Глава 12

Корабль приземлился у края многокилометровой арены. Ее неправильной формы стены были сложены из огромных обломков, разломанных на слои. Сколы сверкали в тусклом свете бело-голубого солнца, ослепительной точки, висящей у горизонта.

Температура воздуха у поверхности была низкой, а сама атмосфера – бедна кислородом. Небо над головой было с одной стороны заполнено звездами, а с другой – почти пустынным. Там, за диффузной границей Галактики, находилось ничто межгалактического пространства, представлявшееся таким: бездна, разделяющая разнесенные на огромные расстояния островки богатства.

Нам пока хватало ресурсов своей Галактики, заглядывать далеко вперед у нас было не принято. Так меня учили. Но как не замедлил указать Дидакт, есть много вещей, которым строители не учат свою молодежь.

Броня защищала нас от суровых условий и без труда удовлетворяла личные потребности. Впрочем, люди не сразу это осознали. Они попытались поднести руки к лицу и наконец поняли, что их головы находятся под тонкой саморегулирующейся энергетической пленкой обволакивающих шлемов. Такая же пленка прикрывала и ладони.

Дидакт двинулся на запад, в сторону голубой звезды. За спиной протянулась длинная тень. Я последовал за ним. Пройдя по арене несколько сотен метров, мы подошли к широкой округлой яме. Цели внутри целей… Это напомнило мне кольцевой остров и песчаное поле вокруг Криптума Дидакта. Жутковато, что и говорить. Мне это место не понравилось. Прежде я бы радовался случаю посетить такую загадочную планету, но с тех пор мои представления о том, что могут предложить Предвозвестники, успели измениться.

Впрочем, от моих былых представлений вообще мало что осталось.

Я заметил, что Чакас и Райзер следуют за мной, демонстративно не обращая внимания на Дидакта. Это было глупо. Мне нечего было предложить ни им, ни кому бы то ни было другому. Я чувствовал себя пустой скорлупой. Пытался восстановить хоть какую-то часть моей личности, переформировать себя в непокорное и прозорливое существо, но ничего из этого не выходило. Чем владели Предтечи, чтобы произвести такое разрушение?

Как могли Предвозвестники оставить свое наследие таким уязвимым?

Огромная яма была нескольких сот метров в глубину, на ее дне виднелась уменьшенная версия арены. Потом я заметил, что под ногами у нас похрустывает слой странного вещества, похожего на прогоревшие угли. Не серебристо-серое, не разломанное по кристаллическим слоям, – значит, вещество создали не Предвозвестники. Мы начали медленный спуск по склону, опасливо балансируя на мелких огарышах, перепрыгивая с камня на камень и обходя наиболее опасные груды. Все это место когда-то было абсолютно ровным. Кто-то перестроил арену. Сооружения Предвозвестников находились внизу и насчитывали, вероятно, десятки миллионов лет. Расположенные выше обугленные руины были, вероятно, остатками построенного людьми или сан’шайуумами.

Мы спускались по слоям истории, и эта история была ужасна.

Моя анцилла решила, что настало время напомнить о себе.

– Я могу попытаться реконструировать твои отношения с прежней анциллой? Для этого мне придется войти в твою память.

– Мне все равно, – сказал я. Как ни странно, вместе с раздражением я почувствовал еще и облегчение: среди окруживших меня ужасов войны тишина была невыносимым испытанием.

– Я смогу служить лучше, если ты охотнее будешь идти на контакт, – заметила анцилла.

– Хорошо. Расскажи о том, что я вижу, – сказал я.

– Это Чарум-Хаккор, хотя и не в том виде, в каком его оставил Дидакт, и не в таком, в каком его видела Библиотекарь.

– Что здесь произошло?

Она тут же продемонстрировала ряд живописных изображений.

– Флоты Дидакта отрезали систему от высланных на поддержку людям армад сан’шайуумов. На руинах, оставшихся после Предвозвестников, люди построили мощнейшие защитные сооружения. Они использовали негнущиеся нити, чтобы связать свои орбитальные платформы, и в течение пятидесяти лет сопротивлялись многократным атакам Предтеч, но все же потерпели поражение. Большинство людей и немалое число сан’шайуумов, которые были здесь, покончили с собой, предпочтя смерть подчинению и высылке в другую систему.

– Что может уничтожить артефакты Предвозвестников?

– Этого нет в моей базе знаний.

– Дидакт знает. Спроси у его анциллы.

– Пока это не разрешается. Но он открыл для тебя всю информацию, которая понадобится, если ты согласишься ему помогать.

– Как будто у меня есть выбор.

– Вскоре тебе придется сделать важный выбор, но мы еще не дошли до этой точки.

– Я выбрал следовать за ним.

– Неудивительно, что они меня нашли, – вмешался Дидакт, сказал он это голосом, который для него звучал, видимо, как благоговеющий шепот.

Мы остановились перед широким цилиндром, увенчанным куполом – расколотым, вывернутым наизнанку, похожим на зубчатую корону. Часть стены обрушилась, открывая проход внутрь.

Мы с трудом прошли по обломкам – прежде это были возведенные людьми и Предвозвестниками стены и мощные защитные сооружения – и наконец оказались у лестницы, поднимающейся к круговой галерее метров пяти в ширину. Ее дальняя сторона находилась примерно в полусотне метров. Когда-то здесь явно было что-то вроде обзорной площадки, позволявшей наблюдать за происходящим внизу. Внутренняя стенка представляла собой наклонные панели прозрачного материала, опаленные и выщербленные давнишним взрывом. Нетронутыми остались только галерея и внутренний цилиндр внизу.

Мы двигались при свете звезд, просачивавшемся сквозь разрушенный купол. Дидакт подошел к внутренней стене галереи, броня Предтечи светилась от внутреннего смятения, словно готовилась предотвратить серьезный ущерб. Таким он, наверное, выглядел перед сражением…

Большую часть ямы внизу занимала полускрытая тенью замысловатая форма, которая прежде аккуратно накрывала что-то, имеющее высоту около пятнадцати метров, ширину десять или одиннадцать метров и почти такую же толщину – размеры слишком большие как для человека, так и для любой касты Предтеч.

Анцилла никак не комментировала происходящее.

Мне показалось, что я разглядел нечто, возможно бывшее когда-то подушками или скобами для длинных многосуставчатых рук. Заканчивалось оно не то кандалами, не то перчатками, предназначенными для удержания запястий толщиной с мое туловище. На кистях было три мощных пальца и центральный большой… коготь?

Две пары. Четыре когтистые руки.

Приподнятый вверх и сдвинутый в сторону, похожий на громадную шляпу, брошенную на стол, лежал ограничивающий движения головной убор шириной в три метра. С одной стороны ниспадала жесткая трубка. Кажется, голова, зафиксированная этим шлемом, имела толстый извивающийся многосуставный хвост.

Клетка. Тюрьма.

Пустая.

– Именем Мантии и всего, что я чту, надеюсь, он мертв, – сказал Дидакт, – но боюсь, что это не так. Они его освободили.

– А что здесь держали? – спросил я, подходя поближе к Дидакту, как ребенок, от страха цепляющийся за отца.

– Нечто, давно оставленное здесь Предвозвестниками, – сказал Дидакт.

– Но что это?

Я оторвал зачарованный взгляд и наконец заметил, что люди последовали за нами на галерею. Стояли рядом со мной, уставившись в яму, их глаза бегали, рты были разинуты.

Дидакт смерил людей взглядом сощуренных глаз, потом обошел их и снова посмотрел сквозь прозрачную стену.

– Древний конструкт… или пленник, – сказал он. – Никто не знает о его происхождении, но то, что находилось здесь в заточении, наводило ужас на всех, кто его видел. Миллионы лет назад он был помещен в стазис-капсулу и захоронен на глубине тысячи метров. Люди нашли его темницу, выкопали ее, но, к счастью, не смогли уничтожить… полностью. Однако они нашли способ связаться с пленником. То, что они услышали, напугало их до смерти. С удивительной для них мудростью они прекратили любые попытки контактировать с ним, добавили еще один защитный слой – сан’шайуумский таймер, почти такой же эффективный, как изготовленное Предтечами. Они поместили капсулу здесь, на арене, как предупреждение будущим поколениям.

Выражение на лице Чакаса под едва заметным силовым полем шлема было строгим, на лбу выступили капельки влаги. Через каждые несколько секунд сквозь эту строгость пробивалось нечто иное: скорбь, смешанная с невыразимой болью. Какие только теперь пробудившиеся воспоминания, какую часть их истории передала Библиотекарь вместе с гейсом? Что видели здесь предки моих спутников? Я не мог этого знать.

Дидакт обернулся. Его броня перестала мерцать.

– Как он мог передвигаться? – спросил Дидакт. – Сюда приходили… – На его лице проступило понимание. – Сюда приходили те, кто проводил испытания.

Прометеец развернулся и направился к лестнице.

– Мы должны немедленно уходить.

Чакас продолжал смотреть в яму. Райзер ничего не сказал, но пушок на его щеках был мокр от слез. Слез не печали – ярости.

– Идемте, – сказал я. – Дидакт уходит, и здесь для нас ничего нет.

– А когда-то было все, – вздохнул Чакас, оглядываясь с таким диким видом, словно его окружали призраки.

– Когда вернемся на корабль, расскажешь все, что знаешь, – предложил я.

Он медленно вышел из своего транса и вместе со Райзером поплелся за мной к подъемной трубе корабля Дидакта.

Через считаные минуты мы были уже на орбите.

– Мы должны проверить другие планеты системы, – сказал Дидакт. – То, что случилось здесь, могло распространиться. Скажи своим людям…

– Они не мои, – возразил я.

Дидакт критически оглядел меня:

– Скажи своим спутникам, что Библиотекарь в своей извращенной мудрости пыталась создать команду, способную помочь мне решить эту головоломку. Это не так уж и много, но это все, что у нас есть, – мы сами, этот корабль, наша броня и анциллы.

– Внизу ничего нет, – сказал я. – Что бы ты ни искал, оно ушло. Предтечи улетели без тебя, и у них, вероятно, были для этого основания. Мы должны вернуться и заняться…

– Твоя анцилла еще не начала восполнять пробелы в твоем образовании, – заметил Дидакт.

– Для этого не было времени.

– В системе пятнадцать планет. Руины Предвозвестников найдены только на Чарум-Хаккоре. Люди заселили еще две, Фаун-Хаккор и Бен-Наук. На других планетах велась добыча руды и летучие вещества. Значит, сейчас мы летим на Фаун-Хаккор. Скажи твоим… Скажи людям.

Дидакт исчез в нижнем трюме. Я остался в командном центре с Чакасом и Райзером. Насколько я научился понимать человеческие эмоции, Чакас выглядел злым и сбитым с толку. Что испытывал Райзер, можно было только догадываться. Флорианец сидел неподвижно, скрестив ноги и раскрыв рот. Руки его были сложены на груди.

– Зачем она подвергла нас проклятию этими украденными воспоминаниями? – спросил Чакас, глядя на меня. – Я помню столько всего, чего не мог видеть в жизни!

– Когда видишь древние планеты и слышишь древние истории, это порою вызывает на поверхность забытые воспоминания, – сказал я. – Часть твоего гейса, я думаю.

– Что этот убийца собирается делать с нами?

– Хотел бы я это знать, – ответил я.

Чакас отвернулся. Райзер оставался неподвижен.

– Что ты помнишь? – спросил я Чакаса, опускаясь на колени рядом с ним.

– Все так запутанно… Мы были грозной силой. Мы долго и отважно сражались. Я чувствую, через что они прошли… древние люди. Эти чувства причиняют боль. Мы потеряли все. Он победил и отомстил нам.

Он сгорбился, его слезы падали на палубу.

Что бы я ни думал о Дидакте, какое бы сильное впечатление он на меня ни производил, как бы ни пугал меня, я не мог поверить, что он действовал из злого умысла.

– Библиотекарь, вероятно, наделила вас человеческими воспоминаниями тех времен.

– Что это значит?

– Воспоминания, собранные в основном у пленников. Это не твоя память.

Чакас протянул руку к Райзеру:

– Его родители вернулись и теперь поют ему, а он не знает, как облегчить их боль.

– Ни сделать, ни сказать я больше ничего не могу.

Оставив людей, я отправился в путешествие по кораблю, чтобы узнать, почему Библиотекарь решила, что ее мужу понадобится такое большое судно. Черт бы побрал энергии вакуума.

Корабль вернулся в космос и снова принял яйцеобразную форму, теперь его длина от носа до кормы составляла не менее восьмисот метров. Передо мной открывались все люки, которые я сумел обнаружить. Ничто не препятствовало моим разысканиям. В лифтовых кабинах и транзитных коридорах при моем приближении загорался яркий свет, стены и полы везде были безукоризненно чисты – оно и не удивительно. Корабль был совсем юным. Он, как и я, даже не до конца осознавал собственную природу.

Я провел немало времени, наблюдая, как мой отец и его строители делают корабли вроде этого, а потому понимал основы. Большая часть внутренностей корабля была отделана твердыми легкими сплавами, декор был подвижным и мог меняться по воле капитана. Я предположил, что половину массы корабля составляли материалы, а около трети – топливо, реактивная масса и, конечно, центральная пластина двигателя гиперпространства, вытесанная из исходной сердцевины, которая хранилась в месте, известном только магистру строителей, старейшине каст и всех гильдий, величайшему из великих в технике… вероятно, самому влиятельному Предтече в ойкумене.

Неожиданный вывод поразил меня. Библиотекарь – если и в самом деле она предоставила посев для этого корабля – наверняка имела контакты среди старших строителей. Если кто-то из них дал ей эту пластину, без которой корабль просто не мог бы существовать, то это могло означать только одно. Среди строителей был раскол, причем на самом высоком уровне.

Я почувствовал мимолетный укол гордости за собственную проницательность, но тут же сотни вопросов вытеснили это чувство, и на каждый из них моя анцилла отвечала, что «информация находится за пределами ее нынешней компетенции».

Конечно, никакой загрузки информации из внешних источников не предполагалось, потому что все коммуникации должны были проходить через приватную шифровку, а значит, их могли отследить. Дидакт был окружен тишиной, не имея возможности ни получать свежую информацию, ни передавать полученные на Чарум-Хаккоре сведения. Неудивительно, что он был так задумчив.

Чтобы передать то, что ему стало известно, он должен был обнаружить себя. Заявить на весь мир, что он вернулся к жизни, бежал и теперь активно реализует подготовленный на пару с Библиотекарем план.

Оставался еще, конечно, домен, который нечасто использовался как средство коммуникации. Существовала и небольшая опасность того, что важнейшие послания могут быть изменены, даже вывернуты наизнанку. Будучи манипуляром, я мало что знал про домен, а анцилла вряд ли сообщила бы мне вещи, запретные для моего юного возраста.

Все усложнялось и усложнялось.

Я спустился по осевому лифту ниже командного центра. Жилые пространства корабля представляли собой лабиринт небольших комнат и подсобных помещений: пустые столовые и кухни, пустые библиотеки и кают-компании, тренировочные залы, отсеки для ремонта оружия, автоматические мастерские для переоснащения и расширения. Здесь могли разместиться пять тысяч Воинов-Служителей и экипаж. Помещения в корме над силовыми блоками были заполнены военными машинами – сотни машин в компактном хранении, полностью активированные и куда современнее, чем сфинксы. Здесь были вооруженные разведчики и орбитальные пикет-крейсеры, обеспечивающие защиту более крупных кораблей, тысячи комплектов неизвестной мне боевой формы, заменяющей личную нательную броню, ручное оружие… десятки тысяч разновидностей ручного оружия любой конструкции и для любых ситуаций.

Достаточно, чтобы участвовать в крупном сражении, если не в войне.

Что планировал Дидакт? Неужели он и в самом деле готов восстать против Совета, который правил ойкуменой?

Возможно, он взял меня – взял всех нас – просто для того, чтобы нас не убили. Но в любом случае – чтобы мы были рядом, чтобы мы помалкивали. Я оказался в центре чего-то такого, что невозможно было объять. Это находилось за пределами понимания манипуляра, каким бы способным он ни был.

Всю мою недолгую жизнь я прожил на невидимой перине цивилизации. Борения и замыслы тысячелетий истории вынесли меня на вершину событий. Мне требовалось проявить только минимум-миниморум самодисциплины, чтобы унаследовать место, которое готовила мне семья: меня ждала жизнь привилегированного Предтечи, само представление о которой казалось мне скучным.

Моя привилегия – жить, не ведая о том, что приходилось творить Предтечам, чтобы защитить свой статус в Галактике: вытеснение противоборствующих цивилизаций и видов, захват планет и ресурсов, приостановка их развития, сведение их популяции до отдельных экземпляров. Принятие мер к тому, чтобы противники никогда больше не смогли подняться, никогда не смогли бросить вызов доминированию Предтеч. И в то же время продолжать твердить о своем праве защищать Мантию.

Сколько видов было погублено нашим лицемерием, как далеко во времени это тянется? Что было мифом, что было кошмаром, что было правдой? Моя жизнь, моя роскошь – и все это на согнутых спинах побежденных, которые были уничтожены или деэволюционированы…

А что именно это означало? Неужели люди, побежденные Дидактом и его флотами, были принуждены к стерилизации, старению без воспроизводства? Или их вынудили смотреть, как их детей подвергают биологической деградации, возвращают в состояние лемуров?

Анцилла выдавала только отдельные изображения нескольких выживших, попавших под защиту Библиотекаря и перенесенных на Эрде-Тайрин. По ее воле эти жалкие остатки, получившие гейс, за несколько тысяч лет увеличились в числе до сотен тысяч и восстановили многие из форм предков. Если бы Эрде-Тайрин действительно был их родной планетой, то эти более поздние переселенцы и вторжения, вероятно, изменили бы до неузнаваемости ее палеонтологическую картину.

Я стоял на наружном периметре крупнейшего из оружейных отсеков, изучая хищные аэродинамические формы, установленные головками вверх, бронированные громадные транспортные средства под ними, сложенные на поддоны и подвешенные на серебристых и голубых световых захватных устройствах. Я прислушивался к слабому, едва слышному тиканью подогнанных под имеющиеся формы стазисных полей, удерживающих корабль и оружие в наилучших кондициях. Под командованием Дидакта снова имелся полностью оснащенный боевой корабль. Корабль, наполненный смертью.

Взломщик планет – то, что требуется прометейцу.

Как мог творец жизни, даже такой великий, как Библиотекарь, содействовать созданию столь разрушительной силы? И уж, конечно, она сделала это не в одиночестве.

Меня всегда учили, что самые изощренные и изысканные интеллектуальные способности и социальные таланты приходят с первой мутацией – окончанием юности, окончанием периода манипулярства. Здесь, вдали от семьи и касты, мутация в первую форму была невозможна.

Эти проблемы далеко выходили за пределы моего понимания. Погруженный в меланхолию, я поднялся в командный центр, где люди уже сняли нательную броню и теперь спали. Я постоял над ними, обуреваемый желанием последовать их примеру. А еще – повернуть время вспять, возвратиться в кратер Джамонкин, еще раз отправиться в рискованное плавание по наполненному мерсом озеру, потеряться на кольцевом острове, вернуть те краткие мгновения дурацкого приключения, когда на нас были только сандалии и нелепые шляпы и мы без толку искали сокровище.

Истинная вершина моей жизни к тому моменту.

Но возвращение к тому невинному состоянию было невозможно.

Больше никогда.

Корабль оттолкнулся от печальной серой громады Чарум-Хаккора. Перелет на Фаун-Хаккор должен был занять немногим более тридцати часов.

Я заставил людей облачиться в нательную броню. Ускорение было, конечно, огромным. Райзер и Чакас смотрели вместе со мной, как вращались звезды, когда корабль набирал скорость, переходя на полную мощность, захватывая вакуумную энергию и выталкивая фиолетовую струю виртуальных нейтронов, которые исчезали, как только две стрелки времени обнаруживали их.

Мы оставались в нательной броне, пока корабль не вышел на нужную орбиту. Время замедлилось и теперь ползло, как черепаха. Я попытался научить людей получать доступ к отвлекающим играм, но они слушали меня невнимательно. Наконец они без моего участия принялись за какие-то таинственные и бесконечно повторяющиеся игры на пальцах. Я благодаря долгому наблюдению уже начинал понимать ее правила и элементы стратегии, когда к нам присоединился Дидакт.

Комплекты брони разомкнулись.

Появилось изображение Фаун-Хаккора, орбита изменилась для выхода на петлеобразную траекторию. Мы не собирались задерживаться, не собирались садиться.

– Я обследовал все планеты датчиками дальнего действия, – сказал Дидакт. – Информация, которую они получают на таких расстояниях, не стопроцентна, но…

– Где люди сражались наиболее упорно? – спросил Чакас, подойдя к Дидакту. Он посмотрел на прометейца ясным, лишенным страха взглядом.

– Там, где они считали, что это наиболее важно с точки зрения их интересов. Последние и самые яростные сражения проходили на Чарум-Хаккоре. – Дидакт встал перед обвиняющим его человеком. – Твой народ – если мне позволено так их называть – проявлял ужасную жестокость, когда вторгался на планеты, где Предтечи поселили другие виды. Давление их увеличивающейся популяции было колоссальным. Они уничтожили население пятидесяти беззащитных систем и основали там человеческие колонии, прежде чем мы скоординировали наши усилия и изгнали их назад – на границу спирального рукава. Они считали…

– Заглядывая в сознание душ, – сказал Чакас, глядя тусклым взглядом, словно внутрь себя, – я многое узнаю о моих предках.

– Это знание делает несчастным, – заметил Райзер.

– Полный обзор, – скомандовал Дидакт, явно желая прервать этот разговор.

В то же мгновение мы словно повисли в космосе, будто корабль вокруг нас исчез. Преодолев растерянность, через какое-то время мы наконец смогли взглянуть на Фаун-Хаккор без боязни.

Эта планета, по размерам почти не уступавшая Чарум-Хаккору, была покрыта пестрым зеленым ковром материков и несколькими разделенными океанами, запертыми горными грядами. Картина, ничуть не напоминающая Чарум-Хаккор, даже красивая… на первый взгляд.

– Я мог бы тут жить, – сказал Райзер.

Но датчики говорили иное. Только теперь, когда анцилла обратила наше внимание, мы увидели следы разрушений – выбоины, кратеры, огромные плоские и выжженные площади, уже заросшие, но сплошь покрытые отметками с датами нанесения ударов, ответных ударов и списком кораблей Предтеч, участвовавших в сражении.

А потом – другие корабли, другие имена. Имена людей. Чакас поморщился, услышав перевод некоторых из них.

– Фаун-Хаккор был родиной вида феру – люди их ценили, как своих домашних любимцев, скрашивающих их досуг, – сказал Дидакт. – Резервные силы яростно защищались, но их число и защитные сооружения были минимальны, поэтому планета сохранила большую часть своей исходной флоры и фауны…

– Что-то изменилось, – сказал Чакас. – Здесь что-то не так.

Райзер обошел нас – он казался каким-то нездешним в своей нательной броне, идущим по невидимой палубе.

– И кто живет там теперь? – спросил он.

Дидакт запросил сканы нынешней органической жизни на планете со списком уцелевшей флоры и фауны, выжившей после сражения, случившегося девять тысяч лет назад. В документах, составленных по наблюдениям творцов жизни после прекращения боевых действий, я увидел сотни видов крупных животных от одного до сотни метров размером. Некоторые из них явно обитали в воде, другие – крупные сухопутные хищники или спокойные степные травоядные. Список сравнили с тем, что показывали датчики в данный момент.

Крупные виды исчезли все.

– Животные размером более метра отсутствуют, – бесстрастно сообщила анцилла.

Теперь пришел черед более мелких исторических видов – древесные, норные, небольшие хищники, грызуны, летающие, членистоногие, вегетативно-родственные сообщества… феру.

Один за другим они исчезали из списка. На планете их больше не было.

Затем настала очередь флоры, включая густые древесные леса. Многие из первоначально существовавших здесь деревьев приобрели нечто вроде долгосрочного разума, они контактировали друг с другом на протяжении веков с помощью насекомых, вирусов, бактерий и грибов, которые переносили генетические и гормональные сигналы, аналогичные нейронам… Этот список тоже быстро обнулился. Правда, существовали еще какие-то остатки – мертвые леса и джунгли, покрытые ложным зеленым ковром примитивных растений и симбиотических видов.

Все, что оставалось, было, по существу, мхами, грибами, водорослями и их соединенными формами.

– Ничего, что имело бы центральную нервную систему или хотя бы спинную струну, – сообщила анцилла. – Никакой фауны размером более миллиметра.

– А где пчелы? – спросил Райзер. – Какое может быть опыление без пчел? Никаких вкусняшек не найдешь. Где они? – Его голос поднялся до высоты писка.

– Цветущие растения немногочисленны и вымирают, – продолжала анцилла. – Все океаны и реки отравлены разлагающейся материей. Показания датчиков свидетельствуют о коллапсе экосистемы.

Дидакту стало невыносимо. Он убрал виртуальное изображение, и мы снова оказались на палубе командного центра, выцветающие страницы улетали прочь, словно уносимые неодобрительными ветрами.

– Мы превратились в монстров, – сказал прометеец. – И оно вернулось таким громким эхом, что все теперь знали: Предтечи будут уничтожать все, что имеет хоть малейшую крупицу разума… все, что мыслит и планирует. Это должно стать нашей последней линией обороны. Преступление, выходящее за всякие рамки разума, превосходящее все другие прегрешения против Мантии… Что останется?

Что он имеет в виду, когда говорит «оно», подумал я. Уж не пленника ли, освобожденного с Чарум-Хаккора?

Или что-то еще хуже.

Он вызвал кресло, отвечающее его размерам, и сел подумать.

– Вы интересуетесь, что заставило меня войти в Криптум. Мой отказ согласиться на этот план даже на ранних его этапах. Я всем своим существом боролся против этих позорных механизмов и за тысячи лет предупреждал об их создании. Но мои оппоненты в конечном счете победили. Совет объявил мне выговор, они облили грязью мою касту, мою гильдию, мою семью. И тогда я стал обесчещенным – победитель и спаситель, отказывающийся слушать голос разума. И потому я исчез.

– Не жди от меня сочувствия, – сказал Чакас, глядя на него суровым взглядом.

– Дерзкий до конца, – заметил Дидакт, но без злости – вся его злость израсходовалась, когда он смотрел на опустевшие, умирающие планеты.

Райзер с несчастным выражением на лице лег и свернулся калачиком.

– Нет пчелок, – пробормотал он. – Голод.

Чакас опустился рядом с ним на колени.

– Мы должны совершить еще одно путешествие, – сказал Дидакт спустя какое-то время. – Если и этот поиск закончится ничем, у нас не останется выхода. Больше мы ничем не сможем помочь. – Он повернулся к Чакасу и Райзеру. – Люди отказались сдаться перед лицом подавляющего превосходства, потому были уничтожены. Их союзники оказались не такими упрямыми, не такими благородными, а потому их ждало менее строгое наказание. Сан’шайуумы были лишены всех видов оружия и средств перемещения, их пространство ограничили одной системой, которую поместили в строгий карантин, обеспечиваемый Предтечами. Во главе карантинного отряда поставили одного из моих прежних командиров. Может быть, он до сих отвечает за это…

Мы отправимся взглянуть, как поживают последние из сан’шайуумов. Но сначала мне нужно время подумать и составить план. Я отправлюсь вниз. Люди будут изолированы в их каюте. – Он оглядел их с сомнением во взгляде. – Думаю, я им не нравлюсь.

Он отдал команду, и корабль подчинился. Через несколько минут мы вошли в гиперпространство, а Дидакт оставил командный центр.