Во вторник утром, когда доктор Нестеренко вместе с Владимиром делал обход больных, в их отделении появился санитар-татарин из главного корпуса больницы.

– Антон Харлампиевич его ожидают-с! – сообщил санитар доктору Нестеренко, указав на Владимира. – Велели поторопиться!

По лицу Нестеренко промелькнула тень удивления и недовольства.

– Конечно идите, Владимир Иванович. Надеюсь, главный врач вас надолго не задержит.

Направляясь в главный больничный корпус, Владимир терялся в догадках, зачем это он вдруг понадобился главному врачу, которого за неделю своего пребывания здесь ни разу не видел. Не выдержав, он поинтересовался у санитара:

– Послушай, братец, не знаешь, зачем меня вызвал Антон Харлампиевич?

– Мне неведомо, – кратко ответил санитар, у которого было непроницаемое лицо, но Владимир ему почему-то не поверил.

Когда Владимир вошел в кабинет главного врача, тот, явно несколько растерянный, пояснил, по какой причине его позвал, и она не совпала ни с одним из самых смелых предположений Владимира:

– Приехал судебный следователь, господин Катасонов.

Владимир вспомнил своего нового знакомого, с которым довелось пообщаться во время воскресной прогулки.

– Он хочет, чтобы вы приняли участие во вскрытии тела, которое сегодня привезли полицейские. – Антон Харлампиевич выдержал небольшую паузу. – Вы совсем новый человек здесь, откуда знаете господина Катасонова?

– Нас познакомил в минувшее воскресенье адвокат Семыкин Петр Семенович.

– Ну что ж, вы весьма успешно обзаводитесь знакомствами в нашем городе. Адвокат, следователь… – Антон Харлампиевич помолчал, и Владимир не понял, осуждает или одобряет он эти знакомства? – Селим вас проводит в прозекторскую, наш хирург уже там – у вас появилась возможность ближе с ним познакомиться.

Татарин сначала отвел Владимира в небольшую комнату со шкафами и умывальником, где стоял устойчивый резкий запах дезинфицирующих средств. Здесь Владимир надел серый холщовый халат, шапочку, резиновые перчатки. После этого Селим повел его по коридору к прозекторской, и они чуть не столкнулись с двумя выходящими оттуда женщинами. Одна из них, дама средних лет, в черном платье и темной вуали, скрывающей ее лицо, вышла пошатываясь, вторая, очень бледная и взволнованная девушка, крепко поддерживала под руку свою спутницу. Владимир понял, что следователь только что провел опознание и это, по всей видимости, родственницы убитого.

Прозекторская оказалась небольшой светлой комнатой на два окна, с двумя столами, обитыми жестью, с отверстиями для стока жидкости, под которыми стояли ведра. На столе у окна лежал обнаженный труп молодого мужчины. Здесь все пропитал запах дезинфицирующих средств, к которому примешивался сладковато-приторный запах, сопровождающий смерть. Владимиру невольно вспомнилась прозекторская в анатомическом театре на Фундуклеевской, где запахи формалина, мочи, кала, полуразложившейся плоти смешались в удушающий коктейль, мгновенно вызывающий тошноту.

У стола с трупом находились хирург Осип Гаврилович, уже знакомый Владимиру следователь Катасонов Олег Борисович и незнакомый фельдшер. Все они были также соответствующим образом экипированы для проведения аутопсии. Владимир почувствовал себя неловко под насмешливым взглядом старого хирурга.

– Проходите, молодой человек, без вас не можем начать, – иронично произнес Осип Гаврилович. – Таково пожелание господина следователя.

– Да, я настоял на том, чтобы у вас был помощник, – нимало не смущаясь, произнес следователь. – Ибо одна голова хорошо, а три лучше.

– Итак, молодой человек, запамятовал ваше имя, с чего начнем? – все с той же иронией в голосе произнес хирург, и Владимира его тон задел, но он решил пока на него не реагировать.

– Владимир Иванович, с вашего позволения, – спокойно произнес он. – А начнем, как обычно, с осмотра тела.

– Приступайте, любезный, а я уже имел возможность это сделать.

Владимир, переворачивая тело, быстро и умело произвел наружный осмотр. Кожный покров трупа был тускло-серого цвета, Владимир пальпировал трупные пятна, отмечая изменение их цвета при нажатии.

– Мужчина, не старше двадцати пяти лет. Судя по размеру и цвету трупных пятен, степени окоченения конечностей, смерть наступила не менее двадцати часов тому назад. Вероятная причина смерти – вскрытие наружной сонной артерии острым предметом, возможно, скальпелем или другим инструментом с тонким лезвием. На руках и ногах имеются следы от пут, судя по оставшемуся узору на запястьях, веревок, – уверенно произнес Владимир, глядя на хирурга.

– Что ж, коллега, наши мнения совпали. – Хирург одобрительно кивнул и добродушно улыбнулся. – Тогда продолжим.

Взяв скальпель, он сделал продольные разрезы на груди трупа и отвел кожу в стороны, словно материю. Затем хирург сменил скальпель на нож-секач, разрубил уверенными ударами ребра и, быстрым движением вскрыв грудную клетку, развернул ребра в стороны, словно это был какой-то диковинный конструктор, открыв доступ к внутренним органам. Надрезав околосердечный мешок, хирург погрузил руки внутрь и одним движением извлек органы сизого цвета – сердце, легкие, трахеи и бронхи. Хирург вслух характеризовал их состояние, после чего передавал их Владимиру, а тот складывал все это в тазик. Затем они перешли к внутренним органам брюшной полости. Вскрытие черепной коробки хирург поручил Владимиру, произнеся с усмешкой:

– Вам, как психиатру, привычнее копаться в мозгу. Да и с пилкой управляться мне, старику, уже тяжеловато. Это, конечно, не дрова пилить, но все же…

Через полтора часа вскрытие было закончено, в прозекторской оставили одного фельдшера, ему предстояло привести тело в порядок – поместить обратно внутренности и зашить места вскрытия, – прежде чем передать его родным для погребения.

Сменив халаты, они собрались в комнате хирурга.

– Как и в предыдущих случаях, смерть наступила в результате потери крови, – резюмировал Осип Гаврилович. – Больше ничего добавить не могу. Кому-то понадобилась его кровь, с какой целью – предстоит выяснить следствию.

– Предыдущими жертвами были молодые женщины. В этот раз убит молодой человек, – вслух размышлял следователь. – Это не слабая барышня, а физически хорошо развитый мужчина, который мог постоять за себя. Однако следов, говорящих о том, что он сопротивлялся, не обнаружено. Видимо, его удалось связать с помощью какой-то уловки. Но самым необычным есть метод убийства – обескровливание. Для чего это было сделано, с какой целью? Религиозные фанатики совершали ритуалы? Иная версия мне не приходит в голову!

– Ритуальное убийство в нашем губернском захолустье? Сатанисты, революционеры, сектанты? – Хирург рассмеялся. – Вы еще скажите, что снова восстал из мертвых черниговский упырь!

– Какой упырь? – заинтересовался Владимир.

– Вам еще никто местную легенду о нем не рассказывал? – с усмешкой спросил хирург.

– Нет.

– Во времена казачества жил в нашем городе весьма уважаемый человек. Одно время он был черниговским полковником, и власти у него было больше, чем ныне у губернатора. Затем он стал генеральным обозным всего казачьего войска, по значению вторая фигура после гетмана, это все равно что начальник штаба армии. Вроде бы царский воевода предлагал ему булаву гетмана всея Малороссии в обмен на изрядное количество червонцев, но обозный был чрезвычайно скуп. Уступил он гетманскую булаву Ивану Мазепе и не прогадал – Мазепа, став гетманом, сторицей ему воздал. Звали этого славного казака Василий Касперович Дунин-Борковский.

– Так кто же был упырем? – недоумевал Владимир.

– Все началось после смерти Дунина-Борковского. Нашлись очевидцы, утверждавшие, что этот мертвец ночами в черной карете, запряженной шестеркой вороных коней, въезжал в город и у того, кто встречался ему на пути, кровушку до последней капли выпивал, а потом ехал пировать в свое поместье. Жители города взбудоражились. Вот тогда известный архиепископ Иоанн Максимович вместе с церковными чинами подстерег упыря, когда тот ночью ехал через Красный мост, направляясь в свое имение, расположенное за речкой Стрижень. Архиепископ вышел ему навстречу со святым крестом и крикнул: «Изыди!» Сатанинские слуги и упырь вместе с каретой свалились с моста в речку. Больше упыря в городе не видели.

– Это всего лишь легенда, – поднимаясь из-за стола и недовольно морщась, произнес следователь. – Вам, Осип Гаврилович, лишь бы шутки шутить и байки рассказывать! А дело-то серьезное, если в ближайшее время не распутаю эти убийства, неприятностей не оберешься. – Он, обведя взглядом хирурга и Владимира, бросил: – Честь имею! – и вышел из кабинета.

– Так значит, этот Дунин-Борковский был реальной исторической личностью? – спросил у Осипа Гавриловича Владимир.

– Да. Его потомок, историк и этнограф Николай Маркевич, пересказал эту легенду в своей книге «Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян», а в «Истории Малороссии» назвал его упырем. И поведал о том, что еще в начале прошлого века на стене Свято-Троицкого собора было изображено сошествие упыря в ад, то ли по приказу самого Василя Дунина-Борковского незадолго до его кончины, то ли в наставление верующим.

– Хоть это легенда, но наверняка есть какое-то объяснение тому, что столь известная личность вдруг стала вурдалаком?

– Может, и есть, но я об этом не слышал. Признаюсь, мне неинтересны небылицы, которые со скуки или со страха придумывают люди.

Вернувшись в психиатрическое отделение, Владимир застал в кабинете у Нестеренко Лещинского, сидевшего в обычной развязной позе, положив ногу на ногу.

– Прошу прощения, я зайду позже. – Владимир ретировался, посчитав, что врач проводит беседу с больным.

– Наоборот, вы как раз вовремя! – остановил его Нестеренко. – Заходите, Владимир Иванович. Господин Лещинский нас покидает, пожалуйста, подготовьте документы для выписки.

Владимир с изумлением посмотрел на врача. Уж кого-кого, но психопата Лещинского с его всплесками агрессивности и непредсказуемым поведением стоило бы еще подержать в больнице. Но он решил, что Нестеренко врач опытный и ему виднее.

– Слушаюсь, Илья Никодимович.

– Располагайтесь в моем кабинете, вот документы, – Нестеренко указал на стопку папок на столе, – а мне нужно к больным.

– Да и мне надо приготовиться к отъезду из вашего вонючего заведения, – сказал, поднимаясь, Лещинский.

– За вами приедут? – спросил Владимир, открывая папку с историей болезни.

– Ну не пешком же мне отсюда уходить! – Лещинский торжествующе рассмеялся и вышел из кабинета.

Уже заверяя у Нестеренко документы на выписку, Владимир не удержался и поинтересовался, не поспешил ли тот с этим решением? Лещинский непредсказуем и ощущает свою безнаказанность, а это может привести к весьма плачевным последствиям.

– У него очень уважаемые и состоятельные родители, они пообещали присматривать за ним, – довольно холодно произнес доктор Нестеренко, искоса взглянув на него, – мол, кто ты такой, чтобы об этом рассуждать?

Но Владимир не смог смолчать:

– В городе происходят убийства, возможно, преступник сродни Лещинскому, как и он, упивается свободой и вседозволенностью.

– Позволю себе не согласиться с вашими выводами, – совсем ледяным тоном прервал его доктор Нестеренко. – Убийства, о которых говорит уже весь город, тщательно готовились, раз до сих пор не раскрыты и убийца не разоблачен, а истерики типа Лещинского поступают необдуманно, спонтанно, оставляют массу следов и тем самым себя выдают.

– Вы согласны, что Лещинский представляет угрозу для общества? – упорствовал Владимир.

– Гораздо более опасны так называемые «тихони», у которых непонятно что творится в голове, вот их поступки действительно непредсказуемы. Родители Лещинского предупреждены о том, чего можно от него ожидать, и будут присматривать за ним. Вся ответственность за него полностью лежит на них.

– Среди наших пациентов есть такие «тихони»? – поинтересовался Владимир, но доктор Нестеренко сделал вид, что не услышал вопроса.

Вечером, вернувшись в гостиничный номер, Владимир стал обдумывать события прошедшего дня. В городе орудует убийца, свои жертвы он обескровливает. Исходя из результатов вскрытия, он это делает не с помощью клыков, а использует режущий инструмент, возможно, скальпель. И хотя было ясно, что действует не мифический вампир, упырь, а вполне конкретный убийца или убийцы (ведь последнюю жертву, крепкого мужчину, в одиночку непросто связать), у Владимира возникло предчувствие, что с этим вполне может быть как-то связана легенда о черниговском вурдалаке. Возможно, она каким-то образом подтолкнула убийцу к совершению этих зверств. И может оказаться, что преступник имеет психические отклонения.

Каков мотив убийцы? Что для него важнее – кровь жертв или сам процесс их обескровливания? Или это просто коварная уловка, попытка подбросить следствию ложную версию?

Тут Владимир спохватился: «А зачем мне все это? Ломаю себе голову, словно решил вести собственное расследование». Но он внезапно загорелся этой идеей. «Почему бы и нет? – думал он. – Будет мне развлечение, вроде как участие вживую в кем-то придуманной детективной истории. Понятное дело, я не смогу разоблачить реального убийцу, не раскрою здешние загадочные убийства, но поучаствую в этом. Кто знает, может, все это подтолкнет меня к написанию занимательного рассказа в стиле Эдгара По или того же Чамберса? Ведь как интересно этот Чамберс закручивает сюжеты своих рассказов вокруг некой мифической пьесы, прочтение которой грозит сумасшествием или даже смертью. При этом сама пьеса остается неизвестной, автор через персонажей рассказов дает небольшие ремарки, заставляя воображение читателя работать на полную».

Приняв решение, Владимир задумался: с чего начать? И он решил собрать как можно больше сведений о реальной исторической особе – Василии Касперовиче Дунине-Борковском, а также слухи, легенды, имеющие к нему отношение. Первоначальную наводку – где и что искать – может дать всезнающий адвокат Семыкин, и Владимир решил нанести ему визит не откладывая, уже на следующий вечер. Всю собранную информацию Владимир решил записывать в привезенный с собой журнал, в который ранее предполагал вносить интересные случаи из своей врачебной практики. А так как работа с душевнобольными ему была неинтересна и носила временный характер, то и записей в журнале пока не было.