Сообщение от доктора Шилдс поступило в ту самую минуту, когда я входила в дом Ноа, к которому я шла на его знаменитые гренки. Я начала печатать ответ, но потом стерла набранный текст и убрала телефон в сумку. Поднимаясь в лифте, я провела рукой по волосам, на которых таяли снежинки.

Теперь, сидя на табурете в кухне Ноа и глядя, как он откупоривает бутылку «Просекко», я осознала, что впервые не ответила ей тотчас же. Сегодня вечером я не хочу думать о докторе Шилдс и ее экспериментах.

Я не замечаю, что хмурюсь, пока Ноа не спрашивает:

– Тейлор? Все нормально?

Я киваю, силясь скрыть неловкость. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как при знакомстве с Ноа в «Фойе» я назвалась не своим именем и затем заснула у него на диване.

Жаль, что нельзя отменить то решение. Теперь я понимаю, что оно было инфантильным и, хуже того, подлым.

– В общем… – начинаю я, – я должна кое-что тебе сказать. Тут одна забавная история вышла.

Ноа приподнимает брови.

– На самом деле я не Тейлор… Меня зовут Джесс, – я нервно смеюсь.

Ноа это не развеселило.

– Ты назвалась не своим именем?

– Откуда мне было знать? Может, ты сумасшедший, – объясняю я.

– Ты это серьезно? Ты ведь домой со мной пошла.

– Да, – протяжно вздыхаю я. Босоногий, с кухонным полотенцем, заткнутым за пояс потертых джинсов, он выглядит еще более привлекательным, чем в нашу первую встречу. – День тогда был очень странный. Должно быть, я плохо соображала.

Странный день. Это еще мягко сказано. Даже не верится, что с Ноа я познакомилась в те же выходные, когда без приглашения явилась на тестирование. Аудитория, в которой стоит звенящая тишина; вопросы, выплывающие на экране компьютера; ощущение, что доктору Шилдс известны мои потаенные мысли… Однако с тех пор странностей только прибавляется.

– Прости, – извиняюсь я.

– Джесс, – наконец молвит Ноа. Я киваю.

Он дает мне бокал «Просекко».

– Мне не нравятся такие игры, – Ноа пристально смотрит мне в глаза и затем едва заметно кивает. Значит, я сдала экзамен, мелькает у меня в голове, прежде чем я успеваю заблокировать эту мысль. Несколько недель назад она вообще бы не возникла.

Я отпиваю «Просекко». Терпкое душистое игристое вино приятно ласкает горло.

– Я рад, что теперь ты честна со мной, – наконец молвит Ноа.

Вы должны быть откровенны… Это была одна из инструкций, что ждали меня на экране компьютера, когда я первый раз пришла на тестирование. Увы, как я ни стараюсь не думать о докторе Шилдс, мысли о ней все равно тревожат мое сознание.

Ноа принимается раскладывать ингредиенты на рабочем столе, а я снова пригубливаю «Просекко». Мне все еще кажется, что моих извинений, недостаточно, но я не знаю, что еще сказать.

Я обвожу взглядом его маленькую сияющую кухню. На плите стоит чугунок, рядом – зеленая каменная ступа с пестом и вертикальный миксер из нержавейки.

– Значит, «Завтрак с утра до ночи» – это твой ресторан? – спрашиваю я.

– Да. Станет моим, когда пройдет платеж, – отвечает он. – Помещение я нашел, жду, когда утвердят документы.

– Здорово.

Ной одной рукой разбивает яйца, затем взбивает их в миске, одновременно тонкой струйкой вливая в нее молоко. Взбалтывает на сковороде пенящееся сливочное масло и приправляет яйца с молоком корицей и солью.

– Мой секретный ингредиент, – говорит он, беря бутылку с экстрактом миндаля. – Надеюсь, у тебя нет аллергии на орехи?

– Нет, – подтверждаю я.

Ной добавляет в смесь чайную ложку экстракта и окунает в нее толстый ломоть халы.

Едва хлеб с тихим шипением опущен в кипящее на сковороде масло, по кухне распространяется аппетитный запах. Я сознаю, что нет ничего вкуснее свежего хлеба в сочетании с теплым сливочным маслом и корицей. У меня урчит в животе.

Ной готовит аккуратно, сразу убирая за собой: скорлупу бросает в мусорное ведро, кухонным полотенцем промокает несколько капель пролитого молока, приправы возвращает на место в выдвижной ящик.

Я наблюдаю за ним, и словно буфер формируется между мной и напряжением, что я ношу в себе. Оно не исчезает, но, по крайней мере, я получаю временную передышку.

Возможно, многие женщины моего возраста именно так и проводят свои свидания субботними вечерами – в спокойной домашней обстановке, с хорошим парнем. Казалось бы, ничего особенного. Просто мы ведь уже с ним целовались, но нынешнее времяпрепровождение сближает нас больше, чем простой физиологический акт. И хоть мы с Ноа случайно познакомились в баре, мне кажется, он хочет по-настоящему узнать меня.

Из другого ящика Ноа достает подложки под посуду и матерчатые салфетки, из верхнего шкафчика – пару тарелок. На середину каждой он выкладывает по подрумяненному гренку, украшает оба ежевикой. Я даже не заметила, что Ноа подогревал сироп в кастрюльке, пока он щедро не полил им жареный хлеб с ягодами.

Я смотрю на блюдо, что он ставит передо мной, и чувствую, как меня переполняют эмоции, которым я даже не могу подобрать определения. Для меня многие годы уже никто не готовил – только мама, когда я приезжаю домой.

Я откусываю хлеб и издаю стон.

– Клянусь, в жизни ничего вкуснее не ела.

Часом позже бутылка «Просекко» опорожнена, а мы все еще беседуем, перебравшись на диван в гостиной.

– На неделе я поеду в Вестчестер к родителям на хануку, – говорит Ноа. – Но по моем возвращении мы могли бы что-нибудь придумать вместе на воскресенье.

Я наклоняюсь и целую его, ощущая вкус сиропа на его губах. Потом, когда кладу голову на его крепкую грудь и он обнимает меня, у меня появляется чувство, которого я не испытывала много месяцев, а может, и лет. Проходит несколько минут, прежде чем я нахожу ему определение: удовлетворенность.