаться в неуклюжих голенастых подростков.
Яна перевернула страницу и увидела всю семью в сборе. 1963 год. Гордане было четырнадцать, Надие – одиннадцать лет. Обе девочки улыбаются во весь рот. У Милицы, как обычно, напряженный вид, хотя она и пытается выдавить улыбку. Петр держит в руках сверток с младенцем. Итак, в семье пополнение: родилась еще одна дочь.
Странно, этот альбом почти кончился, и других нет – где же снимки малышки Снежаны? Она прожила совсем мало, всего семь лет, но судя по тому, как много родители снимали старших дочерей, они должны были уделить внимание и младшей.
Причина обнаружилась быстро. У бедной малютки был синдром Дауна. Сейчас таких детей называют «солнечными», ими занимаются, их способности развивают, и часто они становятся полноценными членами общества. Но тогда, в шестидесятые… Яна понятия не имела, что чувствовали родители, как отнеслись к факту рождения больного ребенка родственники и соседи, но можно было предположить, что семье пришлось нелегко.
Девушка закрыла альбом. Надо будет завтра отнести и его, и блокноты с зарисовками обратно на чердак. А вот дневник она изучит подробнее.
Яна встала, помассировала руками поясницу. Подошла к балконной двери. На всех окнах были опущены ставни, лишь на двери их не было: Яна забыла попросить доктора Милоша пригласить мастера. Ничего, завтра попросит.
Девушка смотрела на заснеженный двор. Снег шел и шел, не прекращаясь. Он уже укутал клумбы с розами и принялся за скамейки, наметая вокруг них высокие сугробы. Если так пойдет и дальше, скоро видны будут только спинки, озабоченно подумала Яна. Но главное, конечно, в том, что дорога к дому может оказаться заблокированной.
Яна отошла от окна и плотно задернула шторы. Не надо об этом думать – какой смысл переживать? Что должно случиться, все равно произойдет. Она вернулась в кресло и взяла в руки дневник. Перелистнула и увидела вложенный между страниц листок бумаги в клеточку.
Страницы дневника пожелтели от времени, но этот листок выглядел гораздо современнее: наверное, его поместили сюда позже. На нем был написан ряд цифр. Скорее всего, это номер телефона. Чей? Кто записал его?
Яна решила подумать над этим позже и приступила к изучению дневника.
На первой странице было выведено: «Надия Николич» и написана дата рождения – 14 октября 1952 года. Доживи она до этого дня, сейчас ей было бы шестьдесят семь лет.
Надия вела записи нерегулярно: то писала несколько дней подряд, то делала перерыв в несколько месяцев.
Первые несколько десятков страниц можно смело пролистать: вряд ли записки тринадцати – пятнадцатилетнего ребенка могут представлять интерес. Да и есть ли тут вообще что-то интересное?
Но ведь Гордана так старалась привлечь внимание Яны к своей сестре! Да и рисунок монстра в блокноте подтверждает, что Надия что-то знала. Эх, как же неудачно, что записи – на сербском! Она смотрела на ряды букв, но мало что могла понять, разбирала только отдельные слова.
Яна пролистывала страницы, думая, что ей придется обратиться к кому-то, кто согласится стать переводчиком. Доктор Милош? Она и так его замучила, а ведь он занятой человек, да к тому же придется объяснять ему, зачем ей понадобилось читать чужой дневник.
Андрей – вот кто поможет точно. Беда в том, что он приедет не раньше чем через три-четыре дня, а ей уже не терпелось все прояснить. Занятая этими мыслями, Яна не сразу сообразила, что одна из перевернутых страниц отличается от прочих. Она поспешно вернулась назад и обмерла.
Через всю страницу шла надпись, которую даже она со своим скудным знанием сербского легко перевела: «Створење је убило Снежану!» – «Тварь убила Снежану!»
А дальше – многократно повторенное: «Шта да радим?» – «Что делать?»
Это могло означать только одно: тварь, которую видела Яна и которую нарисовала Надия почти за пятьдесят лет до этого, погубила маленькую больную девочку!
Записи до и после этой фразы были датированы 1969 годом, почерк тот же, с характерными завитушками, только более нервный, убористый, торопливый. Написано было много, и Яна чувствовала, что эти записи чрезвычайно важны. Именно они могут пролить свет на тайну Черного дома.
Яна очень старалась прочесть, но ей не удавалось, и она в сердцах отбросила от себя дневник. Половина первого ночи. Ей так хотелось позвонить Андрею и поделиться с ним своим открытием, рассказать о Надии, рисунках и дневнике, услышать, что он готов помочь и перевести, но это было невозможно. Он, разумеется, давно уже спит, и будить его не нужно: человеку завтра работать.
В доме было тихо: кажется, сегодня никто ее не побеспокоит, можно лечь и поспать, однако из-за переизбытка эмоций, нервного перевозбуждения спать не хотелось.
Девушка проверила еще раз, надежно ли заперта дверь. Выходить в коридор, конечно, не стала: в ночное время она больше не рисковала покидать свои «апартаменты». Расстелила постель – все же нужно поспать, и, прихватив дневник в кровать, улеглась. Снова стала листать его, уже не рассчитывая разобрать что-либо, и снова наткнулась на телефонный номер.
Может быть, это номер Надии или кого-то из ее детей? Логично было бы, он ведь вложен именно сюда, в ее блокнот. Возможно, Гордана – например, после смерти сестры или после окончания строительства дома, когда убирала в коробку ее вещи, записала номер Надии да и сунула бумажку сюда? Хотя, возможно, номер не имеет никакого отношения к младшей сестре Горданы.
Яна положила дневник вместе с листком под подушку и выключила свет.
Первое, что она сделает завтра, позвонит по найденному номеру.