Глава II
Весной в тайге
В конце апреля у изюбров-самцов начинают отрастать молодые рога — панты, которые к началу июня успевают один-два раза раздвоиться и достичь двух-трех килограммов веса. Еще мягкие, обтянутые нежной кожей, покрытой, как бархатом, серыми волосками, панты по всей хрящеватой массе пронизаны густой сетью кровеносных сосудов и насыщены кровью. Такие рога, несколько раз обваренные кипятком и затем высушенные, представляют большую ценность для экспорта и отечественной медицины. Из них готовят пантокрин — медикамент, широко применяемый во врачебной практике.
Перед весенней охотой на изюбров-пантачей необходимо было установить, какие выжженные лужайки и солонцы чаще всего посещаются ими. Выполнить эту работу вызвался Фока. После майских праздников он первым ушел в горы.
Спустя три дня вышли в тайгу и старики, рассчитывая где-либо в осинниках встретить медведя. В первый день они прошли вверх десятикилометровой долиной реки Устинихи и перевалили в Ганькин ключ, по которому спустились к Джиле.
На устье ключа, среди полувысохших лиственниц, с которых два года назад кто-то содрал лубье для крыши, приютился небольшой односкатный балаган. Аккуратно подправленное на нем корье, настланная подстилка из ветоши, сыпучая зола и свежие рыбьи кости заставили стариков насторожиться и внимательно осмотреть табор. Устраиваться на ночлег с удобствами — характерная черта опытного таежника. Старым охотникам сразу же бросились в глаза припасенные на ночь сухие лиственничные дрова, сухая тонкая палочка-прикурка и сырая палочка потолще — подшуровка для подгребания углей. Таган на двух ножках был добротно слажен, место очага определено правильно, с заветренной стороны.
— Свой ночевал, Фока, — заметил Рогов, разглядывая на золе отпечатки поршней.
Уваров утвердительно кивнул головой.
— Его, поди, в сиверах снег и грязь отпугнули… Пошел обходом.
Он подошел к тагану и, прицелившись глазом в направлении наклонно поставленной жерди, перевел свой взгляд на правый берег Джилы, где терялась в лесной чаще тропа.
— К устью ключа свой путь указал. Поди, уже на Улане он…
— Да, пожалуй, Фока-то ходить мастак! Молодой еще и удалый мужик! — Последние слова Рогов произнес медленно, с некоторой грустью, но тут же по-молодецки расправил плечи и легко зашагал по тропе к Джиле. Впереди мелькнул Батыр.
Охотники подошли к реке и, усевшись на береговой гальке, разделись догола.
Это превращение охотников для Батыра было хорошо известным сигналом. Он зашел в реку, лакнул из нее и, вытянув вперед голову, поплыл. На другом берегу отряхнулся и исчез в зарослях тальника.
— Вот-те и зверовщик без коня… Горе одно, — проворчал’ Рогов, — то бы переехал, и все в порядке, а тут — на тебе…
— Да, уж не говори, — подтвердил его товарищ, с тоской поглядывая на холодную, широкую гладь реки.
— Ты, Гаврила, чего-то совсем скрючился. Еще и воды не хватил, а посинел, погляди на себя…
Гаврила Данилыч застенчиво осмотрелся и опустил к поясу свой узелок с одеждой.
— Ну, вали, вали вперед! Ладно тебе насмехаться… Сам, эвон, не лучше.
Прокоп Ильич шагнул в воду.
— Уфф! Экка, дьявол, холодная, — выругался он. — В такой воде только икру метать…
Поеживаясь от холода, оба забрели в ледяной поток поглубже и, не стесняясь в выражениях, наперебой зачастили крепкой бранью. На середине реки вода подступила под живот. От холода захватило дыхание, и охотники замолкли.
Выбравшись на противоположную сторону, старики усердно «потузили» друг друга и, немного согревшись, поторопились одеться, чтобы продолжить свой путь к устью речки Ягодной, где был старинный охотничий табор. Неожиданно на песчаной отмели им бросился в глаза тройной след, оставленный на песке коваными ботинками. Охотники остановились, огляделись по сторонам и, скинув котомки, внимательно осмотрели таинственные отпечатки.
— Сегодня утром люди прошли, — заметил Рогов. — Следы совсем свежие, утренней росы еще не хватили. Только чуть присыпаны пылью… Ну, паря, что-то диковинные гости. Идут с грузом, на пятку давят сильно. Видать, издалека. Устали крепко. Эвон, как следы разметаны елочкой. Коленки широко держат…
Оба вопросительно посмотрели друг на друга.
— Вали на Ягодную, устраивай там табор, а я схожу проверю, что за люди и куда пошли, — сказал Рогов. — С этими словами он снял с плеча карабин, проверил запас патронов в магазине и решительно двинулся по следу. За береговой отмелью он исчез в чаще, и вскоре шорох его удаляющихся шагов затих.
Прошел он по следам вниз по Джиле километра два. Неизвестные все время брели напролом, чащей, минуя попадавшиеся по пути охотничьи тропы.
«Чужие… Видать, впервые забрели сюда», — подумал Рогов. Непреодолимое желание узнать, что это за люди и с какой целью они здесь путаются, заставило его продолжить преследование.
Вскоре он вышел к месту их отдыха.
На обомшелой валежине по смятому лишайнику он определил положение отдыхающих. Сидели на бревне все трое, в ряд. Крайний слева закуривал, оставив на земле обрывки какой-то квитанции и спичку. Курили одну папиросу по очереди; окурок оказался против крайнего справа. Развернув замусоленную губами бумажку, старик легко определил крупинки фабричной махорки. Это открытие заставило его еще внимательнее осмотреть место отдыха.
Мхи и лишайники, сильно примятые брошенными на землю котомками, подтвердили его первое предположение о том, что люди идут с тяжелым грузом. Затем он сделал еще одно открытие, обнаружив около пня две глубокие ямки, выдавленные в долгомохе прикладами стоявших здесь винтовок. Это особенно взволновало Рогова, и он поспешил на табор, чтобы поделиться с товарищем своими наблюдениями. Уваров встретил его приготовленным ужином. Рогов молча подсел к котелку с супом и обстоятельно, не спеша ел. Только отложив ложку в сторону, он стал рассказывать:
— Три человека идут с грузом. Видать, городские, фабричную махорку курят. Пристали крепко. Шляются давно. По махорке видно. К концу подошла. Трое одну самокрутку сосали. Ну, это все неважно… Главное, что вооруженные. С двумя ружьями. Курят не газету, а какую-то справку. Вот тебе остатки. На-ка, почитай, про что тут писано.
Уваров взял поданные ему бумажные обрывки и, наморщив лоб, попробовал прочитать:
— Сип… зип… зипиз… Черт его, чего-то не по-нашему прописано. «И» с точкой я знаю, а вот перед ней первая какая-то непутящая буква, не то «з», не то «с». По-заграничному писана. Уголки какие-то с цифирками и круглешками над имя…
— Да ты читай, читай дальше, — торопил Рогов.
— Чего читай! Тебе говорят, не по-нашему писано, — рассердился Уваров.
— Эй ты, грамотей тоже! «Зипиз» вычитал. Чем так читать, так лучше совсем грамоту не знать. Лейтенант, тот бы разом разобрал. Он и по-немецки малость умеет.
— Ну, возьми, спрячь. Вернемся в деревню — и лейтенант тебе скажет, что здесь «зипиз» прописан…
— Так, говоришь, не по-русски? — переспросил Рогов.
Уваров утвердительно кивнул головой.
— Может быть, это какие-нибудь гады, шпионы? — предположил Рогов.
— Какой черт шпионы! Сам говоришь, русскую махорку курили.
— Это им выдать могли, для отвода глаз… Ну, чего там гадать! Ты, Гаврила, завтра вали в деревню, в сельсовет заявлять, а я по их следу пойду, — заключил Прокоп Ильич.
На этом старики порешили и, погасив из предосторожности костер, улеглись спать.
Поздно вечером, весь мокрый и взъерошенный, вернулся Батыр. Подобрав объедки ужина, сложенные для него на куске бересты, он пошарил по сторонам, вокруг табора, в надежде найти случайно завалявшийся кусочек и набрел на котелок с остатками супа. Потянув в его сторону носом, он сладко облизнулся, но не решившись шкодить, отошел в сторону, повертелся и улегся на свое обычное собачье место, свернувшись калачиком.
С рассветом оба охотника были уже у берега. Попрощавшись с другом, Уваров пожелал ему удачи и, с тоской поглядывая на Джилу, стал не спеша стягивать рубаху.
Тем временам Рогов направился по знакомому следу и вскоре вышел к месту вчерашнего отдыха «диверсантов». Тропить в этот день было значительно труднее. Примятые ботинками, долгомох и лишайники за ночь отсырели и успели подняться, скрывая и без того еле заметные следы человеческих ног.
Старик поминутно терял направление. То и дело ему приходилось возвращаться назад, «выправлять след». Упорствуя в своей погоне, он дошел до устья Пасной речки. Но здесь, на месте охотничьего табора, лужайка оказалась настолько истоптанной, что следы окончательно потерялись. Рогов поднялся на косогор в надежде где-нибудь увидеть в распадке подозрительный дымок, но ничего не обнаружил. Слежку пришлось оставить: тайга молчаливо скрыла в своей чаще таинственных чужаков. Досадуя и мысленно ругаясь, он повернул назад в долину.
Проходя осиновыми перелесками, охотник остановился и прислушался. Его острый слух уловил подозрительный шорох. Затем донеслось урчание, напоминающее часто повторяющиеся слоги «жу-жу-жу».
Рогову сразу стало все ясно. Бегом поднявшись на каменистый завал, он заглянул вниз. Шагах в семидесяти от него, в поросли молодых осинок, стояла медведица с двумя медвежатами. Временами она поднималась на задние лапы, пригибала к земле осинку и объедала на ней молодые побеги с липкими листочками. Медвежата вертелись тут же, у морды матери, благодушно урчали и, следуя ее примеру, также обламывали тонкие веточки. Звери были настолько увлечены своим детом, что не заметили человека.
Прислонившись к каменной глыбе, Прокоп Ильич поднял к плечу винтовку, прицелился под левую лопатку медведицы и выстрелил. Страшный рев зверя тут же заглушил перекатистое эхо выстрела. В первую минуту нельзя было понять, что случилось с медведицей: бурая громадина волчком вертелась в вихре поднятой пыли. Не переставая реветь, медведица каталась по косогору, стараясь лапой и зубами достать место ранения.
Пуля прошла слишком низко. Старик поторопился и не учел, что при стрельбе круто вниз винтовка низит, а при стрельбе вверх — высит. Через минуту, оправившись от легкой раны, зверь с неимоверной быстротой бросился вверх по косогору. Следом бежали медвежата.
Рогов успел выстрелить еще раз. Пуля снова остановила зверя, вызвав такой же яростный рев. Медведица заметалась из стороны в сторону, разыскивая врага. Легкий ветерок помог ей по запаху определить местонахождение охотника. Рогов едва успел наполнить патронами магазин и вскинуть карабин, как медведица была уже рядом с ним.
Нарастающий рев разъяренного зверя, грохот винтовки и ответное эхо смешались в один протяжный вопль, внезапно оборвавшийся на последнем выстреле. Среди каменных глыб стоял Рогов с обнаженным в руке ножам. У ног его валялся разряженный карабин, а за ним — убитая медведица.
Безмолвие продолжалось недолго. Неожиданно сверху донесся рев медвежонка и лай Батыра. Рогов бросился собаке на помощь. Вцепившись в горло медвежонка, Батыр крепко держал его. Молодой зверь пытался оказать собаке сопротивление, но силы его покидали, и пока охотник добежал к ним, все было кончено. Батыр отпустил безжизненное тело своей жертвы.
Проводив в тайгу товарищей, Симов в этот же день перетащил в лодку свой скарб и, взяв с собой спиннинг, поплыл вниз по Ингоде. Под перекатами и в затонках за камнями он выбрасывал якорь и останавливался порыбачить. В полдень от тающего в горах снега вода была мутна, и рыба не брала блесну.
За вторым поворотом Ингоды в нее влилась мощным потоком Джила. За ней потянулась живописная панорама ингодинских берегов, покрытых сосновым лесом. Спустившись по реке километров пятнадцать, Симов завел лодку в небольшую бухту, которая соединялась с длинным озером — старой речной протокой. Место оказалось красивым и удобным для табора.
Причалив к берегу под нависшими ивами и кустами черемухи, охотник выгрузил весь свой скарб, а сам поплыл дальше вдоль протоки. Уложив весла и перейдя на корму, он взялся за шест, и лодка бесшумно заскользила по зеркальной глади.
Вокруг виднелись старые затопленные коряжины. Лавируя между ними, Симов услышал впереди несколько сильных всплесков. Всмотревшись в воду, он заметил полуметровый «чурбан», сверху бурый и с боков желтоватый, с темными пестрянками. Это стояла щука. Уткнувшись длинной и приплюснутой мордой в коряжистую колодину под самой поверхностью воды, она неподвижно застыла.
Симов поднял винтовку, но разогнавшаяся лодка спугнула рыбину, и она, всплеснув хвостом, исчезла в глубокой яме. Симов выбросил якорь и тотчас метнул блесну вслед за исчезнувшей щукой.
Через несколько секунд удилище дрогнуло, шнур натянулся и со свистом зачертил по воде. Затрещал тормоз катушки. Рыба ожесточенно сопротивлялась, и рыболову показалось, что на блесну попала добыча необыкновенных размеров. В этот, момент отчаянно метавшаяся щука вместе со шнуром свечкой выскочила из воды и, мелькнув над озерной гладью золотистой лентой, снова плюхнулась в воду.
Убедившись в том, что рыба не превышает двух килограммов, уверенный в прочности полумиллиметровой капроновой лесы, Симов без промедления подтянул щуку к лодке. Она еще сопротивлялась, но все ее попытки уйти под лодку или запутать и оборвать шнур в корягах не удались. Через минуту она безжизненно лежала в лодке. Снова блесна полетела на середину озера. Через час рядом с первой щукой лежали еще четыре.
С заходом солнца Симов вернулся на табор, развел у смолистого пня огонь и подвесил над ним котелки с ухой и чаем. Пень быстро разгорелся и озарил ярким пламенем тальниковую поросль, раздвинув вечерние сумерки. Над табором, совсем близко, перекликаясь мелодичным посвистом, пронесся запоздавший на жировку табунок касаток. Сделав вираж над старицей реки, утки с шумом пошли на посадку и, усевшись, заплескались на озере. С воды доносились голоса касаток, посвист шилохвостей, а где-то со стороны — надрывистое кряканье одинокой кряквы.
Неожиданно все звуки заглушило сердитое рявканье, похожее на редкий грубый лай собаки. Это на солнцепечную сторону сопки вышел пастись на «ургуй» старый гуран — самец косули. «Гхао-гхао», — сердился гуран, обнаружив в районе своих владений непонятное ему огненное зарево.
Спустя полчаса пламя костра исчезло, и обуглившийся пень, пышащий жаром, перестал тревожить лесных обитателей.
Тени подползали к очагу. Симов прилег на сухой подстилке из «ветоши» и, прислушиваясь, раскуривал трубку. Неожиданно к утиному полосканию и всплескам присоединилось чавканье и чмоканье какого-то крупного животного. Зверь брел береговой кромкой и вскоре подошел совсем близко к табору. Почуяв человека, он замер. Притих и охотник. Безмолвие продолжалось несколько минут, после чего послышались торопливые шлепки бросившегося прочь животного.
Утром на береговой застывшей грязи, где вечером бродил неведомый зверь, стали видны отпечатки тупых копыт неправильной овальной формы. Это были следы старого кабана-одинца.
Пожалев, что напуганный с вечера кабан ушел далеко, Симов обошел бухту и направился к сопкам, где вечером рявкал гуран. Преодолев кочковатое болото, он подошел к закрайку леса и, обернувшись, увидел, как на берег вышли три человека. Люди подошли к его лодке и принялись сталкивать ее в воду. За спинами незнакомцев были котомки, а у двоих — винтовки.
Симов прилег за кочку, навел на пришельцев карабин и приказал оставить лодку. Люди тотчас остановились, внимательно вглядываясь в противоположную кромку болота.
— Положите винтовки! — донеслась к ним новая команда.
Незнакомцы переглянулись, перекинулись между собой несколькими словами и, пригнувшись, бросились в кусты.
Стрелять по кустам было бесцельно. Но время военное, поведение пришельцев подозрительно, и лейтенант решил начать преследование.
Пробираясь лесной опушкой, он попытался перерезать беглецам путь отступления в главный массив тайги. Однако незнакомцы раньше его добрались к лесному мысу, который клином подходил к реке. Здесь отпечатки кованых башмаков протянулись через песчаную поляну и затерялись в лесной чаще.
Дальнейшее преследование казалось невозможным. Но в это время в полукилометре впереди рявкнул гуран.
«Это на них», — подумал Симов и бросился вперед. Вскоре снова показались следы беглецов. Удвоив осторожность, он тихо двинулся вперед. Вскоре послышался сдержанный разговор, а затем, метрах в ста, Симов увидел людей. Они сидели на колодине.
Лейтенант притаился в зарослях молодых сосенок, мысленно выбрал путь незаметного подхода и стал терпеливо ждать удобного момента.
Встревоженный гуран замолк, и беглецы с каждой минутой теряли осторожность. Покурив, они развязали котомки и достали сухари. Один из них с котелком спустился к ключу за водой и, вернувшись, предложил развести огонь. Но его товарищи запротестовали.
Симов стал наступать. Он видел, что винтовки стоят в стороне, и голодные люди заняты дележкой сухарей.
Крадущейся, бесшумной поступью, прикрываясь стволами деревьев, Симов подобрался поближе. Беглецы подняли головы, когда его тень упала на котомки. Один из них бросился к винтовкам, но лейтенант решительным окриком остановил его и угрожающе вскинул к плечу карабин.
Незнакомцы уставились на Симова. Ноги его были завернуты в мешковину и затянуты в звериные моршни. Изодранная и пропитанная кровью старая охотничья шинель перепоясана кушаком из армейской обмотки. Из-под засаленной шапки-ушанки глядело загорелое, давно не бритое, закопченное у костров лицо. Все это, видимо, наводило на них ужас. Пока они рассматривали эту страшную фигуру, Симов подошел к винтовкам и вынул из них затворы.
Незнакомцы переглянулись, и снова испуганно уставились на него.
— Ну, что? Аппетит пропал? Кто вы? — спросил Симов.
Старший из задержанных, человек лет сорока, стал объяснять, что они из геодезического отряда, заблудились и не знают, как им переправиться через реку.
— Геодезисты и заблудились?.. Почему вы бросились бежать?
— Да так, знаете, неудобно как-то стало. Ведь на чужую лодку позарились. Испугались…
— Что у вас в мешках? — спросил Симов и, не дождавшись ответа, раскрыл одну котомку. Там оказалось маралье мясо.
— Не только лодки воруете, но и браконьерством занимаетесь?.. Где ваше разрешение на отстрел изюбра?
Все трое растерянно переглянулись.
— Придется вам со мной пройти в деревню, — приказал Симов, — там разберемся… Только предупреждаю: если кто побежит — убью, как гурана.
Задержанные покорно встали, не спеша закинули за спину котомки и побрели впереди Симова.
— Правее держись! В чащу не заходить! — командовал он.
Вскоре все подошли к лодке. Старший прыгнул в нее и медленно поплыл вдоль берега. Двое других в сопровождении Симова шли берегом. За ночь вода в реке спала, и Курея обмелела. На устье лодка засела в грязи.
— Перетащить к реке! — приказал лейтенант.
Люди нехотя прохлюпали по вязкому илу и, увязая в нем до колен, поволокли лодку. Когда она закачалась на волнах, лейтенант легко вскочил в нее и подал команду рулевому и гребцу отчаливать к противоположному берегу Ингоды.
В тот же день рано утром вернулся в деревню Уваров, а спустя несколько часов и Рогов.
Рассказ их о подозрительных следах в тайге взбудоражил всю деревню. Каждый высказывал свои догадки.
— Лейтенанта не грохнули б, — с беспокойством заметил Уваров.
Все сразу всполошились, и председатель сельсовета поторопился послать нарочного за подмогой в село Николаевское. А пока что решили действовать своими силами. Рогов с Уваровым вызвались идти на розыски товарищу.
Только было собрались они в путь, как на деревенских задворках появились три незнакомца, конвоируемые лейтенантом.
Задержанные молча прошли по деревне к сельсовету. Навстречу им вышел удивленный председатель и остался на пороге, разглядывая пришельцев.
Симов объяснил ему, в чем дело, а затем, передав затворы винтовок, посоветовал немедленно позвонить в Улеты и узнать, находится ли там геодезический отряд Дебрина и числятся ли в нем задержанные растяпы… С этими словами он попрощался и ушел домой.
В это время у деда Исака собрались соседи. Среди общего шума был слышен голос Рогова:
— … А вы думали как? Один охотник не то, что троих, а пятерых возьмет!
Симов вошел в избу.
— Ну, вот и он… Рассказывай, как все вышло…
— Так уж сразу и рассказывай! Дайте с дороги хоть умыться и поесть, — рассмеялся Симов.
— Успеешь… расскажи! — не отставали соседи.
Пришлось уступить, и лейтенант вкратце поведал, как было дело.
— И в лодке с ними переплывал? Ну и рисковый, — заключил Рогов. — Да! Вот тебе бумажки, — вспомнил он про собранные на Джиле обрывки, — на-ка прочти…
Лейтенант взял полоски и на одной из них прочитал: «Синус угла трех градусов пятидесяти двух минут четырнадцати секунд».
Рогов хотя и ничего не понял, а все-таки торжествующе взглянул на Уварова:
— Ну? Где тут твой «зипиз»? А? Грамотяга!
— Там он, гляди зорче… — обиженно отозвался Уваров.
Симов расхохотался.
— Правильно! Гаврила Данилыч верно прочитал, только это латинские буквы, они иначе читаются. Этот самый «зипиз» и есть синус.
Уваров довольно улыбнулся: как-никак, а даже латинские буквы разобрал!
Приведя себя в порядок, лейтенант поспешил в сельсовет. Там уже справились о геодезическом отряде, вызвали охотинспектора и представителя милиции.
Вечером на незадачливых геодезистов составили протокол, копфисковали у них мясо, а иск на взыскание штрафа в 10 тысяч рублей за незаконно убитого изюбра направили в нарсуд.
Этот день остался памятным в деревне для всех, а для Рогова и Симова послужил началом их крепкой дружбы.
Взяв в колхозе пару лошадей, старики отправились за убитой медведицей, а Симов напросился в попутчики к деду Исаку и уехал с ним в Тележную падь заготавливать березу на полозья и берестяные сколотни для туесов.
— Вот простое дело — срубить березку на полозья, а выбрать-то ее нужно с большим уменьем, — рассказывал по дороге дед Исак, — Другой целый воз привезет, а начнет гнуть — и дуги не загнет, все на дрова переломает. Выбирать-то надо на солнцепеке. Ничего, что там березка корявее той, что в сиверах. Зато ее легче гнуть. А гнуть надо на теневую сторону, на которой годичные кольца поуже. Кто этого не знает, вот и ломает…
Скоро старик свернул в лес и, спрыгнув с телеги, пошел выбирать березки. Он пометил северные стороны нескольких деревцев и, срубив их, сложил на воз. Затем разыскал толстую и стройную березу, надрубил ее и свалил, оставив держаться комлем на пне.
Крону этой березы он отрубил, а на стволе дерева выбрал чистые места без сучков и надрезал ножом тридцатисантиметровые цилиндры. Между ними он содрал ненужную кору до древесины и, достав из-за голенища ичига подсечку — сплюснутую полуметровую стальную проволочку, — стал ею подсачивать каждый цилиндр, отделяя от древесины бересту с лубом.
Подрезав таким образом кору кругом ствола, он без труда сворачивал цилиндр на сторону и затем снимал его через вершинную, суживающуюся часть ствола.
Более толстые берестяные цилиндры у комля дерева он сворачивал с помощью веревки с петлей и палки. Для этого веревка несколько раз оборачивалась вокруг ствола так, чтобы витки ее в двух-трех местах пересекались. На свободном конце делалась петля, в которую вставлялась палка, служащая рычагом для поворота цилиндра. Так он снял шесть сколотней — берестяных цилиндров и на обшивку их несколько квадратов бересты.
По Тележной пади дед Исак выехал к Ингоде, где стояла лодка. Подкатив задок телеги к лодке, он с Симовым взвалил ее на воз кверху днищем и выехал на проселочную дорогу к Ключам.
Дома дед показал, как делаются туесы. Сначала он подровнял ножом края сколотая. Затем туго завернул его в бересту вырезал из нее полосу на три сантиметра ниже сколотая, края которой по окружности заходили друг за друга на 15 сантиметров.
Отступив от края на 6–7 сантиметров, он прорезал три равносторонних треугольника, а на противоположном конце полосы вырезал три шипа — замка, похожих на ласточкин хвост. Каждый шип просунул через соответствующий ему треугольник. Таким образом получился наружный цилиндр — обшивка.
В нее дед Исак вставил сколотень, а выступающий край его распарил в горячей воде и завернул на обшивку. Чтобы крепче держалось дно, он сделал поверх первой вторую обшивку — узенькое кольцо с одним шипом.
Вырезав из досочек крышку и дно, старик туго вбил их с обеих сторон цилиндра и подал Симову готовый туес.
— Это тебе на память. В тайгу будешь ездить — вози в нем мед, сметану. Для таких продуктов — незаменимая посуда…
Изготовление туеса: а — сколотень, б — береста, б' — береста с прорезанными шипами и уголками, б" — береста, сложенная в цилиндр-обшивку, в — вторая обшивка, г — готовый туес.
На другой день старики вернулись с медведицей, и Симов занялся посолкой мяса.
Разрезав все части туши на двух-трехкилограммовые полосы и разрубив кости, он обвалял каждый кусок в соли и затем плотно уложил их в бочонок. На сто килограммов мяса пошло семь килограммов соли. Такой семипроцентный посол гарантировал сохранность мяса без льда в течение месяца.
Закончив работу, он отправился помогать товарищам, которые объезжали взятую в колхозе молодую монгольскую лошадку.
Они поймали ее в табуне арканом и привели на конный двор чуть живую, полузадохнувшуюся от туго затянутой на шее петли.
Старики быстро стреножили ее и попробовали заседлать. Но степная лошадь, никогда не знавшая человеческих рук, внезапно заметалась, сбросила седло и упала на землю.
Охотники навалились на нее, надели узду и, подсунув под брюхо подпруги, притянули ими седло.
Едва люди успели отпрянуть, как лошадь мгновенно вскочила и, лягаясь, метнулась в сторону. Но сыромятный ремень на ногах сдержал ее, и она снова забилась на земле, стараясь порвать путы и сбросить седло. Наконец, взмокшая, в хлопьях пены, она обессилела и, запрокинув голову, затихла.
Охотники помогли ей встать и перекинули через седло тяжелые переметные сумы, наполненные камнями.
Лошадь мелко дрожала, еще раз попыталась бороться и сбросить ношу, но, выбившись из сил, подчинилась людям. С нее сняли треног, и она, едва передвигая ногами, покорно пошла на поводу за Роговым. А спустя час Трохин уже сидел в седле и спокойно проехал на «дикарке» по деревне.
Но испытания лошади в этот тяжелый для нее день еще не закончились. «Учеба» продолжалась. Теперь оставалось приучить ее к запаху диких зверей. Вернувшись на конный двор, охотники снова стреножили ее и навьючили свежую медвежью „шкуру. Бедное животное выкатило от ужаса глаза, зафыркало и забесновалось. Но вскоре лошадь примирилась с этим, и ее оставили до вечера с навьюченной шкурой.
На другой день таким же способом были объезжены еще-три лошади. После этого охотники приступили к сборам в тайгу.
Назад: Глава I В дальний путь
Дальше: Глава III За пантачами
