С моим поэтом что-то случилось.

По моим лесам он теперь прогуливается без прежней легкости. Ступает он тяжело и неуклюже, спрятав руки в карманы, расставив в стороны острые локти, напряженно приподняв плечи. Его фиалково-серые глаза поблекли, и теперь их цвет напоминает хмурое декабрьское небо. Бакенбарды спутались и теперь неаккуратно топорщатся, из-за чего он кажется значительно старше своих лет – и куда мрачнее, чем обычно. Теперь он куда больше похож на торговца табаком, чем на беспечного мечтателя.

Больше он меня не призывает. Только пинает время от времени сосновые шишки да сидит иногда под деревьями, безучастно глядя на мир вокруг. Гэрланд перестал его сопровождать. Неужели и мистер О’Пала изнемог и ослабел, как и мой поэт? Напрасно этот мерзавец не согласился мне помочь.

У меня на шее и на спине перестали расти перья, а приступы острого голода по словам так меня изводят, что часто я просто падаю, не в силах больше блуждать по лесу. Паутинки пристали к моему лбу и к платью, и всякий раз, когда я пытаюсь их снять, они намертво липнут к пальцам. По рукам у меня то и дело бегают тонконогие пауки. Часто болит горло – такое чувство, будто Джон Аллан вновь пытается меня задушить. Временами я даже улавливаю в лесном воздухе запах табака.

Иногда по вечерам я, вусмерть пьяная, падаю навзничь на церковном кладбище, и призраки торопливо поднимают меня с земли и укладывают в склеп, где я теперь ночую с моей призрачной Джейн, которая уже не боится нашей близости.

При этом я не беру в рот ни капельки спиртного.

Но мне прекрасно известно, кто пьянит мой разум «персиком и медом».

Мне прекрасно известно, кто совершенно не думает о своих стихах.