Томас приходит за пять минут до назначенного времени. Похоже, пунктуальность – одна из новых привычек, которые он задался целью в себе выработать.

Его широкоплечая фигура заполняет дверной проем, на лице расплывается улыбка. Только-только пошел первый снег, и в его русых волосах сверкают тающие снежинки. Волосы у него чуть длиннее, чем обычно.

Томас протягивает букет красных тюльпанов и в благодарность получает долгий поцелуй. Губы у него холодные, пахнут мятой. Он крепче обнимает меня, желая продлить физическую близость.

– Пока достаточно, – сказано ему. Я игриво отталкиваю мужа.

Он вытирает о коврик мокрые подошвы и заходит в дом.

– Запах обалденный, – говорит он, на мгновение опуская глаза. – Я соскучился по твоей стряпне.

Его пальто отправляется в шкаф, рядом с легкими куртками, которые он носит в теплую погоду. Его никогда не просили увезти из квартиры именно эти вещи – и не потому, что он ушел слишком внезапно. Весна – символ надежды, обновления. Присутствие его одежды служит той же цели.

На нем свитер, который отражается в его зеленых глазах золотыми блестками; он знает, что это моя любимая вещь.

– Ты выглядишь восхитительно, – делает он комплимент. Протянув ко мне руку, нежно, едва касаясь, проводит пальцами по моим длинным распущенным волосам.

Свой серо-лавандовый наряд я сменила на черные замшевые брюки и кобальтовый шелковый топ. Но из-под черного мериносового кардигана по колено виден лишь клинышек цвета.

Томас садится на табурет у гранитного кухонного острова со встроенной плитой. Устрицы лежат на льду; из холодильника извлекается бутылка шампанского.

– Открой, пожалуйста.

Томас смотрит на этикетку и улыбается.

– Превосходный год.

Пробка с тихим хлопком выходит из бутылки, Томас наполняет два высоких бокала.

– За второй шанс, – предлагаю я тост.

В лице Томаса отражаются удивление и радость.

– Ты даже не представляешь, как я счастлив. – Голос его чуть более сиплый, чем обычно.

Я беру со льда одну синевато-серую раковину и протягиваю ему.

– Голоден?

– Как волк, – кивает он, принимая у меня устрицу.

Мясо барашка вытащено из духовки и поставлено на стол. Картофель будет готовиться еще несколько минут: Томас любит, чтобы он был поджаристым, с корочкой.

Наслаждаясь шампанским и устрицами, мы непринужденно беседуем. Потом, только Томас понес барашка к обеденному столу, раздается громкий перезвон. Он ставит поднос на стол и лезет в карман за телефоном.

– Тебе обязательно отвечать? – Важно, чтобы в вопросе не содержалось ни малейшего намека на упрек.

Томас возвращается на кухню и кладет телефон, экраном вниз, на столешницу. В нескольких сантиметрах от торта.

– Сегодня я хочу уделять внимание тебе одной, – говорит он.

Томас отходит от телефона и несет на стол графин с красным вином, за что я одариваю его душевной улыбкой.

Ваза с цветами поставлена в центр стола. Пылают свечи. По комнате плывет страстный голос Нины Симон.

Бокал Томаса наполняется дважды. На щеках его играет слабый румянец, жесты стали более экспансивными.

Он предлагает отведать его барашка.

– Это лучший кусок.

Мы смотрим друг другу в глаза.

– Ты сегодня какая-то другая, – произносит он, плавно выкидывая в сторону руку.

– Наверно, потому что мы снова с тобой вдвоем в нашем доме.

Он награждается еще одним поцелуем. Быстрое прикосновение губ, и контакт прерван.

– Милая? Что-нибудь слышно от того частного детектива?

Вопрос как будто задан ни с того ни с сего. Он нарушает гармонию романтического вечера. С другой стороны, Томас всегда старался опекать меня. Он знает, как сильно я расстроилась, когда со мной по электронной почте связался частный детектив, которого наняла семья Респондента № 5.

Уже не первый раз он интересуется, давал ли этот сыщик снова о себе знать.

– Нет. С тех пор как я ответила, что не намерена никому показывать свои записи о ней, нарушая конфиденциальность, он больше не объявлялся.

– Правильно, – одобрительно кивает Томас. – Истории болезни пациентов священны.

– Спасибо.

Я отметаю неприятное воспоминание; программа сегодняшнего вечера и без того сложная.

Пора нести на стол стеклянную подставку под торт.

Щедрой рукой я отрезаю Томасу толстый кусок.

Ребром вилки он прорезает густой пышный мусс. Подносит ко рту шоколадную сладость.

Закрывает глаза, смакуя десерт на языке.

– Ммм. Из «Доминика»?

– Нет, из «Патиссери».

– Вкуснотища. Жаль, что я уже объелся.

Пауза.

– Завтра в тренажерном зале сожжешь лишние калории.

Томас кивает, кладет в рот еще кусочек торта.

– А ты что не ешь?

– Ем.

Торт тает во рту. Никто не узнает, что он был куплен не в специальной пекарне. Равно как никто не распознает вкус двух штучек фундука, которые растерли и смешали с тестом.

Тарелка Томаса пуста. Он откидывается на спинку стула.

Но здесь ему неудобно.

– Пойдем, – предлагаю я, протягивая мужу руку.

Веду его к маленькому диванчику в библиотеке, подаю бокал c португальским портвейном. Это уютное местечко: рояль, газовый камин. Взгляд Томаса скользит по комнате, вспыхивая при виде подлинников кисти Уайета и Сарджента, падает на причудливую бронзовую скульптуру мотоцикла и наконец останавливается на фотографии в серебряной рамке, на которой запечатлена я в подростковом возрасте. Снимок сделан на нашем участке в Коннектикуте. Я – верхом на гнедой кобыле Фолли, из-под шлема выбиваются мои рыжие волосы. Рядом с этим фото под углом стоит другое – одна из наших свадебных фотографий.

На Томасе смокинг, купленный специально для свадьбы, поскольку со времени школьного выпускного бала смокинги он не носил. Платье невесты – с кружевным лифом и юбкой из тюлевой ткани – сшито на заказ: свадьба была назначена вскоре после помолвки, и отцу пришлось просить одного из бизнес-партнеров воспользоваться знакомством в модном доме Веры Вонг.

Отец не одобрил глубокий вырез на спине, доходивший почти до поясницы, но менять что-либо было поздно. Было принято компромиссное решение: на церемонии венчания в церкви св. Луки, которую до сих пор посещают мои родители, вырез прикрывал шлейф длинной фаты.

На фотографии по бокам от нас стоят наши родители. Семья Томаса, проживающая в небольшом городке близ Сан-Хосе, прилетела на свадьбу за два дня до бракосочетания. До этого я встречалась с ними только один раз. Томас, исполняя свой сыновний долг, раз в неделю непременно звонил матери и отцу, но он не был особенно близок ни с ними, ни со своим старшим братом Кевином, который работал бригадиром на стройке.

Отец на снимке не улыбается.

Перед тем как сделать мне предложение, Томас отправился к моим родителям в Коннектикут, чтобы попросить у них моей руки. От меня он это скрыл. Томас умел хранить секреты.

Мой отец по достоинству оценил его стремление отдать дань традиции. Он хлопнул Томаса по спине, и они отпраздновали договор бренди и сигарами «Артуро Фуэнте». Однако на следующее утро отец попросил меня отобедать с ним.

Он задал всего один вопрос. Прямолинейно, как и приличествует его натуре. Озвучил его еще до того, как мы сделали заказ:

– Ты уверена?

– Да.

Любовь – эмоциональное состояние, но мои симптомы имели ярко выраженную физическую окраску. При одном только упоминании имени Томаса мои губы раздвигались в улыбке; мне казалось, что я не хожу, а летаю; и даже температура тела, которая с детства у меня постоянно была 35,7º, гораздо ниже нормальной, повысилась на целый градус.

Мелодия сменилась, зазвучала песня «Сегодня вечером» в исполнении Джона Ледженда.

– Потанцуем?

Томас взглядом следит за тем, как кардиган, соскользнув с моих плеч, опускается на диван. Поднимаясь на ноги, свободной рукой он потирает сзади шею.

Знакомый жест.

Выглядит он бледнее, чем обычно.

Наши тела, сливаясь в танце, образуют единое целое, как в день свадьбы. Словно мышцы навсегда запомнили, как это было тогда.

Песня кончается. Томас снимает очки и прижимает к вискам большой и указательный пальцы. Морщится.

– Тебе нехорошо?

Он кивает.

– Может, в торте были орехи?

Опасность ему не грозит. Его аллергия не представляет угрозы для жизни. Но ее может спровоцировать даже крошка фундука.

Единственный побочный эффект – жуткая головная боль, которую алкоголь только усугубляет.

– Вообще-то, я уточняла в кондитерской… – Мой голос постепенно затихает. – Пойду принесу воды.

Пять шагов в сторону кухни, где на столе все так же лежит его телефон.

Томас уже стоит ближе к лестнице.

И это важно. Он будет более склонен думать, что свои следующие действия он совершает по собственному почину, а не потому, что к этому его вынудили хитростью.

– Может, примешь «Тайленол»? Он в аптечке наверху…

– Спасибо, я мигом, – говорит Томас.

Его тяжелые шаги поднимаются по лестнице, потом звучат у меня над головой, направляясь к ванной.

Я заранее просчитала время с секундомером. Томас будет занят не более полутора минут. Надеюсь, мне этого хватит, чтобы выудить нужную информацию.

Стали бы вы читать SMS-сообщения, адресованные вашему супругу или партнеру? Это один из первых вопросов, что я задаю, собирая материал для проведения комплексного анализа морально-этических принципов.

В качестве пароля Томас обычно указывает месяц и день своего рождения.

Пароль остался прежним.

– Лидия? «Тайленола» в аптечке нет, – несется сверху его голос.

Я быстро подскакиваю к лестнице, но когда отвечаю ему, голос у меня ровный, спокойный.

– Посмотри получше. Я недавно покупала.

«Тайленол» в аптечке есть, только он заткнут за новой упаковкой крема для ухода за кожей. Одного беглого взгляда недостаточно, чтобы его найти.

Скрип половиц свидетельствует о том, что Томас возвращается в ванную.

Стакан воды для него налит. Я касаюсь зеленого значка на экране его телефона. Просматриваю сообщения и номера телефонов.

Фотокамера моего телефона наготове. Быстро, но методично я фотографирую длинный список последних звонков Томаса. В его сообщениях нет ничего примечательного, я оставляю их без внимания.

Прежде чем щелкнуть камерой, я старательно беру в фокус очередное изображение, чтобы каждая цифра читалась четко и ясно: нельзя жертвовать качеством ради скорости.

В доме тихо. Слишком тихо?

– Томас? Ты там жив?

– Да, – отзывается он.

Возможно, прикладывает на пульсовые зоны смоченные в холодной воде салфетки.

Я продолжаю фотографировать, засняв, наверно, тридцать пять телефонных звонков. Некоторые номера указаны в контактах под знакомыми именами: стоматолог Томаса, его партнер по сквошу, родители. Другие – в совокупности восемь позиций – мне неизвестны. Но все имеют коды различных районов Нью-Йорка.

Список удаленных номеров тоже фотографируется. Среди них есть еще один незнакомый телефон, с кодом 301.

Не составит труда определить, насколько невинны эти номера. Если по какому-то из них ответит мужчина или выяснится, что данный телефон принадлежит организации, звонок будет тотчас же прерван, а сам номер – вычеркнут из списка.

Если ответит женщина, звонок тоже будет немедленно прерван.

Но сам номер будет сохранен для дальнейшей проверки.

Телефон Томаса возвращен на прежнее место. Стакан воды я несу в библиотеку.

Он должен бы уже вернуться.

– Томас? – Он не откликается.

Я встречаю его на верхней площадке лестницы. Он как раз выходит из спальни.

– Нашел?

Вид у него теперь совсем больной. Ему потребуются три таблетки аспирина и длительный отдых в затемненной комнате.

Вечер придется спешно завершить.

В глазах Томаса угасла надежда на дальнейшее интимное сближение.

– Нет. – Видно, что он страдает.

– Сейчас найду.

В ванной он щурится от яркого света. Производится осмотр аптечки. Дорогой увлажняющий крем отодвинут в сторону.

– Вот он.

Спустившись вниз, Томас глотает три таблетки. Предлагаю ему отдохнуть на диване.

Он качает головой и морщится: движение отзывается болью.

– Пожалуй, я лучше пойду, – говорит он.

Я достаю из шкафа его пальто, протягиваю ему.

– Твой телефон, – он чуть не забыл его на кухонном столе.

Подавая Томасу телефон, я бросаю мимолетный взгляд на экран – удостоверяюсь, что он автоматически заблокировался.

Томас прячет телефон в пальто.

– Прости, что испортил вечер, – извиняется он.

– Завтра прямо с утра позвоню в кондитерскую. – Пауза. – Женщина, что меня обслуживала, должна знать про свою ошибку.

Завтра я позвоню по поводу ошибки. В этом я не солгала.

Только не тем, кому нужно, с точки зрения Томаса.