Глава 28

При первом взгляде на планету нашей семьи меня охватила гамма высоких чувств. Мы наблюдали орбитальное приближение с капитанского мостика яхты, из удобного помещения, имеющего в основном церемониальное назначение. Яхта управлялась собственной анциллой, как почти все корабли Предтеч, но из уважения к прежним временам требовала присутствия во время посадки старшего члена семьи, в данном случае моего отца, который выкрикивал команды на жаргоне Предтеч – языке, который был гораздо старше моих родителей, но и близко не столь древен, как дигон, язык, который изучал Дидакт, будучи молодым воином.

Дидакт. Меня назвали так, когда я учился в колледже Стратегической защиты Мантии – военном колледже. Некоторые студенты, похоже, думали, что я слишком требователен и слишком точен в определениях…

Этот всплеск не был внезапным. Я ожидал чего-то в этом роде. Дидакт, как ни крути, был спонсором моей мутации, а это означало, что я воспринял некоторые из присущих ему манер поведения… и, вероятно, большую часть его воспоминаний. Я чувствовал, будто что-то зреет во мне, что-то такое, что я, возможно, не смогу контролировать.

Я старался ничем не выдать свои чувства, но отец легко заметил перемену во мне.

Конечно, планета нашей семьи мало изменилась. Да и какая нужда в изменениях, когда каждый квадратный метр ее поверхности был сотворен ради удобства и амбиций Предтеч, отрегулирован и приспособлен к их потребностям? Даже с высоты в тысячу километров был виден округлый горизонт планеты, встопорщенный архитектурой, хотя она, конечно, не шла ни в какое сравнение с руинами, которые обнаруживаются на любой крупной планете Предвозвестников, – никаких сводчатых орбитальных мостов, тянущихся от планеты к планете, никаких негнущихся вечных кабелей…

Память вернула меня на Чарум-Хаккор, каким он был перед его таинственным разрушением. На моих глазах чудесным образом восстановились руины Предвозвестников, и я увидел, как их использовали люди…

Но хватит. Возвращение на родную планету снова напомнило мне, что строителям нечего стыдиться своих поисков архитектурного доминирования.

В юности я проявлял интерес к нашим возвышенным океанам, каждый из которых имел диаметр в тысячу километров и глубину в тысячу метров; океаны сверкали, как экваториальный пояс, усыпанный внахлест монетами. Каждая монета была отделена от соседней возвышением в несколько сот метров, а нахлест объяснялся тем, что они соединялись каскадами воды или вихрящимися воронками водяных столбов. Творцы жизни в течение многих столетий приезжали по приглашению изучать эти громадные аквариумы и экспериментировать с новыми видами экзотических существ, которых они иногда передавали другим исследовательским группам и коллекционерам по всей Галактике.

Однажды я помогал тьютору в проведении такого эксперимента: бассейн с рептилиями, обитающими в соленой воде, трехтуловищные хищники с тремя взаимосвязанными мозгами и удивительными органами восприятия… самые развитые в своем виде… Пока моя мать после нескольких почти успешных покушений на мою жизнь не решила, что эти существа слишком опасны. Она прекратила эксперимент, а творец жизни, который сконструировал этих рептилий, был отослан на другую планету, в другой конец Галактики.

Почти столь же впечатляющими были арочные мостки в северной полусфере, тянущиеся в меридианном направлении от океанов к идеальному кругу полярной шапки; эти мостки были изготовлены из блоков превосходного красного и желтого песчаника, обработанных пескоструями: автономные гравийные вихри протачивали гравием древнее океаническое дно, создавая из осадочных пород дивные узоры и скульптуры. Туристы и путешественники месяцами пропадали среди этих сотен тысяч километров петляющих, спиральных лабиринтов, хотя, конечно, такие походы были совершенно безопасны, поскольку семьи путешественников всегда находились в связи, готовые отреагировать на сигнал тревоги или просто одолевшей путешественника скуки.

Моя сестра когда-то любила оставлять ни на что не похожие рисунки на камнях в лабиринтах, приглашая таким образом и других добавить что-нибудь свое. Никто не отозвался. Ее рисунки были слишком оригинальными, слишком загадочными.

Мы приземлились на территории обширнейшего семейного поместья близ экватора между поясом океанов и невысоким древним горным хребтом. Наш корабль распластался на посадочной люльке для обслуживания, а разнообразные персонифицированные анциллы приветствовали нас вместе с представителями семей более низкого положения, которые делили с нами планету и сохраняли ее от нашего имени.

Мой отец не представил своего изменившегося сына и не объяснил его появление. Несомненно, точно так же он не счел нужным объяснить и годы моего отсутствия.

В день моего возвращения сестра пришла ко мне на выходящую к озеру веранду основного дома и села рядом. Тиара из трех небольших ярких солнц опустилась за горизонт, оставив нас в мерцающих сумерках. За этим последовала неожиданно яркая заря. Я чуть ли не улавливал дополнительное преломление, вызванное полями, которые защищали нас от самых зловредных излучений эти ярких карликовых солнц.

– Ну, так ты нашел свое сокровище? – мягко спросила она, прикоснувшись к моей руке.

Если она хотела прогнать мое мрачное настроение или как-то приободрить меня, то у нее не получилось.

– Нет никакого сокровища, – ответил я.

– Нет Органона?

– Ничего даже отдаленно похожего.

– Тут все ведут себя как-то очень таинственно в последнее время, – сказала она. – В особенности отец. Он словно держит на своих плечах всю Галактику.

– Он важный строитель, – сказал я.

– Он всегда был важным, сколько я себя помню. Неужели он теперь стал еще важнее?

– Да, – ответил я.

– Каким образом?

– Я бы и сам хотел это узнать.

– Теперь ты ведешь себя таинственно.

– Я видел кое-что… ужасное. Не знаю, какую часть из этого я смогу объяснить, не подняв переполоха.

– Переполох! Ты же любишь переполохи.

– Такого рода переполохи – нет.

Сестра поняла, что пришло время сменить тему. Она окинула меня унаследованным от матери взглядом: одновременно оценивающим – что она почти не скрывала – и выносящим суждение. На этот раз положительное.

– Мама хочет знать, собираешься ли ты искупать свою мутацию или будешь делать коррекцию, – сказала она.

– Нет, – ответил я. – А что? Я как-то стал особенно уродлив?

– Прежде чем мы, женщины, обручаемся, почти обязательными считаются кое-какие контакты между разными кастами. У тебя такой зверский вид – для некоторых моих подружек ты бы подошел идеально. Собираешься стать воином?

Теперь она поддразнивала меня. Я не ответил на подковырку, но в душе кольнуло – очень уж реальной казалась возможность, о которой говорила сестра.

– Моя жизнь больше мне не принадлежит, – сказал я. – А может, никогда не принадлежала.

С губ сестры чуть не сорвался резкий ответ – она хотела сказать, что я полон жалости к себе. И это было бы недалеко от истины. Но она сдержалась, а я принял ее невысказанный совет близко к сердцу.

Прошло несколько минут, опустилась темнота, туманность сделалась ярче для наших приспособившихся глаз, веранда чуть осветилась и стала подогреваться снизу. Сестра спросила:

– Так что там на самом деле случилось?

В этот момент появилась мама, прошла со своей неизменной и почти нестареющей грацией по веранде. Движением руки она вызвала еще одно кресло, и когда оно образовалось, села рядом с нами, издав протяжный вздох облегчения.

– Хорошо, что мои замечательные дети снова со мной, все дома, – проговорила она.

– Звездорожденный собирался рассказать мне о том, что случилось на Эдоме, – сказала сестра.

– Эдом… Если бы это была только история. Мы наказали твою обменную семью за то, что она позволила влиянию творца жизни сбить тебя с панталыку.

– С панталыку… – Моя сестра наслаждалась этим словом.

В последний раз заря медленно взмахнула своим крылом, залив гладкое лицо сестры розоватым сиянием, отчего я почувствовал укол сожаления. Больше никогда я не смогу разделить с ней ее невинные мысли, ее вкус к приключениям.

– И я определенно надеюсь, что мне удастся отделаться от штрафов, наложенных Советом, – добавила мама. – Мы еще можем потерять эту планету из-за твоих «приключений», Звездорожденный. Надеюсь, они того стоили.

– Мама! – Сестра, похоже, была удивлена и огорчена.

В отличие от меня. Я ждал этого момента почти всю дорогу домой.

– Так вправе ли ты что-нибудь нам рассказать? – спросила мама. – Ты покинул Эдом. Продвинулся к зрелости с помощью обесчещенного Воина-Служителя.

– Дидакта, – сказал я.

– Бунтовщика-прометейца, изгнанного из Совета.

– Победителя людей и сан’шайуумов, защищавшего ойкумену двенадцать тысяч лет. – Моя другая память сообщила об этом без всякого пафоса, лишь с сожалением о том, что срок оказался так короток.

– Это все правда? – спросила мама мягким и немного испуганным голосом.

История моих путешествий и приключений явно была пересказана ей поверхностно и с большими пропусками.

– Правда.

– Как ты позволил настолько сбить себя с толку?

– Эдом расположен недалеко от Эрде-Тайрина. Я отправился туда на поиски сокровища. Мне дали понять, что там, возможно, есть артефакты Предвозвестников. Но ничего такого я не нашел. Вместо этого два человека проводили меня к Криптуму Дидакта.

Я еще больше вырос в глазах сестры.

– Криптум воина? Ты его открыл?

– И помог оживить Дидакта. Он не устроил мне выволочку. Он меня рекрутировал.

Мать увязывала воедино очевидные нити истории.

– Все это, вероятно, было спланировано Библиотекарем?

– Похоже, что так.

– И ты под непреодолимым влиянием древнего полководца присоединился к миссии Дидакта. – Она пыталась надеть на весь этот, по ее мнению, отвратительный эпизод маску добропорядочности. – Ему, конечно, требовалась твоя помощь, чтобы добиться своих корыстных целей. И ты, наивный юнец, не в силах был понять, как это может осложнить работу твоего отца и нанести огромный ущерб нашей семье.

– Мое тело изменилось, но это не единственное мое изменение, – сказала я. – Я узнал многое из того, что недоступно манипулярам и даже большинству Предтеч. Я узнал о Потопе.

Сестра переводила непонимающий взгляд с матери на меня.

Выражение мамы мгновенно изменилось с терпеливой печали на жесткий официоз.

– Как ты узнал? – спросила она.

– Отчасти от Дидакта, а отчасти из самого домена.

– Значит, ты уже бывал в домене, – сказала сестра. – И видел его глазами древнего воина! Расскажи!

– Сплошная путаница, – признал я. – Я не смог интегрировать свое восприятие. Мое знание в лучшем случае примитивно, и я не могу вернуться туда без проводника… Так я думаю. В любом случае я не посещал домен с того момента, когда на карантинной планете сан’шайуумов с меня сняли броню.

– Карантинная планета! – воскликнула сестра. – Я слышала про сан’шайуумов. Это было что-то замечательное и чувственное.

– Хватит об этом. – Мама оглядела веранду, а еще, как я заподозрил, оглядела все имение с помощью анцилл, словно опасаясь шпионов Совета, новых штрафов и даже еще более строгих ограничений. – Я слышала про Потоп. Это было таинственное звездное заболевание, вызывавшее радиационные аномалии. Оно несколько веков назад нанесло серьезный ущерб некоторым колонизированным планетам Предтеч на дальних окраинах Галактики.

Это признание потребовало от нее немалых усилий. Я ясно видел, какой груз она в последние месяцы несла на своих плечах. Но и на моих плечах лежало ничуть не меньшее бремя.

– Мы должны дождаться решения твоего отца, – сказала она наконец, закончив осмотр территории, несомненно к облегчению всех ее анцилл на планете.

– Отец тоже изменился – выглядит так, словно его готовили к серьезному служебному повышению, – сказал я. – Архитектор инструктировал его для последней мутации?

– Хватит! – воскликнула мама и встала.

Врассыпную бросились десятки маленьких обслуживающих устройств. Ее пробрала дрожь, и она предложила нам, прежде чем провести темные часы в приватных занятиях, потратить некоторое время на созерцание Мантии. После чего быстро вышла, снова распугав устройства, а мы с сестрой остались в слабых отблесках туманности и свете звезд, как рассеянном, так и резком, словно пойманном в широкое рваное полотнище тумана.

– Что происходит с этой семьей? – спросила сестра. – Это не может быть только твоей виной. Еще до твоего отъезда…

– Мама права, – сказал я.

– Что такое Потоп? – вдруг спросила сестра, ее чутье обострилось. – Мама, кажется, знает что-то… а я определенно нет.

Я отрицательно покачал головой:

– Страшные истории, сочиненные в политических целях. Возможно, ничего другого за этим не стоит. – Это что ж, я пытаюсь ввести в заблуждение собственную сестру? – Я подчиняюсь суждению отца.

– Подчиняешься? Теперь? – сказала она.

Мы расстались у двери на веранду, и я вернулся в свою комнату, расположенную высоко в башне, с видом на ближайшее дисковое море, границу которого очерчивали каскады воды под постоянно изменяющимся сводом нашего неба: новорожденные звезды, умирающие солнца, великое потрясение, в котором Предтечи увидели первый свет.

Я ничего не сделал для своей семьи. Превратным образом я сейчас чувствовал себя ближе к Дидакту, чем к ним… и еще более превратным образом, возможно, я искуплю свою вину равно перед семьей и Предтечами.

Сколько предательств нужно совершить, чтобы пройти полный круг?

Теперь еще важнее для меня было узнать, кто я есть на самом деле и кем стану. Никто не мог сказать мне этого. Никто не мог меня научить.