Глава 10
По позициям тактической группы пронеслось:
— Воздух! Японские самолеты!
— Черт бы их побрал! — воскликнул Новиков и через связиста передал команду: — Всем в укрытия! Пулеметчикам ПД по возможности обстреливать вражескую авиацию.
Kи-30 и Ки-43, прикрывающие их, шли на высоте примерно в восемьсот метров. «Дегтяри» могли достать их, но нанести урон были не способны.
Первое бомбардировочное звено из трех самолетов вышло к передовым рубежам тактической группы. Тут японцев ждал неприятный подарок, которого они никак не ожидали. Огонь открыла зенитно-пулеметная батарея счетверенных установок «Максим», скрытно вставшая на западном берегу и доукомплектованная. Бомбардировщики вспыхнули, таща за собой шлейфы черного дыма, прошли над укрепрайоном и упали в реку. В западный берег воткнулся и один истребитель «Накадзима».
Командир второго звена Ки-30 среагировал на обстрел молниеносно. Он отвернул самолет на юг, за ним пошли остальные два бомбардировщика. Истребители же атаковали позиции зенитной батареи. И тут же полыхнули еще два самолета. В небе остался один «Накадзима», который отвернул назад.
Японские самолеты вышли из зоны обстрела пулеметной батареи, но в небе появились советские истребители И-16. Они догнали бомбардировщики, вступили в бой и с ходу подожгли два Ки-30. Третий открыл огонь из пулемета, который размещался сзади кабины. Один И-16 вспыхнул.
Второй был атакован истребителем «Накадзима». Завертелась карусель. Пилот И-16 подстрелил японца, но и тот успел выпустить очередь. Падали они вместе. Летчики одновременно выпрыгнули из горящих машин и опустились практически в центре Номана, где японца тут же арестовали, а советского пилота проводили в укрытие.
Авианалет принес японцам только потери. К аэродрому смог уйти лишь один Ки-30, сбросивший бомбы восточнее передовых рубежей обороны тактической группы.
Новиков хотел приказать личному составу занять боевые позиции, но тут на востоке прогремели выстрелы. Почти тут же на всей территории до реки выросли грибы от разрывов снарядов.
— Черт возьми! — выругался капитан. — Батарея. — Он повернулся к старшему политруку. — И откуда она бьет?
— На этот раз прямо с востока. Ее позиция на удалении не более пары километров от нас.
Новиков приказал связисту вызвать командира артиллерийской батареи. Связь уже не действовала, видимо, была повреждена японскими самолетами, упавшими в реку. Но наблюдатели отслеживали обстановку с западного берега.
Сразу же после первого залпа японских гаубиц советская артиллерия открыла ответный огонь. Она смогла уничтожить два японских орудия, однако это не помешало всем остальным выстрелить второй раз. Дальность их действия позволяла накрыть и тактическую группу, и реку, и обширный район за ней, в котором находились советские батареи.
Один стопятидесятимиллиметровый снаряд угодил в танк. После этого у Новикова остался единственный Т-26, поврежденный БА-10 в капонире и еще два, вступившие в бой на позициях монгольской роты. Впрочем, они вскоре были уничтожены огнем танков «Оцу».
А вражеская батарея, потерявшая два орудия из восьми, продолжала обстрел. Закончился он так же внезапно, как и начался. Наступило время затишья.
Старший политрук тут же метнулся в траншею, к людям.
Новиков приказал связисту вызвать советника монгольской роты старшего лейтенанта Шагаева.
— Слушаю, капитан! — ответил тот.
— Что у тебя?
— У меня хреново, Сергей. Как минимум половина роты погибла от разрывов трех осколочных снарядов гаубиц, пушечного и пулеметного огня японских танков и бронемашин. Два БА-10, выделенные тобой, подорваны, экипажи сгорели вместе с машинами. Но мы пока еще можем вести бой. Будем подпускать танки, оставшиеся у японцев, вплотную к себе и подрывать гранатами, пехоту выбивать из стрелкового оружия. Все шесть «дегтярей» целы.
— Долго ли продержитесь?
— А черт его знает. Но не сдаваться же! Да и отходить нам некуда. Навести артиллерию с западного берега на позиции противника никак нельзя?
— Телефонная связь отсутствует. Если только посыльного на лодке отправить.
— Лодку японцы мигом потопят из станкового пулемета. Если отправлять человека, то вплавь и с маскировкой — бревном, вырванным кустом.
— Ладно, решу. Как там капитан Гандориг?
— Передал командование ротой мне, сам занял место погибшего командира взвода.
— А заместитель?
— Тот с пулеметами, которые сведены в одно отделение для эффективного применения.
— Ясно. Держитесь. Я постараюсь что-нибудь предпринять.
— Отбой!
Новиков подозвал к себе посыльного, писаря Бориса Стенько.
— Да, товарищ капитан?
— Боря, надо срочно связаться с артиллеристами на западном берегу.
— Но это вопрос не ко мне, а к связисту.
— Связь отсутствует.
Красноармеец вздохнул и сказал:
— Понятно. Приказываете добраться до западного берега вплавь?
— Сможешь?
— Если японцы не подстрелят, то смогу.
— Ты возьми с собой что-нибудь для маскировки.
— Разберусь. — Он передал командиру роты гильзу от патрона и пояснил: — Тут все данные обо мне, адрес жены. Если потону, сообщите домой, что… понятно. Сделаете?
— Не думай о плохом. Будь осторожен, и все у тебя получится.
— Что передать командирам батарей?
Новиков объяснил суть дела.
— Понял, пошел.
— Удачи тебе, красноармеец! — сказал ротный и положил гильзу в карман гимнастерки.
Писарь вышел из КНП, пригнулся и побежал к реке. Ему удалось переправиться через нее. Мусора по Халхин-Голу плыло много, он зацепился за какую-то корягу.
Вскоре старший лейтенант Шагаев доложил командиру тактической группы:
— Японцы фланговой роты выдвинули вперед танки.
— У тебя же осталась «сорокапятка».
— Ее я и намерен применить.
— Обстреляйте пехоту из пулеметов.
— Конечно.
Но расчет орудия сорок пятого калибра не успел произвести выстрел.
Загрохотала канонада на западном берегу, ударили счетверенные пулеметные установки. Они одинаково успешно могли стрелять и по воздушным, и по наземным целям. Японские «Чи-Ха», «Оцу» и бронеавтомобили «Осака» попали в зону обстрела советской артиллерии и пулеметов. Все боевые машины были уничтожены за несколько минут. Погиб капитан Одзава, с ним больше половины роты. Остальные бежали на север, за сопки. Фланговая угроза была снята.
— Ты молодец, Стенько, спасибо тебе! — воскликнул Новиков.
Но он понимал, что артподготовка и авианалет — предвестники скорой атаки японцев. Раз у Куроки появилась батарея, то это значило, что он получил подкрепление. Какое именно? Это предстояло узнать в ближайшие минуты.
Стопятидесятимиллиметровые гаубицы вновь открыли огонь. Шесть снарядов разорвались у позиций монгольской роты. Куроки видел гибель подразделения Одзавы и решил основательно проредить ряды тактической группы. Эта попытка не удалась, но потери монголы понесли. После этого обстрела майор Куроки приказал командиру батареи капитану Хусино перевести огонь на западный берег.
Советские артиллеристы опередили его, уничтожили еще два орудия, тем самым ополовинили батарею противника. Снаряд попал в ящики с боеприпасами. Взрыв поднял в небо огромное огненно-черное облако дыма.
Но японцы тоже дрались до конца. Оставшиеся четыре орудия ударили по западному берегу. Теперь уже советским офицерам пришлось считать потери. Вражеская батарея уничтожила два орудия и две пулеметные установки.
Нашим войскам, расположенным за рекой, пришлось маневрировать, дабы избежать поражения от огня неприятельских гаубиц. Батарея разошлась вдоль берега, не стала отходить в глубину территории. Это был приказ командира артиллеристов, и он оказался прав. Очередной залп четырех стопятидесятимиллиметровых орудий пришелся как раз по рубежу, отстоящему от берега реки на триста-пятьсот метров. Именно туда и вышли бы советские пушки, пойди они вглубь. Но этого не случилось, и снаряды вспахали пустую землю.
Майор Куроки бесился на своем КНП:
— Что происходит? Почему разведка не выявила скрытые позиции русской артиллерии и пулеметов? Они уничтожили роту Одзавы, выбили половину орудий батареи Хусино!
Его заместитель лейтенант Сасаки проговорил:
— Как минимум восемнадцать снарядов легли точно на позиции русских и монголов. Это значит, что они понесли значительные потери. Хусино наверняка уничтожил часть русских гаубиц и зенитных пулеметов. Он только что провел обстрел западного берега. Я думаю, для паники нет никаких причин.
— А кто паникует? Ты, лейтенант, смеешь упрекать меня в этом?
— Извините, господин майор, но вы вне себя.
— Будешь тут вне себя! Эти чертовые русские словно из стали сделаны. Будь на их месте монголы, мы уже находились бы в Номане, а до сих пор торчим в поле.
Телефонный аппарат издал сигнал вызова.
Связист, старший рядовой Керо Есида, зажал ладонью микрофон трубки и сказал:
— Господин майор, это полковник Танака.
Куроки сбросил со стола кружку с водой и прорычал:
— Сейчас будет разбор полетов! — Но не ответить он не мог, взял трубку и сказал: — Майор Куроки на связи!
— Что у тебя происходит? Где наступление? Почему танковая рота не в Номане?
— Господин полковник, у меня, извините, встречный вопрос. Вы заверяли, что наша разведка провела все необходимые мероприятия по нашему направлению…
— И что? Я не помню, но не исключаю, что говорил нечто подобное.
— А то, что при авианалете три бомбардировщика и истребитель были сбиты огнем зенитно-пулеметной батареи с западного берега. Откуда она там взялась? Но это еще не все. Мы предполагали, что русские поднимут авиацию. Так они и сделали, но это оказались не И-15, а И-16, куда более эффективные. В результате из всей авиагруппы, которая должна была нанести существенный урон тактической группе противника, на аэродром смог уйти только один Kи-30. Там же, на западном берегу, оказалась и батарея стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц, которая открыла ответный огонь. В результате из восьми орудий у Хусино осталось четыре. Кроме того, русские батареи уничтожили роту Одзавы, как только она пошла на позиции монголов. Хусино опытный и бесстрашный офицер. В этих условиях он продолжает обстрел противника. Нет сомнений в том, что русские тоже понесли значительные потери. Но как мне пускать в атаку танки и пехоту, когда работают эти две проклятые русские батареи, которые Хусино, как ни старается, не может подавить?
— Ты хорошо изучил план, Куроки? — спросил полковник.
— Так точно!
— Так какого черта ты ноешь? Батарея Хусино заставит русских прекратить огонь из-за реки. Пускай вперед танки и пехоту. Повторяю, ты займешь этот чертов плацдарм или!.. Да ты сам все знаешь. Вперед, Куроки! Это приказ!
— Слушаюсь, господин полковник!
Майор бросил трубку связисту, вышел из КНП и запустил в небо красную ракету. В тылах взревели двигатели. Танки «Чи-Ха» и «Оцу» начали входить на открытый участок для броска к советско-монгольскому укрепленному району. Они двумя линиями вышли на рубеж атаки, расположенный менее чем в километре от передовых позиций противника.
Старший политрук, слышавший рев двигателей и следивший за обстановкой по фронту тактической группы, воскликнул:
— Опа! Ничего себе.
— Что?.. — спросил Новиков.
— Танки, капитан. Две линии, в первой шесть «Чи-Ха», во второй столько же, на флангах по два-три «Оцу», с ними несколько броневиков. За техникой идет пехота. Ее больше роты, может быть, даже две.
В это время район обороны тактической группы накрыл огонь японских станковых пулеметов, расчеты которых закрепились на господствующих высотах.
Советская артиллерия и зенитные пулеметы открыли огонь по высотам, но толку от этого было мало. Стодвадцатидвухмиллиметровые орудия перенесли огонь на танки и тут же сами попали под обстрел противника. Артиллеристы капитана Хусино работали явно по наводке корректировщика. Японцам удалось уничтожить три орудия и две пулеметные установки. Новикову казалось, что еще один такой обстрел оставит его без поддержки артиллерии и пулеметов.
Вдобавок ко всему открыли огонь из пушек и танки первой линии. Разрывы снарядов заставили бойцов роты вжаться в землю. И только расчеты «сорокапяток», два с позиций советской роты, один от монголов, вели ответный огонь.
Новиков в полной мере оценил опыт артиллеристов. Дело в том, что за время затишья расчеты вырыли окопы для своих противотанковых пушек. Поэтому сейчас попасть в них прямой наводкой было непросто. А они били по открытым целям. Встал один «Чи-Ха», второй, задымил «Оцу». Экипажи выпрыгнули из них, смешались с пехотой. Места подбитых заняли танки второй линии. Они остановились на ближнем рубеже и открыли прицельный огонь по орудиям.
Но губительный ущерб «сорокапяткам» нанесли не танки, а станковые пулеметы. Им удалось уничтожить расчеты двух орудий.
Пулеметный взвод тактической группы открыл ответный огонь, но не мог достать противника. А японские танки приближались.
Новиков приказал монгольской роте уйти на второй рубеж обороны, своей — приготовиться к подрыву танков ручными гранатами.
Советская гаубичная батарея, расположенная за рекой, дала очередной залп. Всего три выстрела, но один снаряд угодил-таки в головной «Чи-Ха», что замедлило продвижение японской роты.
Вслед за этим тявкнула «сорокапятка», раздались крики радости, загорелся «Оцу», но ликование артиллеристов было недолгим. Фланговый «Чи-Ха» расстрелял расчет последнего противотанкового орудия. Ситуация складывалась критическая.
Тут из окопа на КНП явился сержант Максимов.
— Николай Николаевич? Вы? — удивился ротный.
Старший же политрук возмутился и резко спросил:
— Сержант, где ваше место?
Бывший полковник и командир бригады взглянул на политрука, но ничего не сказал.
Новиков же приказал Семенову:
— Давай, Юра, на позиции! Монголов расставь по всему рубежу.
— А этот?.. — Старший политрук указал на сержанта.
— А с этим я без тебя разберусь. Вперед, старший политрук!
— Не забывайся, капитан! У меня…
— Ты не понял мой приказ?
Представитель политорганов вынужден был подчиниться. Не та была обстановка, чтобы устраивать разборки. Над укрепрайоном нависала реальная угроза уничтожения. Старший политрук благоразумно убрался в траншею.
Капитан же повернулся к Максимову и спросил:
— Что вы хотели, Николай Николаевич?
— У меня всего один вопрос, капитан.
— Слушаю.
— У вас приказ до последнего солдата оборонять этот укрепрайон?
— У меня приказ не допустить прорыва японцев через Номан к реке и занятия ими плацдарма на восточном берегу.
— Любой ценой?
— А это уже как выйдет, но у меня нет ни малейшего желания погубить здесь всех бойцов моей группы.
— Тогда я на вашем месте отвел бы оставшихся бойцов всех подразделений на окраину селения и организовал бы оборону там. Здесь японцы пристрелялись, до окопов достают их станковые пулеметы. Танкисты видят цели. Гаубичная батарея работает по наводке корректировщика огня. Тут, капитан, вам не выстоять.
Новиков улыбнулся и спросил:
— А вам, Николай Николаевич? Или вы отделяете себя от остального личного состава?
— Извините, капитан, я не так выразился.
— Ничего, но отходить, по-моему, уже поздно. Даже если мы применим дымовые шашки, то завеса поднимется только после того, как к рубежам подойдут японские танки.
— Да, мое предложение наивное, но пойми, капитан, этот рубеж тебе не удержать.
— А мы, товарищ полковник, попробуем.
— Я сержант!
— Тем более идите к своему отделению. Кстати, сколько у вас осталось бойцов?
— Трое. Один ранен. У них по две обоймы на винтовку.
— Гранаты?..
— Противопехотные наступательные вроде в достатке, оборонительных и противотанковых мало, несколько штук. Я сам пойду на танки.
— Вы вправе решать вопросы в рамках своих полномочий отделенного командира, но бой с танками только по моей команде!
— Это понятно. Разрешите идти?
— Идите, Николай Николаевич.
Бывший полковник и командир бригады ушел к своему отделению, в котором кроме него оставалось трое бойцов, один из которых был ранен.
Неожиданно на КНП ввалился солдат.
— Это еще что за явление? — спросил Новиков.
— Прошу прощения, товарищ капитан, я посыльный от майора Филатова.
— Приятно, что он не забывает о нас. Но чего ради надо было посылать тебя сюда? Кстати, кто ты?
— Красноармеец Иванов, зовут Григорий.
— А что с прежним?
— Зайцевым?
— Да.
— Ранен он.
— Ясно. Так зачем прислал тебя комбат? Погибнуть вместе с нами?
— Вот и майор Филатов говорил, что тактическая группа, наверное, уже приготовилась героически пасть, защищая плацдарм.
— У комбата другое мнение?
— Да. В общем, так, товарищ капитан, вам требуется продержаться не более десяти-пятнадцати минут.
Новиков удивился и спросил:
— Что, неужели из корпуса к нам подошла дивизия? Только я что-то не замечаю ее полков!
— А вы с юмором, товарищ капитан. Никакой дивизии, естественно, нет, но есть кое-то другое. Майор Филатов очень просил вас продержаться эти десять-пятнадцать минут.
— Так деваться-то нам все равно некуда. Постараемся продержаться.
— Я поступаю в ваше распоряжение.
На КНП вошел старший политрук.
— Дело дрянь, капитан… — Он осекся, увидев красноармейца. — А это что еще за чучело?
Солдат с достоинством ответил:
— Не чучело, товарищ старший политрук, а красноармеец Иванов, посыльный командира батальона.
Семенов взглянул на Новикова и спросил:
— Что это значит, капитан?
— Комбат прислал солдата с просьбой продержаться еще минут десять-пятнадцать.
— И что это нам даст?
— А вот этого комбат не сказал. Что у нас перед районом?
— Танки. Они медленно, но верно подходят к рубежам.
— Много?
— Две линии. Шесть или пять «Чи-Ха», во флангах по два «Оцу». Сзади броневики, но их плохо видно.
— Расстояние от танков до передового рубежа?
— Метров пятьсот.
— Прямая наводка.
— А нам нечем жечь их, кроме последнего Т-26 и броневика в капонире. Но почему комбат просит продержаться всего десять-пятнадцать минут? Что будет потом?
— Это-то мне и непонятно.
Новиков взглянул на красноармейца Иванова и приказал:
— Будь в траншее у КНП!
— Слушаюсь! — заявил тот и вышел из блиндажа.
Танки встали на рубеже огня прямой наводкой и начали стрелять по позициям советско-монгольской тактической группы. Вышел из-за сопок Т-26, ударил из пушки и убрался обратно. В первой линии японских танков загорелся «Чи-Ха». БА-10 выстрелил из капонира, и его башня, выступавшая над укрытием, тут же разлетелась на куски.
Отстрелявшись, танки продвинулись еще на сто метров и перестроились. Теперь вся японская техника наступала двумя линиями по шесть машин, причем «Оцу» в основном находились во второй из них.
Из-за укрытия вновь появился Т-26, выстрелил и отошел. На этот раз снаряд не попал в цель. Впрочем, и японцы не успели дать по нему ответный залп. Лишь станковые пулеметы с господствующих высот обстреляли сопку, ближнюю к КНП, но никого не задели.
В ходе обстрела никто не заметил, как над укрепрайоном на большой высоте прошли два советских истребителя И-16. Они никого не атаковали. Пилоты проводили воздушную разведку, узнали все, что им требовалось, и быстро убрались на запад.
Две линии японских боевых машин пошли на укрепрайон.
По траншее пролетели команды:
— Приготовить противотанковые гранаты!
Появились подрывники, среди них сержант Максимов. Бывший полковник сам назначил себя смертником. У этих отчаянных ребят, которые готовились выйти на танки с ручными гранатами, шансов выжить практически не было.
Открыли огонь пулеметы ПД. Им удалось отсечь пехоту от второй линии танков, положить не менее взвода японцев. В ответ с сопок ударили станковые пулеметы противника.
Новиков на КНП взглянул на часы, на старшего политрука и проговорил:
— Ну что, Юра, прошло семнадцать минут, а комбат просил десять-пятнадцать. Мы продержались дольше. Видимо, что-то у Филатова не сошлось. Придется принять последний бой.
Политрук ответил спокойно:
— Что ж, последний так последний. Вместе пойдем?
— Вместе, Юра, и умирать веселей!
— Нашел тоже веселье.
Офицеры извлекли из кобур ТТ, приготовились к бою, собрались на выход и тут услышали нарастающий гул. Это работали моторы самолетов, но звук был какой-то странный, незнакомый.
Старший политрук выбежал в траншею, взглянул в небо.
— Ух, ты!
— Что, Юра?
— Гляди, наши бомбардировщики объявились!
Новиков подошел к политруку и увидел в небе, на высоте метров в пятьсот советские бомбардировщики с двумя двигателями на крыльях, АНТ-40. Эти самолеты имели по четыре пулемета ШКАС. Но главное состояло в том, что они несли в отсеках по шесть стокилограммовых бомб и развивали довольно высокую скорость — до четырехсот пятидесяти километров в час.
Советские бомбардировщики шли в две линии, по три в каждой. Их сопровождали пять истребителей И-16, которые ударили из пулеметов по господствующим высотам и сбили с них японцев.
АНТ начали класть бомбы в цели. Пять «Чи-Ха» были уничтожены почти одновременно. Вторую линию бомбардировщикам с первого раза зацепить не удалось. Они отвернули на восток, тут же возвратились и со второго захода уничтожили всю японскую бронетехнику. После этого крепкий удар был нанесен по остаткам артиллерийской батареи.
Усиленная ударная рота майора Куроки перестала существовать за считаные минуты. Сам он с заместителем, помощником и связистом остались в живых. Но надолго ли?
Куроки понял, что произошла катастрофа и приказал связисту соединить его с полковником Танаки.
Он думал, что линия повреждена, но командир батальона ответил глухим голосом:
— Слушаю тебя, майор!
— Господин полковник, операция провалилась.
— Что? — заорал командир батальона.
— Русские применили двухмоторные бомбардировщики. Два звена под прикрытием И-16. Уничтожена вся бронетехника и остатки артиллерийской батареи. Пехота рассеяна, огневые позиции станковых пулеметов уничтожены огнем истребителей. У меня огромные потери, солдаты бегут, резервов не осталось. Прошу разрешить отход.
Танака тихо проговорил:
— Единственное, что я не могу тебе запретить, это умереть так, как подобает самураю. Ты идиот, майор! Я проклинаю тот день, когда простил тебе потерю отряда, решил, что ты все поймешь и искупишь вину.
— Но при чем здесь я, господин полковник?
— Все! Мне больше не о чем с тобой разговаривать.
Куроки вдруг нервно рассмеялся и произнес:
— Вы ждете, что я сделаю харакири? Я не буду спешить с этим, подожду немного, господин полковник, пока вы не вспорете себе живот своим кинжалом. Ведь генерал-майор Кимура не простит вам поражения.
Полковник ничего на это не ответил и отключился.
Связист принял трубку, взглянул на командира роты и спросил:
— Извините, господин майор, что мы теперь будем делать?
С этим же самым немым вопросом в глазах на него смотрел и лейтенант Сасаки, и рядовой второго класса Юко Ясида.
— Что делать? — переспросил майор. — Уходить отсюда! — Куроки обернулся к солдату и приказал: — Бегом к машине, заводи, мы сейчас подойдем.
— А как же подразделение охранения? — спросил Сасаки.
Куроки ухмыльнулся и ответил:
— Если у тебя есть желание дождаться русских и поговорить с ними, то оставайся тут.
— Но бросить солдат?..
— Я же сказал, хочешь, оставайся.
— В штабе нас ждет трибунал.
— А кто сказал, что мы поедем в штаб или на объект двадцать два? Если уходить, то совсем.
— В Корею?
— Отставить вопросы! Чего стоишь? — закричал он на Юко. — Быстро в машину.
Майор Куроки явно торопился убраться отсюда, что немедленно и сделал.
Сержанты, оставшиеся в живых, смогли собрать за сопками солдат числом в два взвода, при них оказался расчет станкового пулемета. Советская авиация к этому времени ушла на северо-запад. Русские и монголы тоже понесли большие потери. Соотношение сил вроде бы позволяло продолжить бой. Да, бессмысленный, губительный для обеих сторон, но сохранявший честь мундира.
Лейтенант Энджар, принявший командование над уцелевшими солдатами, решил, что лучше смерть в бою, чем позорное бегство. Он был готов последними силами атаковать рубежи обороны тактической группы противника.
Красноармейцы с передовых позиций увидели, как из-за сопки вышли японцы. Они подняли на высоту станковый пулемет.
Капитан Новиков тут же узнал об этом и заявил:
— Вот, значит, как? Самураи решили умереть с оружием в руках? Что ж, это похвально.
Старший политрук с недоумением взглянул на него и сказал:
— Что похвально, капитан? У нас осталось солдат на пару взводов. Это вместе с монголами.
— Пулеметный взвод к бою! Первому расчету уничтожить огневую позицию станкового пулемета противника, второму вести огонь по пехоте.
Старший политрук вздохнул и произнес:
— Но у нас нет пулеметного взвода. Два бойца из второго расчета живы, но сам пулемет поврежден. У стрелков нет патронов.
Новиков повернулся к связисту и приказал:
— Связь мне с монголами!
Ответил старший лейтенант Шагаев:
— Да, командир?
— Сколько «дегтярей» у вас осталось?
— Два, у них по половине диска. У солдат по два-три патрона на винтовку.
— Где Гандориг?
— Погиб.
— Его заместитель?
— Погиб. Рота потеряла две трети своего состава.
— Черт! Японцев видишь, старший лейтенант?
— Вижу. Выходят на последний бой.
— У них станковый пулемет.
— Не думаю, что расчет имеет достаточный боезапас, чтобы в полной мере поддержать пехоту. Надо заставить его отстрелять ленту, потом выйти и схлестнуться с самураями в рукопашной!
— И это после того, как мы выстояли?
— Если ты можешь предложить что-то другое, то приказывай.
— Ладно. Огонь из «дегтярей» по станковому пулемету! Бойцам приготовить гранаты, быть в готовности вступить в рукопашный бой.
— Слушаюсь, командир!
Но не случилось этого последнего рукопашного боя, страшного и кровавого. Станковый пулемет только открыл огонь, как вершина сопки содрогнулась от разрыва снаряда. Следом прогремели второй и третий.
Новиков поднял бинокль, глянул на юг и увидел три танка Т-26. Они встали на боевом рубеже и обстреливали высоту. Открыли огонь по пехоте из пулеметов и три бронеавтомобиля БА-10. Дали залпы из винтовок солдаты советской и монгольской рот. Наступавшие японцы попали в огненный капкан и гибли один за другим.
Вскоре танки и броневики прекратили огонь. С головного Т-26 Новикову был передан такой же сигнал. Капитан приказал своим бойцам это сделать, хотя и не понимал, почему поступило такое странное распоряжение и кто его отдал.
Но все объяснилось быстро. С юга из-за танков на простор вылетела монгольская конница. Это был целый полк, никак не меньше. Кавалеристы быстро порубили японцев и пошли в сторону заставы Холар.
А на КНП роты зашел командир батальона майор Филатов.
— Приветствую тебя, капитан! — сказал он.
— Александр Андреевич? — удивился ротный.
— Странный вопрос. Ты плохо видишь, кто перед тобой?
— Нет, но это так неожиданно.
— Все идет по плану, ребята.
— Что? По плану? — воскликнул старший политрук. — Значит, в Хамтае знали, что против нас выходят дополнительные силы японцев?
Майор снял фуражку, присел на стул и осведомился:
— Ты, Семенов, считаешь, что мы специально подставили вашу тактическую группу под удар крупных сил японцев?
— Но как мне считать по-другому?
— Придется объяснить. Из штаба корпуса поступила информация о том, что из бригады генерала Кимура в район бывших застав Номанского погранотряда перебрасываются танковая рота, отдельный взвод и гаубичная батарея. Однако мы не знали, какую задачу имеет эта группировка. Все стало ясно, когда усиление осталось у Куроки. Я отправлял посыльных, хотел предупредить вас об опасности. Видимо, они не смогли дойти. Потом я перебросил на западный берег батареи.
— Дошел ваш посыльный уже после начала атаки и передал приказ продержаться десять-пятнадцать минут.
— Понятно. Это второй был. Значит, первый не дошел. Я рассчитывал, что наша артиллерия и зенитные установки, расположенные за рекой, сумеют остановить наступление противника, связывался с авиаполком… Впрочем, почему я оправдываюсь? Наш батальон сделал все, чтобы помочь вам. А передислоцировать силы, выделить в поддержку танки, бронемашины и пехоту я не мог. Слишком быстро японцы перешли в наступление. Сняв дополнительные силы с Хамтая, я оголил бы основной район обороны, против которого с восточного направления выдвигалась японская пехотная бригада в полном составе. А это вам не рота и не батарея.
— Командование японской бригады изменило свои планы и остановило продвижение соединения? — спросил старший политрук.
— Да. Во многом благодаря героической обороне вашей тактической группы, а также более чем эффективному и неожиданному для противника применению бомбардировщиков АНТ-40. Впрочем, о них я узнал поздно, перед тем как отправил к вам второго посыльного. Переброска этих самолетов проходила в режиме секретности, но обстановка сложилась так, что пришлось вводить их в бой практически по прибытии на аэродром. Еще подошла монгольская кавалерия. Все это в совокупности сорвало план японцев провести операцию по охвату основных сил корпуса. Для вас же война пока закончилась. Но вам предстоит самая тяжелая работа. Надо собрать всех погибших. В штабе корпуса решат, что делать с телами.
— А что с ними делать? — спросил старший политрук. — Похоронить с воинскими почестями.
— Это проще всего. В штабе рассматривают вопрос о доставке тел в Союз, но скорее всего от этого откажутся. Я с охранением сейчас проеду в Холар, посмотрю, что там, и к ужину вернусь. Начальник штаба батальона капитан Сагидов и батальонный комиссар Ефремов будут здесь через час-полтора. Они вам помогут.
— А без батальонного комиссара мы не обошлись бы? — спросил Новиков.
— Он должен составить список офицеров, сержантов, красноармейцев, которых ты, капитан, и командир монгольской роты считаете нужным наградить.
— Капитан Гандориг погиб. Значит, представление будет составлять батальонный комиссар?
— Это его работа.
— Интересно. А сержанта, в прошлом полковника и командира бригады Максимова, а также погибшего красноармейца Сергушина, которых считали чуть ли не врагами народа, комиссар представит к наградам?
— По Максимову подробности мне неизвестны, но он восстановлен в звании и в должности. Это значит, что с него сняты все обвинения. А по Сергушину, если комиссар будет против, представление подпишу я. Еще вопросы есть?
— Максимов знает, что он реабилитирован?
— Нет, но я лично сообщу ему об этом. Он уже сегодня должен убыть в штаб корпуса, назначен командиром одной из бригад, кстати, с присвоением звания комбрига.
— Вот как получается! Я полковником командовал.
— Всякое в жизни бывает.
— А не должно, Александр Андреевич, всякое. Надо по закону и справедливости.
— Ты меня понял, капитан?
— Так точно!
— Занимайтесь. Завтра, максимум послезавтра батальон должен уйти на западный берег для доукомплектования и отдыха. Все, до встречи, — проговорил Филатов и вышел из блиндажа.
Новиков посмотрел на старшего политрука и спросил:
— Встретишь, Юра, своего начальника?
— Батальонный комиссар и твой начальник.
— Но встреть ты. Я займусь работой с Сагидовым.
— Ладно. Пусть так. Надо было спросить у комбата, а нас-то с тобой, советника, монгольских офицеров к наградам представлять? И к каким?
— Определишься с комиссаром, но монголов и советника обязательно представь.
— Хорошо, разберемся.
Двигатель «Курогани» работал, как часы.
— Куда едем? — спросил Юко Ясида, сидевший за рулем.
— Я никогда не говорил, что мой дядя — заместитель командующего армией. К нему и поедем, — ответил Куроки. — Штаб находится в селении Шэтун, до него около восьмидесяти километров. Горючего хватит, Юко?
Тот кивнул и ответил:
— Хватит, господин майор, но мне неизвестен маршрут.
Куроки достал из планшета карту.
— Держи, я его нанес. Следуй строго по нему и будь внимателен. При появлении самолетов противника прижимайся к сопкам или уходи в любое другое укрытие.
— Я понял. Главное, пройти двадцатикилометровую зону, — сказал Юко, посмотрел на карту и положил ее на колени.
Заместитель же с почтением в голосе проговорил:
— А почему, господин майор, вы никогда не говорили о столь высоком родственнике?
— В этом не было нужды. Теперь она появилась.
— А вы уверены, что он прикроет вас?
— Я знаю, что дядя заткнет рот генералу Кимура.
— Конечно, я все понял.
Всадники появились столь неожиданно, что Ясида едва не выронил руль.
— Монголы! — выкрикнул он.
Майор резко обернулся и увидел, как на машину с двух сторон заходит конница, никак не менее полусотни.
Сасаки выхватил пистолет.
— Не будь идиотом! — сказал ему Куроки. — Наша машина быстрее любой лошади идет. Юко, давай максимальную скорость!
Однако было поздно. Монгольская кавалерия перекрыла все направления. Винтовочные пули пробили колеса. «Курогани» слетел в сторону, задел валун и перевернулся. Удар размозжил голову водителя. Закричал связист, старший рядовой Есида. Он сломал ногу, которую зажало рваным металлом двери.
— Это все, плен, — проговорил Куроки.
— Мы не имеем права сдаваться! — крикнул Сасаки.
— Ты прав, — сказал майор, усмехнулся, выстрелил из табельного пистолета в голову заместителю, бросил оружие в окно и крикнул всадникам, окружившим машину: — Я майор Куроки, не стреляйте, сдаюсь! — Бывший командир ударной роты, которая сражалась с советско-монгольской тактической группой у Номана, вылез из перевернувшегося внедорожника, сбросил ремень, все боевое снаряжение, поднял руки.
Монгольский офицер что-то крикнул своим кавалеристам. Один из них лихо подхватил майора, бросил на холку коня ближе к седлу и рукояткой сабли ударил в висок. Куроки лишился сознания. Второй всадник, не сходя с коня, подобрал его оружие и амуницию.
— Внимание, рысью в крепость Холар! — приказал монгольский командир.
Полусотня пошла к первой заставе Номанского погранотряда.
Всадники оказались в развалинах тогда же, когда туда въехал майор Филатов. Советский и монгольский офицеры поприветствовали друг друга.
Комбат указал на тело, переброшенное через лошадь, и спросил:
— Кого взяли?
— Японца, который был старшим машины, уходившей на восток. Он назвался майором Куроки, командиром ударной роты, воевавшей, получается, против вас.
— Куроки? Отлично. Он живой?
— Вполне.
— Отдашь его мне?
— Да, конечно. У меня своя задача. Он нам только мешать будет.
— Благодарю. Я в рапорте отмечу, что его захватил именно ты.
— Ваше право. — Командир подал сигнал своим кавалеристам.
Те сбросили на землю тело Куроки и всю его амуницию.
— Извините, товарищ майор, но мне надо вести полусотню к основным силам. У нас наступление на Сумэ-Дин, далее рейд по тылам японской бригады, — сказал монгольский офицер.
— Еще раз спасибо тебе, лейтенант.
— Удачи вам!
Монгольская конница ушла.
Водитель полуторки, которая подошла с подразделением майора Филатова, связал японца, забросил в кузов, забрал амуницию. Машина пошла к Номану.
Пленение Куроки стало событием, но ненадолго. За ним прибыли особисты корпуса и увезли с собой.
Остатки стрелкового батальона майора Филатова и монгольской роты старшего лейтенанта Торхана Бержингина переправились на западный берег Халхин-Гола. Советские бойцы пошли на отдых и переформирование. Монголы отправились к своим.
Бои местного значения на рубеже Номан — Хамтай закончились, но война только набирала обороты.
