Книга: Шпионское наследие
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11

Глава 10

Я надолго вперился в стену библиотеки. Нельсон, сменивший Пепси, выказывает недовольство моей рассеянностью. Я добросовестно возобновляю чтение отчета, мною же когда-то, в приступе горя и раскаяния, по приказу Смайли составленного, со всеми деталями, даже самыми, казалось бы, несущественными, в стремлении дать оценку страшной тайне, которой никто, кроме кучки избранных, никогда и ни с кем не поделится.
ПЕРЕДАТОЧНЫЙ ИСТОЧНИК ТЮЛЬПАН ДОПРОС И УБИЙСТВО
Допрос вели Ингеборга Лагг (Секрет.) и Жанет Эйвон (Секрет.). Периодически подключался д-р медицины Эшли Медоус, привлеченный Секреткой со стороны.
Написано и сверено ПГ, одобрено Г/Секрет. в Мэрилебоне для представления в Надзорный комитет Казначейства.
Копия направлена Г/Лондонского управления для комментариев.
Эйвон и Лагг — лучшие дознаватели Секретки из Центральной Европы, женщины средних лет с большим опытом оперативной работы.
1. Встреча ТЮЛЬПАН и ее транспортировка в Лагерь № 4
По прибытии в Нортхолт на самолете ВВС Тюльпан не проходила таможенного и паспортного досмотра и, таким образом, официально не въехала на территорию Великобритании. В ВИП-зале транзитной зоны ее встретил д-р Медоус, который представился как «уполномоченный представитель Службы», сказал, что он «искренне ею гордится» и подарил букет английских роз. Она была настолько тронута, что всю дорогу прижимала их к лицу.
Ее доставили в закрытом фургоне прямиком в Лагерь № 4. Эйвон (рабочий псевдоним АННА), квалифицированная медсестра, умеющая расположить к себе пациента, сидела вместе с Тюльпан на заднем сиденье и развлекала ее, как могла. Лагг (рабочий псевдоним ЛУИЗА) и д-р Медоус (рабочий псевдоним ФРЭНК) сидели впереди рядом с шофером. Посчитали, что Эйвон и Тюльпан скорее подружатся, если им не будут мешать. Все трое бегло говорят по-немецки.
В пути Тюльпан то засыпала, то возбужденно реагировала на пейзаж за окном со словами, что это понравится Густаву, когда он скоро приедет, в чем она не сомневалась. Еще она с энтузиазмом показывала пальцем на дорожки, по которым они с Густавом с удовольствием бы покатались на велосипедах. Она дважды поинтересовалась «Адрианом» и, услышав в ответ, что никакого Адриана мы не знаем, спросила по-другому: Жан-Франсуа. Д-р Медоус сообщил ей, что курьера Жана-Франсуа вызвали по неотложному делу, но он непременно появится при первой возможности.
Гостевые апартаменты в Лагере № 4 состоят из спальни, гостиной, небольшой кухни и солярия, представляющего собой застекленную террасу девятнадцатого века с видом на бассейн (без подогрева). Все помещения, включая солярий и бассейн, снабжены скрытыми микрофонами и спецсредствами.
Прямо за бассейном находится роща хвойных деревьев с обрезанными (частично) нижними ветками. Здесь водятся лани, и они частенько резвятся в бассейне. Благодаря проволочному ограждению по всему периметру эти лани одомашнились, что придает Лагерю атмосферу цивилизованности и умиротворения.
Первым делом мы познакомили Тюльпан с Милли Маккрейг (ЭЛЛА), которую по распоряжению Г/Секретных операций ранее в этот день привезли сюда в качестве домоправительницы. По просьбе Г/Секрет. новые микрофоны были спрятаны в выступающих местах, а старые, от предыдущих операций, отсоединены.
Покои домоправительницы находятся непосредственно за гостевыми апартаментами, в конце небольшого коридора. Туда проведен внутренний телефон, позволяющий гостье обратиться за помощью даже ночью. По предложению Маккрейг Эйвон и Лагг заняли спальни в главном корпусе, таким образом обеспечив Тюльпан чисто женским окружением.
Харпер и Лоу, постоянные охранники Лагеря № 4, живут в каретном сарае. Оба заядлые садовники. Харпер, будучи опытным егерем, следит за популяцией диких животных. В каретном сарае есть также спальня, которую занял д-р Медоус.

2. Допросы, первыедней
Допросы планировалось уложить в 2–3 недели, плюс доводка, как получится, но Тюльпан в известность не ставили. Нашей непосредственной задачей было ее поселить, заверить в том, что она находится среди друзей, конфиденциально обсудить ее будущее (с Густавом), и к концу первого дня мы со сдержанным удовлетворением заключили, что эти цели достигнуты. Ее проинформировали, что д-р Медоус (ФРЭНК) будет ей задавать специфические вопросы и во время этих сессий возможно появление и других интервьюеров. Ей также сказали, что герр директор (Г/Секрет.) отсутствует в связи со срочными делами, касающимися д-ра Римека (МЭЙФЛАУЭР) и других членов сети, но по возвращении он будет счастлив пожать ей руку.
Придерживаясь общего правила, что проводить дебрифинг следует, пока человек «еще теплый», наша команда собралась в гостиной на следующее утро в 9.00. Сессия, с перерывами, продолжалась до 21.05. Магнитофонную запись вела из своей комнаты Милли Маккрейг, которая также воспользовалась ситуацией, чтобы тщательно осмотреть апартаменты Тюльпан и ее личные вещи. Согласно протоколу, вопросы задавала Лагг (ЛУИЗА). Когда же появлялась возможность проверить образ мыслей и мотивацию Тюльпан, в разговор вступали Эйвон (АННА) и д-р Медоус (ФРЭНК).
Несмотря на попытки завуалировать цель задаваемых Фрэнком внешне невинных вопросов, Тюльпан довольно быстро распознала их психологический подтекст и, узнав, что он по профессии врач, высмеяла его как ученика «этого главного лгуна и шарлатана Зигмунда Фрейда». Раскипятившись, она объявила, что у нее за всю жизнь был только один доктор, Карл Римек, что Фрэнк болван и что если «вы [д-р Медоус] хотите быть мне полезны, привезите мне моего сына!». Не желая оказывать негативное воздействие, Фрэнк посчитал разумным вернуться в Лондон, откуда его всегда можно вызвать, ежели потребуются его услуги.
В последующие два дня, невзирая на периодические эмоциональные взрывы, допросы проходили эффективно, в атмосфере относительного спокойствия, и магнитофонные записи каждой сессии вечером отправлялись в Мэрилебон.

Прежде всего Г/Секрет. интересовал поток, пусть незначительный, советских разведданных в отношении британских мишеней, попадавший из Москвы в берлинский офис Раппа. Отмечая скудость таких данных в общей документации, которую Тюльпан удалось перефотографировать, мы ее спрашивали: может, были какие-то разговоры о московских подсадках в Соединенном Королевстве, о чем она забыла или посчитала не столь важным доложить? Может, в Берлине кто-то намекал либо хвастался, что у них в британском политическом или разведывательном истеблишменте есть осведомители на самом верху? Не удалось ли вскрыть британские секретные коды и шифры?
Мы задавали ей эти вопросы в разной форме, чем вызывали у нее все возрастающее раздражение, но положительного результата не добились. Тем не менее информанта Тюльпан мы оцениваем по шкале значимости «от высокой до очень высокой», учитывая, что ее донесения были серьезнейшим образом затруднены оперативными условиями. Она передавала сведения исключительно через Мэйфлауэра и никогда берлинскому Центру напрямую. В потенциально чувствительные темы ее не посвящали, исходя из того, что если она под давлением проколется, то Берлин обнаружит слабые места в нашей собственной разведывательной броне. Но сейчас все ограничения были сняты: задавались вопросы о надежности других наших потенциальных или уже действующих передаточных источников; об иностранных дипломатах и политиках, находящихся под контролем Штази; о прояснении секретных денежных переводов, отраженных в документах, которые она сфотографировала на рабочем столе Раппа, но не имела с ними дела; о секретных передаточных устройствах, которые она проверяла вместе с Раппом, их расположении, процедуре доступа, размерах, внешнем виде, направлении антенн, а также о других устройствах, свидетельствующих о советском и, в целом, иностранном присутствии; и вообще о разведданных, до сих пор не попавших в наше поле зрения из-за ее слишком коротких треффов с Мэйфлауэром, спонтанности их разговоров и ограничений, связанных с агентурной коммуникацией.
Хотя Тюльпан нередко выходила из себя и разражалась бранью, ей, похоже, нравилось быть в центре внимания, и она даже шутливо заигрывала, когда ей это позволяли, с двумя нашими охранниками, особенно с молодым Харпером, которому она явно благоволила. Однако с наступлением вечера ею вдруг овладевало чувство вины и отчаяние, в основном из-за Густава, но также из-за сестры Лотты, чью жизнь она якобы сломала своим бегством из страны.
Домоправительница Милли Маккрейг проводила с ней много времени по ночам. Выяснив, что обе христианки, они часто вместе молились. Главным святым Тюльпан был Николай Угодник, с чьей иконкой она не расставалась с момента эксфильтрации. Общее пристрастие к велосипедным прогулкам еще больше их сблизило. По ее просьбе Маккрейг (ЭЛЛА) раздобыла для нее каталог детских велосипедов. С радостью узнав, что Маккрейг шотландка, Тюльпан тут же потребовала карту Северо-Шотландского нагорья, чтобы обсудить маршруты совместных катаний. Уже на следующий день ей была доставлена из Головного офиса карта военно-геодезического управления Великобритании. И все же настроение у нее оставалось неровным, периодически случались вспышки раздражения. От успокоительных таблеток и снотворного, которые Маккрейг приносила по ее просьбе, толку было мало.
В любой момент допроса Тюльпан вдруг спрашивала, когда именно обменяют Густава — или его уже обменяли? В ответ, как сказано в кратком отчете, ее заверяли, что вопрос обсуждает на высшем уровне сам герр директор и что за одну ночь такие дела не решаются.

3. Рекреационные потребности ТЮЛЬПАН
С момента прибытия Тюльпан в Великобританию она сразу дала понять, что не может без физических упражнений. Самолет ВВС был забит битком, в фургоне, который вез ее в Лагерь № 4, она чувствовала себя заключенной, любые ограничения для нее невыносимы и т. д. Поскольку дорожки в Лагере не приспособлены для велосипедной езды, она будет бегать. Узнав размер ее ноги, Харпер купил ей в Солсбери кеды, и следующие три утра Тюльпан и Эйвон (АННА), заядлая спортсменка, перед завтраком бегали трусцой по окружной дорожке. Тюльпан брала с собой легкую наплечную сумочку, которую называла по-русски «моя счастливая кошелка»: вдруг увидит какое-нибудь ископаемое или редкий камешек для Густава? Небольшой гимнастический зал также помог ей хотя бы ненадолго снимать стресс, когда другие способы оказались неэффективными. Милли Маккрейг в любое время дня составляла ей компанию.
В 6.00 Тюльпан обычно уже стояла, по-спортивному одетая, перед остекленной дверью гостиной в ожидании Эйвон. Только не в то утро. Поэтому Эйвон вошла в апартаменты со стороны сада, позвала ее по имени, постучала в ванную — никого. Тогда она по внутреннему телефону связалась с Маккрейг и поинтересовалась, где Тюльпан, но та не знала. Не на шутку всполошившись, Эйвон побежала по окружной дорожке в надежде там ее увидеть. А тем временем Маккрейг известила Харпера и Лоу, что наша гостья «бродит непонятно где», и два охранника тут же стали прочесывать территорию.

4. Обнаружение ТЮЛЬПАН. Показания Ж. Эйвон
С восточной стороны окружная дорожка сначала делает крутой подъем на протяжении двадцати ярдов, а потом около четверти мили пролегает по ровной местности, прежде чем повернуть на север и спуститься в топкую лощину, через которую переброшен пешеходный мостик, а оттуда ведет к деревянной лестнице из девяти ступенек, причем верхние затенены раскидистым каштаном.
Начав спуск в лощину, я сразу увидела Тюльпан: она висела на нижней ветке каштана, глаза открыты, руки по швам. Насколько я помню, расстояние от ее подошв до ближайшей ступеньки не превышало двенадцати дюймов. Петля на шее была такая тонкая, что Тюльпан, казалось, парит в воздухе.
Мне 42 года. Я должна подчеркнуть, что записала свои впечатления так, как они мне запомнились. Я прошла в Службе специальный тренинг и имею оперативный опыт действий в чрезвычайных обстоятельствах. Поэтому мне стыдно признаться в том, что при виде висящей на дереве моим единственным желанием было броситься наутек и позвать людей на помощь, вместо того чтобы попробовать разрезать веревку и сделать ей искусственное дыхание. Я очень сожалею о внезапной потере оперативной выдержки, хотя сейчас слышу твердые заверения в том, что на тот момент Тюльпан была уже шесть часов как мертва, а для меня это огромное облегчение. И еще важно, что у меня с собой не было ножа и я не могла дотянуться до веревки.
Дополнительный отчет Милли Маккрейг, домоправительницы в Лагере № 4, штатного сотрудника 2-й ступени, об обслуживании и самоубийстве передаточного источника ТЮЛЬПАН. Копия Джорджу Смайли, Г/Секрет. (лично)
Милли, какой я ее тогда знал: обручена со Службой, благочестивая дочь священника свободной пресвитерианской церкви. Штурмует горы Кернгормс, охотится с собаками, забирается в опасные места. Потеряла брата из-за войны, отца — из-за рака и свое сердце, если верить слухам, из-за немолодого женатого мужчины, который доброе имя предпочел нежной страсти. Злые языки говорили, что этот женатый мужчина не кто иной, как Джордж, хотя лично я не замечал в их отношениях ничего такого, что заставило бы меня в это поверить. Но избави бог кому-то из нас, молодых да горячих, тронуть ее пальцем — вот уж чего Милли не потерпела бы.
1. Исчезновение ТЮЛЬПАН
Узнав в 6.10 от Жанет Эйвон, что Тюльпан отправилась одна на утреннюю пробежку, я тут же попросила охрану (Харпера и Лоу) прочесать территорию, сконцентрировавшись на окружной дорожке, любимом маршруте Тюльпан, как я поняла со слов Эйвон. В качестве меры предосторожности я проинспектировала гостевые апартаменты и обнаружила ее спортивный костюм и кеды в шкафу. А вот французского костюма и нижнего белья, полученных ею в Праге, я не нашла. Не было и сумочки, в которой, как я ранее выяснила, при отсутствии удостоверяющих документов и денег она держала лишь обиходные вещи.
Поскольку ситуация вышла за рамки компетенции Секретки, а Г/Секрет. находился в Берлине по срочным делам, я приняла решение позвонить дежурному офицеру Лондонского управления и попросила его проинформировать полицию, что сбежавшая душевнобольная (я описала внешность Тюльпан) скрывается где-то в окрестностях, что она не представляет угрозы, не говорит по-английски и что она проходит у нас курс психотерапии. Если ее найдут, то пусть вернут в наше лечебное заведение.
После этого я позвонила д-ру Медоусу в приемную на Харли-стрит и передала секретарше, что ему следует как можно скорее приехать в Лагерь № 4, на что мне было сказано, что с ним уже связались из ГО и что он уже выехал.

2. В Лагере № 4 обнаружен незваный гость
Только я успела связаться с охранниками, как мне перезвонил по бескоммутаторной связи Харпер и сообщил, что в процессе поисков Тюльпан он обнаружил в роще неподалеку от восточного периметра пострадавшего мужчину, явно постороннего, который, проходя через свежепроделанный лаз рядом с пешеходным мостиком, угодил в старый, заросший травой капкан, давным-давно, еще до того, как новым владельцем имения стал Цирк, видимо, поставленный каким-то браконьером.
Нелегальный капкан, состоящий из ржавых драконьих зубов, сработал. По словам Харпера, механизм захватил левую ногу пришельца, который попытался ее выдрать, но только усугубил дело. Он говорил на неплохом английском, хотя и с иностранным акцентом, и утверждал, что воспользовался дыркой в заборе, чтобы справить нужду. Еще он сказал, что является страстным орнитологом.
Когда подошел Лоу, они вдвоем освободили незнакомца, и он тут же ударил Лоу кулаком в живот, а Харпера головой в лицо. После завязавшейся борьбы охранникам удалось нейтрализовать незваного гостя, и они доставили его в Горбунок неподалеку. Его поместили в карцер (Подлодку) и наложили временную повязку на больную ногу. В соответствии с установленной процедурой Харпер доложил об инциденте, с подробным описанием пришельца, непосредственно внутренней службе безопасности Головного офиса и Г/Секретки, как раз возвращавшемуся из Берлина. На мой вопрос, обнаружил ли он или Лоу пропавшую Тюльпан, Харпер ответил, что незваный гость отвлек их от поисков, но сейчас они будут безотлагательно продолжены.

3. Известие о смерти ТЮЛЬПАН
Примерно в это же время к крыльцу дома прибежала в смятении Жанет Эйвон и сообщила, что нашла Тюльпан, повесившуюся на дереве и, скорее всего, мертвую, в точке 217 по карте. Я тотчас передала эту информацию Харперу и Лоу и, получив от них подтверждение, что незнакомец взят под контроль, приказала им бежать со всех ног в точку 217 и оказать необходимую помощь.
После этого я объявила красную тревогу, требующую, чтобы весь обслуживающий персонал безотлагательно собрался в доме. Сюда входят два повара, шофер, рабочий по техобслуживанию оборудования, два уборщика и два работника прачечной — см. Приложение А. Я проинформировала их, что на территории обнаружен труп и что они не должны покидать хозяйский дом до последующих распоряжений. Я не сочла нужным упоминать о том, что обнаружен неизвестный посетитель.
К счастью, в это время появился д-р Медоус, примчавшийся на своем «бентли». Мы с ним сразу отправились по восточной окружной дорожке к точке 217. Когда мы подошли, Тюльпан уже лежала на земле, мертвая, со странгуляционной бороздой на шее. Охранники несли дежурство. Харпер, у которого после удара кровоточило лицо, отказался обращаться в полицию, а Лоу — вызывать скорую. В любом случае, сказала я им, на все требуется разрешение Г/Секретки, который уже едет в Лагерь № 4. Того же мнения был д-р Медоус, проводивший предварительный осмотр тела.
Я велела Харперу и Лоу возвращаться в Горбунок, ни с кем не связываться, ждать дальнейших приказов и не вести с заключенным никаких разговоров. После их ухода д-р Медоус сообщил мне, что Тюльпан уже была мертва за несколько часов до того, как ее обнаружили.
Пока он продолжал ее обследовать, я записала, во что она была одета: французский жакет, плиссированная юбка и туфли-лодочки. В карманах было пусто, если не считать двух использованных бумажных салфеток. В последнее время Тюльпан жаловалась на легкий насморк. Ее сумочка, которую она называла «моя счастливая кошелка», была набита запасным красивым нижним бельем.
Беспрерывно поступавшие инструкции из Головного офиса предписывали немедленно перенести ее в Горбунок. Я снова вызвала Харпера и Лоу с носилками. И они ее унесли, притом что у Харпера из рассеченного лица обильно текла кровь.
Вместе с д-ром Медоусом мы вернулись в хозяйский дом. К чести Эйвон, она сумела взять себя в руки, разносила чай с печеньем и развлекала всех, как могла. К полудню мы ждали кризисный комитет во главе с Г/Секрет. Все, кроме Харпера и Лоу, оставались в доме, а д-р Медоус тем временем занимался ссадинами Харпера и больной ногой непрошеного гостя в Подлодке.
А в доме завязалась дискуссия. Жанет Эйвон настаивала на том, что это она виновата в самоубийстве Тюльпан, и мне пришлось вступить с ней в спор. Тюльпан находилась в состоянии клинической депрессии, ее чувство вины и тоска по Густаву были непереносимы, она испортила жизнь своей сестре Лотте. Возможно, она подумывала о самоубийстве еще в Праге и наверняка по приезде в Лагерь № 4. Она сделала свой выбор и заплатила высокую цену.
И тут появляется Джордж со своей дезинформацией.
4. Приезд Г/Секрет. [Смайли] и инспектора Менделя
Г/Секрет. [Смайли] приехал в 15.55 в сопровождении инспектора (бывш.) Оливера Менделя, прикомандированного к Секретке. Мы с д-ром Медоусом сразу проводили их в Горбунок.
После этого я вернулась в дом, где Ингеборга Лагг и Жанет Эйвон вдвоем успокаивали возбужденную прислугу. Спустя два часа появился мистер Смайли в сопровождении инспектора Менделя. Он выразил прислуге свои персональные соболезнования и заверил всех в том, что передаточный источник Тюльпан сама виновата в своей смерти и ни у кого в Лагере № 4 нет повода винить в этом себя.
Наступил вечер. Во дворе уже стоял маршрутный автобус, и многие из прислуги спешили домой в Солсбери, поэтому Г/Секрет. задержал их всего на несколько минут, чтобы успокоить по поводу «загадочного пришельца», о котором они могли слышать. Пока стоящий рядом с ним Мендель с улыбкой кивал головой, он признался, что сейчас «выдаст им тайну», которой не стал бы делиться, однако в данных обстоятельствах решил, что они имеют право на полную осведомленность.
В загадочном пришельце, объяснил он, нет ничего загадочного. Это ценный представитель элитного и малоизвестного отдела нашей партнерской службы МИ-5, получивший задание любым, законным или незаконным, способом преодолеть защитные редуты одного из наших самых чувствительных и засекреченных объектов. Как потом выяснилось, он также является напарником и личным другом стоящего перед вами инспектора Менделя. [Смех.] О таких импровизациях намеченный объект обычно не информируют, а тот факт, что она совпала с решением Тюльпан уйти из жизни, не более чем «игра зловещего Провидения», как выразился Смайли. То же Провидение поймало пришельца в капкан для оленей. [Смех.] Харпер и Лоу проявили себя с лучшей стороны. Обоим объяснили ситуацию, и они без особого энтузиазма приняли ее как данность, хотя справедливо заметили, что «наш друг несколько перестарался». [Снова смех.]
На этом дезинформация не закончилась.
Г/Секрет. поведал присутствующим, что пришелец, являющийся никаким не иностранцем, а самым настоящим уроженцем Великобритании из Клафама, направлен в пункт скорой помощи в Солсбери, где ему сделают укол противостолбнячной сыворотки и обработают рану. Инспектор Мендель в ближайшее время навестит своего старого друга и передаст ему бутылку виски вместе с пожеланиями скорейшего выздоровления от Лагеря № 4. [Аплодисменты.]
* * *
Шоу снова переходит под контроль Кролика и Лоры. Леонард отсутствует. Диалог ведет Кролик. Лора скептически слушает.
— Итак, вы составили отчет. С утомительными подробностями, осмелюсь добавить. Вы собрали все свидетельства и кое-что в придачу. Сигнальный экземпляр вы послали в Лондонское управление. А позже выкрали его из архива Цирка. Я правильно изложил?
— Нет, неправильно.
— Тогда почему этот отчет находится здесь, в Конюшне, среди документов, которые вы точно выкрали?
— Потому что он так и не был представлен.
— Никому?
— Никому.
— Ни в каком виде? Даже сокращенном?
— Комитет Казначейства решили не собирать.
— Вы имеете в виду так называемый комитет Трех Волхвов? Которых якобы побаивался весь Цирк.
— Председательствовал у них Оливер Лейкон. После дотошного изучения он решил, что отчет, в любом виде, следует положить под сукно.
— На каком основании?
— Что расследование самоубийства женщины, которая не прибывала в Соединенное Королевство, будет пустой тратой денег налогоплательщиков.
— Это решение Лейкону подсказал Джордж Смайли?
— Откуда мне знать?
— Запросто, как по мне. Если Смайли прикрывал вашу задницу, в числе прочих, — такой чисто гипотетический вариант, — то можно предположить, что Тюльпан повесилась по вашей вине. Может, в отчете была какая-то деталь или эпизод, показавшийся Смайли слишком тревожным для нежных ушей Казначейства?
— Скорее уж тогда для нежных ушей Лондонского управления, которое к тому времени, с точки зрения Джорджа, слишком глубоко залезло в операцию Мэйфлауэра. Он мог опасаться, что расследование еще больше приоткроет дверь. И дал совет Лейкону. Но это только мои догадки.
— А вам случайно не кажется, что главной причиной свернутого расследования явилось то, что Тюльпан вовсе не была такой уж покладистой перебежчицей, какой ее рисовали — не в последнюю очередь вы в своем подобострастном отчете, — вот и заплатила высокую цену?
— Какую цену? Вы о чем?
— Она была женщиной решительной. Мы это знаем. А еще, в случае чего, становилась настоящей ведьмой. И она настаивала на возвращении ей ребенка. Я хочу сказать, что она отказывалась сотрудничать с допрашивавшей ее командой, пока не вернут ее сына, а им это не понравилось, и их отчет — ваш отчет — был состряпан по приказу Смайли. А Лагерь № 4, постепенно захиревший после этого инцидента, тогда, как мы знаем, гордился своей одиночкой для таких, как она. Подлодкой, где проводили «допросы с пристрастием», как мы их сегодня называем. Этим занималась парочка слегка больных на голову охранников, не отличавшихся особой деликатностью. Я намекаю на то, что она могла стать жертвой их повышенного внимания. Вы в шоке. Больная тема?
Я не сразу включился.
— Тюльпан никто не пытал, вы о чем! Ей просто задавали вопросы, в мягкой форме, профессионалы, которые ей симпатизировали, были ей благодарны и относились с пониманием к ее вспышкам гнева!
— Не берите в голову, — посоветовал мне Кролик. — У нас есть еще одна досудебная претензия и еще один потенциальный истец, в случае если дело дойдет до суда. Некий Густав Квинц, сын Дорис, теперь один из тех, кто с подачи Кристофа Лимаса (предположительно, но не точно), твердо решил засудить нашу Службу к чертовой матери. Ведь это она, в основном по вашей милости, совратила его матушку, заставив с помощью шантажа шпионить на нас, а потом насильно вывезла из страны и истязала так, что она в результате повесилась на дереве. Так? Не так?
Я думал, что он закрыл эту тему, но нет.
— А поскольку эти обвинения, за прошедшие годы выросшие в цене, уже нельзя заткнуть с помощью драконовских законов, позволявших это делать еще не так давно в подобных случаях, существует вероятность, что всепартийная комиссия и/или последующее судебное расследование сунут свой нос в особо деликатные для нас темы. Вам это кажется забавным?
Забавно. Пожалуй. Я подумал о Густаве. Молодец. Ты все-таки решил получить то, что тебе причитается, хотя и пришел не по тому адресу.
* * *
Я на сумасшедшей скорости пересек Францию и Германию на мотоцикле под проливным дождем. И вот я стою у могилы Алека. Такой же дождь поливает маленькое кладбище в Восточном Берлине. Я весь в коже, но из уважения к Алеку снял шлем, и вода заливает мне лицо, пока мы с ним молча обмениваемся банальностями. Пожилой смотритель, или кто он там, заводит меня в свою келью и показывает книгу соболезнований, где среди прочих фигурирует имя Кристофа.
Может, это и послужило своего рода point d’appui: сначала для Кристофа, потом для рыжеволосого Густава с его улыбкой до ушей, спевшего мне на пляже патриотическую песню, а там и для Алека. После гибели его матери этого мальчишку я тайно, и лишь формально, взял под свою защиту, представляя себе, как его сначала отправят в жуткий восточногерманский сиротский дом, а когда подрастет, вышвырнут в мир, которому до него нет дела.
Время от времени, опять же тайно, дерзко нарушая законы Цирка, я под каким-нибудь предлогом отыскивал его через наши архивы и давал себе клятву — или, скорее, фантазировал, — что в один прекрасный день, когда мир хоть на пару сантиметров повернется на своей оси, я его разыщу и из любви к Тюльпан как-то поддержу сообразно обстоятельствам.
Сопровождаемый все тем же ливнем, я оседлал мотоцикл и двинулся дальше, но уже не на запад, во Францию, а на юг, в Веймар. Последний имеющийся у меня адрес Густава был десятилетней давности: деревня западнее города, дом, записанный на отца, Лотара. Через пару часов я стоял перед жутковатым, в советском стиле многоквартирным панельным домом, построенным в непосредственной близости от деревенской церкви — такой акт советской агрессии. Панели уже расходились. Некоторые окна заклеены бумагой изнутри. Разваливающееся крыльцо украшали нарисованные краскораспылителем свастики. Квинц жил в квартире 8Д. Я тщетно нажимал на звонок. Наконец дверь открылась, и пожилая женщина подозрительно оглядела меня с ног до головы.
— Квинц? — повторила она с брезгливостью. — Der Lothar? Längst tot. Давно помер.
— А Густав? Его сын?
— Официант, что ли? — хмыкнула она.
Отель под названием «Слон» выходил фасадом на историческую городскую площадь. Он был не новый. Кстати, любимый отель Гитлера, о чем мне успела рассказать пожилая женщина. Но его радикально перестроили, и фасад сверкал, как маяк западного процветания, бросающий вызов своим соседям победнее. Девушка-администратор в новеньком черном костюме сначала не поняла моего вопроса: «Герр Квинц у нас не останавливался». Потом, покраснев, добавила: «Ах, вы имели в виду Густава», — и пояснила, что обслуживающему персоналу запрещено принимать гостей, так что мне придется подождать окончания рабочей смены.
И когда же она заканчивается? В шесть часов. И где мне его ждать? У служебного входа, где ж еще.
Дождь не утихал, начало смеркаться. Я стоял у служебного входа, как было велено. Сухощавый неулыбчивый мужчина, выглядевший, кажется, старше своих лет, вышел из подвала, натягивая старый армейский плащ с капюшоном. К перилам был цепью прикован велосипед. Мужчина склонился над замком.
— Герр Квинц? — окликнул я. — Густав?
Он распрямился во весь рост под слабым светом уличного фонаря. Он уже сутулился. Некогда рыжая копна поредела и начала седеть.
— Что вам надо?
— Я был другом вашей матери. Может, вы меня даже вспомните. Мы встретились на болгарском пляже, это было давно. Вы спели мне песню. — Я напомнил ему свое рабочее имя, то самое, которое назвал на пляже, когда его мать стояла голая у него за спиной.
— Вы были другом моей матери? — повторил он, словно привыкая к этой мысли.
— Совершенно верно.
— Француз?
— Точно.
— Она умерла.
— Я знаю. Мне очень жаль. Я подумал, вдруг смогу что-то для вас сделать. У меня сохранился ваш адрес. Я был в Веймаре. И вот представился такой шанс. Может, пропустим по рюмочке? Поговорим?
Он меня разглядывал.
— Вы спали с моей матерью?
— Мы были друзьями.
— Значит, спали. — Это прозвучало как простая констатация факта, без всякого выражения. — Моя мать была шлюхой. Она предала родину. Революцию. Партию. Моего отца. Она продалась англичанам и потом повесилась. Она была врагом народа.
Он сел на велосипед и уехал.
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11