Глава 6
Удивительные события

Два полицейских пикапа перегородили Первую улицу на въезд и на выезд. Из них выскочили пять вооруженных полицейских, тут же оттеснивших зевак за ограждения, и американец из военного патруля. С самого утра улица была пуста, лишь изредка любопытствующие и испуганные граждане осторожно выглядывали со старых балкончиков, которые, казалось, в любой момент рухнут вместе с ними. В гробовой тишине один из полицейских вытащил фотоаппарат и начал щелкать затвором.

Несколько минут спустя появился запыхавшийся, трясущий при каждом шаге густой бородой Фарадж ад-Далляль. Под мышкой у него была зажата кожаная папка, из которой он при всех проверках доставал ворох разрешений и справок.

Американец тотчас приступил к допросу: знает ли он, что это за дом и кто в нем живет, что он может сообщить о случившемся. Переводчик, также одетый в военную форму, перевел слова американца, обращаясь к трепещущему ад-Даллялю таким тоном, словно читал приговор. Несмотря на свой авторитет в районе, перед американцами ад-Далляль терял всю прыть. Он понимал, что им предоставлена полная свобода действий и ни перед кем в этой стране они отчитываться не будут. Поэтому лучше не попадаться им под горячую руку. Ад-Далляль еле разомкнул пересохшие губы и выговорил, что это его дом. Точнее, он уже пятнадцать лет арендует его у государства и исправно вносит плату на счет финансового управления города. При этом он вытащил из папки бумажки и дрожащей рукой протянул их стражам порядка.

Американец развернулся, указал пальцем на стену – там в положении сидя окаменели трупы четырех местных попрошаек – и снова спросил Фараджа, знаком ли он с ними. Ад-Далляль кивнул и ощутил, как кровь стынет в жилах. И это только начало дня! Кто-то расправился с беднягами! В каких странных позах настигла их смерть! Что за Божья кара!

Они сидели друг против друга, их тела соединялись в правильный квадрат, причем каждый из них держал за горло соседа, к которому был повернут лицом. Все это скорее походило на какую-то страшную картину или сцену из безумной театральной постановки. Рваная грязная одежда. Головы свешены на грудь. Если бы Хазем Аббуд сделал снимок этой жути и участвовал с ним в международном конкурсе, нет сомнений, получил бы приз.

С обеих сторон улицы толпилось все больше зрителей, трусливые головы с балконов высовывались все чаще. Свидетелей становилось много, и это не нравилось американцу. Он подал полицейским знак рукой, чтобы они поторапливались. Они записали номер телефона ад-Далляля и предупредили, что, если ему станет что-либо известно о преступлении или отыщутся очевидцы, он должен передать информацию в отделение полиции на улице ас-Саадун. Фарадж с облегчением выдохнул. Он разгладил бороду, взял в руки четки, осмелев, приблизился к попрошайкам и взглянул на них сверху вниз с нескрываемой брезгливостью.

Полицейские, надев белые резиновые перчатки, расцепили руки и шеи убитых, затем в спешке погрузили трупы в пикап и уехали.

Улица тут же заполнилась людьми, окружившими Фараджа ад-Далляля и забросавшими его вопросами. Кого-то он отпихнул, мальчишку хлестнул длинными черными четками и зашагал по делам.

А сверху из разрушающегося старого дома прямо напротив логова попрошаек за всем происходящим через щели в деревянных ставнях, ничего не упуская, следил старик. Точно так же он наблюдал за улицей вчера ночью, когда было совершено убийство. Старик сидел у окна, и уже половина бутылки арака «аль-Асрийя» было выпито, когда он услышал, как в темном переулке завязывается драка. Сначала он не придал этому значения, так как к потасовкам подвыпивших попрошаек, возвращавшихся в свои обшарпанные комнаты к полуночи, он уже привык. Обычно сначала они бранились друг с другом, потом, опомнившись и разозлившись на свою горькую долю, кидались на первого попавшегося прохожего, как будто он перед ними в чем-то виноват. Тем более им мог оказаться такой же, как они, несчастный.

Но потасовка затянулась, грубые ругательства стали громче, к ним добавился визг, чья-то тяжелая одышка и стоны. Старик решил выглянуть на улицу, но не смог там ничего разобрать. Только когда в конце переулка развернулась машина и луч от ее фар пробежал по стене, он различил тени пяти схватившихся друг за друга фигур, будто крутящихся в хороводе.

Вечером того же дня, когда были обнаружены трупы, старика приволокли в офис Фараджа ад-Далляля, который на этот раз был красноречив и пользовался сложившейся ситуацией для того, чтобы утвердить свою власть в квартале. Старик еще не проспался как следует после вчерашней бутылки арака. Да он вообще редко трезвел, так что на его слова вряд ли можно было положиться. Но все равно, пусть расскажет, что знает.

Ад-Далляль сразу обрушился на него с бранью, заодно проклиная на чем свет стоит всех пьянчуг. Да избавит Аллах нашу страну от этой мрази! Потом упрекнул правительство, что они поджали хвост перед американцами и не придерживаются норм шариата, как того жаждет народ. Старик слушал и, часто мигая, смотрел на ад-Далляля глазами напуганной мыши.

Ад-Далляль спрашивал его, и он в который раз повторял одно и то же, о чем поведал соседям после отъезда полицейских: среди дерущихся он заметил страшенного человека с кривым широким ртом.

– Их же четверо было!

– Нет, пять!.. Эти четверо пытались тому пятому порвать глотку, но у них получалось схватить только друг друга.

– Да что ты несешь!.. Бред какой-то. – Фарадж ад-Далляль отпил чай, не сводя презрительного взгляда со старика…

В это же время еще один человек спокойно попивал чай – полковник Сурур Мухаммед Маджид, глава Информационно-аналитического отдела. Один из помощников вошел к нему в кабинет и положил на стол досье с наклейкой «Попрошайки». Полковник отставил большую кружку в сторону, придвинул папку и пролистнул страницы, чтобы убедиться, что дело не по ошибке попало в его ведомство: судебный медэксперт приложил заключение, что попрошайки удавили друг друга.

Махмуд покинул редакцию вместе с Али Бахером ас-Саиди на его черном «мерседесе». Главный не оставлял ему шанса: вызывал к себе в кабинет, а когда он поднимался, ждал его уже с портфелем в дверях.

– Хочу немного прогуляться… Ты со мной или нет? – спрашивал ас-Саиди у сгорающего от любопытства Махмуда.

Умел ас-Саиди заинтриговать собеседника двусмысленными фразами. Он не выкладывал всю информацию сразу, а выдавливал ее по капле. Иногда ас-Саиди вел его на охраняемую территорию, их подвергали строгому досмотру при входе, потом они поднимались на лифте, и Махмуд узнавал в стоящих рядом людях известных государственных деятелей. А однажды они столкнулись в лифте с министром планирования, и Махмуд стал свидетелем того, как они с ас-Саиди перебросились парой шуток… Да они же приятели! Вот это да! А сколько женщин здоровались за руку с ас-Саиди: обслуживающий персонал, переводчицы, журналистки и даже члены парламента, пусть и не записные красавицы. Махмуд прилипал к своему отражению в каждом зеркале, но был настолько рассеян, что ничего в них не видел. От знакомств ас-Саиди у него голова шла кругом…

– А куда мы едем? – поинтересовался Махмуд, садясь в машину.

Солнце уже клонилось к закату, темнело. Махмуд вынужден был отменить встречу с Хаземом Аббудом. Тот еще утром пригласил его в «Галери» в квартале аль-Вазирийя на выставку своих друзей, новостных фотографов. Может, завтра еще успею?

– Встретимся со старым приятелем. Возможно, у него есть для нас полезная информация.

– О чем?

– Уже давно пытаюсь выудить. Творится что-то, о чем мы даже не догадываемся. К чему все эти чрезвычайные меры безопасности? Что они все так переполошились? Мы должны быть в курсе всего, что поможет дискредитировать американцев и наше правительство.

Из сказанного Махмуд ничего не понял. Он-то вообразил, что ас-Саиди поддерживает американцев и в правительстве у него одни друзья-приятели. «Зачем их дискредитировать?» – недоумевал Махмуд, но смелости задать этот вопрос ас-Саиди напрямую он не нашел. Все встанет на свои места, когда они встретятся со знакомым ас-Саиди. Машина свернула на аль-Карраду и тут же попала в пробку: поток еле двигался из-за каравана американских «хаммеров». Высунувшиеся из люков солдаты взяли на прицел автомобили, которые держались за ними на расстоянии двадцати метров. Ас-Саиди, не показывая раздражения, включил магнитолу, и из нее полился голос Уитни Хьюстон. Казалось, его вообще было трудно чем-либо вывести из себя. Как говорил, посмеиваясь, Фарид Шавваф, ас-Саиди верит в светлое будущее, имея в виду, что тот готовит его для себя, а на то, что происходит в стране, шефу наплевать. Махмуд пропускал слова Фарида мимо ушей, не сильно задумываясь о том, какую роль он сам играет при ас-Саиди. Ведь, чтобы найти ответы на эти вопросы, нужно иметь свежую голову, нужно остановиться, выдохнуть и бесстрастно рассудить – все это Махмуд не мог себе сейчас позволить. Только самообманом заниматься… Ну и тип этот Фарид Шавваф! Использует людей в своих интересах. И никакой благодарности за все усилия, которые прикладывает Махмуд ради того, чтобы его оставили в журнале и не выставили на улицу, как Зейда Муршида, Аднана аль-Анвара и худущую Мейсу, которая, узнав об увольнении, разревелась прямо на рабочем месте.

Автомобиль ас-Саиди притормозил у высокой бетонной стены с бронированными железными воротами. Махмуд и не подозревал, что в Багдаде есть такие места. Было уже темно, и их машина долго петляла по улочкам квартала аль-Джадирийя, объезжая заторы, поэтому Махмуд не мог сообразить, куда именно они подъехали. Ворота с грохотом разъехались в стороны, и перед ними открылась пустая длинная дорога с ухоженными эвкалиптами по обеим сторонам. Чем дальше они углублялись на территорию, тем глуше становился рев машин и вой полицейских сирен.

Наконец они свернули в узкий проезд, и Махмуд увидел полицейские наряды, американский «хаммер» и несколько личных авто. Один из полицейских указал им, где можно припарковаться. Они вышли из машины и в сопровождении человека в гражданском проследовали в двухэтажное здание. Ас-Саиди обернулся и, как всегда с улыбкой, спросил Махмуда:

– Надеюсь, дружище, у тебя на сегодня ничего не намечено? Поужинаем вместе?

Они вошли в роскошный кабинет и мгновенно ощутили разбрызганный по нему яблочный освежитель воздуха. Навстречу поднялся невысокий мужчина с блестящей залысиной. Что-то продолжая тщательно пережевывать, он подошел и обнялся с ас-Саиди. Они оба рассмеялись. Потом он пожал руку Махмуду и пригласил всех присесть на мягкие диваны у рабочего стола. Махмуд узнал, что хозяин кабинета – полковник Сурур Мухаммед Маджид, начальник Информационно-аналитического отдела. Что здесь анализируют? Какую информацию? Махмуд надеялся, что после сегодняшней встречи все прояснится.

Разговор, который, как уверял ас-Саиди, будет коротким, занял два с лишним часа. О чем только они не говорили и смеялись до слез. Махмуд, которому некуда было торопиться, улыбался вместе с ними. Его никто не ждал, только затхлый гостиничный номер в квартале аль-Батавин. Единственная проблема – ему хотелось курить. Но, судя по яблочному благоуханию в кабинете, хозяин не одобрил бы. Да и ас-Саиди до сих пор не вытащил сигару.

Из их беседы Махмуд понял, что полковник – давний друг шефа. Они учились в одном заведении, потом жизнь развела их, и вот они снова вместе на службе Новому Ираку.

В бывшей иракской армии Сурур служил в ранге подполковника разведывательного управления. А на новом месте он, так как работа его ведомства засекречена, сразу получил следующее звание, став ответственным лицом Информационного отдела, сформированного американцами и им же подчиняющегося. Его задача – отслеживать незаурядные тяжкие преступления, а также проверять все сплетни и мифы, которыми они обрастают, устанавливая таким образом реальную картину происшествия. Не менее важно также предугадать и предупредить теракты – подрыв автомобилей, убийства государственных деятелей, покушения на первых лиц. За последние два года, работая под прикрытием, они принесли немалую пользу государству. Информация, которую они добывают, не афишируется, и, конечно, нигде Информационный отдел не указан как источник. Секретность работы строго соблюдается, безопасность сотрудников службы прежде всего.

Махмуд не понимал, почему ас-Саиди заставляет его вникать во все эти подробности. С чего вдруг он стал ему доверять настолько, что берет с собой на важные переговоры? Это не первый раз и, что-то подсказывало ему, не последний. Уже два месяца ас-Саиди всюду таскает его за собой на черном «мерседесе». Махмуд в курсе, как, впрочем, и ас-Саиди, что взрывные устройства подкладывают в авто не только важных чиновников, на воздух может взлететь любая машина престижной марки с водителем в дорогом, как у ас-Саиди, костюме. Махмуд был уверен, что для шефа все именно так и кончится. А вместе с ним в мир иной отправится тот, кто составит ему в тот день компанию. Не судьба Махмуду сделать карьеру, и о покорении журналистской профессии можно не мечтать.

Ас-Саиди то ли дурак, то ли герой. Он либо вообще не понимает, что вокруг происходит, либо отчаян и храбр до безрассудства. Себя же Махмуд считал вертопрахом, хотя, возможно, окружающим он таким не казался. Все повороты в его судьбе вышли исключительно по глупости и совсем не были обдуманы или рассчитаны. Даже в Багдад из аль-Амары он попал из-за своего ребячества.

Мускулистый парень с грохотом поставил на столик поднос с чашками чая. Махмуд очнулся… Сурур извинялся перед ас-Саиди за то, что не может предоставить материала для печати.

– У нас работают парапсихологи, астрологи, медиумы, одна из них говорит с джиннами, всякого рода предсказатели…

– Ты действительно во все это веришь?

– Это работа. Ты не представляешь, как часто мы сталкиваемся с необъяснимым. По правде говоря, только и имеем дело с историями из ряда вон. Нет, ну конечно, мы собираем информацию об актах насилия, подстрекательстве, разжигании розни – обо всем, из-за чего может вспыхнуть гражданская война.

– Гражданская война?

– На информационном поле уже давно кипят боевые действия… Да и настоящие не за горами, как мне шепчут наши экстрасенсы. Они дают еще шесть-семь месяцев.

У Махмуда участился пульс. Голова закружилась. Сидя на диване с зажатой в руке чашкой чая, из которой он так и не отпил, Махмуд пытался осмыслить услышанное. Ему казалось, что он напрягся настолько, что превратился в одно большое подслушивающее устройство.

– Так мне покупать ту типографию, о которой я тебе рассказывал? Стоит расширяться? – спросил ас-Саиди.

Полковник встал, чтобы сбросить звонки на одновременно затрещавших у него на столе телефонах. Он взглянул на ас-Саиди поверх очков и ответил:

– Пока – не думаю. Давай не будем сейчас об этом.

Ас-Саиди никак не отреагировал на это и перешел к новостям, которые могли быть взяты в работу. Сурур взял со стола папку и потряс ею:

– Вот дело о попрошайках, задушенных на днях в квартале аль-Батавин. Друг друга удавили. Там есть приписка. Похоже, кто-то этим нам хочет что-то сообщить, на что-то намекнуть. Но больше ничего не известно. Ты мог бы связаться с отделением полиции на улице ас-Саадун и следить за их расследованием.

Ас-Саиди посмотрел на Махмуда, будто говоря: «Ты этим займешься!» – потом перевел взгляд на своего друга Сурура, который сел за стол, не пожелав возвращаться к гостям. Ас-Саиди спросил у него, есть ли другой материал, и Сурур ответил, что иную информацию не вправе рассекречивать, потом немного помолчал и вышел на середину комнаты:

– Есть сведения о бандитах, которых пуля не берет, будто они бессмертны. И это не один человек утверждает, не в одном районе Багдада такое видели. Пуля пробивает ему грудь или попадает в голову, а он продолжает идти как ни в чем не бывало. Убегает, а кровавый след за ним не тянется. Мы сейчас оперативно собираем все эти сообщения в одно досье, потому что не думаю, что это все вымыслы и бабушкины сказки.

Он подошел к краю стола, нажал на звонок и, прежде чем, поигрывая мускулами, вошел помощник, готовый исполнить любой его приказ, покосился на ас-Саиди:

– Все это ради типографии или все-таки папочку собираешь для журналистского расследования?

– Да я тебя зашел проведать, брат! Какая там типография! Ну их, этих бандитов!

Они рассмеялись. Махмуд не сдержался и тоже захихикал.

Вечером, лежа на кровати в гостиничном номере, Махмуд ас-Савади включил диктофон и начал наговаривать свои наблюдения:

– Ну и дела! Ас-Саиди будто высмеивал то, чем занимается его товарищ. Издевался над всеми этими духами и гаданиями. Очевидно, что встреча была затеяна ради покупки типографии. И что-то ему удалось разузнать. Ведь не стал же он спорить с полковником, наоборот, вроде даже был удовлетворен его ответом. Скорее всего на этих встречах он получает какую-то обнадеживающую информацию, поэтому и передвигается так спокойно по улицам Багдада. Он не боится за свою жизнь не потому, что он такой бедовый или бесшабашный, он уверен, что с ним ничего не случится.

О гражданской войне они говорили так, будто это фильм, выход которого на экраны они с нетерпением ждут. Да еще хохотали. Наверняка знают, что не все так плохо. По крайней мере для меня, пока я остаюсь при ас-Саиди.

Ас-Саиди – исламист, а его приятель – баасист. Бывший исламист, за время эмиграции он кардинально изменился. Полковник тоже из бывших, бывший партиец. Между ними крепкая связь. Они старые знакомые и, похоже, до сих пор близкие друзья. Только вот почему ас-Саиди смеялся над ним по дороге обратно? Над этим ароматом яблока, который распылялся каждую минуту из флакона, прикрепленного к стене. Шутил, что баасисты неравнодушны к яблокам… Такой специфический запах имели химические бомбы, которые сбрасывали на Халабджу…

О, господи… К чему он потащил меня все это слушать?.. Я расспросил Абу Анмара о попрошайках, и он сказал, что, действительно, было такое. Все в квартале уже знают. Жители напуганы, ждут чего-то плохого. Потому что тот, кто убил бедолаг, прославившихся своей смертью, а не жизнью, сначала хладнокровно удавил каждого из них, а потом, чтобы навести ужас на жителей, придумал прицепить руки одного к шее другого…

– Есть такие китайские иглы, если воткнуть их в определенные точки на шее, в плечо, спину, позвоночник, мышцы деревенеют и все тело скручивается, можно даже умереть… Их могли так убить…

– Попрошаек? Не смеши…

– Да, попрошаек…

– Без них будет скучно на перекрестках. Кто будет развлекать нас в толпе? Таксисты точно расстроятся… Ах-ха-ха… – рассмеялся ас-Саиди, когда машина остановилась у поворота на Седьмую улицу, где жил Махмуд.

Он спросил, браться ли ему за материал, и ас-Саиди ответил:

– Найдем что-нибудь поувлекательнее… Забудь про этих побирух…

Махмуд вышел из машины в плохом самочувствии. Внутренности скручивало от переедания, из головы не выходили все эти разговоры, которые велись за ломившимся под тяжестью блюд столом. В честь своих друзей-журналистов полковник Сурур закатил знатный ужин. Чего только не подавали, за исключением алкоголя. Махмуд догадывался, что полковник боялся запятнать свою репутацию перед начальством. Должность у него была очень деликатная. Он шпионит за людьми, но за ним тоже ведут наблюдение и передают информацию наверх, откуда до сих пор смотрят на него с подозрением из-за того, что в недалеком прошлом он служил режиму. От работы его не отстраняют, потому что он профессионал и на хорошем счету у американцев.

За ужином они обсуждали беды страны так, будто одни знали ключ к решению всех проблем. Политиков нового поколения они называли узколобыми и тупыми. Ведь, если по-настоящему захотеть, говорили они, можно найти выход и, не дрогнув, положить конец этому хаосу.

Они упомянули, что в стране идет борьба между двумя силами. Кто они? Американцы с одной стороны баррикад, а по другую правительство? Террористы и всякого рода силовые структуры, которые за ними охотятся? Тех, кто выступает против американцев и правительства одновременно, можно назвать только одним словом…

Махмуд нажал на кнопку диктофона, поднес его ближе к губам и записал:

– Ведь в конце концов они работают на американцев! Зачем пускать пыль в глаза и разыгрывать из себя патриотов?.. Бред какой-то… Уффф!.. Надо сказать уже ас-Саиди «нет», когда он в очередной раз позовет прогуляться. От этих вылазок голова кругом идет. Мои присутственные часы в журнале – до трех, ну максимум до четырех. В это же время должны заканчиваться всякие отношения с ас-Саиди. Я работаю в журнале. Я не работаю на него лично, в конце концов.

С утра Махмуд надел единственный чудесным образом залежавшийся чистый и отутюженный костюм, остальные он в большом пакете отнес накануне в прачечную «аль-Ахавейн», расположенную рядом с гостиницей. Он спустился в холл и вдруг увидел Хазема Аббуда, Абу Анмара и Лакмана, наверное, единственного алжирца в Ираке сегодня, тоже постояльца гостиницы «аль-Уруба», сидящими в креслах. Лакман разговаривал на иракском диалекте как на родном. Перед ними на столике стояли чашки с черным чаем. В это время толстая горничная Вероника и ее сын-подросток со шваброй и ведром обходили номера и производили еженедельную влажную уборку. Бывало, они являлись и реже, скорее всего по просьбе самого Абу Анмара.

Разве Хазем ночевал в гостинице? Он поздоровался со всеми, и его пригласили на завтрак. Махмуд присел, ему налили горячего чая. То, о чем вчера вечером говорили ас-Саиди и полковник, не давало покоя. Махмуд сделал большой глоток в надежде смыть все эти неприятные воспоминания.

Он повернулся к Хазему, чтобы спросить, где тот провел ночь, когда приехал и как прошла вчерашняя фотовыставка, но Абу Анмар опередил его:

– В квартале полно полицейских… Сегодня нашли здоровенного мужика убитым.

«Мужиком» оказался костлявый парикмахер Абу Зейдун, последнее время страдающий старческим слабоумием и часто впадающий в беспамятство. Его обнаружили на белом пластиковом стуле перед входом в собственную парикмахерскую, которую он передал младшему сыну лет десять назад, когда ноги ему отказали. Тому, кто проходил в то утро мимо, не обращая на него особого внимания, он казался спящим. Но если присмотреться, сзади, чуть ниже шейного отдела, у него из спины торчали стальные ножницы из набора инструментов, которыми пользовался его сын. Когда тот отлучился буквально на минуту взять себе чая в ларьке за углом, один из клиентов зашел подстричься. Ножницы вонзили так глубоко в загривок Абу Зейдуна, что их не удалось вытащить с первой попытки.

Среди жителей квартала были те, кто хотел, чтобы парикмахер умер не своей тихой смертью в постели, откровенно желая, чтобы его настигла страшная Божья кара. Дети приносили Абу Зейдуна из дома на садовом стуле, небрежно опускали его у входа в салон, разворачивались и, не сказав доброго слова отцу, уходили по своим делам. А он целый день затуманенным взглядом глазел на прохожих, иногда отвечая на приветствия знакомых, а иной раз поднимая руку помахать пустоте. Его сын, работавший внутри, слыша, как отец здоровается с кем-то, выглядывал наружу и убеждался, что на улице ни души.

В заключении эксперта было написано, что старик скончался от обширного инфаркта. Не исключалось, что нападавший нанес удар уже мертвому человеку. Детей Абу Зейдуна вполне устроило это объяснение, поскольку разыскивать убийцу отца и мстить они вовсе не собирались.

– Бедняга… Да его только чуть толкнуть нужно было, чтобы душу вышибить, – узнав о смерти Абу Зейдуна, высказался Фарадж ад-Далляль, причмокнув на слове «толкнуть».

Многие в эти дни вспоминали, что Абу Зейдун натворил за свою жизнь, скольких ребят из квартала он отправил прямиком на фронт, каким ярым баасистом он был, как терпеливо караулил и с каким азартом гонялся за теми, кто уклонялся от военной службы, упираясь ногами и руками от отправки в лагерь боевой подготовки. Это по его наводке военные врывались в дома и забирали детей из семей. Врагов, люто его ненавидящих, у Абу Зейдуна было множество. Однако жители и предположить не могли, кто совершил убийство, которое явно не было случайным… На поминках говорили только о благодеяниях покойного, как он помогал нуждающимся, как верно, до самозабвения, служил партии в первые годы войны с Ираном. Все это, по мнению распорядителей, должно было убедить людей, каким хорошим человеком был усопший, и заставить их простить его, смириться и склонить голову перед лицом смерти.

По крайней мере один человек был точно не готов простить и забыть все прегрешения Абу Зейдуна. Да и от запоздалого возмездия какой был толк? Нужно было его гораздо раньше наказать, а если позже – пусть бы помучился, месть должна была быть страшной! Вечных мучений здесь, на этом свете, у всех на виду – вот что заслужил Абу Зейдун! Так думала Илишу, когда Умм Салим взволнованно рассказывала ей о том, как был убит гадкий старик. Умм Салим сама раньше клялась, что зарежет барана у ворот собственного дома, когда судьба жестоко отплатит Абу Зейдуну, но сейчас она уже не помнила об этом. После гибели на фронте ее старшего сына Салима прошло двадцать лет, как и после пропажи Даниэля. Но Илишу не успокоилась. У Умм Салим еще трое детей, в ее шумном доме бурлит жизнь. А у нее только облезлый кот, старые фотографии и скрипучая мебель. Услышав о смерти Абу Зейдуна, Илишу воздала хвалу небесам и исполнила данный ею обет: зажгла двадцать розовых свечей в алтаре Девы Марии в армянском храме поблизости. Двадцать свечей – по числу прожитых ее сыном лет, вся жизнь мальчика, вырванного из ее объятий Абу Зейдуном. Она стояла, пока не догорели все свечи и огонек последней не потух в растаявшем воске вместе с ненавистью, пылающей в ее сердце. Только тогда она приняла правосудие Господа и возблагодарила Его.

Нет, она не будет молить Бога о прощении души Абу Зейдуна, как говорит отец Иосия, она даже не расскажет об этом священнику. Святому Георгию, коту Набо и призраку сына, с которыми она поделится наболевшим, она заявит, что в том будет высшая справедливость. И на это у нее есть полное право, только так она укрепится в вере, только тогда найдутся силы, чтобы продолжать жить.

Напротив Хади Барышника на диванчике в кофейне Азиза аль-Мысри сидели два молодых человека. Оба крепкие, с пышными усами, выстриженными на один манер, ровными бакенбардами, и одеты одинаково, как члены закрытого клуба или игроки спортивной команды – в розовые рубашки и черные хлопковые брюки. Они много смеялись, рассказывали анекдоты и успели выпить уже по четыре стакана чая, так как пришли сюда рано утром и сразу взялись за Хади. Один из них положил на середину стола диктофон. Они переглянулись и в один голос попросили:

– Расскажи нам свою историю про труп.

– Про Безымяна, – поправил их Хади, который назвал так собранное им по частям существо, поскольку оно не было трупом в привычном понимании. Может быть труп какого-то конкретного, одного человека. Но Безымян был чем-то иным.

Хади приступил бы к своему рассказу, но перед ним включили диктофон, и он встревожился. В квартале в последние дни и так происходили странные вещи, напряжение буквально витало в воздухе. С очередным стаканом чая для Хади к столику подошел Азиз аль-Мысри. Он так многозначительно посмотрел на друга, что тот сразу понял, что Азиз хочет ему сообщить: ему не нравятся эти двое. Они явно из службы безопасности или военного ведомства. Их встреча с Хади закончится арестом последнего.

– Безымян помер, да помилует Аллах его душу!

– Что помер… Нет… Ты нам с самого начала давай. Как ты собирал труп…

– Безымяна.

– Что за Безымян… Хватит нам сказку про белого бычка рассказывать!

– Помер он. – Хади резко поднялся и прокричал Азизу, чтобы тот забрал чай.

Хади выбежал из кофейни, оставив в смятении посмеивающихся над ним молодых людей. Они попытались разговорить Азиза, но тот отвел взгляд и отошел в сторону. Еще полчаса они перешептывались, пока их беспечные улыбки не исчезли, заплатили пять тысяч динаров, оставив щедрые чаевые, и ушли.

В полдень Хади снова вернулся в кофейню. Он занял свое место, и вскоре из соседнего кафе Али ас-Сейида ему принесли блюдо с рисом и фасоль в подливке. Закончив мыть стаканы и тарелки, Азиз аль-Мысри с озабоченным лицом подошел к обедающему Хади:

– Довыступался?! Прекращай тут всякую чушь молоть!

– А чё случилось?

– Чё случилось?! Они ищут, кто убил этих попрошаек, расправился с Абу Зейдуном и удавил офицера у шлюх в борделе Умм Рагад.

– Да я тут при чем?!

– Эти твои фантазии до добра не доведут… Когда американцы тебя сцапают, знаешь, что с тобой сделают? Один Аллах ведает, что они на тебя повесят…

Сердце Хади заколотилось, но он закончил обед и поклялся сам себе, ничего не сказав своему приятелю Азизу, что с этого дня даже упоминать не будет про труп. Азиз же рассказал ему о выпивохе, который якобы видел, как бандит разделался с попрошайками. Он смог рассмотреть, что у преступника неуклюжая фигура и уродливый, будто распоротая рана, рот. А вот Умм Рагад и ее девочки сообщили полиции, что разбойник, который напал на них в темноте и задушил храпящего в кровати у одной из них офицера, был какой-то липкий, измазанный чем-то вроде крови, а может, томатным соком. Когда он, убегая, взобрался на крышу, парни, у которых было с собой оружие, а сейчас много кто его носит, по нему с десяток пуль выпустили. Все прошли навылет, а преступник как ни в чем не бывало с легкостью перепрыгнул с одной крыши на другую и пропал из виду. И последнее. Умм Салим на днях сказала… Хотя один Аллах ведает, что нам готовит завтрашний день! Может, это еще не конец. Так вот, Умм Салим утверждает, что, когда она сидела у ворот своего дома на лавочке, мимо прошел очень странный человек в полинявшей куртке, как у военных, и кепке, надвинутой на глаза так, чтобы скрыть лицо. Он шел как раз со стороны салона Абу Зейдуна и смотрел себе под ноги. Когда он поравнялся с ней, она разглядела его. Такое страшилище! Не приведи господь! От одного взгляда мурашки по коже. Умм Салим трезвонила о незнакомце всем, кто перед ней останавливался, и уверяла, что это и был убийца Абу Зейдуна. В тот же вечер к ней домой заявились сыновья убиенного и угрожали расправой всей ее семье, если она еще хоть раз заикнется об этом. Их отец умер от инфаркта! И точка!

– За себя не боишься? – закончил Азиз аль-Мысри и пошел обслуживать вошедших в кафе посетителей.

Хади Барышник остался сидеть на своем месте, рассматривая через стекло проезжающие по центральной улице машины. Он достал из кармана пачку сигарет и закурил. Курил молча не менее получаса, чего раньше с ним не бывало. О своих делах, которыми он обычно занимался после полудня, он сегодня позабыл. Страх разрастался. А ведь, может статься, это не выдумка! Он глубоко задумался, повторяя про себя по порядку все, о чем только что узнал от Азиза аль-Мысри. И чем больше он сопоставлял факты, тем тверже убеждался, что только ему одному ведомо, что происходит на самом деле. Он все понял, когда услышал о томатном соке, да и фигура эта ему знакома, судя по описаниям, и рот, как рана от уха до уха, швы на лбу и веках, крупный нос…

Попрощавшись с Азизом аль-Мысри, он вышел из кофейни. Один Азиз оказался настоящим другом. Остальные, пропади он, даже не хватятся. А в наше время люди то и дело исчезают при невыясненных обстоятельствах. Нет, этого с ним не должно случиться. Он будет цепляться за жизнь. Будет покупать старые вещи, чинить их, перепродавать. О том, чтобы сколотить большие деньги и сделать бизнес, и думать забудет. Шуршит в кармане бумажка – и то хорошо. С женщинами спать и спиртное пить больше тоже не будет. Поел, запил водичкой, выспался, и никаких проблем…

Он отправился прямиком в Баб-аш-Шарки. Там в одном магазинчике он накануне оставил несколько радиоприемников и магнитофон. Владелец отказался заплатить ему сразу и отдавал деньги по частям. Продал – отдал, Хади мог забрать нереализованный товар в любое время.

Вернувшись в квартал до захода солнца, Хади был ошарашен происходящим: по улочкам, бросая подозрительные взгляды на жителей, в шлемах и полном обмундировании разбегались военные. Фарадж ад-Далляль в своей пепельного оттенка галабее, с длинными черными четками в руках стоял и беседовал о чем-то с одним из переводчиков. Хади догадывался, что они прочесывают квартал в поисках оружия, тем более что вчера передавали о перестрелках в городе. Хади осторожно продвигался вдоль стены, стараясь не смотреть никому из солдат в глаза. Очутившись у себя во дворе, он с усилием запер ворота на тяжелый засов и замер, вслушиваясь в шорохи снаружи – не постучат ли к нему с обыском. А могут и вышибить дверь ногой, как показывают иногда в телевизионных репортажах. Эти минуты, пока он не убедился, что они покинули его переулок, казалось, длились вечно.

Хади взял в руки молоток, отыскал гвозди и принялся за починку деревянных столиков, которые затем покрыл лаком и выставил на солнце обсыхать. Вечером он вышел из дома и направился к Эдварду Болсу – торговцу алкоголем, который вынужден был прикрыть свою лавочку напротив входа в Национальный парк после того, как туда влетела ручная граната и весь товар сгорел. Поскольку ничем другим у него заниматься не получалось, Болс стал сбывать клиентам бутылки прямо из дома. Хади взял у него половинку арака, прикупил в соседнем магазине сыр и оливки и побрел обратно домой.

Расставив перед собой на железном высоком столе закуски и усевшись поудобнее на кровати, Хади пил, никуда не торопясь. Практически в темноте, если не считать коптивший в углу фонарь, он слушал негромко работающее радио. Последний стакан, по традиции, прежде чем осушить, он высоко поднял, будто гулял в шумном баре и произносил тост перед невидимыми приятелями. Когда призраки приятелей испарились, Хади остался один в четырех стенах, кишащих мышами. Он поставил пустой стакан на стол, и тут ему послышались за дверью шаги. Хади повернулся и увидел, как дверь тихонько приоткрылась. На пороге в полутьме проявились очертания высокой фигуры, и Хади похолодел от ужаса – она надвигалась прямо на него.

Когда лицо незваного гостя попало в полоску света от фонаря, Хади явственно разглядел шрамы от швов, мясистый нос и рассеченный рот.