Руслан быстрым шагом пересёк двор. Деревца, клумбы, скамейки, дорожка, сами стены дома, казалось, затаились, замерли. Они были свидетелями событий, которые могли бы пролить свет на происходящее. Видели что-то скрытое от его понимания…

Однако он ничего больше не желал знать. Он приказал себе перестать копаться во всём этом. Не думать, не анализировать, не выяснять, не задавать вопросов! Быстро собрать вещи, схватить Марусю в охапку, посадить в машину и увезти отсюда как можно быстрее. Объяснения, полиция, предположения – это потом. Сейчас главное выбраться.

Внезапно до Руслана дошло, что он думает о том же самом, о чём думал когда-то Андрей Давыдов. Только его предшественнику так и не удалось убежать из Каменного Клыка. И он, и Зоя остались здесь. Вдоль позвоночника, по влажной от пота спине словно проползла скользкая змейка. «Нам удастся!» – решительно сказал себе Руслан и распахнул дверь.

Не снимая обуви – извини, Маруська! – влетел на кухню. Приготовился было идти в спальню, посмотреть, что с женой. Если спит, разбудить. Но будить её не требовалось. Она была в кухне, стояла возле раскрытого холодильника и сосредоточенно заглядывала внутрь.

– Привет, малыш! – с облегчением проговорил он. – Хорошо, что ты уже встала. Наверное, отлично выспалась? Тебя вчера, видимо, так разморило, что ты и платье не сняла, улеглась поперёк кровати! Я не стал тебя будить, устроился в гостиной.

Продолжая говорить, он развернулся и направился к встроенному шкафу, который находился в глубине коридора, собираясь достать чемоданы и сумки.

– Послушай, нам нужно…

Руслан оборвал свой монолог на полуслове. Что-то было не так.

Они с Марусей вместе уже много лет, и ни разу за все эти годы не случилось так, чтобы она слышала, как он обращается к ней, и не ответила. Она обязательно подходила поздороваться, когда он возвращался домой, желала доброго утра и спокойной ночи. И не важно, были они в ссоре или нет. Его жена, хвала небесам, не относилась к числу женщин, которые выводят мужчин из себя, пытаясь воздействовать ледяным безмолвием. Не умела сутками дуться, отмалчиваться, смотреть сквозь Руслана, цедить слова с каменным лицом.

Сейчас Маруся никак не реагировала на его слова. Молчала, ни о чём не спрашивала. Не замечала его присутствия! Постояв возле шкафа, но так и не открыв дверцы, Руслан вернулся на кухню.

– Малыш! – позвал он. – Маруська, ты что, не слышишь? Обиделась, что ли? Не хочешь говорить со…

Увиденное потрясло его настолько, что на какое-то время он утратил способность говорить и только бессильно наблюдал за происходящим.

Жена по-прежнему стояла у настежь распахнутого холодильника, но больше не изучала его содержимое. Механическими, заторможенными жестами засовывала руку внутрь, брала что-то и принималась жадно поглощать. Она пихала в развёрстый рот всё подряд, без разбору: сырую морковку, краснобокие яблоки, колбасу, сыр, вчерашние котлеты. Открыла симпатичную маслёнку-домик, которую купила на маленьком базарчике в Ракушке, вытащила жёлтый кусок масла и вгрызлась в него, урча и причавкивая. Ела она неопрятно, куски прожёванной пищи валились на пол, прилипали возле рта. Масло размазывалось по лицу жирными пятнами.

Когда она достала из морозильной камеры и попыталась прокусить замёрзший кусок сырого мяса, Руслан, с трудом подавляя тошноту, пробормотал срывающимся голосом:

– К-к-как? Ты… Господи, что ты делаешь?

Она не услышала, не прервала своей жуткой трапезы. Мясо оказалось слишком жёстким, она досадливо отшвырнула его в сторону и ухватила пакет ряженки. Зубами отгрызла угол и принялась пить. Бежевая густая жидкость проливалась ей на руки, текла по подбородку, но Маруся ничего не замечала.

Он отвернулся и прижал ладони к вискам. Так и стоял, пока не услышал, что дверца холодильника захлопнулась с мягким глухим хлопком. Завтрак окончен. Он боялся обернуться и посмотреть, что теперь творится за его спиной. Потом решился и с содроганием взглянул на жену.

Зрелище было одновременно жалкое и отталкивающее. Маруся в измятом, перепачканном клетчатом платье, с чумазым лицом, босиком стояла возле стола и смотрела куда-то вбок. Нечёсанные, спутанные со сна волосы возле лба измазаны чем-то красным. Видимо, кетчупом. В позе сквозила неуверенность: казалось, ей трудно стоять, или вместо ног – протезы. Мужа она упорно не замечала.

– Маруся, – тихо позвал он, больше не надеясь, что она отзовётся. Она и не отозвалась. Стояла, тупо, безо всякого выражения на грязном лице, уставившись в сторону окна. Ему казалось, что это – как выражалась Алиска, «край», дальше некуда. Однако уже в следующую минуту он понял: всё только начинается. Его жена, нежная и деликатная женщина, которая смущалась и краснела по любому поводу, принялась мочиться на пол своей тщательно прибранной кухни. Воздух стал наполняться резким неприятным запахом.

Он едва успел выскочить из дома, и его вырвало прямо возле крыльца.

Спустя час сидел на скамейке во дворике и курил сигарету за сигаретой, прикуривая одну от другой. В голове шумело, ладони были ледяные и влажные. Он никак не мог сообразить, что ему делать. Нет, конечно, всё было очевидно: Марусю нужно срочно показать врачам. Её состояние может быть вызвано каким-то заболеванием. В голове всплыло слово «эпилепсия». Может быть, это последствия шока от потери дочери?

Он костерил себя последними словами: с головой уйдя в свои переживания, совсем не уделял времени жене. Не разглядел – с ней что-то происходит страшное, она больна. Дай Бог, чтобы это было временное помутнение. А если такое с ней надолго? А если навсегда?

Руслан прикурил очередную сигарету и судорожно, глубоко затянулся. Он презирал себя за малодушие и растерянность. Но не мог пересилить, побороть эмоции и вернуться в дом.

Маруся выглядела абсолютно, совершенно ненормальной. Безумной. А у Руслана с детства был страх перед сумасшедшими.

Бабушка по отцовской линии, та самая, которая восхищалась цветущими толстушками, под конец жизни повредилась рассудком. Что послужило толчком, точно неизвестно. Возможно, сахарный диабет. Или что-то другое. Но только бабушка, прожившая семьдесят один год, и умершая, когда Руслану было девять, последние пару лет почти никого не узнавала, путала имена, фамилии, даты и не ориентировалась в пространстве.

Отец Руслана был её единственным сыном. Сделать из него врача было мечтой всей жизни. Сама бабушка работала учительницей начальных классов и фактически воспитывала ребёнка одна: муж умер совсем молодым. Когда вдруг заболела, и стало ясно, что жить одна и обслуживать себя она не в состоянии, родители Руслана разменяли две квартиры – свою и бабушкину – на четырёхкомнатную, чтобы ухаживать за ней.

Больную поселили в светлой комнате без балкона, в дверь врезали замок: поначалу, когда у неё ещё были силы, она постоянно убегала из дому. Бабушку находили, приводили обратно, уговаривали не хулиганить, а когда поняли, что всё бесполезно, стали просто запирать.

Мальчику, по причине малых лет, ухаживать за ней не поручали. Родители-медики заботились обо всём сами, да к тому же нашли хорошую сиделку, так что днём, когда все были на учёбе и работе, за больной присматривала тётя Зина. Это была добродушная, молчаливая женщина, которая отлично знала своё дело. Кормила, поила, подавала судно, когда бабушка совсем слегла, подмывала, обрабатывала кожу, чтобы не было пролежней. Заодно присматривала и за маленьким Русей.

Заболев, бабушка изменилась настолько, что узнать её стало невозможно. Мальчику никак не удавалось уместить в голове, что поселившаяся в дальней комнате злая старуха и его любимая абика (он не знал языка, но ей нравилось, когда он называл её так, на татарский манер) – один и тот же человек. Абика знала огромное количество сказок, песен, стихов и всевозможных историй, которые без устали рассказывала любимому внуку. Она пекла рогалики с вареньем, которые называла «рогульками». Делала тонкую, с волос, домашнюю лапшу, которую запускала в наваристый куриный бульон, и кормила мальчика любимым блюдом. Бабушкину «лапшичку», если бы ему разрешили, он мог бы есть три раза в день семь дней в неделю. Ездила с внуком на дачу, и там, на озере, научила пятилетнего Русю плавать. Успела поводить малыша в первый класс, и терпеливо делала с ним уроки, объясняя материал куда лучше, чем учительница Лидия Михайловна.

А потом абика заболела. Начиналось всё медленно, практически незаметно. Она сползала в безумие шаг за шагом, и родители, занятые своими заботами и делами, не сразу разглядели в поведении старушки опасные признаки. Она стала беспокойной и тревожной. Могла, например, всю ночь не спать, прокручивая мысль о том, что Русланчик летом может утонуть в озере. Надевала на ноги разную обувь. Выходила в магазин в одном носке или двух, натянутых друг на друга платьях. Забывала, что уже звонила. По нескольку раз пересказывала одни и те же новости, задавала одни и те же вопросы. Садилась в автобус, который привозил её в другой конец города, и не понимала, зачем туда приехала…

К тому времени, когда родители забрали бабушку к себе, процесс зашёл уже слишком далеко. Она стала агрессивной, громко кричала и сердито ругалась. Абика, которая сурово отчитывала внука за слово «дурак», вдруг стала произносить такое, что мама затыкала ребёнку уши и быстренько уводила прочь. Больная не узнавала никого из родных, зато постоянно требовала, чтобы к ней привели прокурора: желала написать заявление, что её морят голодом. При этом ела много и жадно: забывая, что только что пообедала или поужинала, настойчиво требовала новую порцию. В результате вскоре стала весить под сто килограммов при росте метр шестьдесят с небольшим.

Но для Руси хуже всего был даже не постоянный аппетит, грубость, сквернословие и специфический запах, который неистребим в домах, где есть лежачие больные. Хуже всего был его жгучий, необоримый страх перед бабушкой. Прежде у неё был добрый, любящий, открытый взгляд. Теперь она смотрела исподлобья, и в глазах светилась странная туповатая хитрость, словно она задумала что-то или знала нечто особенное, неизвестное всем остальным. Больная сделалась абсолютно непредсказуемой, её поведение и слова никогда нельзя было предугадать, спрогнозировать. Могла начать хохотать над чем-то, а в следующую минуту швырнуть в тебя чашку. Говорила дикие, невероятные вещи, причём голос её менялся, становясь басистым, низким. Однажды Руслан слышал, как мать шёпотом говорила отцу:

– У меня такое чувство, что потеряв разум, она стала… не вполне человеком. Это уже какой-то другой биологический вид.

Руся тоже так думал. Ему часто казалось, что в бабушкино тело пробралось мрачное, злобное существо, и он никогда, ни за что не соглашался оставаться с ней наедине. Тот единственный раз, когда ему пришлось некоторое время пробыть с бабушкой в квартире одному, навсегда врезался в память.

Это произошло примерно за четыре месяца до её смерти. Бабушка могла лишь с чьей-то помощью подниматься и с трудом ковылять по комнате, из которой теперь никогда не выходила. Тётя Зина волочила её рыхлое тело от кровати к окну, от окна к двери, чтобы немного размять дряблые мышцы. Руся слышал, как они «гуляли»: сначала кряхтение и постанывание, потом шаркающие, волочащиеся короткие шаги. Сопение, глухое бормотание. Голос тёти Зины, приговаривающий: «Вот умница, шажочек! И ещё один! Нельзя лениться, нельзя, надо больше двигаться!»

В тот день бессменная сиделка, которая раньше никогда не болела, слегла с высокой температурой. Уже на другой день от недуга не осталось и следа, и Руся (хотя никогда никому об этом не говорил!) потихоньку думал, что бабушка каким-то образом нарочно подстроила, чтобы они остались вдвоём. Родители должны были вернуться примерно в семь вечера. Русе предстояло провести с бабушкой целых пять часов. Мама пару раз звонила узнать, как дела, и встревоженным голосом давала инструкции: сиди в своей комнате, занимайся, на бабушку внимания не обращай, она, скорее всего, спит, мы с отцом скоро придём.

Он вёл себя, как пай-мальчик. Придя из школы, открыл дверь своим ключом, без проблем справившись с замком, который иногда слегка заедал. Вымыл руки, переоделся в домашнее, съел оставленный мамой обед и сел за уроки. Пока в квартире было светло, ему даже удавалось забыть, что через коридор от него – комната, в которой заперта бабушка. Ближе к шести вечера стемнело, и он зажёг свет. Уроки были давно сделаны, по телевизору ничего интересного не показывали, и он улёгся на диван с книжкой.

Спустя некоторое время послышались знакомое натужное кряхтение и скрип пружин. Руся отложил книгу и прислушался. Похоже, бабушка ворочалась в постели. Ничего страшного. Он попробовал снова сосредоточиться на сюжете, но получалось плохо. Звуки из бабушкиной комнаты не прекращались. Они становились громче, настойчивее, и скоро уже не осталось сомнений, что больная пытается встать с кровати. «Она не сумеет!» – успокаивал себя мальчик. Стараясь двигаться бесшумно, поднялся с дивана, и теперь стоял возле двери, прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате.

Вопреки его надеждам, встать бабушка сумела. Через некоторое время кряхтение и скрип сменились шарканьем. Мальчик похолодел: шаги приближались. Он прекрасно знал, что бабушка не сможет выбраться наружу и добраться до него: дверь запиралась на замок, а ключи были у родителей и тёти Зины.

Больная принялась стучаться. «Делай вид, что ничего не слышишь!» – приказал себе мальчик. Но бабушка, которая в последнее время ослабела настолько, что не могла без посторонней помощи спустить ноги с кровати, дёргала дверь своей комнаты со страшной (нечеловеческой) силой. Руся боялся, как бы она не вырвала её из косяка. «Если выберется, она убьёт меня! Съест! Она же всегда хочет есть!» – едва не рыдая от ужаса, думал он.

Когда позже, икая и захлёбываясь плачем, мальчик рассказывал об этом ошеломлённым папе и маме, они не могли ему поверить. Вернувшись с работы, отец открыл бабушкину дверь и обнаружил мать лежащей возле кровати. Родители отказывались понимать, как она могла доползти до двери, колотить в неё и требовать открыть.

Решили, что их чересчур впечатлительный ребёнок просто переволновался и поэтому преувеличивает. Но он не преувеличивал. Это была правда. Устав от бесплодных попыток вырваться, бабушка принялась звать его по имени. Почти год она не вспоминала о существовании Руслана, позабыв, что у неё есть внук. И вдруг он услышал, как абика, совсем как раньше, произносит его имя.

– Русланчи-и-и-к! – дребезжала она. – Улы-ы-ым! Ты там?

«Откуда она знает, что я тут?» – мальчик сжал кулаки и притиснулся спиной к двери. Ведь дома могли быть и папа с мамой! Или вообще никого!

– Ты же дома! Я знаю, ты там! А ну, отопри дверь, противный мальчишка! Выпусти свою абику! Сейчас же! – Голос окреп, стал звучным, по-учительски категоричным, как в былые времена. И строгим. Она редко обращалась к внуку таким тоном. Только если уж тот очень её огорчал своими проказами.

Он трясся за дверью своей комнаты. Даже если бы и хотел ответить, у него бы не получилось: настолько плотно сжал челюсти, что их словно свело судорогой, и он не мог открыть рот. А бабушка не уставала звать его, ругала, требовала выпустить, угрожала наказать. Спустя какое-то время она замолчала.

Руслан по сей день не понимал, как решился выйти из комнаты и зачем сделал это, но только через несколько мгновений обнаружил себя возле бабушкиной двери. Больная стояла совсем рядом: их разделяли всего несколько сантиметров, и мальчик слышал свистящее дыхание. Она что-то тихо бормотала, не понять, что именно. И вдруг принялась кричать.

Этот отчаянный вопль был наполнен такой безысходной тоской, таким смертным ужасом, что слышать его было невыносимо. Ни раньше, ни позже она так не кричала. С того дня слегла и больше не вставала даже «погулять». Руслан стоял, не в силах пошевелиться, убежать, заткнуть уши. Крики прекратились так же внезапно, как начались. И в наступившей тишине отчётливо прозвучали бабушкины слова:

– Улым, ты их видишь? – замирающим, прерывающимся от страха голосом спросила она. – Они же везде! Неужели ты не видишь?

– Кого? – прошелестел мальчик. Бабушка услышала.

– Их! Вон же они стоят! За мной пришли! Пусть они уйдут! Не хочу с ними! – И она завопила с новой силой, призывая на помощь то Аллаха, в которого никогда не верила, то свою умершую давным-давно мать.

На короткий миг Руслан услышал (нет-нет, ему не показалось!), что в комнате кто-то тихо, ехидно засмеялся. Бабушкины крики заглушал едва слышный, мелкий стариковский смех, но всё же он прозвучал совершенно отчётливо.

Мальчик выбежал из квартиры, и там, на лестничной клетке, его вскоре обнаружили перепуганные родители. У него была температура под сорок, и мама думала, что ребёнок заразился гриппом. На следующий день она осталась с сыном дома, и он спросил её, кого видела бабушка. Мама озадаченно посмотрела на него, подумала и сказала:

– Мало ли, что ей привиделось, котёнок. Ты же знаешь, у бабушки плохо с головой.

– То есть ты думаешь, она никого не видела? – уточнил он.

– Конечно, нет. Кроме неё, в комнате никого не было, и быть не могло, – убеждённо произнесла мама. – А теперь тебе надо поспать.

– Хорошо, – послушно ответил он и повернулся на бочок. Мальчик точно знал, что мама ошибается. В комнате рядом с бабушкой кто-то был. Просто не каждый сможет увидеть этого кого-то.

…Будучи взрослым человеком, который давно не верит в сказки, Руслан и сам считал, что бабушка тогда просто испугалась видений, рождённых больным мозгом. К тому же она чудом поднялась с постели, находилась на пределе возможностей. Но почему-то сейчас, сжимая в пальцах очередную сигарету, он уже не был в этом так уверен. Верил, что ужас и боль, которые может сгенерировать воспалённое сознание, вполне способны ожить, материализоваться.

И никак не мог заставить себя встать со скамейки и вернуться домой, к Марусе.

Руслан собрался с силами и вернулся в дом примерно через два часа после своего поспешного, вернее, позорного бегства. Открыл входную дверь, прислушался. Не услышав ничего подозрительного, проскользнул в кухню. В нос ударило омерзительное зловоние: его едва снова не вывернуло наизнанку. Он выскочил обратно в коридор, отдышался, достал из кармана платок и плотно прижал к носу. После этого, сделав над собой усилие, снова возвратился на кухню. Источник тошнотворного зловония обнаружился быстро: на полу, возле холодильника, по соседству с горой объедков и лужицей мочи.

«Ох ты, боже мой! Да что ж такое!» – мысленно простонал Руслан. Нечистоплотность, невосприимчивость к внешнему миру, возросший аппетит… Неужели Маруся превратится в такого же безумного монстра, как абика? Только он больше не маленький мальчик. И нет рядом ни мамы с папой, ни тёти Зины. Некому помочь.

Спустя некоторое время Руслан снова выбрался во двор покурить, хотя и чувствовал, что скоро, как говаривал лучший друг Олег, никотин польётся из ушей. Подавляя рвотные спазмы, он неумело убрался на кухне, уничтожил следы отвратительной трапезы и того, что за ней последовало. Вымыл полы, вылив в воду полбутылки новомодного средства для мытья, побрызгал освежителем воздуха и вдобавок распахнул настежь окно. Теперь в кухне было чисто, свежо, приятно пахло. Но, несмотря на все эти меры, он был уверен, что никогда больше не сможет проглотить здесь ни кусочка.

Маруся в это время крепко спала в их спальне. Она лежала на кровати в замурзанном платье, уткнув голову в подушку, и разбудить её не было никакой возможности. Да и желания, если честно. «Есть захочет – проснётся», – горько подумал он.

У него было много дел: надо действовать, как и запланировал. Пока Маруся спит, нужно упаковать чемоданы. Собрать вещи и уехать из Каменного Клыка. Сходить в полицию, показать жену врачам. А прежде всего – привести её в божеский вид. Интересно, в Каменном Клыке можно купить подгузники для взрослых? Но приняв решение, Руслан никак не мог тронуться с места. Накатила слабость. Хотелось лечь, уснуть и забыть обо всём. Неужели всего три месяца назад он жил нормальной, совершенно обыкновенной жизнью обычного человека?

Он сидел на скамейке, безвольно уронив руки на колени. Занятый своими мыслями, не сразу сообразил, что женский голос настойчиво зовёт его по имени.

– Маруся? – вздрогнул он, на долю секунды поверив, что она пришла в себя.

Но это, разумеется, была не Маруся. С противоположной стороны калитки ему приветливо махала Ирина Шустовская. Он даже не услышал, как подъехала её «Тойота».

– Привет, милый! – улыбнулась она, убедившись, что он её заметил. – Разрешишь войти?

– Привет, – отозвался Руслан.

Только её здесь и не хватало. А ведь она, скорее всего убийца. Погрузившись в запоздалые переживания о состоянии жены, он как-то подзабыл о преступлениях, которые совершались в Каменном Клыке с благословения руководительницы поселения.

– Ты извини, но мне сейчас не до гостей, жена плохо себя чувствует.

– Это теперь для неё нормальное состояние! – весело воскликнула Ирина и улыбнулась ещё жизнерадостнее.

– Что? Что ты сказала? – переспросил он. – Откуда ты знаешь…

– Так мне можно войти? По-моему, нам надо поговорить.

Руслан медленно, по-стариковски поднялся со скамьи, подошёл к калитке и открыл её, пропустив Ирину во двор. Женщину, как обычно, окутывало плотное облако дразнящего, подчёркнуто чувственного аромата. Шустовская по-хозяйски прошла вперёд, предоставив ему следовать за ней.

Сегодня на ней были белые джинсы и блузка с длинным рукавом из какой-то лёгкой переливающейся ткани светло-сиреневого цвета. Поверх она накинула жилет из белой кожи, отороченный мехом. Причёска, макияж, наряд – всё было безупречно. Неожиданно в памяти всплыл образ Маруси с растрёпанными всклокоченными волосами и стеклянным взглядом, в изгаженной одежде.

Дойдя до порога пристройки, Ирина обернулась и словно спохватилась:

– Я правильно иду? Мы будем разговаривать в вашей квартире? Или лучше будет расположиться там? – Она взмахнула рукой. – В гостевом доме?

Жена могла проснуться в любой момент, и ему не хотелось, чтобы Шустовская видела Марусю в таком состоянии. Но, с другой стороны, если его не окажется поблизости, а ей опять захочется поесть или справить нужду, она снова испачкает кухню, и придётся заново чистить и прибирать.

– Лучше сюда, – решил Руслан. Ничего страшного, если и увидит.

– Как скажешь, милый, – промурлыкала Ирина и зашла внутрь.

Она сразу же безошибочно двинулась в гостиную, будто знала расположение комнат. Впрочем, вполне возможно, что знала. Удобно устроившись в любимом Марусином кресле, Ирина непринуждённо закинула ногу на ногу и выжидательно уставилась на застывшего в дверях Руслана. Тот, слегка поколебавшись, сел в соседнее кресло. Теперь их разделял журнальный столик. Ирина смотрела на него с непонятным выражением на прекрасном лице. Изучала? Пыталась догадаться, о чём он думает?

– Может, хочешь чаю? Или кофе? Или ещё чего-то? – чопорно осведомился он, стремясь заполнить неловкую паузу.

– Чего-то ещё, разумеется! – усмехнулась Ирина, перегнулась через столик и легонько погладила его по щеке. – Но позже.

Она убрала руку и стала подчёркнуто серьёзной.

– Ты уже понял, наверное, что Каменный Клык – непростое поселение. Очень необычное. Кто угодно здесь жить не может.

«Нечестивое место», – снова вспомнились слова Наумова. Вернее, Давыдова.

– Что же происходит с остальными? – необдуманно выпалил он и тут же пожалел о своих словах.

Ирина пристально посмотрела на него, и ему снова, как тогда, на балу, показалось, что её царапающий взгляд проник глубоко на запретную территорию его души, и теперь она бесцеремонно ковыряется там, выуживая информацию. Руслан моргнул и посмотрел в пол.

– Зачем спрашивать, если и сам догадался? – нежно произнесла она, и от этого тихого голоса его бросило в жар.

Она даже не считает нужным что-либо скрывать! Но почему? Уверена, что он никому не расскажет? Знает, что у него и возможности такой не будет?

– Ты говорил с Дубцовым, спрашивал про ту бумажонку, но он не смог тебя убедить. Я так и предполагала. Ты умён и настойчив. Тебе захотелось самому разобраться. Света Сысоева с Надей видели, как ты сел в машину и отправился в Ракушку, к Наумову.

– Откуда… – начал Руслан, хотя уже понял, откуда.

– Разумеется, Вадим видел вас вместе, – подтвердила она его догадку. – Я была уверена, что ты отправишься поговорить с этим книгопродавцем. Куда же тебе было ехать? Вот и велела Дубцову проверить. Собственно, это не имело большого смысла, просто я люблю быть в курсе. Ну, поговорил ты с ним. Но много ли можно выведать у человека, который сам ничего не знает? Так, предположения, догадки, слухи. Достаточно, чтобы испугаться, но недостаточно, чтобы понять и предпринять что-то.

У Руслана на языке вертелось множество вопросов, но он боялся их задавать. Если Ирина поймёт, что он знает слишком много, у них с Марусей останется меньше шансов выбраться. Пусть Шустовская скажет, что считает нужным, а он лучше послушает. Но в следующую же секунду Руслан понял, что смешные попытки конспирации потерпели крах. Ирине было известно обо всех его передвижениях.

– Ты был на кладбище, – продолжила она, – и, разумеется, побывал в особой зоне.

– Так вы называете это место? Особой зоной? – негромко спросил Руслан, по-прежнему избегая смотреть ей в глаза. – Да, она совершенно особая!

– Успокойся, пожалуйста, – невозмутимо произнесла Ирина, – совсем скоро ты поймёшь, что у нас просто нет иного выхода. Так ты поехал на кладбище, догадался, что Андрей и Зоя Давыдовы не покидали пределов Каменного Клыка. Если тебе интересно, откуда мне известно о твоём утреннем визите, я скажу. Здесь нет ничего сверхъестественного.

Она сделала паузу, но он никак не отреагировал на её слова. Ирина слегка приподняла бровь и продолжила.

– Близ Западного выезда из посёлка живёт Егор Свиридов, смотритель кладбища. Он видел, как ты выехал из Каменного Клыка, дождался, чтобы вернулся в посёлок, и после поехал на работу. Разумеется, тут же заметил прореху в заборе. Всё просто.

– Просто, – механически повторил он.

– Не нужно так напрягаться, дорогой! – Ирина покачала головой. – Нам требуется многое обсудить, а если ты будешь так остро на всё реагировать…

– Что с Марусей? Что ты с ней сделала?

– Я? Ничего. Я ничего с ней не делала, уверяю тебя. Мы даже не поговорили наедине ни разу.

– Хорошо, – ровным голосом проговорил он, – пусть не ты. Кто-то другой. Не уходи от ответа, Ирина. Я же понимаю, это ваших рук дело. Что с ней?

– Ты задаёшь неправильные вопросы, милый, – неодобрительно сказала Шустовская и убрала за ухо выбившийся из причёски белокурый локон. – Заходишь не с того конца. Тебя интересуют мелкие частности! Кажется, это называется «за деревьями не видеть леса?»

– Частности?! Не видеть леса?!

Он больше не мог сдерживаться. Напряжение, которое копилось внутри, прорвалось, словно гнойный нарыв. Отчаяние, страх, тревога, злость, отвращение стали выливаться наружу. Его подбросило с кресла, он заметался по комнате, сжимая руки в кулаки и натыкаясь на мебель. Ирина наблюдала за ним с ласковой снисходительностью, как мамаша за шкодливым ребёнком. Она не переменила позы, на красивом безмятежном лице не дрогнул ни один мускул.

– Алиска умерла – это частности? Маруська ведёт себя как безмозглое животное, – это, по-твоему, частности? – орал он. – Подумать только! Ради проклятых денег…

– Ради денег? – Шустовская мелодично рассмеялась. – Ошибаешься, милый. Деньги тут ни при чём.

– Что тогда «при чём»? Да что ты за человек такой? Что вы за люди? – ещё громче и отчаяннее прокричал он.

– А мы не люди, – невозмутимо вымолвила она.

Он хотел спросить: «Кто тогда?» – и не смог.

– Ты не ослышался. Мы были людьми, но уже очень давно.

Руслан не знал, что сказать. И знать ничего не хотел тоже. Закрыть глаза, заткнуть уши, не думать… Однако выбора у него не было. Ирина открыла рот, намереваясь что-то произнести, но внезапно замерла, устремив взор на нечто за спиной у Руслана. Возле губ появилась брезгливая складка. Ещё не обернувшись, он понял, куда она смотрит. В воздухе поплыл запах человеческих экскрементов и ещё чего-то гадкого.

– А вот и гостеприимная хозяйка, – издевательски произнесла Ирина. – Милый, похоже, ты своими криками потревожил отдых супруги.

Он неохотно оглянулся. В проёме застыла безобразная фигура, источавшая омерзительное зловоние. Существо, которое совсем недавно было Марусей, ссутулившись, тупо крутило головой, безуспешно пытаясь сфокусировать на чём-то взгляд мутных глаз. Не обращая внимания на Шустовскую, всеми силами стараясь побороть тошноту и отвращение, Руслан подошёл к жене и взял за руку.

– Пойдём, – сказал он, – тебе нужно умыться, сходить в туалет. Я тебя отведу.

Она неожиданно послушалась. «По крайней мере, на этот раз не придётся мыть за ней пол», – подумал он через полчаса, застёгивая пуговицы на Марусиной блузке. Ему удалось вымыть жену, переодеть в чистую одежду и даже причесать. Она вела себя тихо и покорно. Двигалась, как заводная кукла и не произносила ни звука. Взгляд был пустым и тусклым.

Ирина так и сидела в гостиной. Ничего, пусть подождёт. Занятый заботами о жене, Руслан умудрился почти забыть о её присутствии. Ему нужно было привести Марусю в порядок. Может, все они в этом проклятом поселении и не люди, но он-то пока, слава Богу, человек. И вести себя будет соответственно. Он собирался дать Ирине понять, что никогда не бросит жену, какой бы она ни стала. Может, тогда они отступятся от них и дадут уехать из Каменного Клыка?

Покончив с туалетом, отвёл жену на кухню: скорее всего, она снова голодна. Усадил Марусю за стол, повязал на шею полотенце, наподобие салфетки. Сделал ей бутерброды, поставил на стол тарелку с фруктами. Смотреть, как жадно и неопрятно она ест, было неприятно, но он не уходил. Отчасти чтобы не дать ей снова перепачкаться, отчасти потому, что не хотел возвращаться в гостиную, к Ирине. Маруся не замечала, что он рядом. Отрешённо, как робот, выполняла простейшие указания, поворачивалась в разные стороны, двигала руками, отправляла в рот куски пищи.

– Маруська, где ты? – с болью прошептал он.

– Её больше нет, – жёстко произнесла Ирина, появившись на кухне.

Чарующие интонации исчезли, в лице проступило что-то новое, безжалостное. Кожа натянулась, черты стали угловатыми, губы поджались и побелели.

– Она не вернётся, – продолжила Шустовская после короткой паузы, – и чем скорее ты поймёшь это и примешь, тем будет проще тебе и легче ей. Нужно двигаться дальше.

Поздно вечером Руслан снова сидел на лавочке во дворе: за короткое время это вошло в привычку. Уличное освещение не включал: не хотел, чтобы его самого было видно с тёмной улицы. Мало ли, кому захочется понаблюдать за ним. Хотя, разумеется, понимал тщетность попыток скрыться: прятаться от них бесполезно.

Он зажёг свет в прихожей и приоткрыл входную дверь, чтобы можно было услышать, если Маруся вдруг встанет. Умытая на ночь, накормленная ужином, она находилась в спальне. Руслан надеялся, жена проспит до утра, не станет беспокоить. Ему требовалось обдумать всё спокойно, хладнокровно, без эмоций.

Он надел тёплый свитер с высоким горлом, вельветовые джинсы и ветровку. Рассчитывал провести во дворе ночь: идти в дом не хотелось, обстановка слишком действовала на нервы. Пару часов назад съездил в магазин, купил блок сигарет, три банки пива, набрал каких-то сухариков, чипсов, взял плитку горького шоколада. Нужно было чем-то наполнить пустой желудок, а готовить нормальную еду не хотелось. То, что было в холодильнике, он скармливал жене. Запасы таяли: аппетит у неё теперь был нешуточный. «Зверский», – прозвучал в голове насмешливый голос Ирины. Она сказала Руслану, что Маруся теперь тупое животное: только инстинкты и физиологические потребности. Разум отключен. Навсегда.

Он содрогнулся и залил подступающий ужас большим глотком пива. Сунул в рот горсть орешков. В прежней, нормальной жизни, он не слишком любил пиво. Предпочитал крепкий алкоголь – виски, коньяк, но в общем-то пил мало, не находил в этом особого удовольствия. Сегодня нужно было немного расслабиться, однако он боялся, что если купит бутылку коньяка, то попросту не сможет остановиться и напьётся в одиночку до бесчувствия. Искушение забыться было слишком велико. К тому же оно смешивалось с нарастающей паникой.

«…И за свою уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной – и для неё тоже всё будет кончено», – всплыло в голове. Андрей и Зоя не спаслись. Теперь Руслан почти на сто процентов был уверен, что им с Марусей это тоже не удастся.

Ирина Шустовская дала ему время до утра, чтобы всё решить. Это, разумеется, было притворством, и она сама это прекрасно понимала. Всё давно решено за него. Что могли изменить несколько коротких часов, оставшихся до рассвета? Их подарили ему с одной лишь целью: чтобы смирился с мыслью, что прежняя жизнь кончена. Принял это.

А решено всё было в тот самый момент, когда он свернул на дорогу, ведущую в Каменный Клык, и остановился возле этого проклятого дома…

Теперь им отсюда не выбраться. И дело не только в том, что дороги из посёлка заблокированы, его тут же остановят и заставят вернуться. Дело в Марусе. Выезд с территории поселения убьет её через несколько часов.

– Отпусти нас, – тоскливо, безо всякой надежды попросил он Ирину во время их разговора, – отпусти, пожалуйста. Я не хочу… Клянусь всем, чем хочешь, что забуду это место, никому ничего не скажу и…

– Ты волен уехать в любой момент.

Она не дала ему договорить, откинулась на спинку стула и поджала губы. Они сидели на кухне, друг напротив друга, по разные стороны стола, как будто играли партию в шахматы. Только какая же это игра, если заранее ясно, кто победит? Это бойня.

– Я ведь уже объяснила, что члены нашей общины не могут покидать пределов Каменного Клыка: для нас это гибельно. Ты пока не посвящён, поэтому можешь уезжать и приезжать, когда тебе заблагорассудится.

– А Маруся? Она же…

– Твоя Маруся – другое дело. Теперь она сможет прожить вдали от посёлка очень недолго. Но Избранной никогда не станет. У неё другая роль.

Он стиснул челюсти, не замечая, что судорожно вцепился руками в край столешницы.

– Любой, кто становится в один ряд с нами, должен совершить обряд. Не волнуйся, от тебя мало что потребуется. Я сама всё сделаю. – По губам её порхнула мимолётная улыбка. Ирина сощурила глаза и провела рукой по волосам. – От тебя нужно лишь одно: попросить принять.

– Принеся в жертву свою жену?

Она слегка поморщилась, словно он сказал что-то глупое и не совсем приличное.

– «Жертва», «преступление», «наказание»… Ещё стихами заговори. Не надо патетики. Ты судишь обо всём с тривиальной точки зрения. Возможно, она подходит людям, но мы – другие. Ты тоже станешь другим, и уже через минуту после обряда будешь воспринимать мир совершенно иначе. И потом, за всё нужно платить. За приобщение – в том числе.

– А как она должна всё воспринимать? Маруся? Для неё у тебя тоже найдётся красивая теория?

– Даже искать не буду никакую теорию, – Ирина небрежно отмахнулась от его слов, – да ей и не надо ничего объяснять.

И вот тут она произнесла те самые слова о том, что его жена теперь – что-то вроде зверушки. Ей ничего не страшно, не больно, не важно.

Руслан сделал очередной глоток. Первая банка закончилась, и он ловко забросил её в урну возле крыльца. Пошуршал обёрткой, отломил кусок шоколада, засунул в рот. Шоколад оказался с изюмом, а изюма он не любил с детства. Взял, что под руку подвернулось. Впрочем, сейчас ему было не до вкусовых пристрастий. Неспешно пережёвывая шоколад, думал о том, что в рассказ Ирины невозможно поверить. Бред, сюрреализм.

Какими наивными казались теперь теории о том, что в Каменном Клыке орудует банда чёрных риелторов! Теперь посёлок представлялся ему чем-то вроде муравейника или улья. В нём шебаршились и копошились невиданные, древние твари, похожие на людей только внешне. Они жили по своим законам, руководствовались своей моралью, своими принципами. И беспрекословно слушались свою королеву-матку. Тогда, на празднике, он заметил этот священный трепет. Такое отношение казалось странным, но сейчас он знал, чем оно вызвано.

Поднялся ветер, стало холодно. Руслан поёжился: возможно, придётся принести из дому одеяло. Алкоголь согревал, но ненадолго. Он распечатал вторую банку. Надо пить помедленнее: ночь только начинается. Ирина обещала заехать ровно в девять. «Обряд состоится в полдень, а подготовка занимает довольно много времени», – пояснила она.

Уходя, прижалась к его губам. Видела, что ему невыносимы её прикосновения, но, тем не менее, сделала это. Он не сумел (да и не старался) скрыть ужас и отвращение, а она в ответ лишь удовлетворённо улыбнулась, только что не облизнулась, как сытая и довольная кошка, налакавшаяся молока.

Ирина уехала, а он бросился в дом, забежал в ванную и долго умывался, полоскал рот, чистил зубы. Его колотила дрожь, как это бывает, когда поднимается высокая температура. «Ты сам усложнил всё, – с ласковым сожалением говорила Шустовская, – если бы тогда, во время Осеннего бала, позволил всему случиться, сейчас не мучился бы так, мой бедный мальчик. Всё было бы по-другому. Но мне нравится твоя способность сопротивляться. Твоя чувствительность. С тобой не могло быть просто, я это сразу поняла. Поэтому тебя и выбрала».

Сейчас он точно знал, почему шарахнулся от неё в ту ночь. Почему внезапно пропало бешеное желание. Почему горячечный любовный жар сменился безотчётным, смутным неприятием. Всему виной была та самая «чувствительность», благодаря которой он понял, что перед ним – чуждое, чужое существо, источающее едва уловимый, но отчётливый запах, который невозможно перебить самыми дорогими духами.

Это был запах тлена, гнили, старости. Не старины – как пахнет в архивах и музеях, а именно старости. Так смердят покинутые людьми дома, нетопленные, пустые, с плесенью по углам. Это вонь от замоченного и прокисшего в тазу белья. Запах прелых листьев, запах подвала. Сладковатый, липнущий к рукам и телу запах мёртвой плоти. Едва уловимый, воспринимаемый скорее на уровне инстинкта, он исходил тогда от красавицы Ирины, и Руслан отшатнулся, растерялся от непонимания.

Зато теперь он всё понимал.

Ирине Шустовской было сто семьдесят три года. И сто сорок четыре из них она прожила не-человеком. Она рассказала Руслану, что родилась в 1839 году. Здесь же, в Каменном Клыке – так в то время называлось поместье её родителей. Дом стоял на берегу моря, на том самом обрыве, который сейчас постепенно сползал в море. На котором погибла Алиска… Неподалёку, как раз на месте современного посёлка, расположилась небольшая деревенька Клычки. И в этой деревеньке однажды появилась женщина по имени Ева.

– Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, – рассказывала Ирина, и глаза её подёргивались прозрачной дымкой, лицо становилось задумчивым и отрешённым. Она давно никому не говорила об этом, и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.

– Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его заново и жить там: когда-то в доме случился пожар, в огне погибла вся семья, и здание пользовалось дурной славой. А Еве это было нипочём, ничто её не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом, стала жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что это необычная женщина. Никто не смог бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешёптывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. – Шустовская залилась русалочьим смехом. – Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала, и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, учёной женщиной… И точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.

– Тебя? – вырвалось у Руслана.

– Да, – просто ответила Ирина, – но не только. Ева искала Камень и Ключ. В древних книгах прочла о том, что Камень должен быть где-то в этих местах. Но сам по себе он ничего не значил, был мёртвый и стылый. Разбудить его мог только Ключ. Ева думала, что Ключ – это её дочь, Варвара.

– Варвара, – прошептал Руслан.

– Но она ошиблась. Ключом, конечно же, была я.

Последние слова прозвучали с ледяным, безудержно рвущимся из души восторгом. Она помолчала, а потом вдруг громко, нараспев произнесла низким, непохожим на её собственный, грубоватым голосом:

Она вскинула голову, пристально посмотрела ему в глаза и договорила своим голосом:

– То есть, правильнее сказать, Ей поклонятся. Мне. Понял, милый? – Шустовская немного помолчала. – Мои родители были обычными людьми. Жили себе и жили. Ругались, мирились, ели, пили, тратили деньги, покупали обновы, растили детей. Я была другой. И всегда это понимала. А после встречи с Евой узнала наверняка! Видела их мелкие душонки и страстишки насквозь. И презирала. Не подчинялась. Знаешь, даже не разговаривала до встречи с Евой. Научилась, как все дети, но потом сразу замолчала. О чём мне было с ними говорить? Учителя приходили к нам домой, учили сестёр и меня. Я слушала, впитывала, но не отвечала, выполняла задания письменно. Не произнося ни слова, училась лучше этих дурочек. Много читала, прочла все книги, что стояли на полках отцовской библиотеки. Ни мать, ни отец их и не открывали! Так что я уже в десять лет была умнее и образованнее и родителей, и сестёр. И, уж конечно, намного, намного красивее этих нелепых глупых куриц.

– Как ты познакомилась с Евой?

– Скорее, она познакомилась со мной, – ответила Ирина. – Это вышло случайно. Ева наведалась к нам в поместье, чтобы взглянуть на Камень, и увидела меня.

Руслан сидел перед ней почти неподвижно, вытянувшись, сцепив кисти рук.

– Сама я обратила внимание на Камень, как только научилась осознавать саму себя, когда и ходить толком не умела. Не удивляйся, помню себя с младенчества. Няня привела меня на прогулку в дальний, заброшенный уголок сада, почти возле ограды. Там росли вишни, рядом была полузаброшенная беседка. Ажурная крыша, перильца, две скамьи, стол. Туда редко кто забредал. Позже я узнала, почему: сила Камня отталкивала праздных гуляк. И вообще всех, кроме меня. В тот, самый первый раз, я не запомнила почти ничего, кроме густого, тягучего аромата спелой вишни. Ягоды нагревались на жаре, сок в них бродил, как вино, и этот запах кружил голову. Позже я приходила к Камню постоянно. Иногда сидела и читала на скамье в беседке, но гораздо чаще лежала на Камне.

– Лежала? Он настолько велик?

– Его поверхность – сто пятьдесят два сантиметра. И всегда, в любую погоду, он тёплый на ощупь. Я много раз чувствовала, как он ещё сильнее нагревается под моим телом. Вбирает моё тепло, отдаёт взамен силу. Лежать на нём было приятно, совсем не жёстко. Иногда Камень начинал вибрировать. Такая тонкая, звенящая дрожь, сильная, как электрический ток. Я замирала, а в глубине моего тела зарождался маленький вихрь. Он набирал силу, растекался волнами, захватывал меня, подчинял. И это было так томительно-прекрасно, что я рыдала, сама не понимая, что происходит…

Она говорила и говорила, а он сидел и с беспросветной тоской думал о том, что Ирина никогда его не отпустит. В том, как она обращалась с ним, как говорила и смотрела, чувствовалась жажда обладания. Что-то похожее на лютый голод. Она хотела его, хотела не только в физическом, но и во всех иных смыслах. Ей необходимо было подчинить его себе, и она ни за что не допустит другого варианта развития событий.

Что это означает для Маруси, его бедной, любимой Маруси, лучше и не думать.

– Ева застала меня лежащей на камне…

Красивое лицо Ирины вдруг стало безобразным. На секунду Руслану показалось, что её лицо изрезали морщины, зубы у неё почернели и искривились, глаза глубоко запали. Он испуганно моргнул – видение исчезло.

– Не знаю, как она оказалась на территории поместья, и очень этому удивилась, – говорила между тем Шустовская. – Тогда я ещё не знала, что для Евы никогда не существовало закрытых дверей и запретных территорий. Она шла туда, куда хотела, и брала то, что ей в ту минуту требовалось. Ева тихо сказала: «Здравствуй, девочка. Выходит, я нашла Ключ».

Руслан допил вторую банку пива и глянул на часы. Половина четвёртого. «Надо было взять больше выпивки», – подумал он. Похоже, на всю ночь не хватит. Пиво почти закончилось, в желудке перекатывались орешки, чипсы и прочая дребедень. В голове слегка шумело, накатила ленивая истома. Глаза стали слипаться. Может, подремать чуток?

Свет из прихожей косой полоской лежал на земле у его ног. Ветерок тихо шевелил волосы, словно слегка гладил по голове. Всё вокруг дышало покоем, и хотя он точно знал, что покой этот таит скрытую угрозу, думать об этом не хотелось. Зато хотелось раствориться, впитать, вобрать в себя этот покой. Руслан откинулся на спинку лавки, и медленно поплыл в спасительную дремоту.

«Маруся!» – стукнуло изнутри. Он разозлился на себя и мигом проснулся. Блаженства ему, покоя! Вскочил со скамьи, размял слегка затёкшие от долгого сидения ноги, потёр шею. Стараясь ступать как можно тише, прошёл в дом. На всякий случай заглянул к жене – та спала. Теперь она всегда спала в одной позе, не ворочаясь во сне. Как камень.

Камень… Было в этом что-то… Какая-то зацепка. Быть может, это «что-то» могло помочь им? Руслану никак не удавалось сообразить, что именно его беспокоит, требует внимания. Он умылся, попил холодной воды прямо из крана. Спать больше не хотелось, и даже хмель почти выветрился. Он выпил две таблетки аспирина, снова ополоснул лицо и вышел во двор. Закурил.

Итак, что там с этим Камнем? Сейчас он лежит где-то неподалёку от обрыва, где погибла Алиса. Поместья давно нет, и следа не осталось. Ирина сказала, что обряд совершается всегда на поверхности Камня. Завтра в полдень там должно состояться и его собственное посвящение…

«Что, Боже мой, что я должен понять? На что обратить внимание?» – взмолился он. В сердцах сгрёб фантики, обёртки, упаковки – пустые и полные – и зашвырнул в урну. Туда же полетела и неоткрытая банка пива. Хватит пить. Нужна ясная голова.

Он засунул руки в карманы и медленно побрёл по двору, в сторону так и недостроенного летнего кафе и пустынных гектаров отведённой под сад земли. «Вспоминай, ну же, вспоминай! – отчаянно понукал он себя. – Сама того не желая, эта стерва намекнула на что-то важное! Ты должен понять, на что именно, если хочешь отсюда выбраться!»

Он решил вспоминать по порядку.

Итак, Ева прочла в древних книгах, что на месте древнего языческого капища находится некий важный артефакт. Камень. Ева вычислила это место. Им оказалась территория ничем не примечательного приморского поместья Каменный Клык. Ева знала, что язычники когда-то совершали возле Камня свои непонятные живописные обряды, ощущая исходящую от него мощь. Но они не могли знать его подлинной силы, разгадать предназначения.

А оно состоит в том, чтобы позволить человеку стать Избранным. Так назывались люди, «преображённые» Камнем. Руслан содрогнулся от перспектив, которые открывала эта «избранность».

Ирина с горящими от упоения глазами поведала, что Избранные вечно живут земной жизнью. Именно земной, телесной, потому что в результате первой части обряда, проведённого на Камне, душа человека оказывалась запертой в теле. Теряла связь с Всевышним. Он не призывал измученную, уставшую душу обратно к себе. Никогда.

Наверное, утратив возможность полёта, изуродованная, отречённая от Бога, запертая в теле, душа постепенно умирала.

А может быть, ей предстояло сгинуть, когда вершилась вторая часть действа… «Избранность, – говорила Ирина, – это не эликсир молодости, не сказочные молодильные яблоки. Это вечное, бесконечное и необратимое Пребывание».

Чтобы тело при этом не портилось и не старилось, требовался Сакрум. Иными словами, жертва. Как раз эта роль и отводилась Марусе. Будущий Избранный, добровольно желающий перейти в эту когорту, должен дать согласие умертвить близкого человека – отдать его в качестве Сакрума.

– Кого отдал Валик? – спросил Руслан.

Умный, уравновешенный, образованный Валик, близкий приятель отца, – кого он позволил убить, чтобы стать тем, кем стал?

– Вся его семья осталась в Москве, он приехал в Гагры один. Значит, Сакрумом может стать кто-то чужой?

– Нет, – покачала головой Ирина, – не может. Но у Валика не возникло никаких проблем. Грабовой приезжал в Гагры не первый год. Там жила его любовница, кажется, Лена, которая родила ему дочь. Эта связь давно тяготила Валика, но он был вынужден ездить, давать деньги. Боялся, что эта женщина каким-то образом добёрется до его жены, всё ей расскажет. У их ребёнка была тяжёлая форма детского церебрального паралича. Четыре года, а девочка не ходила и даже не сидела. Какое будущее её ждало? Если рассудить, так это даже милосердно…

Руслан задохнулся от ужаса и гнева.

– Он позволил убить родную дочь? Несчастного больного ребёнка? Даже не любовницу?

– Сакрумом может стать только кровный родственник, – промолвила Шустовская, проигнорировав его вспышку. – Впрочем, любовницу тоже пришлось убрать, чтобы не поднимала шума. Есть люди, готовые нам помогать. Поверь, их услуги очень хорошо оплачиваются. Каждый раз всё происходит тонко и виртуозно, комар носа не подточит. А ведь ситуации бывают очень разные, сложные… В общем, Валик побывал у Лены, как обычно, откупился, уехал. Пропал. Его искали, и, разумеется, не нашли. Он жил здесь, с Варей. Спустя несколько месяцев случился пожар. Двухэтажный многоквартирный домишко, где жили Лена с дочерью, сгорел дотла. Взрыв газа – жуткая штука. Пострадавших собирали по кускам, и многие части идентифицировать не удалось. Сочли, что Лена с девочкой погибли в огне. Вот и всё.

Он сидел, совершенно уничтоженный, раздавленный. Ирина говорила обо всём так буднично, словно имела право на многочисленные зверства. Какое-то время он молчал, обессиленный и жалкий от сознания своей беспомощности, и вдруг его осенила догадка. Он вскинул голову и лихорадочно проговорил:

– Кровный родственник! Ты сказала кровный родственник, так?

– Так, – подтвердила Шустовская.

– Значит, ничего не получится! Маруся не родственница мне! По крови не родня!

Ирина улыбалась ему сердечной, почти материнской улыбкой, и ничего не отвечала.

– Что? Что ты так смотришь?

– Поначалу мы предполагали отвести роль Сакрума Алисе, – наконец заговорила она. – Ты ведь сказал Дубцову, что собираешься перевезти сюда семью: жену и дочь. Но уже после вашего приезда выяснилось, что Алиса не подойдёт.

– И вы убили девочку… просто так?

Руслану на мгновение показалось, что у него вот-вот остановится сердце. И он страстно желал этого, пусть бы только кончилась эта мука.

– Поверь, от девчонки были бы одни неприятности, – грустно произнесла Ирина. – И потом, я же видела: она тебе в тягость. В глубине души ты рад, что её не стало, признайся.

Он застонал, закрыл глаза рукой. А Шустовская продолжала неумолимо вколачивать гвозди в крышку его гроба:

– Мы с тобой подолгу беседовали, помнишь? Я выяснила, что у тебя нет родственников. Родители, бабушки, дедушки умерли, братьев и сестер, даже двоюродных, нет. Соответственно, нет и племянников. Скорее всего, дальние родственники имелись, и они отлично подошли бы, но проблема состояла в том, что ты не подозревал об их существовании! Найти и выяснить, конечно, можно было, но на поиски потребовалась бы уйма времени. Это нерационально. Оставался единственный возможный вариант.

Ирина умолкла и многозначительно глянула на Руслана.

– Не может быть! Маруся, она ведь не… ты хочешь сказать, что она…

– Да, милый. Именно это я и хочу сказать. И снова спасибо Вареньке: без её вмешательства твоя жена ни за что бы не понесла. Практически безнадёжный для современной медицины случай, результат неудачных первых родов. Она уже давно не пила противозачаточных пилюль, пыталась забеременеть, но у неё не получалось. Ты не знал?

Руслан не в силах был даже головой покачать. Конечно же, он не знал.

– Маленькая лгунья.

– Откуда ты знаешь, что Маруся беременна?

– Варвара видит такие вещи насквозь. Никогда не ошибается. Да не переживай ты! – Она смотрела сочувственно и жалостливо. – Вон, бледный весь, губы трясутся… Считай, и не получилось у вас ничего. Там сроку-то – около четырёх недель. Ничего не сформировано. Так, червячок.

«Червячок. Это она о моём сыне! Или дочке». Он должен дать им убить Марусю, а вместе с ней – собственного ребёнка. Это было настолько чудовищно, что он не мог думать об этом, боясь сойти с ума. Сейчас, заставляя себя припоминать подробности, давил в себе чувства и боль, приказывая измученному мозгу думать, соображать, искать выход.

После свершения обряда Избранный, внешне оставаясь обычным человеком, сильно меняется. Выпотрошенное тело Сакрума отправляется в землю, а перед Избранным открывается бесконечная дорога. Трансформируется его сознание, мировосприятие: произошедшее только что убийство близкого человека перестаёт восприниматься как грех, преступление, страшное зло. Ибо люди – не ровня Избранным. Их позволяется использовать, их глупо жалеть.

Ирина говорила, что Избранный становится сверхчеловеком: не стареет, никогда ничем не болеет, отлично видит в темноте. Его невозможно убить. В нём кипит сексуальная энергия, сопротивляться которой почти невозможно. Раскрываются новые способности, доселе дремавшие и невыявленные.

Конечно, были и, как выразилась она, «тонкости».

Избранные могут существовать только близ Камня. От подробностей Шустовская всякий раз ловко уходила, упоминала об этом лишь вскользь. Однако Руслан без труда сложил два и два. Он отлично помнил слова Наумова о том, что жители Каменного Клыка по неясным (теперь, правда, более чем очевидным!) причинам не покидают пределов посёлка. Они обречены на существование в периметре Каменного Клыка, как в клетке зоопарка.

Люди, желающие здесь поселиться, сами того не подозревая, становились объектом тщательного анализа. Если у человека отсутствовала перспектива стать Избранным, его либо не допускали сюда вообще, отказывая в покупке, либо, как это случилось с несчастными Давыдовыми, использовали и уничтожали. Как использовали? Например, они строили Избранным дома (по проектам местного архитектора Ильи Северского), обставляли их (с помощью дизайнерских идей Валика) и исчезали, продав новообретённое жилище местной администрации.

Детали улаживал Дубцов и ещё какие-то граждане с подвижной совестью.

– Но разве не было никого, кто заметил бы, что вы не меняетесь с годами? – спросил Руслан. – Пусть вы никогда не покидаете посёлка, но ведь есть же люди, которым приходится приезжать сюда по разным вопросам. Неужели они не обращают на это внимания?

– Ты прав, есть вещи, которые невозможно игнорировать, – согласилась Ирина. – Слухи среди местного населения ходят постоянно, ты ведь и сам убедился, Наумов просветил тебя на этот счёт. Я тебе больше скажу: есть люди, которые не просто подозревают – отлично знают, что мы… не такие, как все. Нам не удалось бы этого избежать, таковы уж правила игры в современном мире. Однако эти люди молчат и будут молчать дальше, поверь. Одним хорошо платят, чтобы нас не беспокоили. Другие боятся и знают, что лучше держать язык за зубами. Можешь не переживать: нам ничего не грозит – ни преследования, ни обвинения, ни вмешательство извне. Сила Камня хранит своих последователей.

Второй «тонкостью» Ирина назвала неспособность Избранных к деторождению.

– Откуда тогда в Каменном Клыке дети?

– По-разному бывает, – пожала плечами Ирина. – Чаще всего это дети, рождённые Избранными до обращения. Но бывает и так, что ребёнка… скажем так, усыновляют или удочеряют. Некоторым очень хочется иметь детей. Варваре, например, захотелось.

– Погоди, их что, воруют?

– Упаси Бог. Этого ещё не хватало. Рано или поздно следы могли бы привести сюда. Нет, просто покупают. Я тебе говорила. Есть люди, готовые нам помогать в разного рода деликатных ситуациях.

– Уж куда деликатнее, – пробормотал Руслан.

– Выросшие дети могут быть обращены, когда достигнут восемнадцатилетия. Но никто не проходит обряда в таком юном возрасте. Это нерационально, учитывая, что после обращения мы не можем покидать пределов посёлка. Дети стараются на благо общины, получают образование… Ладно, это уже детали. Схема прекрасно отработана, – деловито оборонила Ирина.

Слегка вытянула перед собой руки и полюбовалась безупречным маникюром. Почти все пальцы были украшены красивыми золотыми кольцами: она явно неравнодушна к дорогим побрякушкам. Руслан прокручивал в голове её последние слова. Сейчас в Каменном Клыке живут около ста пятидесяти человек, обращённых в разное время. Он содрогнулся при мысли о количестве Сакрумов.

– Неужели никто не отказался? От обращения?

Ирина неприятно рассмеялась:

– Я же говорила тебе о необыкновенной притягательности Избранных. Стоит хоть раз заняться с кем-то из нас сексом, как отношения с людьми покажутся пресными и скучными.

Он промолчал, не желая её сердить, но всё же она догадалась, о чём он думает. До этого ведь может и не дойти. Практически влюбив его в себя поначалу, позже Шустовская стала ему отвратительна. Ирина слегка нахмурилась и неохотно пояснила:

– Для сложных случаев у нас есть Варвара.

– И что? – не понял Руслан.

Ирина объяснила. Вспоминать об этом было так же невыносимо, как и о беременности Маруси. Задвинуть бы это воспоминание подальше, запрятать поглубже… Но сейчас он не мог позволить себе такую роскошь.

Итак, Варвара. Дочь Евы. Как любят сейчас писать в объявлениях доморощенные маги и волшебники, потомственная ведьма. Дар, передававшийся в роду по женской линии, проявился в раннем детстве. Девочка умела останавливать кровь, вытекающую из раны, выявляла и лечила разнообразные хвори, понимала язык животных, видела события прошлого, обладала сверхъестественной проницательностью. Ева быстро поняла, что магические, как сейчас сказали бы, экстрасенсорные, способности дочери куда сильнее её собственных.

– У нас с Варей шесть лет разницы, она моложе меня. Но её посвятили, когда ей исполнилось тридцать три. «К этому возрасту полностью раскрывается, расцветает колдовской дар», – говорила Ева. Такой она и осталась навсегда. Меня посвятили в двадцать девять. Поэтому сейчас кажется, будто она чуть старше. До посвящения мы учились, путешествовали. Я, например, несколько лет жила в Петербурге, а потом в Париже. Занималась живописью, между прочим. Говорили, у меня есть данные. Позже покажу свои картины. Чудное было время, – ностальгически произнесла Шустовская, – мир так изменился с тех пор… А Варенька – о, она умница! Всячески развивала свои способности. Обучалась медицине и психиатрии, и сейчас продолжает своё образование. Уверена, она могла бы заткнуть за пояс любого профессора. И материал для исследований и опытов богатейший. Взять хотя бы твою дражайшую супругу. – Ирина качнула головой в сторону комнаты, где спала Маруся. – Поверь, чтобы грамотно ввести человека в состояние полнейшей прострации, подавить волю, отключить разум, заставить функционировать за счёт инстинктов, требуется немалое мастерство. Ведьма и опытнейший психиатр в одном лице – взрывоопасное сочетание. Она несколько недель нажимала на болезненные точки, расшатывала психику, размягчала мозг – и вуаля! Лёгкий завершающий штрих – и кто теперь твоя Маруся? Не то растение, не то животное. В таком состоянии она прекрасно исполнит роль Сакрума для тебя, дорогой.

…Ночь была на излёте, постепенно начинало светать. Руслан стоял возле забора, огораживающего территорию, которая должна была стать садом. Как Маруся радовалась, как мечтала посадить здесь сливы, персики, яблони. Развести огород, кормить их с Алиской овощами с грядки…

«Несколько недель», – небрежно бросила Ирина. Маруся так долго жила в аду! Когда это началось? Один Бог знает, что творила с ней Варвара, какие ужасы внушала, как издевалась… А он, занятый собой, погружённый в свою «влюблённость», ничего не желал замечать. Руслан вцепился в изгородь, до боли сжал руки. Искупить свою огромную вину можно только одним способом. Найти выход.

Он с тоской вглядывался вдаль. Где-то там шла нормальная, привычная, такая желанная и недоступная теперь жизнь. Это была одна из окраин Каменного Клыка, и дальше простирались километры целины – луга, перелески, овражки. Неосвоенная земля, никаких автодорог. Ну и что, бросил бы всё и пешком отправился, будь такая возможность. Куда-то да добрался бы. Но Маруся…

Эти земли, вероятно, тоже будут застроены: посёлок растёт, расползается уродливым чернильным пятном. Хотя, возможно, в той стороне как раз застройки и не будет. Существуют же, наверное, чёткие границы поселений? «Интересно, где проходят границы Каменного Клыка?» – подумал он.

Границы…

Сердце вдруг подскочило и забилось, как подстреленная птица. Он подобрался близко, очень близко… Вот оно! То, что не давало покоя!

Руслан бросился домой.

В восемь тридцать утра он, бледный от очередной бессонной ночи, бережно усадил Марусю на заднее сиденье автомобиля. Контрастный душ и крепчайший кофе помогли взбодриться, и он чувствовал себя собранным и почти спокойным.

Час назад проснулась жена. Он накормил её, сводил в туалет и в душ, даже духами любимыми побрызгал и волосы причесал, как сумел: собрал в хвост на затылке. Одел в брючный костюм, который сам привёз в подарок жене из Москвы. Она так радовалась тогда и удивлялась, что он точно угадал с размером…

Теперь ничему уже не удивлялась, сидела погасшая, бессловесная. Великолепные густые волосы потускнели. Милое живое личико застыло и постарело.

А внутри неё жило и дышало крохотное беззащитное существо. «Наш ребёнок обязательно появится на свет!» – мысленно поклялся Руслан. Стиснул зубы и вполголоса сказал:

– Ты, пожалуйста, потерпи, Маруська. И ничего не бойся. Я с тобой.

Она не отреагировала. Он пристегнул её ремнём безопасности, поцеловал в холодные бледные губы. Чуть помедлив, захлопнул дверцу. Снотворное вот-вот подействует. Жена, скорее всего, так и так вскоре заснула бы, но он решил действовать наверняка.

Остаток отведённого ему времени провёл за ноутбуком. Требовалось с максимальной точностью выяснить, где проходят сейчас и проходили раньше границы Каменного Клыка. Пришлось повозиться, но информацию в итоге раздобыть удалось. Спасибо Олегу, компьютерному гению, для которого не существует закрытых сайтов, защищённых паролями баз данных и засекреченных архивов.

Руслан не стал ничего объяснять другу. Ему и самому происходящее казалось шизофреническим бредом. Да и некогда было беседовать. К тому же это – только его битва. Отчаянный и почти безнадёжный план, созревший в воспалённом мозгу, был, вероятнее всего, невыполнимым. Но выхода не было, нужно хотя бы попытаться – ничего другого не оставалось.

Он сел за руль и поехал к Ирине. Через несколько минут автомобиль плавно притормозил возле её дома.

Это было, пожалуй, самое изящное строение в Каменном Клыке. Разумеется, никаких гостей в сезон Шустовская не пускала. Руслан не раз восхищался продуманностью силуэта здания, совершенством линий и пропорций. Белый оштукатуренный дом, украшенный чугунным литьём, был выстроен, по словам самой Ирины, в колониальном стиле. Он в этом не слишком разбирался. Никаких излишеств, вроде витражей, игрушечных башенок, аляповатой мозаики. Возле дома разбит сад, где растут персики и вишни.

Беседки, фонтанчики, искусственные горки, дорожки, скульптуры… Она предполагала, что после обряда Руслан переберётся жить в этот Эдем.

Возле дома стояла «Тойота». Либо Шустовская не ставила машину на ночь в гараж, либо уже приготовилась ехать за ним. Буквально через минуту хозяйка дома со спортивной сумкой через плечо вышла за ворота.

На ней были тёмно-зелёные брюки, тонкая шерстяная чёрная водолазка, защитного цвета ветровка и кроссовки. Волосы гладко зачёсаны назад, уложены в строгую высокую причёску. На лице ни тени косметики. Никаких украшений, кроме золотого кулона-часов. От тщательно продуманной немаркой практичности Ирининого облика Руслана пробрала дрожь. Что в сумке? Ритуальный нож? Иные принадлежности для убийства? Увидев Руслана, женщина нахмурилась.

– Доброе утро. Почему ты здесь? Мы договаривались, что я сама заеду.

– Привет, – ответил он, из всех сил стараясь, чтобы голос звучал естественно. Выбрался из машины и подошёл к Ирине. – Извини, просто… Тяжело наедине с… ней. Всю ночь во дворе просидел, не спал. Подумал, какая разница, кто за кем заедет?

Ирина слушала, пристально вглядываясь ему в лицо.

«Если только они не умеют читать мысли».

Но вроде бы этой способностью наделена разве что Варвара. И то неизвестно, наделена ли.

– Да, выглядишь не очень, милый, – промолвила Ирина.

Улыбнулась и придвинулась почти вплотную. Он заставил себя не отпрянуть и тоже выжал улыбку. Она обвила правой рукой его шею, левой принялась перебирать волосы, нежно касаясь лба и щёк. Он терпел, надеясь, что ему удаётся скрыть отвращение. Его зажатость можно было объяснить волнением, страхом, неловкостью от присутствия жены… Видимо, Ирина ему поверила, потому что спустя пару мгновений чмокнула в губы, разжала объятия и сказала:

– Действительно, никакой разницы, кому за кем заезжать. Ты так напряжён… Потерпи, дорогой, скоро всё закончится. – Руслан вспомнил, как сам недавно тоже уговаривал Марусю потерпеть. – Мы будет очень счастливы, обещаю.

Он снова растянул рот в улыбке.

– Погоди, сейчас пересажу её в «Тойоту», – произнёс он и повернулся к своему автомобилю. Открыл дверцу, склонился над женой – она уже крепко спала.

Ирина маячила за его спиной. Сделав вид, что собирается отстегнуть ремень, он обернулся через плечо и попросил:

– Она заснула, я возьму её на руки и перенесу. Открой свою машину.

Ирина кивнула и направилась к автомобилю. Мысленно перекрестившись, возможно, впервые в жизни понадеявшись на Всевышнего, Руслан громко вскрикнул и выругался, стараясь, чтобы в голосе прозвучали гадливость и раздражение:

– Ё-моё, да что ж такое!

– В чём дело? – Она остановилась и сделала шаг назад.

Изображая смущение, смешанное с отвращением, он проговорил:

– Она… ну, короче… В общем, сходила под себя… – И поспешно добавил: – По малому.

Затаил дыхание, надеясь, что Ирина побрезгует проверить и поверит на слово.

– Фу, гадость какая, – скривилась та.

– Не знаю, как так вышло, – принялся оправдываться Руслан. – Вроде сводил с утра в туалет. Может, вернуться, переодеть по-быстрому? Подгузники можно купить…

«Только не соглашайся! Прошу тебя, откажись!»

Шустовская глянула на элегантные золотые часики-кулон и покачала головой:

– Это минимум минут двадцать, а то и тридцать. Мы не можем терять время. Ничего, не барыня. Потерпит.

– Она-то потерпит, – протянул Руслан. – У тебя клеёнка какая-то есть? Чтобы сиденье в твоей машине не замарать. Пятно же будет. А если она ещё и…

– Об этом я как-то не подумала, – перебила Ирина и поморщилась.

Ей было жаль портить сиденья, и она колебалась, обдумывая что-то. Он ждал, скрывая волнение и бешеное напряжение.

– Можно поехать на двух машинах, – предложила она.

– Давай лучше вместе, втроём? Не хочу с ней один… Будто агнца на заклание повезу.

– Так уж и агнца! – Усмехнулась. – Совестливый мой.

– И поговорить с тобой хочу. Спросить кое о чём по дороге. Может, что-то плотное постелить в «Тойоту»? Одеяло, или что-то ещё…

– Едем на твоей, – решила Ирина.

– Как скажешь, – равнодушная мина далась с большим трудом. – Свою будешь в гараж загонять?

– Тут несколько часов постоит.

Руслан сел за руль. Ирина, видимо, хотела возразить, но промолчала и уселась рядом, держа сумку на коленях и осторожно принюхиваясь. Заметив это, он быстро сказал, изображая заискивание:

– Запах вроде не чувствуется? У меня ароматизатор. – Он завёл двигатель. – Можно кондиционер включить.

– Включи, – рассеянно согласилась она.

Шустовская не высказывала подозрений, но он не мог избавиться от ощущения, что она догадывается о его лжи. Была напряжена, думала о чём-то. Вот-вот могла заставить его остановить машину и велеть пересесть на пассажирское сиденье, уступив ей руль. Нужно срочно что-то предпринять! Он лихорадочно соображал, что именно. И почти неожиданно для себя брякнул:

– «Опель» потом поменять придётся. Жалко, хорошая машинка. Новая почти. Но ездить на ней… – Он с сомнением покачал головой. – Можно будет устроить?

Это был верный ход – он сразу ощутил, как спало напряжение. Ирина заметно расслабилась, закинула сумку на заднее сиденье и хохотнула:

– Можно, не беспокойся. Купишь, какую захочешь. Что, боишься призрака на заднем сиденье?

Он заставил себя усмехнуться, округлил глаза и в тон ответил:

– У больших мальчиков, знаешь ли, тоже бывают маленькие страхи! И потом…

Руслан выразительно сморщил нос. Она потрепала его по щеке и откинулась на сиденье. Он беззвучно перевёл дыхание. Первая часть плана выполнена. Всё прошло легче, чем он рассчитывал. «Бог на нашей стороне. Держись, Маруська!»

– Как ехать-то?

– Пока прямо, к морю. Потом свернёшь налево, проедешь вдоль береговой линии до окраины Каменного Клыка, увидишь просёлок. Это дорога к Камню.

– Ясно. Посмотри там, в бардачке, солнцезащитные очки. Подай, пожалуйста. – Он сам удивился, как непринуждённо звучит его голос. Ирина склонилась, нашарила очки, подала ему. Со стороны посмотреть, молодая супружеская пара собралась на пикник. Она, похоже, тоже подумала о чём-то в этом роде, потому что сказала:

– Мы с тобой отлично смотримся вместе, не находишь?

– У меня никогда не было такой роскошной женщины, как ты.

Автомобиль повернул, теперь по правую сторону виднелось море. Солнце заливало утренним светом водную гладь, по волнам прыгали сверкающие солнечные блики. В другое время он бы непременно залюбовался этим зрелищем.

– Ты о чём-то хотел спросить?

– Примерно об этом и хотел. – Он взглянул на Ирину и перевёл взгляд на дорогу. – Почему ты одна? Рядом с тобой не могло не быть мужчин. Не поверю, что ты сто с лишним лет ждала меня одного! – Он добавил в голос ревнивые нотки и испугался: не переборщил ли?

Но она, похоже, была довольна.

– Признаться, до обращения я вела бурную жизнь. И потом тоже не спешила остановиться на ком-то одном – это казалось скучным. Тем, кто мне особенно нравился, позволяла остаться здесь, со мной, не посвящая в свою тайну. Конечно, мои любовники старели. А потом и вовсе… умирали.

«Уж конечно, не от долгой и продолжительной болезни, у тебя на руках», – подумал он. Не спросил, было ли ей жаль убивать своих мужчин, потому что и так знал: жалость по отношению к людям Ирине неведома. Другое дело – испорченный автомобиль.

– Так что можешь гордиться: ты первый, с кем я решила разделить вечность.

– Вдруг я тебе не подойду? Не боишься?

– Я-то нет. И ты не волнуйся. Чувствую, что подойдёшь, – без тени улыбки сказала Шустовская. – Увидела и сразу поняла: это тот, кто нужен. Красивый, самоуверенный, умный. Ставит себя выше остальных. Начитанный, тонкий, но при этом лишённый сантиментов. Ты эгоист, мой милый. Собственные интересы и потребности – единственное, что имеет для тебя значение. Как видишь, понадобилось не так уж много времени, чтобы ты попытался отбросить прежние представления и понял несомненную выгоду. Пусть ты ещё не совсем разобрался во всём, пусть тебе совестно, но первый шаг сделан.

Было больно и неприятно выслушивать это. Тем более что в её устах такая характеристика звучала как комплимент. Она разглядела, что он бесчеловечный, жестокий эгоцентрик, который печётся исключительно о своём удобстве, и это только добавило ему привлекательности в её глазах.

– Прости моё любопытство, но мне интересно, – проговорил Руслан, желая быстрее сменить болезненную тему, – кто стал Сакрумом для тебя и Варвары?

Она ответила не сразу, сидела и смотрела в окно. Посёлок остался позади, и теперь справа от них была морская гладь, слева – плоская унылая равнина, тут и там изрезанная оврагами. «Если не принимать в расчёт море, пейзажи средней полосы куда живописнее здешних», – подумал он.

Автомобиль ехал по узкой пыльной дороге, переваливаясь на кочках, аккуратно вписываясь в многочисленные повороты изгибистой колеи.

Молчание затянулось, и он занервничал. Вдруг ляпнул что-то лишнее?

– Не хочешь, не отвечай.

Ирина отвернулась от окна и посмотрела прямо на него. Оторвавшись от дороги, он тоже глянул на Шустовскую. Лицо её было странно плоским, безжизненным.

– В чём дело? Что-то не так?

– Всё так. За дорогой следи.

Он послушно отвёл глаза, испытав при этом облегчение.

– Хотела сказать тебе об этом позже, сейчас это может тебя немного… шокировать. Но раз уж ты спросил… Первый Избранный отдаёт в качестве Сакрума не одного человека, а несколько, числом не менее семи. У меня к моменту посвящения были живы родители, сёстры, две племянницы и престарелая тётка, сестра матери, которая тоже жила в нашем поместье. Я как ваш Иисус, который взошёл на крест за грехи всего человечества, приняла на свои плечи самое трудное.

Руслан крепче сжал руль и с усилием сглотнул образовавшийся в горле тугой ком. Ничего не сказал. Он не желал знать подробностей. К счастью, она от них воздержалась.

– Пожар, о котором до сих пор болтают в округе, действительно имел место, – продолжила она. – Правда, никто не знает, что он был тщательно спланирован и устроен мною, Евой и Варварой. Нам нужно было скрыть следы обряда. Всё удалось: я вернулась из Парижа, обряд был проведён, поместье сгорело. Меня, еле живую, вытащили из горящего дома. Все боялись, что я тоже умру. Но, разумеется, мне ничего не грозило. Я уже не могла умереть, если бы и захотела.

– Ева и Варвара… сумели зачаровать столько людей? – спросил он. Сорвал с глаз очки и бросил на приборную панель. Солнце уже не било в глаза.

– Ева никогда не была настолько сильна. А у Вари в ту пору недоставало опыта. Их попросту пришлось опоить.

Ирина говорила совершенно спокойно, словно речь шла не о её семье, а о… Он не знал, с чем сравнить. О чьей гибели можно говорить так безучастно?

– А Варвара? Кто мог стать её Сакрумом? У неё ведь никого не было, кроме матери. Или она… родила для этого ребёнка? – Мысль о женщине, способной родить, чтобы чуть позже хладнокровно убить своё дитя, не помещалась в голове.

– Нет-нет, Варвара, как и я, никогда не рожала, – успокоила его Ирина. – Сакрумом стала Ева.

В её голосе звучало какое-то чувство, но Руслан не мог уловить, какое. Раньше она говорила об этой женщине с восторгом, несомненным уважением, признательностью. Сейчас ничего этого не было. Недоумение? Досада? Во всяком случае, что-то сродни этому.

– Но ведь Ева открыла тайну Камня и Ключа, она была у истоков… Получается, открытие убило её саму?

– Это нередко случается, – заметила Шустовская. – Бывает, учёный додумается до чего-то, а потом вдруг ему взбредёт в голову, что его «эврика» может принести человечеству вред. Так и Ева. Поняла, что дарует Камень, но так и не приняла его величия. Стала считать проклятием. – Она рваным, марионеточным жестом пригладила и без того гладкие волосы. – Во мне видела монстра, чудовище. Я некоторое время жила в посёлке, в доме Евы и Вари. Больше негде было. Нам только предстояло обустроить наше славное местечко. Вскоре я построила собственный дом, тот самый, в котором живу теперь.

– Прекрасный дом, – вполне искренне похвалил Руслан.

– Разумеется, его приходилось реконструировать, осовременивать… Так вот, мы с Варварой мечтали, строили планы. Она, правда, после моего посвящения уехала в Европу. Я говорила, ей было чем заняться, и средства для этого имелись. Денег, которые я унаследовала, и которые приобрела позже… Их хватало с избытком. Но пока мы думали и мечтали, Ева за нашей спиной, втайне искала способ избавиться от Камня, уничтожить меня! – Ирина заговорила зло, нервно. – Ударилась в глупую веру. Обложилась книжонками, понавесила всюду распятий да икон. Молилась беспрестанно, плакала ночами. Всё прощения просила… Раньше сама хотела стать Избранной, а теперь только и грезила, как бы помереть и не дать своей смертью Варваре, как она выражалась, осквернить душу. О самоубийстве думала, но, видно, боялась греха. А сама по себе не помирала и не помирала! – Она хлопнула себя ладонями по коленям и сухо засмеялась. – Так и дождалась приезда Вареньки…

Шустовская внезапно оборвала свою речь и, вытянув руку, указала на дорогу:

– Ещё немного – и тормози. Приехали.

Руслан автоматически нажал на тормоз, повёл глазами вправо и увидел серый каменный пласт на короткой ножке-подставке. Через пару метров дорога обрывалась, будто её отрезали ножом. Дальше пути не было.

Пришла пора действовать. Он перевёл дыхание, закусил губу и до отказа выжал педаль газа.

Прошлой ночью Олег, не задавая лишних вопросов, скрупулезно прочертил по картам и схемам границы поселения, которые, кстати, оставались неизменными на протяжении последних двух сотен лет, и отправил файлы Руслану.

Он внимательно изучил их, постаравшись запомнить все ориентиры в той стороне, где расположен мыс Каменный Клык, и рассчитать расстояние от него до ближайшей границы посёлка. Сложность состояла в том, что он понятия не имел о состоянии местных дорог, да и вообще не знал, проложены ли они там, возле мыса. К Камню-то дорога ведёт, в этом сомнений не было, а вот дальше… Скорее всего, ехать придётся напролом, прямо по лугу. Разумеется, на пути могли встретиться ямы, овражки, ещё какие-то препятствия. Имелся также самый неприятный вариант: границы Каменного Клыка могли быть перегорожены. Можно было проверить всё это, съездив к обрыву ночью. Но Руслан побоялся.

Если каким-то образом Шустовская узнает, что он успел здесь побывать, может заподозрить неладное. А узнает она точно: не стали же для неё секретом его прежние вылазки – к Наумову, на кладбище.

Он ругал себя, что ни разу не побывал здесь раньше. Как можно быть таким идиотом?! Даже после смерти Алисы и сам не поехал посмотреть, что за мыс, и Марусе запретил. Решил, что ни к чему бередить рану. Съездил бы – и теперь не пришлось бы терзаться сомнениями: сумеет ли проехать, как запланировал, или это пустые надежды.

Ведь если возможности для такого манёвра не будет, выход останется только один. Направить автомобиль в сторону обрыва, разогнаться как следует и… Не такая уж он скотина, как представляет Шустовская, чтобы спасать свою шкуру за счёт жены и собственного ребёнка. Хотя, конечно, никакое это было бы не спасение. Скорее, наоборот.

Если автомобиль рухнет в море, Ирине уцелеть не удастся, это главное. Им с Марусей, скорее всего, тоже. Но она, по крайней мере, умрёт во сне. Ничего не поймёт и не почувствует. И уйдёт человеком, а не Сакрумом.

Гибель в морской пучине была крайним, самым страшным вариантом развития событий. И хотя внутренне Руслан был готов и к нему, всё же решил бороться.

План был прост и безыскусен. Он собирался обменять Ирину на Марусю. Хотел подогнать машину к самой границе и угрожать, что пересечёт её. Надеялся, что Шустовская запаникует, «расколдует» Марусю и позволит им двоим уйти. А сама пусть возвращается обратно.

Он видел и слабые места, и очевидную слабость, и детскую наивность своего плана. Но ничего другого не приходило в голову.

Руслан заблокировал двери автомобиля, и бросил машину вперёд, минуя Камень.

– Эй, я сказала – остановись! Куда разогнался? – громко произнесла Ирина.

В её голосе прозвучала лёгкая тревога: она пока не поняла, что он сделал это нарочно. Впрочем, догадалась быстро: и по тому, что он не потрудился ответить ей, прибавив скорость, и по той отчаянной решимости, с которой припал к рулю.

– Что ты делаешь? – закричала она. – Тормози немедленно!

Он снова промолчал, и Ирина не стала больше тратить сил на вопли. Уже догадалась, что он собирается делать, и чем ей это угрожает. Резким движением отстегнула ремень безопасности и принялась колотиться в дверь. Руслан не стал мешать ей, зная, что она не сможет выбраться. Даже если каким-то чудом разобьёт окно. Пока будет бить, пока вылезать – они доберутся до границы.

Быстро оставив безуспешные попытки открыть дверцу, Шустовская, тяжело дыша, повернулась к нему. Он бросил на неё беглый взгляд, против воли отметив, что и такая – разъярённая, перепуганная, – она потрясающе хороша. Это, однако, не помешало ему мысленно пожелать ведьме провалиться в тартарары.

– Чего ты добиваешься? – прорычала она.

Ехать приходилось наугад, почти вслепую: следить за дорогой, при этом наблюдая за Ириной. «Опель» угодил колесом в яму. К счастью, не глубокую. Их тряхнуло, Руслан от неожиданности прикусил язык, но почти не почувствовал боли.

– Обмен, – сквозь зубы проговорил он. – Ты сделаешь так, чтобы Маруся пришла в себя и отпустишь нас. А я отпущу тебя.

Шустовская зло расхохоталась.

– Глупец! Какой глупец! – Она взялась за голову, потом внезапно вскинула и заломила руки. – Ты что, ничего не понял? Я не сумею сделать её прежней! Это может только Варвара! Если ты прямо сейчас выберешься за пределы Каменного Клыка, твоя клуша долго не продержится. Лучше давай вернёмся и…

– Никаких возвращений! – отрубил он. – Забудь.

– Тогда я ничем тебе не помогу! – выкрикнула Ирина. – Когда до тебя дойдёт: она навсегда останется глупым животным, пока жива Варвара! Ты не спасёшь её! Этого не исправить! – Она понизила голос и принялась убеждать его: – Послушай меня, ты растерян. Это как перед свадьбой: прежняя жизнь кончается, а в новой неизвестно, что будет.

Ирина говорила торопливо, отчаянно. Он старался не слушать её, сосредоточившись на дороге. Казалось, голова сейчас взорвётся от напряжения.

– Я скажу, что тебя ждёт! Прекрасная, насыщенная жизнь. Будет всё, что пожелаешь! Ни тупой борьбы за существование, ни страха перед смертью и бедностью! Вдумайся: никаких проблем, никаких болезней! Что такое люди? В конечном итоги они обречены превратиться в гниющие куски мяса, разлагающиеся в тесной яме! А перед тем, как сдохнуть, долгие годы стареют, дряхлеют, корчатся от боли. Тело сморщивается, становится слабым, дряблым, неуправляемым. Разве старики с их слюнявыми ртами, трясущимися руками, недержанием мочи, седыми патлами – не отвратительны? А разум?! То, что отличает людей от животных? Он становится слабым, мозги – неповоротливыми. Некоторые попросту сходят с ума! Посмотри на Марусю! Вспомни свою бабку! Я же знаю, как ты боишься этого!

Он едва не выпустил руль от неожиданности. Был уверен, что никогда никому не говорил о своём страхе. Но, выходит, из него это всё же вытянули…

– Да, да, мне многое известно! – она заговорила ещё быстрее. – Это сейчас неважно. Важно то, что тебе больше не будет грозить ничто: ни безумие, ни боль, ни смерть. Ты всегда будешь молод, красив, богат, здоров. Сможешь читать, ездить на красивой машине, заниматься любовью, слушать музыку, есть вкусную еду и пить изысканные напитки. Займёшься чем-то, на что не хватало сил и времени. Может, напишешь книгу. Или станешь писать картины, как я! Захочешь строить, разводить сады, заниматься дизайном – пожалуйста! Обещаю, ты будешь доволен и счастлив…

– Счастлив?! Разве мертвец может быть счастлив? – заорал он. – Вдумайся, что такое ваша жизнь? Из чего она состоит? Ты сама не понимаешь, что давно мертва! Знаешь, как я догадался, что с тобой что-то не так? Ты сказала, я «чувствительный». Дело не в этом! От тебя воняет! Чудовищный, трупный запах не перебить духами!

– Ложь! – прошипела она.

– Это правда, и ты это знаешь! И Ева знала, потому и хотела уничтожить Камень! Ваши души умерли, они разлагаются внутри ваших тел и смердят! Вы не Избранные! Вы Проклятые! – исступлённо кричал Руслан.

Машину бросало из стороны в сторону, тело гудело от напряжения, ногу свело судорогой, пот заливал глаза, но он не обращал внимания.

– Заткнись! – завизжала Ирина и бросилась на него, как разъярённая кошка.

Вцепилась в волосы, расцарапала длинными острыми ногтями лицо, едва не повредив глаза. Он попытался заслониться от неё правой рукой, но ничего не вышло. Шустовская висела на нём, хрипела и извивалась, горячее дыхание обжигало щёку. Зловоние стало почти непереносимым. Он видел оскаленные зубы, словно она собиралась укусить его за горло. Руслан коротко ударил её локтем, попав куда-то в область солнечного сплетения. Она охнула и на миг ослабила напор. Воспользовавшись этим, он выбросил вперёд кулак и изо всех сил ударил её в лицо.

Голова женщины дёрнулась в сторону, Ирина обмякла на сиденье.

Глаза были закрыты, она не шевелилась. Он прекрасно знал, что не сумеет причинить ей серьёзного вреда, и она вот-вот придёт в себя. Однако удар на какое-то время оглушил её, и это позволило ему выровнять машину, глянуть на навигатор. До границы Каменного Клыка оставалось совсем немного.

Ирина пришла в себя гораздо быстрее, чем он надеялся, и сразу же возобновила попытки остановить его. На этот раз не стала тратить время на атаку, попыталась вывернуть руль и остановить машину. Занятые борьбой, они не заметили, что «Опель» несётся к краю неглубокого оврага с довольно крутым склоном.

Почувствовав, что автомобиль проваливается в пустоту, он хрипло закричал. Ирина тоже завопила, и дальше уже ни он, ни она ничего не сознавали. Машина, подпрыгивая и сотрясаясь, летела на дно оврага. На дне его росли несколько развесистых деревьев, и «Опель», уже никем не управляемый, на полном ходу боком врезался в одно из них и безжизненно замер.

Руслан очнулся почти сразу после остановки автомобиля. Голова разламывалась, при каждом движении отзываясь слепящей волной боли. Откуда-то доносился тихий жалобный стон. Маруся? Он приоткрыл глаза, поморгал, разгоняя противную серую пелену. Накатила тошнота, и он судорожно сглотнул тягучую вязкую слюну. Повёл глазами вправо и увидел Ирину.

Её швырнуло грудью на приборную панель, и теперь она лежала неподвижно, как сломанная игрушка, вывернув голову в сторону под невозможным углом. Высокая причёска растрепалась, волосы свесились на лицо, закрыв его, словно шторой. Всё тело было усыпано осколками: удар пришёлся на её сторону. Окно разбилось, и в проёме, как коричневые корявые руки, торчали ветки. Лобовое стекло тоже треснуло, но выдержало.

Он попытался пошевелиться. С облегчением обнаружил, что руки и ноги двигаются, разлепил непослушные губы и позвал жену. Сначала шёпотом, потом громче. Маруся молчала.

Руки слушались плохо, и отстегнуть ремень удалось не с первой попытки. Выпутавшись, он медленно обернулся. Голова была будто стеклянная: казалось, может разбиться при любом резком движении. Маруся сидела, накрепко пристёгнутая ремнём, свесив голову. Он потянулся всем корпусом, вытянул руку и осторожно коснулся её.

– Маруся! – позвал он снова.

В этот момент случились сразу две вещи. Снова раздался едва различимый стон – и Руслан понял, что жена жива. А потом его цепко схватили за протянутую к ней руку.

Шустовская метнулась вперёд так резво, что это казалось нереальным. Только что лежала безжизненной куклой, и вдруг выпрямилась, развернулась к нему и вцепилась в предплечье. Он охнул и уставился на неё.

Красивое лицо Ирины было разбито, исцарапано, залито кровью. Она с ненавистью смотрела на него правым глазом. Из левого торчала острая обломанная ветка.

– Что, хороша? – ухмыльнулась она, и лицо её перекосилось. Палка в глазу шевелилась в такт словам. Руслана снова замутило. – Ничего, мелочи. Заживёт.

При этих словах у него в мозгу вспыхнуло: выходит, мы не пересекли границу? Но в какую сторону теперь двигаться? Где она, эта черта, за которую не распространяется сила Камня?

– Тебе… не больно? – сам не зная, зачем, спросил Руслан. Было так странно сидеть и разговаривать с ней после всей этой борьбы, криков, аварии.

– Я же говорила: нет боли. Нет смерти. – Ирина слегка ослабила хватку, осознав, что он не пытается вырваться и вообще ничего не предпринимает. – У тебя ничего не вышло! – её ликующий голос вдруг стал звучать так, будто в речевом аппарате что-то сломалось. Она разговаривала не своим, каким-то деревянным голосом с эхом и призвуками, словно хором произносили слова сразу несколько человек. – Тебе нас не одолеть!

– Нас? Что ты хочешь этим…

– Твоя жёнушка, похоже, откинула копыта! – Шустовская наклонилась, грубо отбросила его руку, оттолкнув Руслана к окну.

И потянулась к Марусе. Очевидно, собиралась приподнять ей голову, проверить, действительно ли она мертва. Но когда ладонь её оказалась возле заднего сиденья, что-то произошло. Раздался сухой звук, похожий на слабый треск статического электричества, и Шустовская взвыла, быстро отдёрнув руку.

Он уставился на её кисть. Кончики пальцев словно обуглились, почернели, а сами пальцы стали коричневыми, скрюченными, покрылись уродливой сеткой трещин. Ирина перестала кричать и только глухо стонала, баюкая свою руку. Очевидно, ей всё же было больно.

Руслан догадался, в чём дело. Ему больше не нужно было искать границу: она проходила совсем рядом. В нескольких сантиметрах. Маруся оказалась за её пределом, но пока была жива. Изранена – возможно. Всё в том же состоянии – скорее всего. Но жива! Ирина сама говорила, что она может прожить за пределами Каменного Клыка какое-то время.

А вот сама Шустовская не продержится там и минуты. Однако сейчас она по эту сторону. В безопасности. И скоро раны её затянутся сами собой. Руслан скрипнул зубами от бешенства: если бы машина отлетела всего на несколько метров дальше…

Всё это пронеслось в его сознании за считанные секунды. Видимо, в это короткое мгновение Ирина подумала о том же самом. Вздёрнула подбородок и посмотрела прямо ему в лицо уцелевшим глазом. Щёку перечёркивала большая глубокая ссадина, бровь была рассечена, нос разбит. Окровавленные губы шевельнулись, словно она хотела что-то сказать или улыбнуться. Это была жуткая, жестокая женщина, которая сломала ему жизнь, но на долю секунды ему захотелось пожалеть её и успокоить.

Они двинулись одновременно, но он оказался чуть быстрее. Свирепо ощерившись, она бросилась к нему, но опоздала. Руслан выбросил перед собой руку и, не успев задуматься, что делает, вогнал торчащий в её глазу обломок палки ещё глубже. От неожиданности она отшатнулась, заверещала, вскинула руки к лицу.

Он разблокировал автомобиль, отстегнул её ремень, стремительно распахнул дверцу, выскочил наружу и, обхватив сопротивляющуюся Ирину обеими руками за плечи, выволок из покорёженного «Опеля».

Наверное, ему удалось проделать это достаточно легко ещё и потому, что схватив Шустовскую, он сильно сдавил её израненную кисть. Это вышло случайно, но, видимо, он причинил ей настолько острую боль, что на какое-то время она совершенно потеряла способность действовать. Оказавшись снаружи, обезумевшая, визжащая Ирина, уже не делая попытки напасть на него, попробовала вырваться, выбраться из оврага. Однако Руслан, воодушевлённый своей маленькой победой, не дал ей такой возможности.

Продолжая крепко удерживать женщину, он изо всех принялся толкать её по направлению к той стороне, где, по его мнению, проходила невидимая граница. На дне оврага было сыро, и он поскользнулся, едва не упал, но умудрился удержать равновесие. Ирина шлёпнулась на землю, но Руслан тут же рывком поднял её, шарахнув спиной о гладкий бок автомобиля. Шустовская захрипела и пнула его ногой по голени.

Боль взорвалась белой яркой вспышкой, но он не разжал рук, только крепче вцепился в Ирину. В слепой надежде спастись она цеплялась за росшие тут и там кустики, но тонкие ветки, ломаясь, оставались у неё в руках, а сама она приближалась к запретной черте.

Откуда у неё энергия, чтобы так яростно сопротивляться? Он был крупным и мускулистым, а она всегда казалось ему хрупкой. Руслан и представить себе не мог, насколько она вынослива и сильна. Сам он был на пределе: к почти невыносимой боли в голове и головокружению прибавилась боль в ушибленной ноге. «Господи, дай мне сил! Больше ни о чём не попрошу тебя, только помоги одолеть…»

Чувствуя, что может грохнуться в предательский обморок или ослабить хватку, он взревел и сгрёб Шустовскую в охапку, как пылко влюблённый. Оторвав Ирину от земли, сделал несколько шагов, пока не споткнулся и не упал. При падении руки его разжались, и она выскользнула из его объятий и вскочила на ноги.

Только это уже не могло её спасти.

Он понял это сразу же, услышав знакомый треск: будто заискрила розетка. Руслан отполз от лежащей подле него Ирины и, не в состоянии отвести взор, смотрел на то, что с ней происходило.

Это было одновременно просто и жутко. И очень быстро. Её прекрасное тело стало оплывать, как тающая свеча. Сам воздух за пределами Каменного Клыка был для неё губителен и, соприкасаясь с ним, Ирина словно окуналась в разъедающую её кислоту и истошно вопила от невыносимой боли. Что-то пожирало её плоть, которая становилась коричневой, отвратительной на вид, и растворялась.

Крики скоро прекратились: её голова исчезла раньше всего остального. «Теперь ей нечем вопить!» – мелькнувшая мысль вызвала у Руслана приступ истерического хохота, и он хрипло закаркал, а потом зашёлся в приступе кашля.

Агония продолжалась. Обезглавленное тело Ирины какое-то время продолжало нелепо дёргаться в жутком подобии танца, размахивать руками, вертеться во все стороны, месить кроссовками рыхлую землю. Руслан, наконец, сумел закрыть глаза, точно зная, что эта картина навеки отпечаталась в его мозгу.

Спустя несколько минут он решился разомкнуть веки, хотя больше всего на свете ему хотелось упасть и провалиться в сон без сновидений. А ещё лучше – потерять сознание.

От Ирины Шустовской осталась лишь небольшая кучка вещей, сиротливо лежащих на грязной мокрой земле. Он кое-как поднялся на ноги и подошёл ближе. Опасливо поворошил одежду носком ботинка. Ничего не произошло.

И в эту секунду раздался слабый голос. Маруся звала его из машины.

Он бросился обратно, позабыв о боли и слабости, и в два прыжка очутился возле автомобиля. Рванул на себя дверцу и увидел её, скорчившуюся на сиденье.

Жена смотрела на него ничего не понимающими, широко раскрытыми глазами. Взгляд был растерянным и жалобным, в нём плескался страх. Он стоял, покачиваясь, тяжело опираясь на многострадальный «Опель», и глядел на Марусю.

Хотелось сказать ей что-то важное, но слова застревали в горле, мешали дышать.

– Что случилось? Мы попали в аварию?

Он молчал. В голове мелькали обрывки фраз и мыслей, которые как кусочки пазла или детали головоломки складываясь в ясную картину.

«Она навсегда останется глупым животным, пока жива Варвара!»

Наверное, любое заклятие, как и гипноз, и кодирование, действует только до тех пор, пока жив тот, кто его наложил. Маруся жива, она очнулась – и это означает, что Варвары больше нет. Как нет и Ирины. И всех остальных про`клятых.

«Тебе нас не одолеть!» – когда-то вырвалось у Шустовской.

Нас! Члены общины существуют, пока существует Ирина. Королева, матка в улье или муравейнике – вот кем она казалась ему. Но, оказывается, Первая Избранная была для жителей посёлка кем-то гораздо большим, чем просто предводительница.

Он вспомнил, как мама рассказывала ему, что у неё на руках в детстве были бородавки. Семьдесят две штуки. Она пыталась сводить их всеми возможными способами, но ничего не помогало. Их становилось только больше. А потом она намазала каким-то сильным средством всего одну бородавку. И неожиданно сошла не только она, но и все остальные. Потемнели и отпали. Она случайно уничтожила что-то вроде корня.

Сегодня он умертвил Ирину, и мог головой ручаться, что в Каменном Клыке больше никого не осталось.

– Где мы? Ты ранен? – продолжала спрашивать Маруся, но он по-прежнему не мог ей ответить. Глазам стало горячо, он моргнул и почувствовал, что по щеке заструилась влага, а хватка, сжимающая горло, ослабла.

– Руслан? Что с тобой? Ты плачешь?

– Не знаю, – почему-то шёпотом ответил он. – Может быть. Маруська, ты… ты ничего не помнишь?

Она неуверенно смотрела на него, потом нахмурилась, послушно стараясь припомнить, что с ней происходило.

– Помню… похороны, – медленно выговорила она и прикусила губу. На лицо легла тень, и она судорожно сжала руки. – Потом… дни шли и шли, и я как будто спала. Готовила, прибиралась, делала что-то… совсем неважное. А ты был где-то, но я тебя так редко видела.

От последних её слов в груди у Руслана болезненно заныло.

– А после я не помню, – договорила Маруся. – Как мы здесь оказались? Какой сегодня день?

Он забрался в салон. Она подвинулась, и он уселся рядом. Обнял жену, как будто хотел вобрать её всю, без остатка, растворить в себе. Она приникла к нему худеньким, дрожащим телом, спрятала голову у него на груди и больше ничего не спрашивала. «Какая она маленькая… Как ребёнок. Ребёнок! – пронзило его. – Она не знает о малыше!»

Он осторожно повернул к себе лицо своей любимой и прижался губами к её губам. Его накрыла огромная волна такого всеобъемлющего блаженства, что он даже испугался, потому что не знал, что теперь делать с этим невиданным диковинным ощущением.

– Маруська! – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. – Это хорошо, что ты не помнишь. Я буду помнить за нас двоих. И больше никогда, никому не позволю забрать вас у меня.