Глава 1
Море не любило этот город. Каждый день обрушивало на него волны, било по скалам, терзало берег, раскидывая песок и портовый мусор. Бешеные волны накидывались на выходящие в море суда, раскачивая и стремясь потопить. Елова город маленький, но стремясь выжить в битве вновь и вновь отправлял в бурлящие воды рыболовные суденышки. Северный ветер надувал их паруса, метал по кипящему холодом морю, топил, миловал, выкидывал на берег, потом успокаивался и отдыхал среди чаек на скалах. На следующий день все повторялось заново. И зимой, и летом солнце почти не грело. Здесь всегда холодно.
* * *
— Ты чего сюда приперся мелкий?!! Жена погулять отпустила? Так иди под мостом лягух собирай! Здесь тебе делать нечего!
Рослый, в потертом пальто детина наступал на закутанного в тряпки невысокого мужичка, пятившегося под таким напором.
— Нет! Я ж на минуту отошел только! И уже занято. Какой-то прыщ вскочил. Ты чё решил? Придешь сюда, и тебе сразу работу дадут? Ты и стоять на этом месте не должен! Места забиты! И давно! Только своим работа полагается! Понял!!!
— Я думал… — начал невысокий.
— Чё ты делал?!! — еще больше возмутился детина. — Думал?!
Он пригнулся, крепко, по-дружески, обхватил мужичка за шею и повернувшись с ним вокруг своей оси, громким шепотом прошипел тому в ухо:
— Думать ты будешь в другом месте, как я уже сказал — под мостом. Работа тебе не светит. Нет, это как вам понравится?! Как только лед сходит, тут же всякая шушера набегает!
— Мне семью кормить надо… — вновь попытался вставить бедолага.
Детина, не меняя выражения лица, легко стукнул его:
— А мне себя.
Оттолкнул в снег, который тут же окрасился красным.
— Да и дохлый ты слишком, чтобы в грузчики лезть. Поэтому давай под мост… там твое место. Всех касается!
А это в небольшую толпу, молча стоявшую неподалеку. Подойти ближе они не решались. У самых пирсов стояла еще одна толпа и с одобрением наблюдала за происходящим.
Детина нависал над упавшим на четвереньки, кряхтящим мужичком и судя по лицу раздумывал — не добавить ли еще и пинка, но в этот момент по утопающему в грязном снегу порту прокатился мелодичный звук рынды.
Все, как по команде, обернулись в сторону звука и два людских скопления рванули в том направлении.
— Мы!!! Мы грузчики, а это так, приблудные, — детина опередил всех и теперь стоял на пирсе перед кораблем, откуда ударила рында. С корабля ничего не ответили, только разбрызгав черный снег шлепнулся трап.
Над бортом появилась голова:
— Привет таскуны! Передрались уже?! — поинтересовался купец.
— Цена как всегда? — не столько спросил, сколько уточнил кто-то из толпы.
— Как всегда.
Люди постепенно вытягивались в цепочку.
— А что разгружаем?
— Зерно.
Неряшливая цепочка перестала разматываться и замерла.
— Зерно?
— Так — вперед опять выскочил детина — хрен с деньгами! Возьмем товаром!
— И как? — насмешливо спросил купец, — один мешок больше ста фунтов весит. Каждому по мешку жирно выйдет. А по мешку на несколько человек, вы здесь и передеретесь — товар не только не разгрузите, но еще и повредите. Нет! Десять крейцеров каждому и все!
Из толпы что-то возражали, поднялся гул, но купец зычно перекрыл гомон:
— Всё! Или я их позову — он махнул рукой в сторону второй толпы.
Замершая было цепочка, вновь стала раскручиваться.
* * *
Холодно. За заиндевевшим окном еще темно. Через щель в потолке в таверну залетают снежные крошки и морозный запах — смесь сырости и гари. Она влетает в нос и мгновенно пронизывает до желудка. Впрочем, это не трудно — он пустой. Как и всегда.
Утро началось с того, что хозяин — веселый парень отвесил несколько хороших оплеух Курти. По причине хорошего настроения и крепкой опохмелочной кружки. Затем тщательно пересчитал вчерашнюю выручку, заметно погрустнел, плюнул на пол, о чем-то задумался и нахлобучив кусок рваной дерюги, которую называл шляпой, свалил.
На час Курти остался один. Посуду закончил мыть ночью, тогда же вымыл полы в зале. За стойкой царил бардак, убрать который в темноте невозможно, поэтому оставил на утро.
Основные клиенты, — заплывшие со всех сторон света моряки. Есть работа — есть деньги. Местные месяцами ждали, чтобы выстроится в очередь на рыболовецкое судно или грузчиками в порту. Когда наступал сезон, завербовавшиеся счастливчики шли бить китов. Вернувшись из плавания, сидели в трактирах вроде этого, делились впечатлениями и, наконец — то могли позволить себе выпивку. Город только в эти дни и оживал, чтобы потом опять впасть в полуголодную зимнюю спячку.
Трель свистка резанула по ушам, на улице загомонили, заорали, что-то опрокинулось, кто-то упал, прибавив к шуму порцию ругани.
Курти вздрогнул, повернулся. В дверь ввалилась охапка лохмотьев и споткнувшись о порог, взвыла:
— Курти, спасай, — там Зуб, а у меня два предупреждения.
В зал с воплем упал Колокольчик. В голосе ужас.
— Щипнуть успел? — быстро спросил Курти.
— Да.
— Сколько?
— Не знаю, когда бы я считал. Да поможешь ты или нет?!
— Давай кошелек.
— Курти — и — и!!!
— И быстро!
Уличный шум подкатывался к двери.
— Сволочь ты — провыл Колокольчик — на! Подавись!
Курти подхватил кошелек и быстрым движением откинул крышку погреба.
— Прыгай сюда!
Из подвала неприятно пахнуло сырой землей. Колокольчик перемахнул через стойку, бросился к дыре люка, ноги заплелись, и он опять упал.
— Да, что б тебя! Быстрее! — зашипел Курти.
Колокольчик неловко вскочил, сделал шаг, снова грохнулся, но уже в подвал. Курти хлопнул крышкой, прислушался. Судя по звукам, ступеньки Колокольчик пересчитывает не ногами. На обратном пути пары зубов будет не хватать. Хоть бы лестницу не сломал.
Кошелек в бак, бак на крышку люка.
Дверь хлопнула, ударилась об стену и противно задребезжала.
— Где он?!
— Кто? — удивление разыграно искренне.
— Не зли меня крысеныш. Я прямо за ним бежал, а когда за угол заскочил, его уже не было. На улице только одна дверь достаточно близко, что бы он успел туда заскочить. Это твой вонючий кабак.
Зуб тяжело дышал, широко открыв рот и в своем мутно-синем мундире, казался одной из воинственных фигур, изображенных на фресках городской ратуши. Там на протяжении всех стен, от пола до потолка, с таким же героически разинутым ртом, фигурки в синем убивали фигурок в белом. Здание стояло в городе со времен империи, и что за баталии там изображены, никто не помнил.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Сюда с утра никто не заходил. Вы первый клиент за весь день. Что-нибудь налить?
— Ох, простодушный ты мой — шумно и вонюче выдохнул Зуб. — Не понимает он. — Огромный полицейский навис над Курти. — Я не забыл кто ты, ворюга. Ты можешь сколько угодно корчить из себя честного работягу, но я знаю, что руки у тебя, по-прежнему, чешутся, — Он игриво подмигнул, — Ничего и тебе их обрубим. Не ты первый не ты последний.
Курти не отвечал и Зуб заговорщицки прошептал:
— Тырим потихоньку, а Курти? Ну, скажи. Ведь шарят твои ручки по чужим карманам?! И ведь два предупреждения у тебя уже есть, как и у того щенка, что ты спрятал. Помнишь, что после второго предупреждения бывает?
Он поднял левую руку и красноречиво провел по кисти ребром правой.
— Оттяпаем тебе ручку, и нечем будет воровать.
Курти отвечал тихо:
— Вы ведь знаете, что я давно завязал. Смысла нет этим заниматься. У меня есть работа, неприятностей я не ищу.
— Ничего, они сами тебя найдут. А завязал ты или нет, я не знаю. Бога благодари, а лучше меня, что не попался пока. А если неприятностей не хочешь, скажи, где этого ублюдка заныкал и будем дружить дальше.
— Я уже сказал, что не понимаю, о чем вы говорите.
Зуб скорбно покачал головой:
— А я ведь всего лишь хотел тебе жизнь облегчить. Найти я его и так найду. У тебя не дворец, прятаться негде. А когда я его на свет божий вытащу, ты вместе с ним к палачу пойдешь. За укрывательство.
Еще не договорив, он направился прямо за стойку. У Курти похолодело внутри, когда Зуб, явно не колеблясь, шагнул к мусорному баку. Все! Этот чертов страж знает! А вся эта болтовня — так он играл с ним.
— Что тут у нас — вкрадчиво пробасил Зуб, поравнявшись с кучей мусора. И тут же нагнулся. Курти представил себе, как петля захватывает его руку и прижимает к деревянному чурбану, а сверху зависло лезвие секиры и закрыл глаза.
— Оп ля, а это что?
«Все» — сердце поперхнулось очередной порцией крови и остановилось.
— Так мы еще и клиентов дурим! Воровства и укрывательства нам мало.
Что?! Выпрямившийся Зуб держал в руках небольшую бутылку. Обычная глиняная бутылка, с широким горлом, фермеры в таких масло хранят. Только в этой не масло, а хозяйская медовуха. Самогон делался из меда и то ли дурмана, то ли белены, то ли того и другого. Добавляют пару — другую капель в пиво или вино, продукт становится крепче, дуреешь от него сильнее — клиент становиться сговорчивее. И уже не спорит, если с него за пять кружек берут цену как за семь.
Курти понял, что никакого люка этот горе-полицейский не заметил и искал Колокольчика за стойкой, очевидно вообразив, что беглец лежит свернутый в рулон между полками.
Зуб, не желая сдаваться, с азартом ревнивого мужа шарил глазами по залу, как бы решая, где проверить раньше — в шкафу или под кроватью? В задумчивости он хлебнул из бутылки. Курти открыл рот, чтобы успеть предупредить о некоторых особенностях этого напитка, но опоздал.
Зуб вытаращил глаза, покраснел, а из раскрытого рта вылетел звук похожий на брачную песнь моржа. Это должно быть обычная реакция на хозяйскую медовуху… Впрочем, наверняка Курти не знал. До Зуба таких смельчаков не находилось.
Полицейский, продолжая вращать глазами, заметил в руке Курти кружку, выхватил ее и сделал глубокий глоток. Замер, облегченно выдохнул и просипел:
— Ну и спиртяга. Вы чего туда намешали? Стекла толченного?
Сделал новый глоток из кружки, поморщился и добавил:
— И эту гадость вы вином называете? Кислятина, да еще и воняет.
— Нет, эту гадость мы называем уксусом — пожал плечами Курти. Я им ложки протираю. Но вы, если нравится, пейте. Все равно лучше, чем выливать потом.
Зуб вторично поперхнулся, кружка полетела на пол, глаза полицейского воткнулись в Курти.
— Ты щенок, паскуда воровская…
Не договорив, он своими ручищами сгреб Курти за рубашку…
— Эй, кто здесь хозяин?
Зуб и подвешенный Курти повернули головы к двери.
То, что он не местный, было видно сразу. И не столько по одежде, сколько по манере держатся. Местные даже ходят вразвалочку, как по палубе. А если стоят, то полусогнувшись. Жизнь здесь давит. А незнакомец стоял прямо, широко расправив плечи и склонив голову набок. Речь тянул на южный манер и говорил, как показалось Курти, властно и с легкой насмешкой.
Зубу тоже так показалось и очень это не понравилось.
— Позже зайдешь, — с намеком на то, чтобы незваный гость убирался, мрачно сказал он.
— А этот малый, в фартуке, что у тебя в руках болтается, разве не отсюда?
— Ты не понял? Тебе сказали — зайдешь в другой раз — с угрозой в голосе, повторил Зуб.
— Да я бы с удовольствием, при том, какой вы сердитый, но у меня не так много времени, и я кое-кого ищу. Над таверной нет вывески, а мне нужно знать, то ли это место.
Говорил незнакомец спокойно и все так же насмешливо, а в конце фразы даже развел руками, как бы извиняясь за сказанное. Плащ, при этом распахнулся и показал висящий на боку меч. Настоящий, боевой, а не игрушечная показуха, как у старших офицеров стражи.
Незнакомец подержал руки в том же положении, что бы меч можно было хорошо разглядеть, затем сложил их на груди.
Зуб растерялся. Курти это почувствовал по тому, как ослабла хватка. Зуба боялись все. И местные, и приезжие. Он полицейский, и он здоровый полицейский. До драк дело не доходило. Никто не хотел связываться. Не на месте, так потом в камере, этот громила вполне мог переломать все кости, а то и убить. Никто с него и не спросит. То, что вытворял приезжий выскочка, было не просто неуважение, а походило на угрозу.
Зуб опустил Курти на пол, вышел из-за стойки и двинулся к незнакомцу. Движения были скованными и Курти подумалось, что Зуб не знает, что ему делать, когда дойдет.
Незнакомец облегчил ему задачу. Он сунул руку за пазуху и, что-то оттуда вытащил. Курти успел заметить, как это «что-то» ярко сверкнуло и обзор ему преградила резво вытянувшаяся спина Зуба. Руки по швам, подбородок наверх. Сзади не видно, но и живот Зуб наверняка втянул. Если бы у него был хвост, он бы им завилял.
Курти стоял, раскрыв рот. Зуб побит в первом же раунде нокаутом, да еще и на своей же территории. Кто этот тип?
Тип вполголоса о чем-то разговаривал с Зубом. Полицейский все время разводил руками, кланялся, пожимал плечами, затем согласно закивал головой, схватил руку незнакомца, потряс ее и вышел.
— Как называется это место?
Зуба в помещении уже не было. Гость стоял пред стойкой.
— «Свинья с кувшином», а Зуб разве не сказал?
— Кто?
— Ну,… — Курти вспомнил, что, как и весь квартал, понятия не имеет, как по-настоящему зовут Зуба, — полицейский, с которым вы разговаривали.
— Этот и имени своего толком не помнит. А, где вывеска над дверью? Ветром унесло?
— Почти. Ветер ее только покосил, а потом там драка была, кто-то ножом случайно зацепил, вниз потянул, она ему на голову и свалилась. Но нас и без вывески все знают.
— Веселое у вас место. Значит и мне подойдет.
В темноте дверного проема Курти толком его не разглядел. Тогда гость показался ему огромным, почти великаном. Теперь, при свете окон, казался помельче. Но крепкий, широкий. Плечи грузчика. И широкополая шляпа с длинным пером, нелепо смотревшаяся среди снегов, скрывала глаза. Специально, решил Курти.
— За, что этот страж тебя так любит. Даже к груди прижимал.
— За широкую отзывчивую душу, наверное, — Курти не знал как себя с незнакомцем вести.
— Мне она отзовется?
— Смотря, о чем и как спросить.
— Насчет «как» не беспокойся. Я щедрый. Ты сын хозяина?
— Нет. Обыкновенный работник.
— Так плохо?
— Лучше, чем на улице.
— А родители.
— О чем мы начинали говорить?
— Верно. Извини. Плохая привычка — много расспрашивать.
— Вредная. Не раз замечал.
— Но, я все же спрошу. Где я могу найти Олафа Инграда?
— Не знаю — совершенно искренне ответил Курти.
Незнакомец с понимающим видом полез в карман, вытащил увесистый кошель и положил перед Курти золотую монету. Настоящий флорин.
Курти сумел не ахнуть.
— Так, где я могу найти Олафа Инграда?
— Правда, не знаю. Точно не здесь. Здесь бы за одно такое имя прибили бы. — Курти не сводил глаз с флорина. Это сколько же он с собой в кошельке таскает! Ему за всю жизнь не заработать. Этот тип соображает, что значит его кошелек для местных?!
Гость задумался.
— Его еще могут называть Мельником, — медленно проговорил он.
Курти насторожился. Мельником прозывали здоровенную белобрысую скотину ростом с тролля и такой же писаной красы. В городе его все знали. И все боялись. Появился с полгода назад, и его имя стали упоминать вместе с именем местного воротилы — Снорра Безумного. Что их свело неизвестно, но по его поручению Мельник принялся за взимание «дани» с местных. Причем с таким рвением и жестокостью, что дурную славу себе заработал в считанные дни. Регулярно появлялся в трактире, где разговаривал только со Шмяком.
Мельник не тот тип, с кем ищут знакомства. И если Курти скажет, где найти Мельника, не станет ли потом Мельник искать Курти.
Незнакомец прочитал сомнение на его лице и добавил:
— Неприятностей у тебя не будет, ручаюсь.
«А кто поручится за твое поручительство?» — едва не ответил Курти, но сказал другое. Медленно, взвешивая каждое слово, спросил:
— Вы платите целый флорин, за то, что можете узнать на каждом углу?
— Где же на каждом, полицейский этого не знал.
— Этот полицейский имени своего не помнит, — напомнил Курти, — а почему вы хотели попасть именно сюда, в наш трактир?
— Люблю людей с широкой и отзывчивой душой, — улыбаясь, ответил незнакомец.
Курти смотрел на флорин, затем одним движением сгреб со стойки золотой и сказал:
— Мельник будет послезавтра перед закатом.
— Точно это знаешь?
— Послезавтра пятница, он придет за деньгами. Как и каждую неделю.
— Значит, я везучий — продолжал улыбаться гость. — Ладно, спасибо, вечерком послезавтра зайду, попробую, что у вас еще, кроме уксуса выпить можно. — На пороге он обернулся и вежливо добавил:
— Я надеюсь, Мельник не узнает, что им интересовались.
Курти лишь пожал плечами:
— Да захоти я ему сказать, где его искать, я не знаю.
— Тебя как зовут парень?
— Курти. И — да, вот еще. Если вы хотите оставаться неузнанным или хотя бы не выглядеть, как приезжий, то мой совет — смените шляпу. Широкополая, с пером. Здесь никто так не ходит.
Бородач недоуменно посмотрел на Курти и тот пояснил:
— Уши мерзнут.
Дверь уже с минуту как была закрыта, а Курти все еще смотрел вслед странному незнакомцу, а в голове крутилась мысль. Интересная такая. В целом стоящая идея.
— «Бу — бу — бу» — замогильно произнес мусорный бак. Колокольчик, про которого Курти совсем забыл.
— Где Зуб, — отряхиваясь, поинтересовался Колокольчик, когда бак был отодвинут, а люк открыт.
— А, что своих не хватает?
— Чего?
— Да, так. Жрать хочешь?
— А у тебя есть?
— Раз спрашиваю.
— Кошелек все равно отдай. Он мой.
— Был.
— Я его честно украл.
— Классно сказано Колокольчик. А потом ты честно со мной расплатился.
— За что это?
— За руку. Что она у тебя до сих пор на месте, — прервал пререкания Курти.
Он вытащил кошелек и высыпал на ладонь содержимое. Пятнадцать крейцеров. А неплохо! Какой-то бедолага лишился всей вчерашней выручки.
Курти наклонился к углу за мусорным баком и выудил оттуда аккуратно сложенное полотенце. Размотал его, достал маленькую, твердую как дерево вяленую рыбину.
— Садись, ешь, — кивнул он в сторону стола. — Это будет честно.
По лицу Колокольчика было ясно, что у него на этот счет имеется свое мнение. Но он вытер грязные руки о грязную одежду, уселся и стал жадно запихивать еду в рот. Курти высыпал ложки в ящик, повесил фартук на гвоздь и уселся напротив.
— И чего такой щедрый? — поинтересовался воришка.
— Колокольчик.
— М — м-м-м.
— Сколько сейчас за наводку полагается?
— Забыл ты нас Курти. В трактире работаешь, чистенький. Когда, как и все под мостом жил, таких вопросов не задавал.
— Когда под мостом жил вас здесь не прятал. Так сколько?
— Все так же. Четверть от куша.
— Это если разбойно, артелью. А если кошель срезать?
— Так же. Если меж собой другого уговора нет. А, что лох наклюнулся?
— Да был тут один, кошелем сверкал.
— Много?
— Много Колокольчик, много.
— Я тебе зачем? Забыл, как это делается?
— Тебе не все равно? Я ж тебе заработать предлагаю.
Колокольчик, ни на секунду не прекращая жевать, прищурился, насмешливо спросил:
— Боишься?
Курти ничего не ответил и только выжидательно смотрел на Колокольчика. Но тот не унимался:
— А мою руку тебе не жалко? Себя то бережешь. Вот поймают меня и оттяпают граблю. В прошлом месяце Вилли так поймали. Палач неумеха с первого раза не отрубил. Кость треснула, кисть на куске мяса повисла… мать моя… как Вилли орал! Захлебываясь, с воем. Вскочил, хотя его два бугая держали, а его обратно на колени… надо же дело закончить! Палач примеряется, чтобы в это место попасть, малыш наш продолжает орать — «Нет! Не надо, не надо, не надо»!
— Я там был, видел — стараясь быть спокойным, ответил Курти.
— Я тоже, да все наши там были… Такое никогда не пропускают. Хотя ловят нечасто. Тех, кто так глуп, чтобы три раза попасться, сразу и вылавливают. Нет, не подумай, я себя глупым не считаю, но каждый раз, когда в чужой карман лезу, приходиться напоминать себе, что я умный! И те два раза, что меня ловили, были теми самыми уроками, что вбили мне это в голову.
— То есть ты не боишься?
— Страшно только первый раз, когда секут. Во время второго раза боль и не чувствуешь. Тогда думаешь только о той боли, которая предстоит, если попадешься третий раз. Что я тебе рассказываю? Ты ведь сам знаешь.
— Колокольчик, ты винишь меня в том, что я не хочу себе такой судьбы? Не хочу потерять руку?
— Нет, в этом я тебя не виню. Интересно, что ты даже не паришься, подставляя меня.
— Я тебе даю шанс подзаработать.
— Ну да, ну да… Курти?
— Что?
— А ты знаешь, как говорят? — Колокольчик беззубо ухмыльнулся и подмигнул — Чего боишься, то и произойдет? Так, что ты не бойся. Ничего в этой жизни. Вот ты испугался, что руку тебе оттяпают и сюда ушел. Честно работать!
Слово «честно» он произнес с издевкой.
— И теперь живешь как… да хреново ты живешь! На побегушках! А я свободный!
Курти ничего не ответил на это и слегка выждав, продолжил:
— И еще. Делим пополам.
Колокольчик опять перестал трескать:
— Зарываешься Курти. То деньги за укрытие забираешь, теперь это. Ты знаешь, у нас за такое по голове не гладят, а если гладят, то дубиной.
— То, у вас, а сейчас ты у меня. На дело согласен?
— А, ты уже знаешь, когда и где твой лопух появится?
— Знаю. Ты согласен?
Колокольчик, вгрызаясь в рыбину, буркнул:
— А, что я теряю?! Много денег говоришь. Так, когда?
— Завтра, перед закатом.
Колокольчик уже уходил, вытирая рот рукавом, но перед самой дверью оглянулся:
— Зря ты ушел. Самый сноровистый был. Я большего ловкача не видел никогда. Талант у тебя Курти — талантище! Не только я говорю! Все наши! Ты рожден кошельки тырить!
Курти не ответил.
* * *
В тяжелой жизни бывает момент, когда всё настолько приспичит, что уже и выть не получается. Приходит осознание, что ты достиг какого-то предела и дальше так уже продолжаться не может. Когда-то Курти мечтал попасть в теплое место, наевшись сосулек под мостом. А сейчас в «Свинье с кувшином» вспоминал ночевку в старых ящиках и не мог сказать, что было плохо. Голоднее, но проще.
Сейчас увидел шанс. Хоть раз в жизни должно повезти. Жаль завтрак пропал, но это можно вытерпеть, главное дело. Картины замелькали самые соблазнительные, половина желаний еще и не сформировавшиеся, но сначала нормальная еда. И много!
Кусок хлеба, настоящего белого и с боку поджарившаяся корочка. Ее он отломит и обмакнет в подливу, и вместе с мясом отправит в рот.
Однажды его занесло на Холм. Случайно. Он убегал от стражи и залез в бочку золотаря, по счастью ещё пустую, когда тот только направлялся в единственный богатый квартал нищего города. Затем вылез и спрятался в подвале местной таверны. Даже не от стражников, их там не было. На Холме стража была только у стены, отделяющей обитателей квартала от остальных жителей. Курти так растерялся, увидев белые дома и чистые улицы, что полез от этой картины в ближайший темный угол.
Лёжа в узкой подвальной нише, видел потрясающее блюдо на кухне заведения.
Мясо на ребрах подавалось в большой деревянной тарелке. Вокруг в соусе плавали раковые шейки и грибы с дольками распаренного чеснока. Он три дня не ел и чуть не захлебнулся слюной, глядя как таскали еду в обеденный зал.
Курти вздохнул, бросил тряпку на стойку, вспомнил, как блестел жир в свете свечей, и опять невольно сглотнул.
