Непогрешимая

Вот когда Малика Ридман впервые понимает, насколько все не так. В тот момент, когда полицейский в аэропорту не стал ей угрожать.

Ее не обеспокоило еле уловимое ощущение разрыва над Тихим океаном. Или странное отсутствие стюардесс во время посадки, или тот невероятный факт, что она смогла посмотреть весь захватывающий финал «Моего обеда с Андре» и заранее записанный голос не прервал трансляцию, напоминая о столиках и креслах в вертикальном положении. Не взволновала даже странная картина, открывшаяся на подлете: похожая на анаконду линия огней на земле, то, как крохотные машинки образовывали целые составы, а те смешивались и переплетались, ни разу не столкнувшись. И этот небоскреб на востоке, чей фасад словно извивался от мерцающе-черных конвульсий, как будто его стены сожрал ковер из жуков. Даже уличное освещение, крохотные яркие перекрестки Сан-Франциско: почему-то они казались и белее, и ярче, чем неделю назад. Другой заход на посадку. Игра света. Стрит-арт инсталляции.

Даже когда ANA008 коснулся земли, затормозил и остановился в конце полосы, Малика не придала этому значения. Может, другой самолет все еще занимает гейт. Хотя об этом, наверное, предупредили бы.

Только когда к ней подходит мужчина в странной униформе и слегка наклоняется, так, чтобы под полой пиджака был виден пистолет; когда он говорит:

– Доктор Малика Ридман? Не могли бы вы пройти со мной?

Тут-то ее и накрывает.

В его голосе нет угрозы. Он явно не ищет повода для конфликта (конечно, Малика не дура, и не дала бы ему причины – хотя, с другой стороны, ничто им не мешает сочинить какую-нибудь чушь постфактум). В его голосе даже нет приказного тона, он скорее… просит.

– Это очень важно, – добавляет мужчина.

Кажется, он нервничает. Или даже слегка испуган.

– А в чем дело? У меня какие-то проблемы?

– Нет, ничего подобного, – полицейский аэропорта – или кто уж он там – качает головой. – У нас тут, э-э, пациент, и ему нужна помощь.

А, кто-то заметил, что она «доктор медицины», и сделал неверные выводы.

– Я не практикую. Я – вычислительный психиатр. С 2012 года занимаюсь только исследованиями. – Но любопытство берет верх. – А какого рода пациент?

– Честно сказать, я больше ничего не знаю, доктор Ридман. Прошу вас.

Она окидывает взглядом салон самолета – все старательно смотрят вниз, голоса затихли – и расстегивает ремень безопасности.

– Для белого паренька с пушкой вы чрезвычайно вежливы, – бормочет она. – Неужели Сопротивление наконец добилось успеха?

Он сглатывает:

– Какое?

Малика понятия не имеет, куда ее везут: в автомобиле нет водителя и окон, чтобы испортить сюрприз, поговорить не с кем. Ее похититель лишь развел руками, улыбнулся, извиняясь, и пообещал, что кто-нибудь ей скоро все объяснит. Спустя полчаса она сидит в комнате – опять без окон – в которой все стены, потолок и пол устланы мелкой медной сеткой. Сверху льется мягкий пастельный свет прямо на двух людей в одинаковых зеленых блейзерах без каких-либо знаков отличия или бирок с именами. Нервный полицейский представляет их, как Тэми и Джорджа, после чего ретируется.

Тэми и Джордж слишком много улыбаются. Они не называют своих фамилий, а Малика их не спрашивает. Тэми и Джордж. Прекрасно. Прямо как в каком-нибудь позабытом ситкоме из 80-х.

Вот что вы пропустили, говорят они: Флориды от архипелага Кис до Вест-Палм-бич практически нет. На границе с Орегоном примерно пятьдесят миллионов климатических беженцев. Пост-Текзитовский юг едва держится. В любую неделю примерно в шести городах могут начаться пандемии. С тех пор как растаяли полярные шапки, в Арктика царит полный беспредел и хаос; Россия сбивает любой объект, который приближается хотя бы на пятьдесят километров к Ломоносову, а «Эксон» выкачивают все, что могут, из Чукотского шельфа, пока возобновляемые источники энергии окончательно не выбили их из бизнеса. В Балтийском регионе лихорадка денге, а на Среднем Востоке бушует война за воду от Сирии до…

Малика встревает:

– Погодите, вы о чем? Мне сказали, что кому-то нужна…

Тэми хмурится:

– Вам ничего не рассказали?

– Вам ничего не рассказали, – подытоживает Джордж.

Поэтому рассказывают они. Говорят о каком-то новом виде крошечной черной дыры («нерелятивистского типа»), такие теперь встречаются все чаще, но, к счастью, существуют недолго. Говорят о червоточинах и асимметричном излучении, о том, как повезло Малике Ридман, что она сейчас живет и дышит, сидя в этой комнате, а не превратилась в облачко пепла, парящее в реактивной струе, а ведь именно так бы все и было, если бы они полетели в другую сторону. Они говорят, что один конец космического шланга каким-то образом прошел через место, где Земля была двадцать лет назад; а другой буквально прошлой ночью задел атмосферу над восточной частью Тихого океана. Рейс ANA008 оказался не в том месте в целых двух временах и попал под обратный поток.

Они все это говорят, а Малика отвечает:

– Херня полная.

Поэтому Тэми и Джордж показывают ей роботов и беспилотные автомобили, и самопечатающиеся небоскребы, которые больше напоминают животных, чем машины. Подключают к самой невероятной ВР-установке, которую Малика когда-либо видела – в ней даже шлем не нужен, магниты и ультразвук передают звук и изображение прямо в мозг – и вдалбливают картинки чудес и отчаяния прямо в зрительную кору со скоростью 120 кадров в секунду. С каждым чудом все труднее притворяться, что это какой-то хитроумный развод. С каждым кошмаром все больше хочется, чтобы так оно и было. Но в конце концов, много времени не надо. Отрицание Малики раскалывается на куски, как стекло под ударом молотка.

Ей говорят, что сейчас 2037 год.

– Ничего себе.

– Да. Для вас это, должно быть, ужасный шок.

– Нет, странно, но настоящий шок в том, насколько… все это не шокирует.

2037-й. Две тысячи тридцать, сука, седьмой, а все идет так как, если бы кто-то взял кривую в случае обычного хода деятельности и прочертил ее на двадцать лет вперед.

– Знаете, что самое смешное? – Малика позволяет себе горько рассмеяться. – Я думала, что все становится лучше. Возобновляемые источники энергии берут верх. У нас есть беспилотные автомобили. ИИ снятся сны о котах. Я была такой глупой, думала, что у нас вроде как все получается.

– А все и получалось, – говорит ей Джордж. – Просто 2017-й стал началом Темного десятилетия.

– Неудивительно. Я видела инаугурацию. – Тут она понимает, что Джордж и Тэми тоже ее видели, хотя им тогда было лет десять. – Но у нас же был прогресс. Белый дом, может, и засунул голову себе в задницу, но все остальные приняли эстафету. Была же такая большая филантропическая организация, она еще выпустила список важных достижений, которые могут спасти мир, и выдавала деньги тем, кто первым добьется успеха.

– XPRIZE, – говорит Тэми.

– Да, она. Контора еще в деле?

– К несчастью, нет.

– У них было несколько прорывов в свое время, – говорит Джордж. – Первые коммерческие суборбитальные полеты в космос, первая техника для глубоководного микрокартирования. Первая машина для извлечения невербальных признаний из подозреваемых…

– Дело в том, – встревает Тэми, – что, когда ты в два раза увеличиваешь заряд батареи в машине, люди начинают ездить в четыре раза дольше. Сделай солнечную энергию в пять раз дешевле, и люди сообразят, как потреблять ее в десять раз больше. Вот ты получил яхту, о которой даже не мечтал; а потом сразу хочешь большое поместье.

– Хватай все что можешь, пока можешь, – говорит Малика. – Стратегия была прекрасной пятьдесят тысяч лет назад. Мозговой ствол… так и не выбрался из плейстоцена.

– Мне всегда было интересно, – Тэми вдруг жестко ухмыляется. Словно обвиняет. – Почему люди продолжают жрать пирожные и играть в «Передозировку знаменитостей» даже тогда, когда знают, что делают; когда видят, как растут пустыни, как поднимаются океаны, как пересыхают водоносные слои. Непонятно, почему они вообще не останавливаются.

– Вы серьезно? – Малика искоса смотрит на нее. – У вас все так плохо, а вы по-прежнему притворяетесь, что не понимаете, почему?

– Предположим, что вы нам сейчас всё расскажете, – говорит Джордж.

Малика вздыхает:

– У естественного отбора нет предвидения. Его заботит только то, что работает сейчас. Именно поэтому мы по большому счету думаем только об одном. О мгновенном вознаграждении. Больше сахара, больше секса, больше потребления. Наше нутро не верит в последствия. С его точки зрения будущего просто не существует.

– Но люди всегда смотрят в будущее, – возражает Тэми.

– Разумеется, смотрят. Но никогда ничего не делают, если им это чего-то стоит здесь и сейчас. Дай обществу выбор между дискомфортом в настоящем и катастрофой через десять лет, и оно всегда будет выбирать катастрофу. Потому что та произойдет только через десять лет. И кто-нибудь что-нибудь придумает. Потому что «зеленые» правят миром, и все это обман. Неокортекс говорит, что мы обречены; мозговой ствол не дает нам в это поверить. И потому мы здесь.

– Может, мы бы поверили, если бы люди постоянно не лгали, пока не стало слишком поздно. – Опять эта жесткость в голосе. Опять обвинение.

У Малики заканчивается терпение:

– Девочка, я только что выяснила, что мой рейс задержался на двадцать лет. С таким везением я, скорее всего, выясню, что мой багаж все это время пылился в Сэдбери. Так что прости меня, но я сейчас не в настроении отвечать за все свое поколение.

– Я тоже там была, – парирует Тэми.

– Ты была ребенком. Тогда ты как раз жрала пирожные.

– Но я помню. Стоило кому-то поднять тревогу, тролли и боты сразу его забалтывали. Каждый, кого выбирали за обещание хоть что-то изменить, оказывался на зарплате у людей, которых все устраивало как есть.

– Правильно. Вини один процент. Приятно, что некоторые вещи остаются неизменными. – Малика с отвращением качает головой. – Ты действительно считаешь, что, если бы кто-то вдруг убрал всех плутократов, все люди на Земле срочно запели бы «Кумбайя» и начали вплетать себе цветочки в волосы?

– Нет, но…

– Проблема никогда не была в том, что несколько плутократов захапали себе много богатств. Проблема в том, что дай шанс, и мы все станем плутократами. Мы все заточены под бесконечную жадность. Однопроцентники просто оказались лучше прочих в этом деле.

– Мать Тереза, – говорит Тэми.

– О, ты ее тоже помнишь, да? Монахиню, которая сотрудничала с латиноамериканскими отрядами смерти, имела связи с организованной преступностью и отрицала болеутоляющие средства для умирающих пациентов в хосписе, так как страдание праведно? Ты за такую ниточку хочешь дернуть?

– Тогда миссионеры в целом. Соцработники. Альтруисты. Можете говорить что угодно про их веру, но они не были «заточены под бесконечную жадность». Они принесли в жертву свой кратковременный комфорт ради помощи другим.

– Верно. Ведь никто из них не ждал большой награды в конце пути. Потому что твоя мать Тереза, разумеется, занималась бы добрыми делами, даже если бы Иисус сказал «Поступайте так, как с вами поступали бы люди, подставьте другую щеку, блаженны те, кого казнили за правое дело», но в финале каждый все равно бы отправлялся в Ад.

– Я хочу сказать, что они не хотели немедленного вознаграждения. Они видели долгосрочную перспективу.

– А что, если в этом кроется нечто большее? – ввязывается в спор Джордж.

Малика смотрит на него.

– Что, если мать Тереза не просто добивалась долгосрочной цели? Что если она подсела на эту бесконечную боль и нищету, что, если страдание ради награды в будущем… что, если это было также хорошо, как поесть мороженого или засесть в лучшем, самом топовом виаре анального секса со всеми наворотами?

Малика чувствует, как у нее начинает пульсировать жилка на шее.

– Ты хочешь сказать… – она говорит абсолютно спокойно. – Ты говоришь, что мать Тереза была мазохисткой.

– Необязательно в сексуальном смысле. Оргазм, шоколад, религиозный экстаз – по сути все это лишь дофамин. И вам об этом известно гораздо больше, чем нам, доктор Ридман.

«Они знают».

– Интересная гипотеза, – осторожно произносит она.

– О, это больше, чем гипотеза, – ухмыляется Джордж. – Оно выиграло XPRIZE.

– А я думала, их больше нет.

– Нет. Компания обанкротилась, когда мир переключился на экономику лесных пожаров…

«…я даже не в курсе, о чем ты сейчас говоришь…»

– …но она ушла, громко хлопнув дверью. Этот последний XPRIZE изменил все.

Тэми вновь возвращает себе дирижерскую палочку:

– Они сказали: забудьте о технологических заплатках, из-за которых мы все равно постоянно упираемся в кирпичную стену. Мы должны снести саму стену.

– Эта стена – сама человеческая природа, – замечает Малика.

– Вот те на! – восклицает Тэми. – Кажется, до нее дошло.

– Вам известна лучшая метафора человеческого состояния? – спрашивает Тэми.

Малика пытается припомнить программу по английской литературе 11 класса:

– Сапог, топчущий лицо человека. Вы о чем?

Тэми качает головой:

– Нет, это человеческая нога. На краю ямы с углями.

Малика поднимает бровь.

– По другую сторону этой ямы утопия, но, чтобы до нее добраться, надо пройти по углям. Как там раньше говорили, без труда не выловишь и рыбку из пруда, так ведь? Но все, как вы говорили: наши решения принимает нутро, а оно живет только в настоящем. Оно видит только боль. Потому мы стоим здесь. Утопия так близко, но мы не сделаем и шага.

– Последний XPRIZE, – говорит Малика.

Тэми кивает:

– Люди, которым нравится ходить по углям.

– Скорее, которым нравится приносить себя в жертву. Или принимать тяжелые решения. Люди, которые могут думать о долгосрочных целях, действовать в их интересах, но не потому что они так сильны, благородны или прозорливы, а потому что им от этого хорошо. – Сейчас Джордж походит на восьмилетку, который взял серебро на школьной научной ярмарке. – Мы называем это Тереза-мод.

– Он даже был не особо радикальным, – говорит Тэми. – Люди с этой идеей возились уже с четверть века. Но, естественно, ничего не получилось. Трудно пройти через комиссию по этике, когда твоя цель – перепаять человеческую природу. Людям осточертели протесты и угрозы расправой. Поэтому они пошли дальше.

– А один из ведущих специалистов в вопросе просто исчез, – вспоминает Джордж.

Малика не обращает внимания на наживку:

– Но если вы перепаяете кого-нибудь так, чтобы он возлюбил кратковременную боль, почему ваши подопытные… просто не остановятся прямо на углях? И будет стоять там, кайфовать, пока их ноги не обуглятся?

– Не стоит доводить метафору до предела, – советует Джордж.

Вступает Тэми:

– Да, раньше это было проблемой. И ее не могли решить, пока люди из XPRIZE не стряхнули с исследования пыль и не превратили в поворотную точку.

– И что теперь?

– Мозг получает удовольствие от жертвенности только в том случае, если активно преследует выгодную ему долгосрочную цель.

– То есть вы хотите сказать, что способны переделать человеческую природу?

– На нейронном уровне… С технической точки зрения на уровне генов, кодирующих нейроны. Можно ввести мод с помощью стандартного генного драйва.

– И он работает.

– Пока мы тестировали его только на детях. Но да.

– Вы… минуту, что?

– Вот почему этот пространственно-временной инцидент стал для нас настоящим благословением. Вы – первые взрослые, которые подходят для нашей программы.

– Почему?

– У всех остальных есть ИМК, – отвечает Тэми, а потом поясняет, увидев лицо Малики: – Интерфейс мозг-компьютер.

– Нейропыль? – подсказывает Джордж. – Рои крошечных кремниевых спермоклеток в мозгу?

Малика вспоминает кликбейты, ссылки на непроверенные теории.

– Это, похоже, ввели после меня.

– Мы сделали гигантский скачок вперед. Превратили интернет в огромное мозолистое тело. Дали людям возможность передавать мысли от разума к разуму.

– И это тоже был победитель XPRIZE, – замечает Джордж. – Вот только есть проблема: нейропыль и Тереза не совместимы.

– Так уберите вашу пыль.

– О, мы не можем, – говорит Джордж. – Частицы крохотные. Их тысячи, десятки тысяч. И если они попали внутрь, то там и останутся. Но вы… – Он просто излучает энтузиазм. – Ваш мозг чист. Вы – практически идеальный кандидат.

– Для этого… Тереза-мода.

Они кивают в унисон.

– Неужели у каждого есть мозговой интерфейс? В следующие несколько… за прошедшие двадцать лет каждому вскрыли голову и…

– Боже, нет, – восклицает Джордж. – Вскрывать ничего не надо. Все спокойно вводится с помощью инъекции. Частицы сами проникают в мозг, оптимально распределяются и загружаются. Даже проводов нет; пассивная ультразвуковая сеть. Все предельно неинвазивно.

– И люди не против?

– А почему им быть против? По сути, у них есть мобильник, но с хорошей графикой.

– Но он же прямо в голове.

– С очень хорошей графикой. Сейчас все идет с полным сенсорным погружением.

– И у всех на планете установлена эта штука?

– Ну, нет, – признает Тэми. – У многих ее нет.

– Но у американцев поголовно, – добавляет Джордж.

До Малики доходит не сразу:

– То есть вы говорите, что сейчас у каждого американца установлен мозговой интерфейс.

Секундная тишина.

– Это вроде как закон, – наконец говорит Тэми.

– Война с терроризмом, – добавляет Джордж. – Вы же помните.

– Нечего скрывать, нечего бояться. Останови террористов, прежде чем они начнут действовать.

– Останови террористов, пока они только обдумывают действия.

– К тому времени все уже и так обзавелись интерфейсом для игр и кино. Закон просто сделал его обязательным.

– Плюс вы сами понимаете. Педофилы.

– Подумайте о детях.

Они замолкают.

– В общем, – Джордж возвращается к теме, – все это дело прошлого. А теперь у нас есть вы.

– Для чего? Испытаний второй фазы? У вас на руках реальные путешественники во времени, а вы их хотите использовать как лабораторных крыс?

– Только вас, – уверяет Джордж.

– И не как подопытную свинку, – добавляет Тэми.

– А как тогда?

– Не знаю, как сказать точно. Как спасительницу?

– Хватит нести вздор.

Джордж качает головой:

– На самом деле мы хотим поставить вас во главе.

– Во главе чего?

– Всего.

Значит, все-таки надо проконсультировать пациента. Только не одного.

А восемь миллиардов.

– Отвалите, – говорит Малика.

– Вы откажетесь от шанса спасти мир?

– Это шутка какая-то. Я не знаю, какие есть официальные протоколы о случайных искажениях времени, но могу поспорить, в них ничего не говорится о том, что надо хватать пассажира с самолета и предлагать ему работу Мирового диктатора.

– Все не так случайно, как вам кажется, – замечает Тэми.

– Да неужели!

– Нам был нужен кто-то вне системы. А это сужает выбор до пассажиров рейса 008.

– На этом самолете летело двести человек. Вам мог сгодиться кто…

– Кто-то с определенным типом личности, способный рационально и спокойно разобраться с любыми неожиданными событиями. Человек, который со скепсисом обсуждает то, что он на двадцать лет исчез из времени, тогда как прямо сейчас половина других пассажиров бормочут, воют, истерят требуют, чтобы им немедленно дали увидеться с семьями.

– У меня семьи нет, – отвечает Малика. Даже ее самые близкие друзья связаны – были связаны – с работой.

– Из всего списка пассажиров только вы можете сказать такое о себе. А это значит, что никто не станет задавать неудобных вопросов, если вы из него исчезнете.

– А это проблема? Разве правительство не может блокировать запросы парочки настырных гражданских?

– О, мы – не правительство, – говорит Джордж. – Правительство такой проект никогда бы не санкционировало. Им до сих пор время от времени приходится проводить выборы.

– Тогда кто…

– Мы – чиновники. Из министерства, – поясняет Тэми.

– Министерства?

– Сельского хозяйства, – решает помочь Джордж. – Минфина. Из Министерства охотничьего и рыбного хозяйства.

– Чиновники? Серьезно? – Малика с трудом подавляет желание захихикать.

Тэми пожимает плечами:

– Даже чиновники могут действовать быстро, если нужно. Мы тут не кормушку для птиц собираемся строить, доктор Ридман. Как, по вашему мнению, нам бы удалось получить необходимую инфраструктуру за такой короткий срок?

– Инфраструктуру.

– Чтобы спасти мир.

– Министерства, чиновники. – Несмотря на все свое спокойствие и скептическую рациональность, Малика едва удерживается на краю кроличьей норы. – Чиновники, вашу мать.

– Да, доктор Ридман. Можете это не повторять.

– Вы – мятежники. Это заговор, – она окидывает взглядом стены, смотрит на окутывающую все вокруг медную сетку. – Клетка Фарадея?

– Они используют интерфейс не только против террористов и педофилов, – тихо говорит Тэми. – Иногда они приходят и за патриотами.

– Но среди государственных служб есть не только Министерство труда или Управление по делам ветеранов, так ведь? Это же еще и НАСА. Управление по науке и технологии. Национальный научный фонд.

– Технически все эти агентства в пределах досягаемости, – говорит Джордж.

– Так как? – спрашивает Тэми. – Вы беретесь за работу?

Малика решает поиграть подольше:

– Я недостаточно квалифицированна.

Джордж поперхнулся. Если бы он пил молоко, то оно сейчас пошло бы у него носом.

Тэми владеет собой куда лучше:

– С каких пор «квалификация» имеет отношение к делу? Разве вы не помните идиота, который всем заправлял, когда вы улетели? Поверьте мне, это еще были старые добрые времена.

– Я отстаю от настоящего на двадцать лет. Даже самые базовые факты…

– В вашем распоряжении будет каждый факт и даже больше. Нам не нужна человеческая энциклопедия, нам нужен кто-то, способный… способный…

– Принять решение, – подытоживает Джордж.

– А знаете, что еще нам нужно? – продолжает Тэми. – Человек, который все понимает. Который не будет кричать от неконтролируемой ярости при одной мысли об «игре в Бога» и «изменении человеческой природы». Как вы думаете, сколько народу на вашем самолете подходит под такое определение?

«Боже. Они серьезно».

– Значит, вы посчитали, что под властью одного процента дела идут плохо. И вы решили заменить его, ну, одним человеком.

– Вроде того.

– Такое уже пробовали раньше, – тихо замечает Малика. – И оно всегда плохо кончалось.

– Такого еще никогда не пробовали. Каждый деспот в истории желал власти для себя. Не важно, насколько благородными они себя чувствовали, когда занимали свое место, но в конечном итоге они всегда оказывались… развращенными.

– И вы полагаете, что ваш мод сделает меня непогрешимой.

– Вы останетесь рабой ида, как и все остальные. Просто секс, сахар и власть больше не будут давать вам наслаждения. Вы станете зависеть от долгосрочной рациональности. Вы пойдете по углям и полюбите каждую минуту этого похода.

– Значит, я буду принимать решения. Кто будет воплощать их в жизнь?

– Доктор Ридман. О, доктор Ридман, – Джордж печально качает головой от ее наивности. – Мы же государственные служащие.

– По большому счету весь процесс автоматизирован, – добавляет Тэми.

Малика молчит.

Тогда слово опять берет Тэми:

– Разве не вы жаловались, что мозговой ствол человека застрял в плейстоцене? Разве вы не хотите, чтобы он, наконец, догнал свое время?

– Эта червоточина, – произносит Малика.

– Что с ней?

– Вы хотите, чтобы я поверила, будто это был несчастный случай?

Тэми еле заметно улыбается:

– Все на свете несчастный случай, если копнуть достаточно глубоко. Но если цепляться к мелочам, то лучше сказать «авантюра».

Малика склоняет голову в еле заметном поклоне.

Тэми снова спрашивает:

– Так что, доктор Ридман?

Она все еще не уверена. Буквально находится на краю.

– Что будет, если я скажу нет?

– Но каким вы будете ученым, – интересуется Тэми, – если упустите шанс проверить свою собственную гипотезу?

Пять дней у нее лихорадка: температура 39 градусов. Малика чувствует, как меняется изнутри. Семейный отбор: исправлен. Нравственность: выжжена, словно кислотой, вместо нее установлены этика и алгебра. Поясная извилина дергается и извивается. Из прилежащего ядра вырывается экстатическая магистраль и прокладывает себе путь прямо в префронтальную кору: теперь Малика не чувствует предустановленной искренней эмпатии к одинокому шестилетке, которому нужна новая печень, но одновременно больше не может спокойно относиться к очередному миллиону голодающих беженцев. Эти чувства поменялись местами.

Поразительно, на какие трюки способен генный драйв. Мозг по большей части развивается эпигенетически: все дело в физической толкотне нейронов и глиальных клеток, в росте и запуске новорожденных синапсов. То, что искусственный вирус может заново переплести столь сложный гобелен, кажется практически чудом. В свое время команде Малики приходилось обходиться лишь микроволнами и хирургией.

Неудивительно, что они не добились успеха.

Малике становится понятно, почему мод плохо сочетался с нейропылью будущего: эти микроскопические частицы удобно устроились в уже сформированных путях и никогда бы не смирились с неожиданными зыбучими песками, возникающими со всех сторон. Скорее всего, пыль послала бы сигнал о помощи той итерации АНБ, которая до сих пор сидела в центре «огромного мозолистого тела». Не все хотят спасти мир. Приходится держать такие вещи втайне.

Когда все закончилось, Малику перевезли в секретный подземный бункер с высокоэффективной фильтрацией, защищенный от радиации. От прямого удара ядерной боеголовки внутри помещения максимум на секунду отключился бы свет. («Пентагоновский субподряд на канализацию, – говорит Тэми, когда Малика спрашивает, как финансирование такого проекта прошло через Конгресс. – Мы его провели по мелким расходам»). Она заставляет их очистить это место от всей роскоши, выкинуть огромную кровать и вместо нее поставить раскладушку. Теплое неясное ощущение после такого приказа становится почти оргазмическим.

Ее знакомят с всемогущим советником, способным дополнить недостаток знаний Малики: его зовут MAGI. Поначалу Малика решает, что имеется в виду заумная библейская отсылка, но оказывается, это акроним: общий искусственный интеллект. А «М» значит «Малики». ИИ говорит с ней ее собственным голосом как совесть.

Правда, доктору Ридман совесть теперь не нужна.

– А почему просто не поставить во главе всего MAGI? – спрашивает Малика. Тэми заводит разговор о том, что глупо передавать всю власть чужеродной машине с непостижимыми процессами мышления. Джордж просто отвечает, что человечество не хочет пойти на скрепки.

Они усаживают Малику за пульт, управляющий миром – по крайней мере, теми его частями, где еще держатся крючки Американской империи – и на цыпочках уходят, тихо закрыв дверь за собой.

В голове Малики открываются и закрываются окна: палимпсест из идей, секретных сведений и списков проецируется прямо на зрительную кору ВР-прибором (полностью внешним), обернувшимся вокруг черепа. Она может вызвать любой параметр на первый план одним взглядом и также легко отправить его прочь. Тут столько всего, что даже аугментированному человеку для просмотра понадобилось бы с десяток жизней, но из тени человеку незримо помогает MAGI. ИИ отслеживает поисковые паттерны Малики, выдает соответствующие результаты еще до того, как доктор о них только подумает. Траектории вымирания видов. Денежные курсы. Влияние алгоритмов высокочастотной торговли на среднедушевой углеродный след, все рассортировано по политическим областям. Данные приходят и уходят, и каким-то образом Малика Ридман – или как минимум существо, говорящее ее голосом, – все понимает.

Пора вершить правое дело. Пора спасать мир.

Практически любой мог бы понять как: надо просто выпустить Тереза-мод, перепаять весь вид под долгосрочность и отложенное вознаграждение. Может, внедрить апгрейд в измененную сетку вируса Зика, пусть переносится через москитов и мошек, отсидится, а потом человечество с помощью генного драйва направится к разумности. С реализацией проблем быть не должно; по идее у Тэми и Джорджа куча друзей в Министерстве здравоохранения или сельского хозяйства. Конечно, паре сотен миллионов пыльных интерфейсов придется туговато, но это малая цена за долгосрочное жизнеобеспечение.

MAGI прогоняет цифры. Мод распространится достаточно широко для спасения планеты, если его внедрение в экосистему начнется не позже 1995 года.

Черт.

Может, тогда попробовать сопутствующее вымирание для снижения непосредственного влияния на окружающую среду? Милитаризованные Эбола, сибирская чума, обезьянья оспа в последнее время довольно мощно заявили о себе. Но симуляции MAGI не дают эффективного сценария: болезни убивают людей с минимальным углеродным следом, а на тех, кто оставляет наибольший, практически не влияют. Апокалипсис неизбежен, пока гиперпотребители остаются на месте.

У Малики появляется идея, она запускает корреляционную матрицу и получает ожидаемый результат: практически у всех следоносцев в голове есть нейропыль.

Малика нащупывает психиатрическое решение.

Может, это ее собственное предубеждение, склонность молотка видеть в любой проблеме гвоздь. Может, предубеждение кроется в MAGI или в тех массивах данных, что программировали ИИ; машинное обучение поддается искажениям так же, как и любое другое.

А может, это просто лучший ответ. Малике от него точно становится лучше.

Конечно, есть шифрование. Даже после десятков лет адаптации люди все еще страдают от остаточных импульсов приватности. Потому остались пароли и регуляторы передачи. Управление и личные настройки, чтобы люди успокоились: они могут быть наедине со своими мыслями даже в тот момент, когда «МайндФликс» передает им «Мстителей IX» прямо в мозг.

Но, с другой стороны, нельзя защитить Америку от террористов и педофилов, если эти замки невозможно взломать.

Малика входит в Систему экстренного оповещения: это трубка в голове каждого богобоязненного американца, которую используют только во времена национального кризиса (ну или в тех редких случаях, когда какой-нибудь конгрессмен хочет узнать, не изменяет ли ему супруга). Потом сверяется с базой данных НИЗ, ищет людей с определенными симптомами: со сниженными экспрессией транскетолазы и фактором роста нервной ткани, гиперактивностью по гипоталамо-гипофизарно-адреналовой оси. С аномалиями в метаболизме гамма-аминомасляной кислоты и глутамата. Недостатком серотонина и мозгового нейротрофического фактора.

Все это нейрохимические признаки суицидального разума.

Требуется время, чтобы отстроить сигнал с таких мозгов. Гораздо проще сжать результаты, пропустить сквозь фильтры и усилители, низвести до сути: Малика может и отстала от жизни, но химия мозга за последние двадцать лет особо не изменилась.

И уж совсем просто передать эту суть в сеть. В конце концов, единственная цель Системы экстренного оповещения – добраться до каждого.

В этой стране по-прежнему так много оружия. Так много мостов, высоток и таблеток. Малике всего лишь нужно установить побудительный мотив: исходя из него, люди сами выберут, как им действовать.

С каждым новым уровнем Малика чувствует себя все лучше.

Жаль Тэми и Джорджа, да и весь альянс заговорщиков. Может, они все поймут, прежде чем прыгнут или спустят курок; в конце концов, именно поэтому ее перепаяли. Чтобы кто-нибудь мог принимать жесткие решения ради будущего.

Но зато теперь оно будет. Когда гиперпотребители сойдут со сцены, Тереза-мод успеет распространиться по планете, и новые поколения, рожденные от обездоленных, беженцев, нищих, лишенных всех привилегий, тех, кто никогда не получит новейший аугмент от «Сони» на свой шестой день рождения, вырастут дальновидными и предусмотрительными. Они не повторят грехи отцов. У них даже такого искушения не возникнет.

Конечно, Малика их не увидит. Может, у нее в голове и нет пыли, но о ее существовании в этом герметизированном бункере известно лишь немногим. Когда Тэми, Джордж и все их друзья умрут, через какое-то время тут закончится еда.

Впрочем, Малику это не заботит. Экстаз небесным огнем охватывает ее душу.