Глава четвертая

Шла последняя неделя октября, и рука Тарби почти срослась. Льюис виделся с ним все реже и реже. Он ждал друга на бейсбольном поле каждый день, но Тарби то приходил, то нет.

Конечно, не стоило ожидать, что к концу года ему все так же будет интересно бить по мячу и тренировать подачи. Приближалось начало футбольного сезона. Льюис видел, что Тарби играет в футбол с другими мальчиками после школы. Надо ли говорить, что в своей команде Тарби был квотербеком? Он исполнял длинные пасы, умел обходить линию защиты и выкидывал сложные финты вроде «Статуи свободы».

Льюис подумывал присоединиться к футбольной команде, но вспомнил, как играл в Висконсине. Если кто-то бежал на него, Льюис падал на землю и закрывал голову руками. Он не умел ловить мяч, а если старался хорошенько ударить, обычно пинал его коленом. Может, если он освоится с бейсболом, в следующем году Тарби поучит его играть в футбол.

Но бейсбольные навыки Льюиса вряд ли улучшатся без Тарби. Конечно, теперь он и с его помощью не многому учится: в те редкие дни, когда Тарби все же приходил после уроков, казалось, что он хочет побыстрее уйти. Льюис понимал, что они уже не так хорошо дружат, как раньше, но понятия не имел, как это исправить.

Однажды субботним днем, когда они вдвоем слонялись по кладбищу, Льюису в голову вдруг пришла идея.

Старое кладбище Нью-Зибиди располагалось на высоком холме сразу за городской чертой. На нем было много надгробий в виде статуй склонившихся над урнами плачущих женщин и ангелов, тушащих факелы. Над некоторыми могилами возвышались памятники-сломанные колонны, из которых в небо будто тянулись руки. Небольшие надгробия в виде ягнят отмечали могилки детей. Пропорции некоторых ягнят были нарушены – их вытянутые тела напоминали Льюису продолговатые куски мыла.

В тот день он вместе с Тарби долго разглядывал надгробия, отделанные узорами под дерево. На могилах лежали гранитные бревна с корой, кольцами и отметинами от сучков. Ограды были под стать могилам, а в середине возвышалась стела – каменное дерево. Каждое такое дерево неизменно оканчивалось голой острой верхушкой, будто опаленной молнией, и дятел долбил реалистично выполненный ствол своим каменным клювом. Льюис и Тарби сначала играли в этом каменном лесу, но потом притомились. Томатно-красное, как на витраже, солнце уже садилось между кривыми соснами. Льюису стало зябко, и он застегнул куртку.

– Пойдем ко мне, – предложил мальчик. – Миссис Циммерманн сделает нам какао, а я покажу тебе настоящее окаменевшее дерево. Мой дядя принес из западного леса дерево, которое превратилось в камень, – пояснил Льюис.

Тарби, судя по выражению лица, было скучно, к тому же, он разозлился:

– Да кому нужен дом твоего старика-дяди? Как по мне, сумасшедшее место. И почему миссис Циммерманн постоянно у вас? Она что, в него влюбилась, что ли?

Тарби обхватил ближайшее дерево и начал его расцеловывать с чмокающими звуками. Льюис чуть было не расплакался, но все же сумел взять себя в руки.

– Я… Мне кажется, ты думаешь, что мой дядя кроме лунных затмений ничего не умеет, – выдавил он. Прозвучало глупо. Но в голову больше ничего не шло.

Казалось, Тарби заинтересовался, но с каким-то скучающим видом.

– Ну… и что же он еще умеет? – спросил он.

Льюис не знал, что заставило его сказать следующие слова. Просто так получилось:

– Он может воскрешать мертвых.

Тарби разом перескочил одно из каменных бревен.

– Да, конечно уж, может, – хмыкнул он. – Знаешь что, твой дядя обычный обманщик. Той ночью он просто нас загипнотизировал, чтобы мы подумали, что у него получилось затмение. Мой отец говорит, что так, скорее всего, и было.

Льюис вперил взгляд в друга:

– Ты ведь говорил, что никому никогда про это не расскажешь. Помнишь? Я взял с тебя обещание.

Тарби смотрел куда-то вбок.

– Да, вроде бы взял. Извини.

Потом они долго просидели рядом, не сказав ни слова. Солнца уже давно не было видно – осталась только тонкая красная полоса над горизонтом. Наконец Льюис встал и заговорил. Голос его вырывался из самой груди.

– А что если я сам воскрешу умершего?

Тарби посмотрел на него. Хохотнул.

– Ох и весело же будет. Прямо так и вижу, как ты несешься по Мэйн-стрит, а за тобой летит привидение, – он встал и начал махать руками. – У-у-у-у-у! – подвывал он. – Я при-и-и-и-и-и-и-зрак. У-у-у-у!

Лицо Льюиса начало заливаться краской. Он повторил:

– Так хочешь, я это сделаю?

– Ну да, – сказал Тарби. – Хочу. Когда?

– Я предупрежу, – отчеканил Льюис, хотя понятия не имел, что ему теперь делать или когда, да и, собственно, как. Он знал только, что надо постараться ради того, чтобы не потерять своего единственного друга в Нью-Зибиди.

Всю неделю перед Хеллоуином Льюис просидел в кабинете дяди. Обычно ему разрешали читать книги из домашней библиотеки, но если бы дядя вдруг выяснил, что именно племянник читает сейчас, этот вид досуга ему бы точно запретили. Льюис это понимал, поэтому всегда дожидался, пока Джонатан уйдет в гости, займется уборкой листьев или начнет подвязывать кукурузу в огороде. Когда мальчик был уверен, что его не побеспокоят, он открывал филенчатые двери орехового дерева, пробирался на цыпочках в кабинет и пододвигал лесенку к полкам, на которых стояли книги заклинаний. Джонатан не разрешал Льюису брать их без спроса, и мальчику было очень стыдно за свой поступок. Ему было стыдно за все, что он наделал и наговорил. Но это его не остановило.

Льюис просматривал странные тома с пентаклями и пентаграммами, анаграммами и талисманами, невнятной абракадаброй и заговорами, начертанными староанглийскими буквами. Большую же часть времени он проводил с книгой под названием «Некромантия». Некромантия – это магия, благодаря которой можно возвращать мертвых. На форзаце был изображен доктор Джон Ди, личный астролог английской королевы Елизаветы I, и его ассистент Эдвард Келли в тот момент, когда они, стоя на погосте в полночь, вызывали дух мертвой женщины. Чернокнижники стояли внутри нарисованного мелом круга. По периметру располагались странные символы и слова. За пределами круга в воздухе висела фигура в длинной ночной сорочке. На голове у нее был чепчик с оборками, в которых в прошлом хоронили женщин. Льюис то и дело возвращался к этой картинке – она пугала его. Но он прочел всю книгу. Прочел и запомнил некоторые заклинания. Он даже перерисовал одну пентаграмму и записал заклятье, а листок убрал в карман.

День Хэллоуина выдался мрачным и ветреным. Льюис сидел у окна своей спальни и смотрел как порывы ветра лишают деревья последних жухлых коричневых листьев. Ему было грустно и страшно. Грустно, потому что он ослушался дяди, который относился к нему так по-доброму. А страшно, потому что договорился в полночь встретиться с Тарби на кладбище, чтобы вызвать дух умершего. Или попытаться. Льюис сомневался, что у него получится, и даже надеялся, что ничего не выйдет.

Мальчики уже выбрали подходящую могилу. Это был склеп на склоне кладбищенского холма. Ни Льюис ни Тарби не знали, кто в нем похоронен. Имени не было даже на двери. Но как бы ни звали усопшего, судя по всему, начиналось его имя на О – эта буква красовалась в большом треугольнике на своде старой массивной арки. Буква выглядела странновато: Ω.

За ужином Льюис почти все время молчал. Это было подозрительно: обычно мальчик болтал обо всем на свете, особенно о том, о чем понятия не имел. Джонатан даже спросил, все ли с ним в порядке, и Льюис ответил, что, конечно, да, и разве это не очевидно? Джонатан и миссис Циммерманн обеспокоенно переглянулись и посмотрели на Льюиса, который, опустив голову, увлеченно поглощал еду. Закончив с ужином, он задвинул стул и объявил, что в традиционный для Хеллоуина поход за конфетами не пойдет, потому что это занятие для маленьких.

– Значит, ты не придешь ко мне пить лимонад и есть пончики? – спросила миссис Циммерманн. – Если так, я объявлюсь у твоей кровати ровно в полночь в обличье зубастой Гризельды, воскресшего кадавра. Это страшное зрелище.

Льюис посмотрел на нее. Лицо его перекосилось, но он все же смог заставить себя улыбнуться.

– Что вы, миссис Циммерманн, – сказал он. – Ни за что не пропущу вашу вечеринку с лимонадом и пончиками. Ни за что. Но сейчас мне нужно пойти в комнату и дочитать одну из книжек Джона Стоддарда. Я остановился на самом интересном месте, – мальчик подскочил, извинился и побежал наверх.

Джонатан посмотрел на свою подругу.

– Сдается мне, – проговорил он, – что-то тут не так.

– Ты невероятно сообразителен! – съязвила миссис Циммерманн. – Да, что-то не так. И думается, мы не узнаем, что, пока все не решится.

– Может и нет, – сказал Джонатан, прикуривая трубку. – Но вряд ли Льюис задумал что-то недоброе. И я совсем не собираюсь устраивать ему допрос, как какой-нибудь злой отчим. Однако все же хотелось бы знать, что у него на уме.

– Мне тоже, – задумчиво отозвалась миссис Циммерманн. – Думаешь, это как-то связано с Тарби? Рука у него почти зажила, и скоро он сможет играть с другими мальчиками. А значит, Льюис останется один.

Джонатан почесал бороду.

– Да, может, и так. Надо будет с ним поговорить. А, кстати, ты заметила, что те часы теперь лучше слышно? – он старался говорить раскованно, но миссис Циммерманн поймала его взгляд.

– Да, – ответила она, силясь улыбнуться. – Да, заметила. Может, если не обращать внимания, они опять притихнут. Такое ведь уже бывало, знаешь. Одно могу сказать точно: ты ничего не добьешься, таскаясь по дому с гвоздодером, срывая стенные панели и заглядывая под каждую половицу.

– Может, и так, – вздохнул Джонатан. – Хотя простая настойчивость может рано или поздно привести меня к этой чертовой штуковине. С другой стороны, я так весь дом разберу, чего не хотелось бы. По крайней мере, пока не пойму, что часы и правда могут нам навредить. Это ведь только догадка. Как догадка и то, что часы действительно существуют, что это не какая-то иллюзия, которую оставил Айзек Изард, чтобы сводить людей с ума.

– Лучше вообще о них не думать, – сказала миссис Циммерманн. – Без острой необходимости. Невозможно подготовиться ко всем несчастьям, которые может припасти для нас мир. Когда объявится дьявол или вот-вот наступит конец света, тогда что-нибудь придумаем.

– Хм-м. Да, например, спрячемся в подвале. Ладно, пойдем вымоем посуду.

В десять часов Льюис вышел из комнаты и пошел к своей соседке пить лимонад и есть пончики. Оказалось, что миссис Циммерманн и дядя Джонатан дожидаются его в столовой. В конце длинной комнаты стоял огромный дубовый стол, накрытый свежей клетчатой скатертью. Уже готов был четырехлитровый кувшин лимонада и пончики, которые миссис Циммерманн почему-то называла жареными пирожками. В другом конце комнаты в камине потрескивал огонь. По каминному коврику и полке плясали фиолетовые тени, а дракон на картине как будто вился и изгибался. Выглядел он грозно.

– Добрый вечер, Льюис, – поздоровался Джонатан. – Неси стул и принимайся за угощение.

Покончив с двумя или тремя пончиками и опрокинув четыре больших стакана лимонада, Джонатан объявил, что сегодня будет развлекать своих друзей «историческими миражами, или известными сценами дней минувших». Он спросил Льюиса, какой исторический эпизод ему хотелось бы увидеть.

– Падение испанской армады, – не задумываясь выпалил Льюис. – Только не батальные сцены – про них я читал у Джона Стоддарда. Но он ничего не писал про то, что случилось, когда кораблям на пути домой нужно было обогнуть берега Англии. Вот что я хочу посмотреть.

– Хорошо, – согласился Джонатан. – Пойдем туда, сядем у камина.

Они встали и отправились к огню, где их уже ждали удобные кресла. Устроившись, Джонатан протянул трубку в сторону электрических свечей на каминной полке, и из них потекла энергия. Свет их затрепетал и погас. То же случилось и с лампами в люстре над столом. Это напоминало момент, когда в театре перед спектаклем гасят свет. В носу у Льюиса защекотало, на языке он тоже почувствовал щекотку – вокруг разлился запах и вкус соли. Зернистый ползучий туман обволок комнату, и Льюис обнаружил, что стоит на траве на краю вспаханного поля. Слева был дядя Джонатан, а справа – миссис Циммерманн. Перед ними бушевало и ревело серое холодное море.

– Где мы? – поразился Льюис.

– Это Джон-о’Гротс, самая северная точка Шотландии, – ответил дядя Джонатан. – Год 1588, армада совсем рядом, точнее, то, что от нее осталось. Без телескопа ее не разглядишь.

– Без телескопа? – удивился Льюис, а потом понял, что теперь они стоят на небольшой площадке за каменной оградой. Такие ограды, высотой по пояс, встречаются в парках, где можно посмотреть в телескоп. А на ограде как раз стоял нужный инструмент с карточкой под стеклом. Льюис нагнулся, присмотрелся к карточке и прочитал:

Джонатан порылся в кармане жилета, достал две большие серебряные монеты и отдал их Льюису. Кругляши достоинством в полкроны стоили два с половиной шиллинга каждая в пересчете на старомодные британские деньги. Льюис опустил их в приемник. Внутри закрутился какой-то механизм, мальчик приложил глаз к телескопу и приготовился смотреть.

Сначала видна была лишь молочная пелена, но, настроив резкость, Льюис увидел несколько больших галеонов, медленно бороздящих волны. Паруса тут и там были разорваны, концы снастей разметал ветер. Длинные ряды бойниц были плотно закрыты от бушующего моря, на бортах трех из четырех кораблей виднелись заплатки. Посреди одного судна тянулся трос – видимо, чтобы не дать ему развалиться на части.

Льюис смотрел, как суда покачиваются на волнах. Теперь у кораблей была видна высокая богато украшенная корма. Святые, епископы и драконы подпирали позолоченные рамы или жались к витым углам. Льюис заметил, что у некоторых статуй нет голов или рук. Один хмурый епископ совсем не благочестиво носил свою митру.

Льюис направил телескоп в другую сторону. Теперь он видел странного маленького человечка. Тот расхаживал по кватердеку самого большого, роскошного корабля, который, правда, пострадал сильнее других. На мужчине была накидка, едва достающая до колен, его трясло. Длинные усы вымокли, а вид выдавал обеспокоенность.

– Что это за человек на самом большом корабле? – спросил Льюис.

– Это герцог Медина-Сидония, – объяснил Джонатан. – Он носит звание капитан-генерала, а значит, командует всей армадой. Всем этим испещренным пробоинами тонущим безобразием. Держу пари, он бы многое отдал, чтобы быть сейчас дома.

Льюису стало жаль несчастного герцога. Читая прошлым вечером в кровати книгу Джона Стоддарда, Льюис мечтал оказаться в проливах между Британией и Европой, командовать крепким английским судном. Он бы палил из артиллерийских пушек то по одному, то по другому судну герцога и потопил бы их все. Но теперь ему больше хотелось помочь несчастному человечку. Если бы он только мог…

Льюис стоял и размышлял, когда дядя постучал его по плечу и указал на кое-что, чего мальчик еще не заметил. Неподалеку стояла медная пушка, способная метать ядра весом 24 фунта. Она размещалась на деревянном ступенчатом станке, а по бокам сквозь кольца в основании к стене тянулись канаты. Они держали пушку, чтобы та не скатилась вниз по холму после залпа.

– Давай, Льюис, – дядя Джонатан улыбался. – Давай пальнем по армаде! Ты ведь давно этого хотел. Пушка заряжена и ждет тебя. Смелее!

Льюис выглядел так, будто его сейчас стошнит. На глазах выступили слезы.

– Нет, дядя Джонатан, не могу! Бедный герцог, бедная его команда… Мы можем чем-нибудь им помочь?

Джонатан пристально посмотрел на Льюиса и почесал бороду.

– Знаешь, – протянул дядя, – для мальчика, который так любит войны и баталии, ты очень мирный. Я имею в виду, когда до дела доходит. К счастью, тут все ненастоящее. Это иллюзия, как я, вероятно, и говорил. Мы все так же сидим дома у миссис Циммерманн, в комнате с большим столом и фиолетовым камином. Потрогай вон тот камень – наощупь он будет точь-в-точь как кресло. Герцог и корабль еще менее осязаемы, чем дым или туман, и эта пушка такая же. Давай. Выстрели.

Льюис просиял. Вот будет потеха! Откуда ни возьмись появился солдат в красной форме английского бифитера. Он протянул Льюису тлеющий фитиль на длинной веревке. Льюис поднес его к запалу. Бух! Пушка рванулась назад, натянув канаты. В небо уплыл горький дым. Джонатан, который пытался отвоевать у миссис Циммерманн возможность посмотреть в платный телескоп, сказал:

– Я думаю… Ой, боже, Флоренс, найди себе другой глазок… Я думаю… да, определенно, ты снес им фор-брамсель.

Льюис обрадовался похвале, хоть и не знал, что такое фор-брамсель. Солдат перезарядил пушку, и Льюис снова пальнул. На этот раз он сбил с богато украшенного полуюта деревянного епископа. Мальчик выстрелил из пушки еще несколько раз, и Джонатан махнул кому-то рукой. Тут же прибежал еще один бифитер с деревянным ведром, полным раскаленных пушечных ядер, которые моряки времен Елизаветы назвали «горячей картошкой».

Солдаты зарядили пушку. Сначала они всыпали в дуло бочонок пороха. Затем туда отправился мокрый прут, чтобы раскаленное ядро не подожгло порох. Следом наступила очередь ядра. Влажный прут зашипел, когда его коснулся горячий металл. Льюис поджег запал, пушка снова дернулась назад. Мальчик смотрел, как со свистом летит в сторону галеона ядро. Оно настигло корабль, и тот вспыхнул огнями. Герцог поплыл в небеса верхом на пончике с пудрой, играя на арфе. И вот Льюис, Джонатан и миссис Циммерманн снова сидят в гостиной у камина.

– Ну что ж! – сказал Джонатан, потирая руки. – Что еще ты хочешь увидеть?

Льюис задумался. Ему было так весело и интересно, что он почти забыл про свои дальнейшие планы на ближайшую ночь.

– Битву при Ватерлоо, – выпалил он.

Джонатан махнул трубкой, и свет опять погас. Теперь они стояли на глиняном склоне в Бельгии. Был 1815 год. Шел дождь, мелкие капли дождя сливались в пелену, которая почти скрывала высящийся напротив холм. Внизу в долине виднелись маленькие красные квадратики. Льюис, его дядя и миссис Циммерман смотрели, как синие стрелы пронзают эти квадраты, рвут их, превращают в параллелограммы, трапецоиды и косоугольники, но не могут уничтожить. Со склона другого холма поднимались небольшие клубы дыма, напоминавшие Льюису грибы. За спиной мальчика пролетали ошметки земли и дробленый камень.

– Артиллерия Наполеона, – спокойно пояснил дядя Джонатан. На холме напротив поднялись еще несколько грибовидных облачков, и Веллингтон ответил залпами со своей стороны. Над головой зеленым, синим, ярко-белым и, конечно же, чудесным багрянцем взрывались снаряды. В долине взмывали флаги, опускались, поднимались вновь и снова опадали. Льюис, Джонатан и миссис Циммерманн наблюдали за действом с огороженной площадки, очень похожей на ту, что была в Джон-о’Гротс.

Спустя некоторое время Льюис заметил, что справа от них стоит темная фигура. Высокий худой человек в треуголке и длинном фраке. Льюис сразу узнал его. Это был Веллингтон, будто сошедший со страниц «Истории мира» Джона Кларка Ридпата.

Веллингтон осматривал горизонт в подзорную трубу. Потом печально сложил ее со щелчком и вынул часы. Эти часы напоминали те, что носила с собой на цепочке миссис Циммерманн. Они звякнули восемь раз. Веллингтон поднял глаза к небу, положил руку на сердце и мрачно сказал:

– Пусть наконец придет Блюхер или опустится ночь!

– Почему он так сказал, дядя Джонатан? – заинтересовался Льюис. Он смотрел картинки в книге Ридпата, но так и не прочитал про битву.

– Блюхер – это прусский генерал, который спешил на помощь к Веллингтону, – объяснил дядя Джонатан. – Наполеон отправил ему навстречу Груши, чтобы не пустить к Веллингтону.

Льюис засмеялся:

– Что отправил?

– Это фамилия, – подсказала миссис Циммерманн – Только произносится она как Груши́, он ведь француз. Толстоухий знает об этом, но пытается шутить. Ну что, Джонатан, как думаешь, в этот раз Веллингтон победит?

– Не знаю, Флоренс. Посмотрим.

Поскольку все это были чары, а не настоящая битва, да и Джонатан под вечер развеселился, он позволил Наполеону победить для разнообразия. Ночь обрушилась на поле битвы с глухим стуком, как книга с полки, но Блюхер так и не пришел. Синие стрелы впивались в красные квадраты, прорезали их и рвали на части. Теперь эти стрелы слились в целую армию, восходящую по холму, в ряды высоких мужчин в шапках из медвежьего меха, благодаря которым они казались еще выше. У солдат были длинные черные усы и мушкеты со штыками. Они шли за Веллингтоном, покрасневшим и раздраженным. Он сорвал с себя треуголку и потоптался на ней. Бросил на землю часы, наступил и на них.

– Ах так! – кричал герцог. – Ровное время по Гринвичу! Вот уж не ровен час! Я хочу домой! Сию же секунду!

Вокруг все снова изменилось, и Льюис с дядей Джонатаном и миссис Циммерманн оказались у камина в заполоненной тенями гостиной. Фиолетовые фарфоровые часы нежно пробили одиннадцать раз. Представление заняло не больше часа.

Джонатан встал с кресла, потянулся, зевнул и предложил всем пойти спать. Льюис вежливо поблагодарил миссис Циммерманн за отличный вечер, и они с дядей пошли домой. Там мальчик отправился в кровать, но засыпать не собирался.