II
…Царственная великанша, она шествует среди струящихся серых облаков. Она справляет траурный обряд, ее тяжелые волосы унизаны темными драгоценными камнями. Она показывает себе на голову, на сердце — скорбящая королева, мерящая шагами берег свинцового моря. У ее ног медленно движутся скованные звери: тигр ступает мрачно и величественно, обезьяна передразнивает горе королевы. Королева в агонии срывает драгоценности, и волосы треплет ледяной ветер. Она склоняется, освобождая тигра, маня его рвануться к свободе. Но образ зверя зыблется, утончается; тигр уплывает и превращается в призрак, обитающий меж звезд. Обезьяна корчится у ног королевы; королева гладит ее голову изящными пальцами. Обезьяна обращается в камень. Женщина затягивает погребальную песнь, ломая свои браслеты один за другим и швыряя их в море…
Аарон уже проснулся, из глаз текут слезы горя. Он слышит собственные всхлипы — "ы, ы, ы", — таких звуков он не издавал, пожалуй, с тех пор, как… с тех пор, как погибли родители, резко вспоминает он. Подушка вся мокрая. Что это? Что за чертовщина с ним творится? Обезьяна и тигр — это из стишков Лори, вспоминает он. Прекрати! Хватит!
Он встает, пошатываясь, и понимает, что сейчас глубокая ночь, а не утро. Ополаскивая лицо, он остро чувствует направление — прямо под ногами. Словно невидимая леска тянет его сквозь обшивку корпуса на запечатанную разведшлюпку, к инопланетной твари внутри. Инопланетянин Лори.
Ну ладно. Посмотрим проблеме в лицо.
Он садится на койку, не зажигая света. Доктор Кей, верите ли вы, что обитатель планеты владеет телепатией? Что этот овощ вещает на человеческих мозговых волнах, посылая сигналы отчаяния?
Да, доктор, я не исключаю такой вероятности. Возможно все… ну, почти все.
Но образцы тканей, фотографии. Они показывают, что там нет ни дифференцированной структуры, ни нервной системы. Ни мозга. Это — растение, прикрепленное к месту. Как цветная капуста, как гигантский лишайник. Как большая гроздь винограда. Так сказала Лори. Все, что оно умеет, — перерабатывать питательные вещества и едва заметно светиться в темноте. Дискретные клеточные потенциалы просто не могут генерировать достаточно сложный сигнал, чтобы воздействовать на эмоции человека. А вдруг могут? Нет, решает он. Я тебя умоляю, мы и сами этого еще не умеем. И это не физическое воздействие, не инфразвук — ведь инопланетную тварь сейчас отделяет слой вакуума. И, кроме того, если она и вправду такое может, Лори ни за что не сохранила бы рассудок на обратном пути. Провести год в трех метрах от твари, насылающей кошмары?
На это даже Лори не способна. Наверняка все дело во мне, Я проецируюсь.
Ну хорошо, дело во мне.
Он снова ложится, напоминая себе, что пора уже организовать очередной всеобщий медосмотр. Хорошо бы также возобновить сеансы свободных ассоциаций: другие члены экипажа тоже страдают от стресса. Тиге им является, видите ли… В прошлый раз Аарон выявил два случая скрытой депрессии. И сеансы ему придется проводить самому, Коби люди не доверяют. Аарон ловит себя на самодовольстве. На самом деле люди охотней открываются Коби, чем ему. Может, я проецирую ауру холодной святости, как Лори. Он ухмыляется и засыпает.
….Тиге вплывает сквозь стену, скрючась в позе плода, свисает громадная мошонка. Но это совсем иной Тиге. Во-первых, он зеленый. Во-вторых — вспухший, как огромная цветная капуста или кучевое облако. Он не пугает. Он вообще не вызывает никаких эмоций. Аарон бесстрастно наблюдает, как кучевой-зеленый Тиге разбухает, становится прозрачным, уплывает и превращается в призрак, обитающий меж звезд. Вспученная младенческая ручка медленно машет: "Пока-пока…"
Аарон рывком просыпается и обнаруживает, что уже в самом деле утро. Он вскакивает. Самочувствие отвратительное. Когда он выходит в коридор, за столом по ту сторону стеклянной стены обнаруживается Соланж. Аарону сразу становится лучше.
— Соли! Где тебя носило?
— Очень много проблем, Аарон. — Она хмурится. Суровый цветок. — Когда выйдешь, увидишь сам. Я тебе больше припасов давать не буду.
— Может, я и не выйду. — Аарон извлекает из автомата чашку с горячим пойлом.
— Как?! — На лице у цветка неверие и отчаяние. — Капитан Йелластон сказал — три недели, срок уже прошел, и ты совершенно здоров.
— Я не очень-то хорошо себя чувствую.
— Аарон, ты что, не хочешь выходить? — В темных глазах мерцает искорка, грудь наводит на мысли о жарком объятии.
Она согревает даже сквозь стекло. Аарон пытается послать тепло в ответ. Они близки уже пять лет, и Аарон ее очень любит, насколько позволяет его низкое либидо.
— Ты же знаешь, что хочу. — Аарон видит, как в кабинет заходит Коби с его распечатками. — Ну как я там, а, Билл? Есть ли симптомы инопланетной чумы?
Лицо Соланж снова отражает его чувства: нежность и тревогу. Она как будто играет роль в пьесе, думает Аарон. Если бронтозавр споткнется и ушибет палец на ноге, Соланж будет сочувственно причитать. Окажись она у креста на Голгофе, было бы то же самое. Впрочем, Аарон не может ее в этом винить. Если полосу пропускания разделить на всех, то на каждого достанется совсем чуть-чуть. Поэтому Соли оперирует на пониженных мощностях.
— На видео ничего не заметно, босс, вот разве что спите вы плоховато.
— Я знаю. Кошмары снятся. Слишком сильное возбуждение — вот зарытые трупы и полезли наружу. Когда выйду, проведем очередную общую диспансеризацию.
— Когда у врача проявляются симптомы, он обследует всех остальных, — бодро говорит Коби. Ухмылка почти незаметна. — Кстати, Тигр проснулся. Только что пописал.
— Хорошо. Я посмотрю, нельзя ли его вывести поесть.
Аарон входит в палату к Тиге и видит, что больной пытается сесть.
— Хочешь пойти позавтракать? — Аарон отцепляет от Тиге трубки и электроды, помогает ему выйти из палаты в коридор, к раздатчику еды. При виде Соланж рука Тиге взлетает в прежнем залихватском приветствии. Жутко видеть это машинальное движение, быстрое, ловкое; оно ненадолго скрывает травму. Тиге совершенно нормально берет поднос, начинает есть. Несколько раз кладет еду в рот, глотает — и тут из горла вырывается резкий звук, поднос падает, Тиге трагически смотрит на него. Аарон подбирает поднос.
— Позволь мне, Аарон, я все равно должна войти. — Соланж натягивает скафандр биологической защиты.
Она приносит очередную пачку записей, и Аарон идет по коридору в переговорную — записи обычно просматривают там. Строители "Центавра" отлично справились со своей задачей, думает он под бормотание сверочной программы ("разница номинальная… номинальная… номинальная…", как и раньше). Они все предусмотрели — помещения для карантина, помещения для чего угодно, черт побери. Подумать только — межзвездный корабль. Я сижу в корабле меж звезд. "Центавр" — второй в истории человечества. Первым был "Пионер". Аарон учился в третьем классе, когда "Пионер" отправился к звезде Барнарда. Он уже заканчивал школу, когда пришел сигнал. Красный. Ничего не нашли.
Что там на орбите вокруг звезды Барнарда? Астероиды? Газовый шар? Аарон никогда не узнает, ведь "Пионер" не вернулся в зону, откуда можно послать структурированный сигнал. Аарон был уже стажером, когда "Пионер" признали погибшим. Позывные перестали приходить, зато в том направлении возник новый, слабый источник радиоволн. Что случилось? Нам не суждено узнать. "Пионер" был меньше, медленнее "Центавра". Строители "Центавра" многое переделали на основании данных, пришедших с "Пионера", пока он еще был на связи.
Аарон возвращается к записям, на автопилоте подавляя мысль о том, что будет, если "Центавр" в конце концов ничего не найдет. Они все научились об этом не думать. О том, что Земля не сможет отправить другую экспедицию в случае неудачи "Центавра". А даже если сможет — куда ее посылать? К Сириусу, за девять световых лет? Безнадежно. Даже десять лет назад на Земле едва хватило ресурсов и сил, чтобы построить "Центавр". Может быть, население Земли уже пожрало транспортные корабли, предназначенные для переселения в космос, бормочет подсознание Аарона. Даже если мы найдем планету, — может быть, уже сейчас слишком поздно и наш сигнал некому получить.
Он приказывает подсознанию заткнуться, убеждается, что в записях ничего нет, кроме пиков, отражающих его собственные ночные кошмары. У Лори показатели организма в покое высоковаты, но тоже в пределах нормы. У Тиге все цифры опять чуточку ниже вчерашних. Организм отказывает. Почему?
Пора собираться. Лори и Соланж ждут свистка — они должны явиться на финальное интервью, как это вежливо называет Йелластон. Лори опять подключат к датчикам. Аарон входит в отсек наблюдения и готовится наблюдать.
На экран врывается Фрэнк Фой и начинает отбарабанивать вопросы, определяющие нейтральную реакцию, — прелюдия к основному действу. Он не успевает закончить к приходу остальных. Повторяется сцена, мучительная для Аарона; он, однако, заставляет себя признать, что у Дона и Тима лица достойно-нейтральные. Они прошли подготовку для космонавтов и наверняка всё знают об унижениях тела и души.
Фой заканчивает. Капитан Йелластон запускает опечатанное записывающее устройство и заносит в протокол дату и время.
— Доктор Кей, — заводит свою шарманку Фой. — Касательно вашего возвращения сюда, на корабль. Грузовой модуль, в котором вы транспортировали обитателя планеты, был оборудован смотровым люком, ведущим в модуль управления, где находились вы. По прилете было обнаружено, что люк заварен наглухо. Это вы его заварили?
— Да, я.
— Почему вы его заварили? Пожалуйста, отвечайте кратко.
— Заслонка пропускала свет. Мой суточный цикл мог повлиять на обитателя планеты; я подумала, что это может причинить ему вред. Мне показалось, что он очень чувствителен к свету. Это самый важный биологический образец, когда-либо находившийся в нашем распоряжении. Я должна была принять все возможные меры предосторожности. Оборудование модуля позволяло организовать там двадцатидвухчасовой суточный цикл с реостатическим переключением яркости — совсем как на его родной планете. Там, знаете ли, потрясающе красивые долгие вечера.
Фой неодобрительно кашляет:
— Вы, однако, заварили люк наглухо. Вы боялись инопланетной особи?
— Нет!
— Я повторяю вопрос. Вы боялись инопланетной особи?
— Нет, я не боялась… точнее, наверно, боялась немного, в каком-то смысле. Видите ли, мне предстоял полет в полном одиночестве. Я была уверена, что эта жизнеформа безопасна, но я подумала, что вдруг она растет в направлении света или даже способна перемещаться ближе к нему. Существует миксомицет… гриб, который способен двигаться. Lycogala epidendron. Его еще называют "коралловые бусы". Я просто не могла этого исключить. И еще я боялась, что люминесценция помешает мне спать. Я не очень хорошо засыпаю.
— Значит, вы верите, что инопланетянин может быть опасен?
— Нет! Он мне совершенно ничего не сделал, можете проверить записи.
— Доктор Кей, я хотел бы напомнить вам о необходимости контролировать свои словесные выражения. Вернемся опять к заваренному иллюминатору: вы боялись смотреть на эту особь?
— Нет, конечно. Нет.
Юный Фрэнк все же странная личность, думает Аарон. Фантазия у него богаче, чем я думал.
— Доктор Кей, вы заявили, что сварочный аппарат остался на планете. Почему?
— Он был нужен коммандеру Ку.
— И все наборы инструментов, которыми в норме укомплектована разведшлюпка, также отсутствуют. Почему?
— Поселенцам нужно было абсолютно все. Если бы в шлюпке обнаружилась неисправность, я бы все равно не смогла ничего починить; для меня инструменты были бесполезны.
— Прошу вас, доктор Кей.
— Извините.
— Вы боялись держать под рукой на борту инструменты, с помощью которых можно было вскрыть заслонку между вами и инопланетной особью?
— Нет!
— Повторяю. Вы боялись иметь средства, позволяющие вскрыть заслонку между вами и инопланетной особью?
— Нет. Что за ерунда.
Фой делает пометку в распечатках. Аарон печенкой чувствует неладное, ему не нужны записи и графики. Наигранная честность. Боже… о чем же она лжет?
— Доктор Кей, я повторяю… — упрямо заводит Фой, но Йелластон поднимает руку. Фой раздувает щеки, меняет курс. — Доктор Кей, прошу еще раз объяснить, почему вы не собирали компьютерных данных после первого дня на планете.
— Мы собирали данные. Большое количество данных. Они все отправились в компьютер, но не сохранились, потому что включился цикл сброса. Никто не подумал проверить. Никто не ожидал именно этого сбоя. Мы потеряли такой интересный материал! Ужасно обидно. Мейлинь и Лю сделали полный экогеологический профиль русла реки, со всей биотой, со всем…
Она кусает губы, как ребенок. Веснушки заливает румянец. Десять лет в космосе, а у Лори все еще веснушки.
— Доктор Кей, это вы уничтожили данные?
— Нет!
— Прошу вас, доктор Кей. А теперь я хочу напомнить вам о записи голоса, предположительно принадлежащего коммандеру Ку.
Он щелкает выключателями. Плохо слышный голос произносит:
— Очень… хорошо, доктор Кей-й. Вы… полетите.
Да, это точно голос Ку; Аарон знает, что голосовые отпечатки совпадают. Но человеческому уху эта запись чем-то не нравится.
— Вы утверждаете, что когда коммандер Ку произносил эти слова, он находился в нормальном физическом состоянии?
— Да. Конечно, он устал. Мы все устали.
— Прошу вас отвечать "да" или "нет". Находился ли коммандер Ку, когда произносил эти слова, в нормальном физическом состоянии, если не считать усталости?
— Да!
Аарон закрывает глаза. Лори, что ты натворила?
— Я повторяю вопрос. Находился ли коммандер Ку в нормальном физическом и душевном…
— Ну хорошо, хорошо! — Лори отчаянно мотает головой. — Перестаньте! Пожалуйста, сэр, поймите, я не хотела об этом рассказывать.
Она смотрит в слепой экран, за которым должен находиться Йелластон. Набирает воздуху:
— Это на самом деле мелочь. У нас вышли… некоторые разногласия. На второй день.
Йелластон предостерегающе поднимает палец, глядя на Фоя. Два командира разведшлюпок застыли, как статуи.
— Двое членов экипажа решили, что будет безопасно снять скафандры. — Лори сглатывает слюну. — Коммандер Ку… не согласился с ними. Но они все равно сняли. И еще отказались… то есть не захотели возвращаться в шлюпку. Они хотели разбить лагерь снаружи. — Она умоляюще смотрит вверх. — Понимаете, планета так прекрасна, а мы так долго были заперты в корабле.
Фой чует неладное и делает стойку, словно охотничья собака на дичь:
— Вы хотите сказать, что коммандер Ку снял скафандр и ему стало плохо?
— Нет-нет! Вышла ссора… спор, — через силу произносит Лори. — Ему… он получил ушиб в районе гортани. Поэтому…
Она горбится на стуле, чуть не плача.
Йелластон уже на ногах, оттирает Фоя от микрофона.
— Это вполне понятно, доктор, — спокойно говорит он. — Я понимаю, как тяжело вам было все это рассказывать после героического полета на базу, который вы совершили в одиночку. Я считаю, что мы получили весьма полный отчет…
Фой ошарашен. Да, он унюхал дичь, но она оказалась совсем не та. Теперь Аарон все понимает. Типичная для китайцев чувствительность. Немыслимо, чтобы внутренние раздоры попали в официальную запись. Последствия, последствия. В команде Ку произошел конфликт, и кто-то стер память "Цветка Китая".
Так вот что скрывала Лори. Аарон с силой выдыхает, пьяный от счастья. Всего лишь!
Капитан Йелластон, умеющий разбираться с последствиями, невозмутимо продолжает:
— Я правильно понимаю, доктор, что коммандер Ку моментально устранил проблему, решив начать заселение планеты? И что он доверил вам отвезти его отчет на корабль, чтобы мы отсюда передали сигнал на Землю?
— Да, сэр, — с благодарностью говорит Лори. Она все еще дрожит; все знают, что насилие любого рода ее расстраивает. — Видите ли, даже если бы со мной случилось что-нибудь серьезное, на середине пути в разведшлюпке включался автопилот. Она долетела бы в любом случае. Вы ее подобрали.
Лори не упоминает, что лежала без сознания из-за прободения язвы, когда сигнал "Цветка Китая" пробился через помехи от солнц Центавра. Дону и Тиму понадобился целый день, чтобы подобрать разведшлюпку и привести ее на корабль. Аарон смотрит на сестру с любовью. Моя малышка — суперженщина. А я на ее месте выстоял бы? Лучше не спрашивать.
Он слушает, счастливый, как Йелластон завершает беседу несколькими безобидными вопросами о лунах планеты, делает видимость экрана двусторонней, записывает в протокол официальную благодарность Лори. Фой еще хлопает глазами; у командиров разведшлюпок вид довольный, как у тигров, которым чешут брюхо. О, эта планета! Они благосклонно кивают Лори и косятся на Йелластона, словно ожидая, что зеленый сигнал на Землю вылетит у него из макушки.
Йелластон просит Аарона подтвердить, что медицинских препятствий к окончанию карантина нет. Аарон подтверждает, и карантин официально завершается. Соланж начинает отцеплять датчики. Командиры выходят; Йелластон бросает на Аарона невыразительный взгляд, и Аарон понимает, что сегодня вечером капитан ждет его в каюте с обычным "грузом".
Аарон наливает стакан горячего напитка и уносит к себе в закуток, чтобы не торопясь прочувствовать облегчение. Лори в самом деле совершила подвиг. Неизвестно, что там устроили китайцы, но она наверняка была в шоке. В детстве она покрывалась нервной сыпью, когда Аарон играл в хоккей. Но сейчас она в самом деле повзрослела. Не стала выплескивать все неприятные подробности в корабельный журнал. Сделала все, чтобы экспедиция увенчалась успехом. Этот идиот Фой… Сестренка, ты держалась молодцом, говорит Аарон фигуре, неизменно обитающей у него в мыслях. Обычно ты не столь снисходительна к недостаткам окружающих тебя несовершенных существ.
Мысленный образ недвижен и лишь загадочно улыбается. Вроде бы она и к официальным условностям обычно не снисходит? Аарон хмурится.
Поправка: Лори никогда не была снисходительна к человеческим слабостям. Лори никогда не была дипломатичной. Если бы я не хватал ее за руки постоянно, думает Аарон, она сейчас не летела бы с нами, а сидела бы с выжженными мозгами в исправительном центре. И с бедным Яном она была колючей, как дикобраз. Неужели год одиночного полета сотворил чудо?
Аарон неспокойно размышляет об этом. В чудеса он не верит. Чтобы Лори сознательно лгала во имя хрупкого душевного равновесия другого человека? Он мотает головой. Крайне маловероятно. Его посещает неприятная мысль: эта история кое в чем помогла Лори. Укрепила веру в ее правдивость. Допустим, конфликт между китайцами произошел на самом деле. Воспользовалась ли им Лори, чтобы позволить Фою вымучить у нее секрет и тем самым объяснить аномалии на графиках допроса? Чтобы пролезть — и протащить что-то еще — через детектор лжи? У нее было время продумать весь план. Много времени…
Аарона трясет от шеи до мочевого пузыря. Он выходит из отсека и сталкивается с Лори, выходящей из своего.
— Привет!
У нее в руке небольшая сумка без логотипов. До Аарона доходит, что камеры у них над головой никто не отключал.
— Рада, что выходишь наконец? — неловко спрашивает он.
— О, мне и тут было неплохо. — Она морщит нос. — Со стороны экипажа корабля это оправданная предосторожность.
— Ты, кажется, стала… несколько терпимее.
— Да. — На ее лице камера прочтет шутливое родственное настроение. — Ты не знаешь, когда капитан Йелластон собирается исследовать привезенный мной образец?
— Нет. Наверно, скоро.
— Хорошо. — У нее в глазах играет улыбка, приводящая Аарона в ярость. — Арн, на самом деле я привезла его для тебя. Я хотела посмотреть на него вместе с тобой. Помнишь, как мы делились друг с другом всеми нашими сокровищами — тем летом, на острове?
Аарон что-то бормочет и ковыляет обратно к себе. Он жмурится, как человек, которого пнули в живот. Чертовка, как ты могла? У него в памяти сияет ее тринадцатилетнее тело, и низ живота набухает тщетным жаром. Похоже, это импринтинг, и теперь уже навсегда: розовые соски плоской детской груди, голый лобок, губки цвета жемчужины, залитой румянцем. Немыслимая сладость, утраченная навеки. Ему было пятнадцать лет, и он покончил со своей девственностью и с девственностью сестры на поросшем елями острове рыболовно-охотничьей базы для офицеров форта Огилви. За год до гибели родителей. Он стонет, пытаясь понять, не убил ли заодно свою душу и душу сестры. Хотя он и не верит в существование души. Ох, Лори… По своей ли утраченной юности он тоскует?
Он снова стонет. Корой головного мозга он понимает, что сестра задумала какую-то дьявольщину, но продолговатый мозг твердит, что Аарон любит только Лори, по гроб жизни, а она — его. Черт бы побрал отборочную комиссию, которая оценила этот эпизод как незначительный и даже как свидетельство психического здоровья!
— Босс, вы выходите? — В дверь просунулась голова Коби. — Я открываю, правильно? Тут нужно все хорошенько вычистить.
Аарон встряхивается и идет проверить журнал Коби. Накопилось много работы. Потом, немного придя в себя, он вытрясет из Лори правду хотя бы частично.
Стеклянная стена раздвинута; он выходит через зазор на волю. Свобода бодрит. В журнале у Коби обнаруживаются еще три обращения с жалобами на бессонницу, итого четыре. Элис Берримэн, канадка-диетолог, страдает запором; Ян Инг, коллега Аарона, ксенобиолог, — поносом; у каптенармуса Мириамны Стайн — мигрень; у ван Валя, бельгийца-химика, опять спазмы в спине. У нигерийца — руководителя фотолаборатории — болят глаза, а у его русского ассистента — перелом пальца ноги. И еще разбитые костяшки Гомулки. Совершенно непонятно, об кого он их разбил, — разве что это он сломал Павлу палец на ноге. Маловероятно… Для "Центавра" это очень длинный список; но объяснимый напряженным ожиданием, возбуждением.
Вбегает Соланж с ворохом биодатчиков из изолятора.
— С этими будет много работы. Тиге остается на месте, так? Я не стала снимать с него датчики.
У нее даже через десять лет полета сохранился заметный французский акцент.
У Аарона становится тепло на сердце. Он смотрит, как она сматывает провода. Удивительно, какими живыми, энергичными бывают маленькие женщины. Она такая соблазнительная.
Он напоминает себе: в том, что она отлично управляется с дефектными контурами разного рода, нет ничего загадочного и очаровательного.
— Соли, у Тиге дела идут плохо. Может, ты или Билл начнете выводить его на прогулку, для стимуляции. Только не оставляйте его одного. Даже на минуту.
— Аарон, я знаю. — Ее лицо изображает все предписанные оттенки нежности, а руки в это время ловко сортируют футляры от датчиков. — Я знаю. Говорят, что он бродит по кораблю.
— Да… А у тебя, случайно, не проявляются… ммм… симптомы беспокойства? Кошмары не снятся?
— Только ты. — Она подмигивает, подчеркнутым жестом захлопывает шкафчик, подходит и кладет ладонь на голову Аарона, вместилище дефектных контуров. Он благодарно обхватывает руками бедра Соланж.
— Ох, Соли, я по тебе скучал.
— Ах, бедненький. Но у нас большое собрание внизу. Пятнадцать ноль-ноль. Это через двадцать минут. И еще ты должен мне помочь с Тиге.
— Точно. — Он неохотно выпускает из рук сладкое утешение.
К пятнадцати ноль-ноль, достигнув приблизительного душевного равновесия, он спускается по пандусу к общему кольцу, где гравитация нормальная, земная. Кольцо — главная роскошь "Центавра". Удобство, как выразились проектировщики. Это действительно роскошь, думает Аарон, обходя кадку с душистым османтусом. Огромное пространство в форме тора опоясывает весь корабль. Воздух в нем благоухает зеленью с фермы. Похоже, люди Кавабаты только что принесли свежую партию.
От непривычного шума — голосов и музыки — Аарон слегка робеет; он заглядывает в освещенные и затемненные уголки, в каждом из них кто-то есть. Аарону виден лишь сегмент огромного кольца; концы сегмента поднимаются кверху, так что за дальними рядами растений видны только ноги. Аарон не видел в кольце столько народу с самого Дня свободного падения — это ежегодный праздник, когда вращение "Центавра" прекращается и открываются люки обозрения в полу. Но даже в этот день последние несколько лет люди предпочитали приходить сюда поодиночке.
А теперь они здесь все вместе, оживленно беседуют. Толпятся вокруг чего-то, смотрят. Аарон идет за Мириамной Стайн и оказывается у ряда потрясающих фотографий, подсвеченных сзади.
Планета Лори.
Он видел несколько мелких кадров с камер "Цветка Китая", но эти увеличенные снимки великолепны. С орбиты планета похожа на ткань, расписанную цветами. Рельеф старый, сглаженный до плавных изгибов. Горы или холмы увенчаны огромными яркими розетками — лабиринтами из концентрических колец в оборках: лимонных, коралловых, изумрудных, золотых, бирюзовых, желчно-зеленых, сиреневых… У Аарона не хватит словарного запаса назвать все эти цвета. Это обитатели планеты — овощи, или кто они там. Они прекрасны! Аарон любуется, разинув рот, и не замечает, что его толкают со всех сторон. Эта "поросль" тянется на мили!
Следующие снимки сделаны из атмосферы, на них видны горизонт и небо. Небо на планете Лори лилово-синее, покрытое полосами перистых облаков, жемчужных по краям. На другом снимке — высокослоистое облако на фоне чистого серебристо-зеленого пространства — моря или озера, отражающего кобальтовые прожилки. Завораживает. Все на этой планете излучает кротость. Вот бесконечный пляж с гладким белым песком, на который набегают тихие волны. Дальше — гора, окутанная туманом и поросшая цветами.
— Какая красота, правда?! — бормочет Элис Берримэн, обращаясь не то чтобы к Аарону, но примерно туда, где он стоит. Она раскраснелась, дыхание сильное; как медик, он заключает, что запор у нее прошел.
Они движутся вдоль кольца, разглядывая выставку. Фотографии развешаны по всему кольцу, включая отсеки и ниши, где обычно собираются кружки по интересам. Аарон все не может насмотреться на великанские растения, их фантастическую расцветку и разнообразие. Они настолько огромны, что разум этого не вмещает; сотрудники фотолаборатории нанесли на некоторые снимки масштаб и стрелки, указывающие на какие-то объекты — вроде бы плоды или что-то вроде гроздей гигантских семян. Неудивительно, что у Акина и его людей болят глаза и травмированы ноги, — фотографы проделали огромную работу. Он огибает клетку с птицами в нише птицеводов и обнаруживает подборку ночных снимков, на которых видно свечение "растений". Странные оттенки, как у северного сияния. Похоже, они то ли мигают, то ли постоянно переливаются. Как великолепны должны быть тамошние ночи! Аарон вглядывается в ночное небо, находит две маленькие луны, что обращаются вокруг планеты Лори. Он говорит себе, что надо в самом деле перестать называть ее "планетой Лори". Если эта планета вообще чья-то, она теперь принадлежит Ку. Конечно, ей дадут какое-нибудь скучное официальное имя.
Из клетки доносится резкий крик майны. Аарон замечает в нише шахматистов еще одну группу фотографий — сорванные грозди плодов (или кто они там) крупным планом: обычные снимки, инфракрасные и высокочастотные. Лори привезла одну такую гроздь вместе с пробами почвы, воды и прочего. Аарон изучает фотографии: "плоды" чуть теплей окружающего воздуха и излучают на уровне чуть выше радиационного фона. И тоже люминесцируют. Значит, они не в спячке. Логичный выбор, решает Аарон, на миг остро чувствуя, что инопланетная тварь — вон там, на уровне его плеча. Угрожает ли она? Овощ, это ты посылаешь мне ночные кошмары? Он вопросительно смотрит на фотографии. На них не заметно угрозы.
Он проходит мимо аквариумов и видит снимки, сделанные при выходе на поверхность. Официальная первая фотография на поверхности планеты — почти в натуральную величину. Весь экипаж в скафандрах и шлемах стоит у люка "Цветка Китая". За ними простирается тот же огромный ровный пляж и виднеется море. Лиц почти не разглядеть; Аарон находит Лори, она в синем скафандре. Рядом стоит австралийка, ее рука в перчатке — совсем рядом с рукой навигатора. Фамилия навигатора тоже Ку; "маленького" Ку можно узнать по двухметровому росту. Перед группой — флагшток, на котором поднят флаг ООН. Смешно. Аарон чувствует, как у него перехватывает горло. Смешно и удивительно. Он замечает, что флаг развевается. На планете есть ветер. Движущийся воздух, подумать только!
До сих пор он был слишком заворожен фотографиями, чтобы читать подписи, но сейчас замечает слово "ветер". Он читает: "От десяти до сорока узлов. Дует непрерывно в течение определенного периода. Мы выдвинули гипотезу, что доминантные жизнеформы, будучи оседлыми, получают по крайней мере часть питания от воздуха, постоянно движущегося через обрамляющую их "листву". (См. анализы атмосферы.) Были исследованы несколько типов переносимых по воздуху клеток, напоминающих гаметы или пыльцу. Хотя доминантные растениеподобные формы явно размножаются методом рассеивания, они могут представлять собой результат длительных эволюционных изменений. Предварительно выявлено свыше двухсот менее дифференцированных форм, размер которых варьирует от нескольких метров до одной клетки. Никаких самодвижущихся форм жизни не обнаружено".
Аарон разглядывает фотографию и видит на переднем плане ковер из мелких объектов — нечто вроде лишайников — и мягких пучков чего-то растительного. Более мелкие жизнеформы. Он идет дальше, просматривая серию снимков, на которых экипаж "Цветка Китая" выводит из грузового люка планетоходы. У последних фотографий серии собралась кучка людей, и Аарон налетает на нее.
— Вы только посмотрите, — вздыхает кто-то. — Только посмотрите.
Люди расступаются, и Аарон видит, о чем идет речь. На последней фотографии три человека в скафандрах — но без шлемов.
Глаза Аарона лезут на лоб, в желудке что-то переворачивается. На фото Мейлинь — ее короткие волосы треплет ветер.
Лю Эньдо отвернулся, смотрит на гряду холмов, инкрустированную огромными цветами-замками. И "маленький" Ку широко улыбается в объектив. За спиной у них — склон, покрытый чем-то вроде пунцовой кружевной тесьмы, колеблемой ветром.
Воздух! Свободно движущийся воздух! Аарон словно чувствует этот сладостный ветер. Он жаждет броситься в кадр и оказаться на планете, ходить по этим лугам, подниматься в горы. Рай. Наверно, вскоре после того, как был сделан этот снимок, люди сорвали опостылевшие скафандры и отказались возвращаться на корабль.
И разве можно их за это винить, думает Аарон. Он, во всяком случае, не посмеет. Господи, какой у них счастливый вид!
Уже не вспомнишь, когда мы жили — жили по-настоящему. Краешком мозга он вспоминает Брюса Янга и надеется, что тот не задержится у этой фотографии.
Аарон уже прошел вместе с людским потоком примерно половину длины кольца; он входит в широкую секцию, где стоят столы с терминалами для индивидуальной работы. Обычно это помещение используется как библиотека. Но изредка перегородки между рабочими местами опускают для проведения общих собраний. Трибуна — посередине, чтобы оратор был виден в полный рост всем слушателям. Сейчас на трибуне никого нет. За ней — экран, на который проецируется изображение звездного неба по курсу корабля; год за годом Аарон и его товарищи по экспедиции видели на экране солнца Центавра, они росли, разделялись на двойные и дважды двойные. Сейчас на экране — одно-единственное солнце. Огромный, пылающий шар в составе альфы Центавра. Звезда, вокруг которой обращается планета Лори.
Несколько человек коротают время просмотром. Аарон присаживается рядом с женской спиной — это лейтенант Паули, навигатор из команды Тима Брона. Ее голова спрятана под колпаком проектора. На консоли надпись: "Экспедиция к гамме Центавра. Устный отчет д-ра Лори Кей, отрывки". Это, видимо, запись первоначального отчета, думает Аарон. Никаких следов "спора" там не будет.
Паули выключает проектор и складывает колпак. Аарон ловит ее взгляд — она мечтательно улыбается в пустоту. Прямо за ними как раз садится Ольстрем; невероятно, но она тоже улыбается. Аарон пристально вглядывается в ряды лиц. Я сидел взаперти три недели, думает он, и понятия не имел, что делает с ними эта планета. С ними? Он понимает, что у него намертво свело мышцу смеха.
К трибуне пробирается капитан Йелластон — его то и дело останавливают вопросами. Аарон уже много лет не слышал столько разговоров зараз. Кажется, в помещении становится жарко: слишком много тел сюда набилось. Аарон отвык от толпы. Все они отвыкли. А ведь на корабле всего шестьдесят человек. Боже милостивый, а если нам придется лететь обратно на Землю? Сама мысль ужасает. Аарон вспоминает, как в первый год полета рядом с экраном был другой — он показывал желтое земное Солнце за кормой звездолета, которое постепенно уменьшалось. Но это была чрезвычайно неудачная идея, и скоро от нее отказались. Что, если планета на самом деле не годится для жизни — ядовитая, например, или еще что-нибудь? Что, если им придется повернуть и еще десять лет смотреть, как растет впереди Солнце? Невыносимо даже думать. Это его убьет. Это их всех убьет. Аарон понимает, что другие тоже об этом думают. Доктор, у вас могут быть проблемы. Очень большие проблемы. Но с этой планетой должно быть все в порядке. На вид с ней все в порядке. На вид она прекрасна.
Аудитория затихает, готовая к речи капитана. Аарон замечает на другом конце зала Соли — рядом с ней Коби, между ними Тиге. А вон у другой стены — Лори с Доном и Тимом. Она горбится, плотно обхватив себя руками, — словно жертва изнасилования, дающая показания в суде. Наверно, ей мучительно думать, что запись ее рассказа сейчас просматривают несколько человек сразу. Аарон привычно ругает себя за чрезмерную чувствительность к переживаниям сестры и понимает, что пропустил начало речи капитана.
— …Надежда, которую мы теперь можем питать. — Йелластон говорит сдержанно, но в голосе чувствуется теплота. Вообще, его голос редко слышен на "Центавре" — капитан не оратор. — Я хочу поделиться с вами одной мыслью. Без сомнения, она приходила в голову и другим участникам экспедиции, Я коротал избыточный досуг последних лет, — здесь капитан делает паузу, чтобы слушатели заулыбались, — изучая историю земных географических открытий и переселения народов. Конечно, большая часть истории человечества не записана в книгах. Но в истории новых колоний постоянно повторяется одно и то же явление. Это — лишения и массовая гибель переселенцев даже в самых благоприятных климатических зонах нашей родной планеты… Возьмем, например, попытки европейцев заселить северо-восточное побережье Америки. Ранние скандинавские поселенцы, вероятно, продержались всего несколько поколений, а затем исчезли. Первая колония англичан — в плодородной Виргинии с ее умеренным климатом — кончилась крахом; оставшихся в живых вывезли на родину. Колония в Плимуте в конце концов выжила, но лишь благодаря снабжению из Европы и помощи со стороны туземного индейского населения. Катастрофа, постигшая колонистов, чрезвычайно заинтересовала меня… Эти люди приехали из северной Европы — примерно с пятидесятого градуса широты. Зимы в их родных местах были теплыми благодаря Гольфстриму, но тогда об этом явлении никто не знал. Переселенцы плыли на юго-запад и, по всем расчетам, должны были оказаться в более теплом климате. Массачусетс тогда покрывали густые леса — словно парк, если можно вообразить себе такой огромный парк. Высадка произошла летом, когда было в самом деле тепло. Но зима принесла с собой лютый холод, какого переселенцы в жизни не испытывали. Все потому, что это побережье не согревается Гольфстримом. Нам с вами все понятно. Но в круг познаний переселенцев это не входило, и ресурсы, которыми они располагали, оказались неадекватными. К морозам добавились болезни и голод. Смертность была огромной. К примеру, в колонии было семнадцать замужних женщин и за первую зиму из них умерло пятнадцать.
Йелластон делает паузу, глядя поверх голов.
— Такова же была судьба бесчисленных других колоний — люди гибли от непредвиденной жары, засухи, болезней, хищников. Это относится и к переселенцам в мою родную Новую Зеландию, в Австралию, и к колонизаторам на тихоокеанских островах. Археологическая летопись Земли полна свидетельств о людях, которые перебрались в другое место, а затем попросту исчезли. Удивительнее всего, что это происходило в местах, которые мы сейчас считаем весьма благоприятными для жизни. Поселенцы перебрались всего лишь в другую климатическую зону — на Земле, на знакомой планете, где род человеческий, собственно, и возник. У них над головами было знакомое солнце, их окружала все та же атмосфера, гравитация и прочие геофизические условия. Лишь с небольшими вариациями. Но эти вариации их убили.
Теперь он смотрит прямо в лица слушателям — красивые светло-зеленые глаза переходят с одного на другого.
— Я полагаю, мы должны помнить об этой странице земной истории, глядя на великолепные фотографии новой планеты, присланные коммандером Ку. Это не другой уголок знакомой Земли и не безвоздушная пустыня Марса. Это первый полностью чужой нам живой мир, с которым столкнулся человек. Возможно, мы так же мало знаем о его истинной природе и условиях, как мало знали британские поселенцы об американской зиме.
Коммандер Ку и его люди мужественно вызвались проверить пригодность этого мира к заселению. Мы видим их на фотографиях, — по-видимому, они не испытывают дискомфорта и пребывание на планете им не повредило. Но я хочу напомнить вам, что с момента съемки прошел год — который они должны были протянуть на скудных ресурсах, имеющихся в лагере. Мы всей душой надеемся, что наши товарищи и сегодня живы и здоровы. Но следует помнить, что они могли столкнуться с какими угодно непредвиденными опасностями. Возможно, они ранены, больны, в отчаянном положении. Я считаю, что мы не должны об этом забывать. Мы — в безопасности, в комфорте — можем осторожно обдумывать следующий шаг. Вполне возможно, что им такая роскошь недоступна.
Очень мило, думает Аарон. Он наблюдал за слушателями во время капитанской речи — там и сям кое-кто иронически улыбался, но на большинстве лиц отражается то же, что и у самого Аарона. Он растроган, но в то же время трезво смотрит на происходящее. Капитан дирижирует нами, как обычно. И еще ему удалось смягчить зависть оставшихся на борту к команде "Цветка Китая". "В отчаянном положении" — звучит старомодно и очень красиво. Йелластон завершает свою речь хвалой в адрес Лори. Аарон вздрагивает, вспомнив, как подозревал сестру, уверенный, что она что-то скрывает. Каких-нибудь десять минут назад я уже был готов очертя голову ринуться на эту планету, укоряет он себя. Я становлюсь неуравновешенным. Надо прекратить эти перепады настроения. В нем зреет какая-то мысль. Что-то насчет Ку. Вот она кристаллизуется. Да. Человек с ушибом гортани обычно хрипит или сипит. А у Ку голос был ясный, хотя и слабый. Надо будет это обдумать.
Экипаж начинает расходиться. Аарон идет вместе со всеми.
У пандуса он видит Лори, окруженную толпой. Сестра перестала горбиться и отвечает на вопросы. Сейчас не стоит с ней заговаривать. Он бредет обратно мимо фотографий. Они все еще манят, но Йелластон разрушил их магию — во всяком случае, для Аарона. Может, эти счастливые люди и вправду сейчас лежат мертвые на красивой разноцветной земле? Может, их кто-нибудь пожрал, оставив одни кости? Аарон подпрыгивает от внезапного голоса над ухом:
— Доктор Кей?
Это не кто иной, как Фрэнк Фой.
— Доктор, надеюсь, вы понимаете… Мои должностные обязанности… неприятные аспекты… Иногда приходится делать то, что самому отвратительно… Вы, как врач, наверняка сталкивались с подобным…
— Ничего страшного. — Аарон берет себя в руки. Почему Фрэнк вызывает у него такую острую неловкость? — Вы делали свою работу.
Фоя заметно распирают чувства.
— Я очень рад, что вы так думаете. Ваша сестра… то есть доктор Лори Кей… она замечательный человек. Просто не верится, что женщина могла совершить такой полет в одиночку.
— Да… Кстати, насчет "не верится". Я очень хорошо знаю интонации Лори. Мне кажется, я тоже заметил те моменты; которые вас обеспокоили. По правде сказать, я, скорее, разделяю ваше бе…
— Нет-нет, ни в коем случае, — перебивает его Фрэнк. — Ни слова больше. Я полностью удовлетворен. Полностью. Она все объяснила. — Он отсчитывает на пальцах: — Что случилось с системой записи. Отсутствие сварочного аппарата и других инструментов. Слова коммандера Ку. Его травма, он в самом деле получил травму. Сильные чувства по поводу пригодности планеты к обитанию. Рассказ доктора Кей об… э… конфликте полностью устраняет любые сомнения.
Аарон вынужден согласиться. Он вспоминает, что Фрэнк любит шахматы: слабость к элегантным решениям.
— А насчет того, что она заварила инопланетянина в модуле и боялась на него смотреть? Между нами говоря, меня эта тварь тоже пугает.
— Да, — серьезно говорит Фой. — Да, я боюсь, что поддался присущей мне, как бы это назвать… ксенофобии? Но мы не должны позволить чувствам ослеплять нас. Конечно, люди коммандера Ку полностью ободрали шлюпку. Ужасно думать, что пережила ваша сестра. Я не хочу заставлять ее вспоминать все снова. Одна среди всех этих китайцев, бедная девочка.
Когда одна ксенофобия встречается с другой… Аарон видит, что на Фоя надежды мало, но все же пробует еще раз:
— А то, что планета идеальна, рай и все такое. Меня это тоже беспокоило.
— О, по-моему, капитан Йелластон попал в точку. Возбуждение, душевный подъем. Теперь, увидев фотографии, признаюсь, я сам испытываю нечто подобное.
— Да.
Аарон вздыхает. Фрэнк не только нашел элегантное решение задачи, но и обрел благую весть из уст капитана Йелластона (иже еси на небесех).
— Аарон, я вам честно признаюсь, мне так отвратительны эти твари! — внезапно восклицает Фрэнк.
Аарон что-то бормочет в ответ, думая, что Фрэнк говорит правду. Во всяком случае, ту, что лежит на поверхности. Фрэнк со странной плаксивой улыбкой продолжает:
— Ваша сестра — совершенно удивительный человек, В ней сила десяти людей, ибо она чиста душою.
— Ну… да…
Аарона спасает сигнал к ужину. Он ныряет в ближайший боковой коридор. Только не это. Только не Фрэнк Фой. Впрочем, тут даже кастрация не понадобится. Абеляр и Элоиза. Чистая любовь. Вообще-то, они идеально друг другу подходят… Как отреагировал бы Фрэнк, расскажи ему Аарон о себе и сестре? Слушай, Фрэнк, в отрочестве я перетрахал свою сестру во всех уголках военной базы… В те годы она была озабочена, как самка хорька… Впрочем, лучше не надо. Аарон точно знает, что скажет Фрэнк. "О… — Длинная траурная пауза, — Мои соболезнования, Аарон. Я понимаю, как вам сейчас нелегко. Может быть, вы хотите об этом поговорить?" И прочая самодовольной лицемерная чушь. Трудный случай. Покажет ли когда-нибудь Фрэнк Фой свое настоящее лицо? Нет. Хорошо, что все это не мешает его математическому таланту, в самом деле значительному. А может, даже способствует. О люди, люди! …Аарон улавливает запах еды, и у него поднимается настроение. Хеморецепторы напрямую связаны с первобытным мозгом. Впереди — голоса, музыка, свет.
Может, Фой и прав, думает Аарон. Что, если так? Рассказ Лори и правда устраняет все противоречия. Может, я постепенно съезжаю с катушек? Сексуальные фантазии с участием сестренки — впервые за много лет. Это все потому, что я сидел взаперти с ней и с Тиге, да еще это инопланетное существо… Усиленная Соланж-терапия — вот что мне сейчас нужно. Утешение… Аарон решительно игнорирует чувство, что инопланетная тварь висит у него прямо над головой, сразу за обшивкой корпуса. Он берет поднос с ужином и направляется туда, где сидят Коби и Ян Инг, шеф команды ксенобиологов, с которым Аарон завтра будет вместе работать. Ян — начальник Лори. Самой Лори не видно.
— Сколько народу сегодня.
— Да.
В последние годы члены экипажа все чаще ели в одиночку, без расписания, у себя в каютах. Сейчас в столовой толпа. Перуанец-океанограф с полным ртом что-то живо обсуждает с соседями, тыча пальцем в график, прилепленный к подносу. Мириамна Стайн с девочками (с женщинами, поправляется Аарон) обычно едят вместе, но сейчас они сидят с Брюсом Янгом и двумя мужчинами из команды Дона. Джордж Сломанное Плечо, руководитель группы по работам вне корабля, впервые за много лет побрил голову и сделал себе боевой "ирокез", черный на фоне медной кожи. Господи помилуй, Ольстрем сидит с Акином, главным фотографом. Весь корабль пробуждается от спячки — тигры открывают глаза, обезьяний мозг направляет цепкие лапы. Изменилось даже аккуратное объявление, так долго гласившее: "Главная проблема нашей жизни — мусор; очищайте свои подносы!" Кто-то заклеил слово "мусор" и надписал сверху "красота".
— Видите, босс, сегодня у нас пир, — говорит Коби, жуя. — Как это Элис выпросила у Кавабаты настоящих кур? Ох, смотрите!
Столовая затихает — Элис Берримэн поднимает над головой десерт, тарелку настоящих, целых персиков.
— Всем по половинке, — сурово говорит она. За ухом у нее сорванный живой цветок.
— Люди неспокойны, — замечает шеф ксенобиологов. — Как мы продержимся почти два года?
— Если мы вообще полетим на эту планету, — замечает Аарон.
— У меня аморальное предложение, — говорит Коби. — Транквилизаторы в водопровод.
Никто не смеется.
— Мы пока обходились без, "э, химического подспорья", как выразился бы Фрэнк, — говорит Аарон. — Я думаю, мы выстоим.
— Знаю, знаю. Но если до этого дойдет — не говорите, что я вас не предупреждал.
— Насчет завтра, — говорит Ян Инг. — Первое, что мы получим, — записи биомониторов команды разведшлюпки, верно? Прежде чем вскрывать грузовой модуль?
— Насколько мне известно, да.
— Немедленно после открытия модуля я собираюсь взять биопсии. Минимального объема, разумеется. Доктор Кей считает, что это не повредит инопланетной особи. Мы сейчас работаем над манипуляторами, которые позволят брать биопсию через люк.
— Чем длиннее они будут, тем лучше. — Аарон представляет себе щупальца. — Но мы исходим из предположения, что эта инопланетная тварь все еще жива…
Шеф ксенобиологов выстукивает пальцами какую-то мелодию — возможно, Сибелиуса.
— Мы узнаем, когда получим записи.
— А что ей сделается? — Аарону кажется, что тварь затаилась прямо за стенкой буфета. — Ян, скажите, у вас не бывает ощущения… присутствия этой твари?
— О, мы все это осознаем. — Инг смеется. — Величайшее событие в истории науки, не так ли? Если она жива, конечно.
— Вы чувствуете угрожающие вибрации, а, босс? Плохие сны? — осведомляется Коби.
— Да. — Но Аарон видит лицо Коби и решает не продолжать. — Да, я такой. Ксенофоб в глубине души.
Они начинают обсуждать программу анализа инопланетных тканей и тип биосканера, который поместят к инопланетянину в модуль.
— А что, если эта тварь вырвется в коридор? — перебивает Коби. — Что, если она окотится или разделится на миллион живчиков?
— Ну, у нас есть стандартные аэрозоли для деконтаминации. — Ян хмурится. — Капитан Йелластон в своей речи подчеркнул, как важна бдительность. Насколько мне известно, он сам встанет у пульта управления вентиляцией. Если возникнет чрезвычайная ситуация, он сможет моментально стравить воздух из коридора. Это значит, что нам придется работать в скафандрах. Будет неудобно.
— Хорошо. — Аарон вонзает зубы в восхитительный персик. Это отлично, что на кнопку ляжет твердая рука Йелластона. — Ян, мне нужна четкая договоренность о том, что никакие фрагменты этой твари не попадут на корабль.
— О, я совершенно согласен. Мы устроим целую сателлитную систему прямо в модуле. Вплоть до лабораторных мышей. — Он берет из раздатчика горсть целлюлозных гранул и протирает свой поднос. — Немыслимо было бы причинить вред инопланетному существу.
— Да. — Аарон думает о том, что Лори так и не появилась. Наверно, ест у себя в каюте, отходя после общения с толпой. Он встает в очередь, чтобы сдать поднос, и замечает, что эта процедура сегодня потеряла свойственную ей мрачность. Даже Коби воздерживается от шуток на анально-фекальные темы. Интересно, что сейчас едят люди Ку — отбивные из разумной капусты?
Лори расквартирована, разумеется, в чисто женской части жилого сектора, расположенной на другой стороне корабля. Аарон идет по спиральному трапу, обвивающему корабль. Как обычно, у центра на него обрушивается нелюбимая им невесомость. По центральной оси корабля проходит шахта, в которой гравитация полностью отсутствует, — любимое место спортсменов. Аарон неловко отталкивается, пересекает зону невесомости, смакует насыщенный воздух. Атмосфера в шахте богата кислородом благодаря гидропонной ферме, которая сейчас светится сине-зеленым у Аарона под ногами. Кроме фермы, там расположен бассейн — еще одна роскошь на корабле. Аарон слегка вздрагивает, вспоминая ужасное время, когда воздух даже здесь был зловонным, а коридоры — темными. Пять лет назад антибиотик из чьего-то желудочно-кишечного тракта не разложился, пройдя через систему охлаждения реактора, а мутировал. Попав на грядки, он стал вести себя как квазивирус, связывающий хлорофилл. Кавабате тогда пришлось уничтожить семьдесят пять процентов растений, генерирующих кислород. Ужасные месяцы ожидания. Все приборы, использующие кислород, пришлось отключить в ожидании новых, здоровых ростков. Бррр… Аарон начинает путь "вниз" — к каюте Лори, мимо складских и служебных помещений. Людям нельзя жить при гравитации меньше трех четвертей g. Каждые несколько метров коридор разветвляется, ведя к другим каютам и жилым зонам. "Кентавр" — настоящий лабиринт коридоров; это тоже предусмотрено программой.
Аарон входит в небольшую кают-компанию, ведущую в женское жилье. Сквозь заросли папоротника виднеются рыжие волосы — Лори, жует ужин; значит, Аарон верно догадался. Чего он не ожидал, так это увидеть рядом с сестрой крупного мужчину. Дон Перселл сгорбился напротив Лори, оба погружены в разговор.
Ну и ну! Аарон, несколько удивленный, сворачивает направо и попадает в другой коридор, ведущий к его собственному кабинету. Он мысленно благословляет проектировщиков "Центавра". Экипаж "Пионера" испытывал колоссальный стресс от избытка социальных контактов — практически в любую минуту бодрствования любой человек был не один. Конструкторы "Центавра" решили проблему — не расширив пространство, но увеличив число альтернативных маршрутов. Благодаря этому участники экспедиции могли ходить по кораблю, не сталкиваясь друг с другом, как в деревне. Два человека в коридоре двухметровой ширины неминуемо столкнутся лицом к лицу, а вот в двух коридорах метровой ширины каждый из них будет один. Для членов экипажа сохраняется возможность побыть в одиночестве, в ситуации, когда не нужно носить маску. Получилось хорошо, думает Аарон. Он заметил, что за годы полета люди выработали собственные маршруты, как бы протоптали тропинки по кораблю. Кавабата, например, ходит с фермы в столовую длинным странным путем, с заходом в прозрачный пузырь, где расположен датчик холода. У Аарона тоже есть любимые тропы. Он ухмыляется при мысли, что совершенно не переживает, застав Лори с другим мужчиной.
В медчасти Брюс Янг болтает с Соланж. Когда Аарон дит, Брюс приветствует его многозначительным взглядом и растопыренной пятерней. Аарон хлопает глазами, но тут же соображает:
— Что, еще пятеро думают, что видели Тиге?
— Пять с половиной. Половинка — это я. На этот раз я его только слышал.
— Ты слышал голос Тиге? Что он сказал?
— Попрощался. Лично меня это вполне устроило. — Брюс ухмыляется.
— Брюс, а в твою пятерку входят Ольстрем и Кавабата?
— Кавабата — да. Ольстрем — нет. Значит, шестеро.
У Соланж на лице удивление, растерянность.
— А эти люди понимают, что на самом деле они его не видели?
— Кидуа и Морелли — определенно нет. Лежерски подозревает — он сказал, что Тиге выглядел странно. Кавабата — кто его знает? Эти восточные физиономии совершенно непроницаемы, — Супербелка жива и здорова.
— Мне кажется, это хорошо, что я привела его на собрание, — говорит Соланж. — Я прямо как чувствовала. Чтобы люди увидели, что он ходит по кораблю, и перестали беспокоиться.
— Да, очень хорошо. — Аарон собирается с духом. — Если кому интересно, меня тоже в последнее время мучают кошмарные сны. И в последнем фигурировал Тиге. Он и со мной попрощался.
Брюс широко распахивает глаза:
— Да ну? Вы в секторе Бета. Это плохо.
— Плохо?
— У моих "свидетелей" был общий параметр, но вы все испортили. Они все находятся в секторе Гамма, и притом довольно близко к внешней стене корабля. Хорошая была теория.
— Хорошая. — Аарон сразу понимает, что имел в виду Брюс: официальное название шлюпки "Цветок Китая" — "Гамма", и сектор Гамма располагается прямо над ее стыковочным узлом. Но, конечно, сейчас шлюпки там нет.
— Брюс, этот трос, которым привязана шлюпка, — он тянется по прямой? Я не инженер. Я хочу сказать, корабль вращается — что делает шлюпка? Отстает от него?
— Ненамного. Трос образует трактрису очень малой глубины. Ведь когда шлюпку выпихнули наружу, у нее была та же угловая скорость, что и у корабля.
— Значит, эта инопланетная тварь — прямо под ногами у людей, которым привиделся Тиге.
— Да. Не считая вас. Мы сейчас в Бете. И конечно, Ольстрем далеко от нас, почти на носу.
— Но сам Тиге здесь, — говорит Соланж. — В Бете, с нами.
— Да, но послушайте… — Аарон откидывается на спинку стула. — Мы с вами не ударились в шаманство? Есть ведь и другие общие факторы. Во-первых, мы все долго жили в состоянии стресса. Мы находимся в довольно жутком месте. Потом, мы испытали два потрясения: найденная планета и эта тварь, на которую никому нельзя смотреть. Брюс, ты видел, что делается с экипажем, — люди как будто под током, словно рождественская гирлянда. Надежда — ужасная вещь; по сути, она — страх, что желаемое не сбудется. Подави страх, и он вылезет наружу в виде символов. А ведь бедняга Тиге, по сути, официальный символ неудачи. Верно ведь? Раз уж мы заговорили про общие факторы. Удивительно, что нам всем не являются зеленые страшилы из космоса.
Аарон приятно удивлен тем, что верит собственным аргументам; его речь прозвучала весьма убедительно.
— Более того, Тиге теперь связан с инопланетянином.
— Ну, если вы так утверждаете… — небрежно говорит Брюс.
— Да, я это утверждаю. Я говорю, что у нас достаточно причин, способных вызвать это явление. Бритва Оккама: лучшее объяснение — то, которое требует меньше всего необоснованных постулатов, или как там.
Брюс хихикает:
— На самом деле это называется "принцип экономии".
Он вскакивает с места и принимается разглядывать телескопическую металлическую трубку, лежащую на столе у Соланж.
— Не забывай, Аарон: старина Уильям в конце концов доказал, что Бог нас всех любит. Я буду считать и дальше.
— Обязательно. — Аарон ухмыляется.
Брюс подходит к Аарону вплотную и тихо говорит так, что слышно только ему:
— А что ты скажешь, если я скажу, что видел еще и… Мейлинь?
Аарон молча смотрит на него. Брюс кладет металлическую трубку наискосок ему на клавиатуру.
— Я так и думал, — сухо говорит он и выходит. Появляется Соланж и забирает трубку. Ее лицо автоматически подстраивается под жалость, отраженную на лице Аарона. Брюсу видится Мейлинь? Ничего, подходит. Это тоже укладывается в теорию Аарона.
— Соли, что это за штука?
— Надставка для манипулятора, чтобы брать биопсию. — Соланж с трубкой становится в позу фехтовальщика. — Нужна куча проводов, мы запутаемся.
— Ох, Соли… — Наконец-то Аарон хватает ее в объятия; впервые за много времени он чувствует, что у него есть руки. — Ты красива и умна, умна и красива. Ты такая здравомыслящая. Не будь тебя, что бы я делал?
Он зарывается нездравомыслящим носом в ее благоуханную плоть.
— Навещал бы пациентов, — нежно говорит она.
Он смакует руками ее бедра:
— О боже. А это обязательно? Прямо сейчас?
— Да, Аарон. Сейчас. Зато подумай, как приятно будет потом.
Он с огромным сожалением выпускает ее из объятий — думая, что отборочная комиссия была права. Он достает врачебный чемоданчик и, пока Соланж сверяется с записями, сует туда две литровые фляжки.
— Номер один — Бустаменте, — сообщает Соланж. — Мне кажется, он очень напряжен.
— Как бы мне хотелось притащить его сюда и сделать ему кардиограмму.
— Он не пойдет. Сделай все, что в твоих возможностях. — Она помечает еще двух человек, которых Аарон навестил бы за эту неделю, если бы не карантин. — И к сестре зайди, ага?
— Да.
Он захлопывает чемоданчик и в тысячный раз задается вопросом: знает ли Соли о лежащих в нем фляжках? А Коби? Господи, Коби не может не знать, он видел дистилляционный аппарат с первого дня. Вероятно, приберегал эту информацию для шантажа, кто его знает. Но ведь я делаю совсем не то, за что осудили самого Коби? Или то же самое? Смогу ли я найти убедительные слова?
— И, Аарон, пожалуйста, запиши все аккуратно.
— Обязательно, Соли. Для тебя.
— Ха-ха-ха.
Он хочет эффектно уйти, заставляет себя подняться бодрым шагом по случайно выбранному трапу — и обнаруживает, что снова направляется к каюте Лори. Дон наверняка давно ушел — но Аарон все же осторожно заглядывает в кают-компанию, прежде чем войти. Видна рыжая голова Лори… Боже милостивый, Дон все еще там! Аарон отступает — но успевает заметить плечи, которые, несомненно, принадлежат Тиму Брону.
Аарон в отчаянии — почти смехотворном, как рогатый муж из пошлой комедии. Он идет через другие кают-компании в жилом секторе, где обитают и мужчины, и женщины. Смутно замечает в полутьме парочки. Черт побери, что, Лори у нас теперь Мисс "Центавр"? Они не имеют права ее так осаждать, сердито думает он. У нее еще язва не зажила. Неужели они не понимают, что ей нужен отдых? "Я врач…" Внутренний голос напоминает, что у Лори достаточно внутренних ран и помимо язвы желудка. Но Аарон не слушает. Если Тим не уберется оттуда через полчаса, Аарон его выгонит, и… и что?
Он смиренно признается самому себе в намерении… ну да, допросить сестру, хотя вот прямо сейчас почему-то не может вспомнить, что такое важное он хотел у нее узнать. Впрочем, облегчить душу исповедью — это и от язвы помогает.
Аарон сворачивает за угол и оказывается у каюты первого пациента — подчиненного Тима Брона. Когда группа Броня вернулась ни с чем, Игорь впал в глубокую депрессию. Аарон потратил на него немало сил и до сих пор с гордостью вспоминает, что уговорил его играть в шахматы — по переписке, потому что Игорь заперся у себя и больше не выходил. Сейчас замок, всегда запиравший каюту изнутри, оказывается открытым, каюта пуста. Неужели Игорь пошел в кают-компанию? Сборника шахматных задач тоже нет на месте. Еще один повод поблагодарить новую планету, думает Аарон и бодро отправляется к каюте Андре Баччи.
Андре поднялся с постели, изящное латинское лицо стало почти прежним, несмотря на уродливую одутловатость, типичную при проблемах с гломерулами.
— Подумать только, что я до этого доживу, — говорит Андре. — Смотрите, у меня тут настоящая вода с той планеты, Ян прислал. Девственная вода, Аарон! Вода иного мира, не бывавшая в человеческом теле. Может быть, она меня излечит.
— Почему бы нет?
Надрыв, звучащий в словах Андре, рвет сердце и Аарону. Проживет ли Андре еще два года? Это если предположить, что они все же полетят на планету Лори. Может, и проживет… Андре пока что остается единственной ошибкой отборочной комиссии. Синдром Мерхана — Бриггса. Чрезвычайная редкость. Блестящая диагностическая догадка Коби.
— Теперь я могу умереть счастливым, — продолжает Андре. — Это рай для химика-органика!
— А что, в этой воде есть жизнь? — Аарон показывает на микроскоп.
— О да. Просто фантастическая. Так похожа и так непохожа! Здесь хватило бы работы на всю жизнь десятку ученых. Я пока сделал только два препарата. Я работаю медленно.
— Ну тогда не буду вам мешать. — Аарон берет у Баччи анализы слюны и мочи и прячет в чемоданчик.
Выйдя из каюты Баччи, Аарон не возвращается к Лори; он идет по средней части корабля к капитанскому мостику. Капитанский мостик "Центавра" находится в большом, особо защищенном носовом модуле, который теоретически может в аварийной ситуации вместить весь экипаж. Теоретически. Аарон не верит, что его товарищи по экспедиции захотят туда утрамбоваться даже под страхом смерти. Здесь располагается самое важное "железо". Компьютеры Ольстрем, астронавигационное оборудование, запасные генераторы, а также система из гироскопов и лазеров — единственное средство связи с Землей. Йелластон, Дон и Тим расквартированы прямо у капитанского мостика, с его кормовой стороны. Аарон сворачивает, не дойдя до мешанины панелей, закрывающих компьютерные контуры "Центавра". Он останавливается перед дверью каюты главного связиста. На ней глазок, а вот видеопанели нету.
Ничего не происходит — и вдруг из стены на уровне колена Аарона раздается хриплый кашель. Аарон подпрыгивает. Слышится бас Бустаменте:
— Входите, док, входите.
Дверь отъезжает вбок. Аарон осторожно входит в лабиринт, где звучит тихая музыка и переливаются световые формы. Из лабиринта за ним наблюдают шесть или семь крупных чернокожих мужчин в различных ракурсах.
— Я тут работаю кое над чем из вашей области, док. Сравнение стимулов, заставляющих человека вздрагивать. Оказывается, от нелинейных звуков при низких децибелах люди дергаются сильнее.
— Интересно. — Аарон осторожно продвигается через нереальные измерения. Каждый визит к Рэю Бустаменте сулит сюрпризы. — Кто из них — вы?
— Я здесь.
Аарон врезается в зеркальную поверхность, огибает ее и выходит в относительно обычный мир. Бустаменте лежит в шезлонге, в расслабленной позе, впрочем не слишком убедительной.
— Ну-ка, Рэй, закатывайте рукав. Без этого не обойтись, вы же знаете.
Бустаменте, ворча, повинуется. Аарон закрепляет на нем манжету, любуясь громадным бицепсом. На трицепсе тоже совсем нет жира; может, Бустаменте и впрямь послушался доктора? Аарон смотрит на цифровой датчик, в который раз восхищаясь Рэем. Еще одна редкая человеческая фигура — прирожденный король. Настоящий живой оригинал того, что Йелластон лишь абстрактно копирует. Бустаменте — не руководитель вроде Дона и Тима. Он — более древняя модель: босс, атаман, главарь — называй как хочешь. Альфа-самец, который тебя переборет, перепьет, перекричит, перехитрит, убьет твоих врагов, оплодотворит твою женщину, будет заботиться о тебе как о своей собственности, будет тобой помыкать — а ты будешь повиноваться. Первобытный вождь племени, который сам стоял у его истоков и которому оно больше ни к чему. Десять лет назад это еще не было заметно; десять лет назад в экспедицию зачислили высокого спокойного молодого чернокожего американца, морского офицера, аса в электронике, способного настроить сверхчувствительный контур, не снимая боксерских перчаток. За эти годы плечи стали массивными и тяжелые надбровные дуги нависли над внимательными глазами.
— Рэй, все-таки хорошо бы вы зашли в медчасть, — говорит Аарон, снимая манжету. — У этой штуки совсем никакой точности.
— И что вы сделаете, если вам моя кардиограмма не понравится? Дадите мне дурацкую таблетку?
— Возможно.
— Я доберусь на эту планету, вот что я вам скажу. Живым или мертвым.
— Верю.
Аарон убирает приборы, мысленно восхищаясь найденным Бустаменте решением. Что делать королю, рожденному в муравейнике, где ему даже над муравьями властвовать не суждено? Рэй нашел ответ, поймал один-единственный безумный шанс. И это решение унесло его за двадцать триллионов миль от муравейника — к девственной планете. На которой, может быть, еще есть место для короля.
Среди зеркал маячит девичья фигурка. Она вдруг материализуется — это оказывается маленькая Мелани, технолог регенерации воздуха. В руке у нее странный предмет. Аарон опознает инструмент для приготовления пищи.
— Мы тут осваиваем кое-какие примитивные технологии, — ухмыляется Бустаменте. — Мела, что у нас сегодня?
</emphasis> Клубни, — серьезно отвечает она, откидывая с лица пепельные волосы. — Они сладкие, но белка в них не много, так что придется их сочетать с мясом или рыбой. А то растолстеешь.
Она безлично кивает Аарону и снова исчезает за экранами.
— Она моя, знаете ли. — Бустаменте потягивается, продолжая одним глазом следить за Аароном. — Интересно, на планете воздух и вправду такой хороший, как кажется по фото? Спросите свою сестру, хорошо ли там пахнет.
— Спрошу, я к ней собирался забежать.
— Нынче все забегают ко всем.
Бустаменте вдруг щелкает выключателем, и оживает еще один экран, которого Аарон до сих пор не замечал. На нем — помещение отдела связи, вид сверху. Камера гироскопа, прямо в которую смотрит объектив, пуста. Бустаменте хрюкает и продолжает щелкать переключателем; вид на экране меняется — коридор, ведущий к капитанскому мостику, какие-то другие коридоры, которые Аарон не узнает. Но все они безлюдны. Аарон смотрит во все глаза: наблюдательная сеть Бустаменте давно вошла в легенду на "Центавре". Оказывается, она существует на самом деле; Рэй и впрямь пробурил ходы и протянул провода в стенах "Центавра". Как ни странно, Аарона это не злит.
— Сегодня Тим заходил к нам в мастерскую. Сказал, что просто поболтать.
Бустаменте снова переключается на камеру гироскопа, наводит объектив на запертую панель управления лазером. Это явная демонстрация могущества; Аарон со смаком вспоминает тот раз, когда Фрэнк Фой решил установить камеру для наблюдения за Коби, не согласовав это с шефом отдела связи.
Бустаменте хихикает, словно прочитав его мысли:
— Как говорил великий боксер-тяжеловес древности Джордж Форман, "миллионы не сдюжили против Джорджа, старина Джордж надавал им по роже". А мне пора строить планы. Вы понимаете, о чем я. Мелани, для начала. Она покрепче, чем кажется, но все равно мелкая. Нужно добавить тягловой силы. Вот Даниела, она здоровенная, подойдет на второй номер. Морской биолог — разбирается в рыбах.
Он снова щелкает переключателем. Аарон видит крепкую женскую спину — кажется, в игровом отсеке главной кают-компании.
— Вы подбираете… кандидаток на брак? — Аарон в восторге: как этот человек хватает жизнь за рога! Он точно король.
— Я хочу все предусмотреть, да еще с запасом. Поэтому нужен еще медицинский персонал. Вы ведь останетесь со всеми, верно? В таком случае третьим номером я возьму Соланж.
— Соли?! — Аарон выпучивает глаза, потом выдавливает из себя ухмылку. — Но разве вы, то есть я хочу сказать, что она… Рэй, нам еще два года лететь, может, мы и не…
— Не волнуйтесь, доктор. Я просто подумал, стоит вас предупредить. За это время вы как раз успеете научить Соли, что делать, когда пойдут дети.
— Дети… — Аарон мысленно шатается, как от удара: это слово на "Центавре" не звучало уже много лет.
— Может, пора и вам начать строить планы. Никогда не поздно и все такое.
— Это ценный совет, спасибо.
Аарон выбирается наружу через световые джунгли, надеясь, что на лице у него — приличная врачу бодрая улыбка, а не кривая ухмылка человека, у которого только что забрали невесту в чужой гарем. Соли! О Соли, моя единственная радость..; Но впереди еще много лет, точнее — два года. Разумеется, он что-нибудь придумает. А вдруг нет?
В голове появляется комичная картина: он и Бустаменте сошлись врукопашную среди зарослей гигантской капусты. Но тут до Аарона доходит, что женщина, за которую они дерутся, — не Соланж. Это Лори.
Качая головой, чтобы укорить свое подсознание, он идет в командный коридор и стучит пальцем по видеопанели на двери капитана Йелластона. Побывав у Бустаменте, он начал по-новому ценить более абстрактные формы лидерства.
— Аарон, входите!
Йелластон сидит у терминала, подравнивает ногти пилочкой. Глаза у него не бегают; Аарону еще ни разу не удалось подловить капитана на созерцании докторского чемоданчика с начинкой. Но старый негодяй знает, что там, внутри.
— Ваша речь была весьма удачна, сэр, — говорит Аарон.
— На данный момент — да. — Йелластон улыбается — неожиданно теплой, почти материнской улыбкой, контрастирующей с обветренным светлокожим лицом. Он откладывает пилочку. — Нам надо кое-что обсудить, если вы не торопитесь.
Аарон садится, замечая, что у Йелластона опять начался слабый нервный тик в области нижней челюсти. Это единственное проявление титанической борьбы, происходящей в душе у капитана; Йелластон обладает нечеловеческой способностью функционировать вопреки колоссальному объему токсинов, действующих на его центральную нервную систему. Аарон никогда не забудет день, когда "Центавр" официально вышел за орбиту Плутона. Йелластон тогда вызвал его и сказал без обиняков:
— Доктор, я привык ежедневно перед сном принимать внутрь шесть унций алкоголя. Так я поступал всю жизнь. В этой экспедиции я уменьшу норму до четырех унций. Вы мне ее обеспечите.
Потрясенный Аарон спросил, как же капитан протянул отборочный год.
— Обходился без. — Лицо Йелластона обмякло, взгляд стал пугающим. — Доктор, если вы заинтересованы в успехе экспедиции, выполняйте.
И Аарон повиновался — вопреки всему, чему его учили. Почему? Он сам неоднократно задавал себе этот вопрос. Он знал расхожие имена всех демонов, которых еженощно травил капитан. Скрытый гнев, задавленные желания, паника — их всех приходилось изгонять таким образом. Аарон знает демонов капитана, это его работа, но он подозревает, что их истинные имена — другие. Нечто неотъемлемое от самой жизни — время, например. Или зло. То, от чего нет лекарств. Йелластон представляется ему крепостью-лабиринтом, выживающей благодаря странным ритуалам. Возможно, демон уже мертв и крепость пуста. Но Аарон так и не рискнул спросить.
— Ваша сестра чрезвычайно храбрая девушка. — В голосе Йелластона необыкновенная теплота.
— Да, невероятно.
— Я хочу, чтобы вы знали: я в полной мере осознаю, какой героизм проявила доктор Кей. Я внесу это в корабельный журнал. И представлю ее к ордену Космического Почетного легиона.
— Благодарю вас, сэр!
Аарон мрачно зачисляет капитана в клуб обожателей Лори. И вдруг его осеняет: "А не начинается ли у Йелластона очередной срыв?" На протяжении полета железный панцирь капитанской души давал трещину лишь несколько раз, но Аарону каждый случай обходился очень дорого. Впервые это произошло года через два после начала полета. Йелластон стал все чаще болтать с молоденькой Элис Берримэн. Болтовня перешла в страстные разговоры по душам. Элис ходила с сияющими глазами. Ничего плохого, но немножко странно. Элис рассказала Мириамне, что капитан говорит о незнакомых, трудно постижимых стратегических и философских принципах. Развязка наступила, когда как-то перед завтраком Аарон наткнулся на Элис, рыдающую в уголке, потащил ее к себе в кабинет и велел выкладывать. Откровения Элис его весьма огорчили. Не секс — гораздо хуже. Ночь бессвязного, безостановочного монолога, после которого капитан начал чисто по-детски капризничать и дуться. "Как он может быть таким… таким глупым?" Сияние в глазах сменилось болью и отвращением. Папочка умер. Аарон попытался объяснить ей, как работают мозги у немолодого, не очень любящего людей старого примата. Безнадежно. Он сдался и бесстыдно исказил ее память с помощью препаратов. Теперь Элис верила, что в ту ночь сама была пьяна. Ради успеха экспедиции… С тех пор Аарон держал ухо востро. У капитана случилось еще три таких "загона" с периодичностью около двух лет. Бедняга, думает Аарон; должно быть, он не бывал свободным с самого детства. С тех пор, как демоны начали его осаждать. Самого Аарона капитан еще ни разу не пытался использовать как отдушину. Возможно, ценит своего бутлегера; а может, Аарон просто недостаточно молод: А может, капитан еще передумает?
— Ее мужество, ее подвиг станут примером для нас всех.
Аарон снова осторожно кивает.
— Я хочу, чтобы вы поняли: я полностью доверяю отчету вашей сестры.
Она и ему запудрила мозги, в отчаянии думает Аарон. Ох, Лори. Но тут он улавливает некоторое напряжение в молчании капитана и поднимает глаза. К чему это клонит старик?
— Ставки колоссально велики.
— Верно, сэр, — с огромным облегчением говорит Аарон. — Я тоже так думаю.
— Я никоим образом не хочу умалить достижение вашей сестры, но на карту поставлено слишком многое, и мы не можем рисковать, опираясь лишь на слова одного человека. Кто бы он ни был. У нас нет объективных данных о судьбе экспедиции "Гаммы". Поэтому я буду по-прежнему посылать на Землю желтый сигнал, а не зеленый, пока мы не прибудем на планету и не убедимся сами.
— Слава Богу! — восклицает атеист Аарон.
Йелластон с любопытством глядит на него. Вот теперь бы рассказать о явлениях Тиге, о снах, признаться в своих страхах, связанных с Лори и инопланетными овощами-телепатами. Но уже не нужно. Лори вовсе не запудрила мозги Йелластону — это лишь его диковинная галантность.
— То есть я хочу сказать, я совершенно согласен… Значит ли это, что мы высадимся на планету? То есть что вы приняли решение до обследования инопланетной особи?
— Да. Что бы мы ни нашли, альтернативы у нас нет. И в связи с этим я хочу обсудить вот что. — Йелластон делает паузу. — Возможно, что мое решение — не посылать пока зеленый сигнал — будет не всеми встречено с энтузиазмом. Хотя два года — весьма короткий срок.
— Два года — это вечность, сэр. — Аарону представляются раскрасневшиеся лица, взволнованные голоса; он вспоминает про Бустаменте.
— Я понимаю, что некоторым так кажется. К сожалению, я не могу сократить этот срок. У "Центавра" нет ускорителей, какими оборудованы разведшлюпки. И что важнее, некоторые члены экипажа могут счесть, что наше обязательство перед родной планетой — известить ее как можно быстрее. Положение на Земле наверняка весьма тяжелое.
Оба молчат несколько секунд, в знак сочувствия к тяжелому положению на Земле.
— Если "Центавр" потерпит катастрофу до того, как мы подтвердим пригодность планеты к заселению, Земля о ней не узнает — возможно, никогда не узнает. Некоторые члены экипажа будут сильно опасаться подобного исхода. С другой стороны, до сих пор в корабле не возникало серьезных неполадок, и у нас нет оснований полагать, что они возникнут в будущем. Мы продолжаем полет, как планировалось ранее. Самой ужасной ошибкой будет, если мы преждевременно отправим зеленый сигнал, а затем, когда корабли уже отправятся в путь, выясним, что планета все же непригодна для обитания. Корабли для транспортировки колонистов не умеют поворачивать назад.
До Аарона доходит, что Йелластон обкатывает на нем куски официального оповещения. Бутлегер годится и еще для всякого-разного. Но почему капитан не вызвал тех, с кем логично было бы это обсудить, — своих советников и заместителей, Дона и Тима? О-хо-хо. Вот, значит, кто эти "некоторые члены экипажа".
— Если это случится, все переселенцы будут обречены, — все, кого успеют закачать в трубу. Хуже того, мы навсегда пресечем самую возможность переселения на другие планеты. Торопливость в этом вопросе — преступна. Земля доверилась нам. Мы не можем предать ее доверие.
— Аминь.
Йелластон задумчиво молчит, потом вдруг встает и подходит к стене, покрытой настенными шкафчиками. Слышно бульканье. Старик, видно, приберег порцию напоследок — до момента, когда прибудет новый запас.
— Черт побери. — Йелластон резко, с грохотом ставит фляжку на стол. — Незачем вообще было брать с собой баб.
Аарон не может сдержать ухмылку. Тебе хорошо говорить, у тебя уже давно не стоит. Еще он думает про Соли, про Ольстрем, про всех женщин-специалистов в экипаже "Центавра". Про споры о том, следует ли назначить командиров из числа женщин, — в конце концов решили, что нет, это будет слишком радикальным новшеством в полете, где и так чересчур много всего нового. Но Аарон прекрасно понимает и капитана.
Йелластон поворачивается, и Аарону становится виден его стакан — необычная интимность.
— Нам лихо придется, доктор. Эти два года будут самыми тяжелыми. Два года. Впрочем, я думаю, сам факт того, что мы летим к планете, успокоит многих. — Капитан опять потирает костяшки пальцев. — Возможно, доктор, теперь вам стоит быть начеку.
Последствия, последствия. Врачи, как и бутлегеры, годятся для всякого-разного.
— Наверно, я понял, что вы имеете в виду.
Йелластон кивает.
— Ежеминутно, — внушительно приказывает он.
Они обмениваются выражениями взаимного почтения, из которых становится ясно, что они одинаково смотрят на роль Фрэнсиса Ксавье Фоя.
— Я сделаю все, что могу, — обещает Аарон. Он вспоминает свою задумку о всеобщем профилактическом медосмотре; может быть, сеансы свободных ассоциаций можно использовать для выявления потенциальных проблем.
— Отлично. Теперь вот что. Завтра мы исследуем инопланетную особь. Я хочу знать, каковы ваши планы.
Йелластон возвращается к терминалу — уже без стакана, — и Аарон рассказывает, о чем договорился с главным ксенобиологом.
— То есть все начальные работы будут проходить на месте, понимаете? — заключает Аарон, остро чувствуя, что это самое место и находящийся в нем инопланетянин сейчас располагаются точно слева от него. — В корабль не должно попасть абсолютно ничего.
— Ясно.
— Мне нужны полномочия, чтобы это обеспечить. И посты на входах в коридоры.
— Считайте, что они у вас есть. Людей на посты я выделю.
— Отлично. — Аарон потирает шею. — У двух-трех человек из экипажа наблюдаются… назовем это психологической реакцией на инопланетянина. Я за этим слежу. Мне кажется, ничего серьезного. У вас, к примеру, не возникало четкое ощущение локализации? То есть ощущение, где именно сейчас находится инопланетянин? Физически?
Йелластон хихикает:
— Почему же нет. Конечно, я знаю, где он. Прямо на север от нас, вон там. — Он указывает куда-то высоко, вправо от Аарона. — Это симптом, доктор?
Аарон от облегчения ухмыляется:
— Да, для меня, безусловно, симптом. Того, что через десять лет я все так же плохо ориентируюсь в пространстве.
Он берет чемоданчик и подходит к капитанским шкафчикам.
— А я думал, вы это держите под койкой.
Он незаметно забирает пустые фляжки и ставит вместо них Полные, мысленно отмечая, что та порция действительно была у капитана последней.
— Аарон, передайте сестре мои наилучшие пожелания. И Не забудьте.
— Не забуду.
Аарон растроган, хотя и не показывает этого. Он выходит. Он знает, что ему надо серьезно подумать: если Дон или Тим решат взбрыкнуть, как может этому помешать доктор Аарон Кей? Но он на седьмом небе от счастья: старик не купился на рассказ Лори, он не забывает об осторожности. Папочка спасет нас от великанской капусты. Мне не помешает размять ноги, думает он и направляется по трапу в один из длинных внешних коридоров, как бы выпирающих из корабля. Таких прозрачных выступов, тянущихся от носа до кормы, на корабле шесть; они образуют ангары для трех больших разведывательных шлюпок. Сила тяжести в этих коридорах даже чуть выше земной, и экипаж использует их для спортивных игр и упражнений. Еще один полезный элемент программы, одобрительно думает Аарон. Он выходит в коридор Бета, одноименный с разведшлюпкой Дона Перселла. Шлюпка "Бета" неформально именуется "Гадина", от выражения "фашистская гадина мирового империализма". Эта шутка родилась где-то в начале полета. Аналогично "Альфу", шлюпку Тима, окрестили "Поганым безбожником". "Гамма", шлюпка Ку, получила более заурядное название — "Цветок Китая". Сейчас этот цветок с загадочным грузом подвешен к кораблю на длинном стебле.
Коридор Бета абсолютно такой же, как коридор Гамма, где завтра будут исследовать инопланетянина. Аарон старательно бежит трусцой, напрягая мышцы и наслаждаясь нормальной силой тяжести, а заодно — считая выходы в коридор, у которых завтра придется поставить охрану. Выходы расположены по всей длине корабля — ведь эти шлюпки не только разведывательные, но еще и спасательные. Коридор такой длинный, что другой конец теряется в дымке. Аарону кажется, что он чувствует ступнями космический холод. Подумать только — он в космическом корабле! Муха на внутренней стене вращающейся в пространстве консервной банки: "У меня под ногами — солнца".
Он вспоминает, как три года назад в этих коридорах торжественно провожали шлюпки в разведывательный полет к солнцам Центавра. И мрачное возвращение четыре месяца назад, когда сначала Дон, а потом Тим принесли новости: у первых двух солнц — ничего, кроме облака газа и астероидов. Неужели "Гадина" и "Безбожник" скоро повезут нас на планету Лори? Во-первых, через два года, а во-вторых, это не планета Лори, а планета Ку, поправляет сам себя Аарон. Он так погрузился в мысли, что с размаху врезается в спину Дона Перселла, который выходит, пятясь, из командного шлюза "Беты".
— Готовитесь к высадке на планету?
Дон только ухмыляется в ответ. Универсальная спокойная ухмылка — он нацепит ее даже в падающем, горящем самолете. Если Дон и вправду питает недовольство, раскусить его будет нелегко. С виду он не похож на мятежника, думает Аарон. Трудно представить его главарем толпы, громящей гироскопы Рэя. Он выглядит добропорядочным служакой, своим парнем. Как и Тим. Ку — из той же породы, только в более компактном исполнении. Генотип, который дотащил нас сюда. Рабочая лошадка человеческого рода.
Аарон сворачивает в коридор, ведущий к каюте Лори. Он представляет себе Дона, разведшлюпки, потом мысленно накладывает эти образы на образ планеты — кроткой, поросшей цветами. Мысленно видит, как человечество выливается волной на планету, чтобы превратить превратить ее в новую Землю. Пятнадцать лет, думает Аарон. Это отпущенный нам срок — если считать, что мы пошлем зеленый сигнал сразу после высадки. Пятнадцать лет. А Потом начнут прибывать транспортные корабли с переселенцами. Как выразился Йелластон — те, кого успеют закачать в трубу. Типичные анальные ассоциации. Труба длиной в несколько световых лет, и из нее льются на новую планету земные фекалии. Первыми, конечно, прибудут инженеры. Механики, спецы по сельскохозяйственному оборудованию. Колонисты, первопоселенцы. А за ними — инженеры человеческих душ: администраторы, политики. Семьи. Целые отрасли экономики, целые народы потекут по трубе и выльются на девственную планету. Заполонят ее и двинутся дальше. Что тогда будет в Бустаменте? А с самим Аароном? А с Лори?
Он уже возле каюты Лори. Кают-компания наконец-то пуста.
Лори открывает. Аарон рад, что перед его приходом она не делала ничего загадочного, просто расчесывала волосы. Все та же гигиеническая щетка с черной щетиной все так же проезжает^ по медным кудряшкам, которые теперь чуточку тронуты сединой — очень красиво на самом деле. Лори приглашает его войти, не переставая водить щеткой по волосам; он догадывается, что она считает взмахи.
— Капитан передает тебе наилучшие пожелания. — Аарон садится, и ему приходит в голову, что Фой вполне мог поставить в каюте "жучки". Впрочем, только на звук — никаких видеокамер. Фой на это не способен.
— Спасибо, Арн… семьдесят… А твои наилучшие пожелания?
— И мои. Ты, наверно, устала — я видел, у тебя были гости. Я пытался заглянуть к тебе раньше.
— Семьдесят пять… Все хотят услышать про планету. Это для них очень важно.
— Да. Кстати, ты проявила удивительный такт, когда рассказывала о китайском конфликте. Я даже не ожидал от тебя.
Она водит расческой с удвоенной силой:
— Я не хотела все испортить. Они… ну, они все равно перестали, так какая разница. Вот. — Она кладет щетку, улыбается. — Понимаешь, там все так мирно. И я думаю, мы сможем там зажить по-новому. Без насилия, без ненависти, без жадности. Да, я знаю, как ты… но такое вот впечатление у меня осталось.
— Лори, когда имеешь дело с людьми, всегда всплывает что-нибудь плохое. Но люди в целом не так плохи. Взять хоть нас всех, экипаж корабля.
— Нас? Сам подумай. Шестьдесят тщательно отобранных особей с промытыми мозгами. Разве мы на самом деле добры? Может, мы друг друга хоть капельку жалеем? Я чувствую это… это дикарство под тоненькой корочкой, оно только и ждет, чтобы вырваться наружу. На корабле даже драка была! Не далее как вчера!
Откуда она всегда все знает?
— Мы все под чудовищным напряжением, Лори. А мы всего лишь люди.
— Людям следует измениться.
— Черт побери, не надо нам меняться. Во всяком случае, базовые вещи не надо менять, — виновато поправляется он. Зачем она его мучает? Заставляет защищать то, что он и сам ненавидит. На самом деле она права, но… но… — Попробуй для разнообразия хоть немножко полюбить людей такими, какие они есть. Рекомендация лучших специалистов мира.
Он говорит сердито и сам слышит ханжеские нотки у себя в голосе.
Она вздыхает, поправляет какие-то мелочи на тумбочке у кровати. Ее каюта похожа на монашескую келью.
— Почему мы считаем свойственным человеку именно то, что в нас осталось от животных? Агрессия. Мы говорим, что это человеческое свойство. Жестокость, ненависть, жадность. Все это — человеческое. На самом деле именно это и есть НЕ-человеческое, Арн. Чудовищно грустно. Чтобы стать истинными людьми, мы должны все это отбросить. Почему мы не можем хотя бы попытаться?
— Мы пытаемся, Лори. Пытаемся.
— Вы хотите построить в новом мире такой же ад, какой сейчас творится на Земле.
Он только вздыхает, признавая ее правоту. И вспоминает ужасное время сразу после смерти родителей. Лори было шестнадцать лет… Их отец — генерал-лейтенант Кей. Они росли в тепличных условиях, мотивированные, целеустремленные дети, учились в отличных школах военных городков. Лори как раз начала изучать биологию, когда родители погибли в катастрофе. И Лори вдруг подняла глаза от книг и увидела окружающий мир — и внезапно Аарону пришлось среди ночи вытаскивать ее из изолятора временного содержания в Кливленде. Ночной патруль в гетто заметил ее армейский опознавательный жетон.
— Ох, Арн, — рыдала она в вертолете, который вез их домой. — Так не должно быть! Так не должно быть…
Лицо покраснело и распухло там, куда попал газ, — Аарон не в силах был на это смотреть.
— Лори, ты берешь на себя неподъемное. Я знаю, что жизнь устроена не всегда правильно. Но это тебе не приют для собак на острове Огилви организовывать. Неужели ты не понимаешь, чем рискуешь? Тебе выжгут мозги!
— Я про это и говорю! Они делают чудовищные вещи с людьми! Так не должно быть!
— Ничего тут не поделаешь, — отрезал он, сам внутренне корчась от боли. — Политика — это искусство возможного. А ты хочешь добиться невозможного. Тебя убьют, и все.
— Откуда ты знаешь, что возможно и что нет? Мы же еще не пробовали!
Год, что последовал за этим, ему страшно вспоминать. В чем-то помогло имя отца. В чем-то просто повезло. Вероятно, в конечном итоге Лори спасла ее собственная непроницаемая, непробиваемая невинность. В конце концов Аарон отыскал ее в сарае на задворках морга, в старом испанском квартале Далласа, — изможденную, дрожащую, почти лишенную дара речи.
— Арн… ох… они… — скулила она, пока он вытирал ей рвоту с подбородка. — Дейв отказался помочь Викки… он хочет, чтобы его поймали… Чтобы самому стать главарем… Он и нам не позволил ему помочь…
— Бывает. — Он держал сестру за худые плечи, пытаясь остановить ее дрожь. — Бывает. Люди — это всего лишь люди.
— Нет! — Она яростно дернулась и вырвалась у него из рук. — Это ужасно. Ужасно. Они… Мы воюем между собой, Арн. Воюем за власть. Дейв даже его женщину хотел отобрать. Они дрались… Она… она для них все равно что имущество.
И выблевала остаток принесенного Аароном супа.
— А когда я стала об этом говорить, они меня выгнали.
Аарон беспомощно держал ее, думая: "Ее новые дружки так же не дотягивают до ее моральных стандартов, как и я. Слава богу".
— Арн… — прошептала она. — Викки… он взял чужие деньги… Я знаю…
— Лори, поедем домой. Я все устроил, тебе разрешат сдать экзамены, если ты вернешься прямо сейчас.
— …Ладно…
Аарон качает головой, сидя в "Центавре", в двадцати триллионах миль от Далласа. Сестра уже седеет, но на лице у нее — та же визионерская ярость, что и много лет назад. Его сестренка, по случайности ставшая единственным звеном, которое соединяет их с новой планетой и этой тварью.
— Ну хватит, Лори. — Он встает и поворачивает сестру лицом к себе. — Я тебя знаю. Что, черт побери, произошло на той планете? Что ты скрываешь?
— Ничего не скрываю, что ты! Я же все рассказала. Какая тебя муха укусила?
Не наигранная ли эта невинность? Он не может сказать. Он ничему не доверяет.
— Отпусти меня, пожалуйста.
Он вспоминает про потенциальные "уши" Фрэнка Фоя и отпускает ее. Отступает. Это прозвучит безумием.
— Лори, ты понимаешь, что это не игрушки? От этого зависит наша жизнь. Жизнь людей. Я знаю, ты ненавидишь человечество. Но все же с этим играть нельзя.
— Я ничего не имею против человечества. Мне только некоторые его дела не нравятся. Арн, я никому не сделаю плохо.
— Ты готова уничтожить девяносто процентов человечества, чтобы построить свою утопию.
— Это ужасно, как ты можешь такое говорить?
У нее на лице неприкрытое страдание. У Аарона рвется сердце. Но Торквемада тоже хотел как лучше.
— Лори, дай мне слово, что с Ку и его людьми все в порядке. Дай мне свое честное слово.
— С ними все в порядке, Арн. Честно. Они прекрасны.
— К черту красоту! Физически с ними все в порядке?
— Ну конечно!
У нее в глазах все еще что-то таится, но он не знает, что тут еще можно сделать. Хвала Господу за Йелластона и его осторожность.
Лори тянется к нему — тонкая рука обжигает, словно под током.
— Арн, ты сам все увидишь. Мы будем вместе. Разве это не прекрасно? Я только этой мыслью и держалась на обратном пути. Завтра я тоже буду на обследовании.
— Нет!
— Ян Инг хочет, чтобы я там была. Я его главный ботаник, ты забыл? — Озорная улыбка.
— Мне кажется, тебе не следует этого делать, Лори. Вспомни про свои язвы.
— Сидеть на месте и ждать — это для язв гораздо вреднее. — Она серьезнеет и хватает его за руку. — Слушай, капитан ведь собирается послать зеленый сигнал, правда?
— Спроси его сама. Я всего лишь врач.
— Прискорбно. Ну что ж, он увидит. Вы все увидите.
Она гладит его руку и отворачивается.
— Что именно он увидит?
— Как безобидна эта планета, конечно же… Слушай, Арн. Это из речи убитого мученика, Роберта Кеннеди, он цитировал кого-то из древних: "Приручить дикое сердце человека, сделать кроткой жизнь всех людей в этом мире…" Правда прекрасные слова?
— Да, очень красиво.
Он уходит не то чтобы успокоенный, думая: понимаешь, Лори, жизнь в этом мире никогда не будет кроткой. И сюда, на новую планету, тебя доставила не кротость. А неуемная тяга отчаявшихся, грубых, тщеславных приматов. То грешное человечество, которого ты почему-то в упор не видишь…
Он обнаруживает, что пошел через главную кают-компанию. Под развешанными фотографиями сидят члены экипажа, режутся в бридж и покер, как обычно по вечерам. Однако ни Дона, ни Тима не видно. Картежники уже остались позади, когда Аарон улавливает слова израильского физика. Кажется, он сказал "ставлю остров". Остров? Аарон поднимается по трапу к клинике, надеясь, что ослышался.
Его ждет Соланж с медицинским журналом. Аарон зачитывает данные Рэя и Баччи, склонясь головой на теплую грудь. Он вспоминает, что у него есть еще одна проблема. Приказывает себе забыть об этом — впереди еще два года, успеешь побеспокоиться из-за Бустаменте.
— Соли, завтра я хочу поставить ряд баллонов с деконтаминантом вокруг того места, где будет проводиться обследование. Чтобы распыление включалось с моего поста. Какой-нибудь крепкий фитоцид и фунгицид на ртутной основе. Что мне взять со склада?
— Самое сильное, что у нас есть, — это "декон-семь". Но его нельзя ни с чем смешивать. Придется поставить много баллонов. — Она изображает лицом жалость к гипотетическим убиенным растениям и заботу о судьбе экипажа.
— Значит, поставим много баллонов. Сколько влезет — главное, чтобы в скафандрах можно было протиснуться. Я не доверяю этой твари.
Соли приходит к нему в объятия, сама обнимает его маленькими сильными руками. Покой, утешение. "…Сделать кроткой жизнь всех людей…" Тело Аарона ужасно скучало по ней и в доказательство выдает внушительную эрекцию. Соланж хихикает. Он нежно гладит ее, впервые за много недель чувствуя себя в своей тарелке. Соли, разве я смотрю на тебя как на собственность? Конечно же нет… Ему представляется огромное тело Бустаменте, покрывающее Соланж; его эрекция заметно усиливается. Может, большому черному брату придется пересмотреть свои планы, добродушно думает Аарон, ковыляя вместе с Соланж к своей удобной, утешительной койке. Два года — это очень долго…
Уплывая в сон — теплые ягодицы Соли упираются ему в колени, — на грани грез и яви Аарон видит нечто нейтральное, почти комичное: лицо Тиге, большое, как стена, украшенное гирляндами цветов и фруктов, наподобие итальянских медальонов с младенцами. Розово-зеленые цветы звенят, как волшебные колокольчики. Звучат эльфийские рожки. Тан-тан-тан! Центростремительные мелодии. Тан-та-ра! Та-ра! ТА-РА!
И волшебные рожки плавно переходят в сигнал медицинской тревоги. Аарона трясет Соланж. Сигнал пришел с капитанского мостика.
Аарон вскакивает с постели, натягивает шорты, распахивает дверь плечом и бежит "наверх", к шахте невесомости. Врачебный чемоданчик каким-то чудом оказался у него в руке. Он понятия не имеет, сколько сейчас времени. Он до смерти напуган мыслью, что у Йелластона сердечный приступ. Господи, что они будут делать без Йелластона?
Аарон отталкивается от края, летит, неуклюже хватается за шест, подобно трехлапой обезьяне — в четвертой конечности чемоданчик. Он так упорно перебирает в уме возможные схемы лечения, что лишь в последний момент улавливает голоса, доносящиеся из коридора отдела коммуникаций. Он пролезает в люк, становится на ноги и спешит "вниз". Он по-прежнему занят происходящим у него в голове и не сразу понимает, что за две темные колонны стоят на пороге отдела коммуникаций. Это — ноги Бустаменте.
Аарон проталкивается мимо Бустаменте и видит ужасное зрелище. В руках шефа связников висит Тимофей Брон, обильно кровоточащий из левого глаза.
— Ну ладно, ладно… — бормочет Тим. Бустаменте трясет его.
— Что за дьявольщина? У меня приборы показывают утечку энергии! — За спиной у Аарона возникает Дон Перселл.
— Этот говнюк послал сообщение, — рычит Бустаменте. — А я не успел. Послал по моему лучу!
Он снова трясет Брона.
— Ну ладно, ладно, — без особых эмоций повторяет Тим. — Дело уже сделано.
Кровь течет из рассеченной кожи над глазом. Аарон отбирает Тима у Бустаменте, сажает и запрокидывает его голову назад, чтобы заняться раной. Пока он открывает чемоданчик, из двери, ведущей в астронавигацию, появляется человек — капитан Йелластон.
— Сэр… — Аарону еще смутно кажется, что у капитана сердечный приступ. Потом он замечает, что капитан двигается как-то неуклюже, словно не гнется. Господи, только не это. Капитан не болен — он в стельку пьян.
Бустаменте срывает колпак с гироскопа. Комната наполняется исполинским гудением.
— Ничего я не сделал вашему лучу, — говорит Тим из-под рук Аарона. — Мы заложили кое-какую начинку при постройке корабля; вы просто плохо искали.
— Сукин сын! — говорит Дон Перселл.
— Что значит "начинку"? — Голос Бустаменте поднимается, подстраивается под гудение прецессирующего гироскопа. — Что ты сделал, пилот?
— Меня сюда не для того послали, чтобы я сидел и ждал неизвестно чего. Планета — вот она.
Губы капитана движутся с усилием, странно поджимаясь.
— Ты показал… — зловеще произносит он, — ты показал… то есть ты предупредил зеленый…
Они смотрят на него и один за другим отводят взгляд. Аарона пронзает невыносимая жалость. Он подозревает: случилось нечто столь ужасное, что оно еще не осознается как реальность.
— Сукин сын, — ровным голосом повторяет Дон Перселл.
Он отправил зеленый сигнал, соображает Аарон. Пускай только русским, но пронюхают все, и все начнут готовиться. Все кончено — он взял на себя обязательства от нашего имени, еще не зная, действительно ли планета пригодна для жизни. Господи, Йелластон ведь это предвидел, и будь он моложе, двигайся быстрее… не будь половина его мозгов проспиртована… алкоголем, который приносил ему я…
За это время руки Аарона успевают закончить работу. Брон встает. Дон Перселл уже ушел, Бустаменте проверяет камеру гироскопа резонатором, не глядя на Тима. Йелластон все так же стоит в неловкой позе в темном углу.
— В экранизации корпуса, — говорит Тим, обращаясь к Бустаменте. — Контакт — под переключателями. Не беспокойтесь, оно все одноразовое.
Аарон выходит вслед за Тимом, все еще не веря. Снаружи ждет лейтенант Паули: вероятно, она тоже участвовала в заговоре.
— Тим, черт побери, как ты можешь быть уверен? А если ты их всех послал на смерть?
Потомок Гагарина спокойно смотрит на него одним глазом:
— Записи не лгут. Их достаточно. Ничего другого мы не найдем. А старик тянул бы вечно.
Он хихикает, в глазу светится планета-мечта.
Аарон возвращается, берет капитана под руку и ведет к нему в каюту. Рука Йелластона слегка дрожит. Аарон тоже дрожит— от жалости и отвращения. "Старик", сказал Тим. Старик… Вдруг до Аарона доходит весь масштаб катастрофы.
Два года. Черт с ней, с планетой, — может, они до нее и не долетят. Два года в этой жестянке с капитаном-неудачником, стариком, пьяницей, посмешищем. Некому будет скреплять нас, держать, как держал нас Йелластон в те невыносимые недели, когда запас кислорода упал и паника висела над головами. Тогда он был так доблестен, так прав. А теперь он позволил Тиму все забрать; он проиграл. Мы больше не вместе, мы не можем быть вместе после такого. А будет еще хуже. Два года…
— В потолке… в вертушке… — шепчет Йелластон с трагическим достоинством, пока Аарон его укладывает. — В вер-туш-ке… это я виноват…
— Утро вечера мудренее, — ласково говорит Аарон, ужасаясь этой мысли. — Может, Рэй что-нибудь придумает.
Аарон уже безо всякой надежды плетется к себе в каюту. Он знает, что не заснет. Два года…
