Глава 10
Мошук давно остался позади, перетряхивающий потроха галоп сменился шагом, а путники все оглядывались на город.
– Как неудачно мы зашли, – повторял Тахар, отхлебывая из баклаги и трудно сглатывая.
Одно дело – магоны с разрубленными головами, другое дело – гномы.
Алера в двадцатый раз обернулась на башенки, тоскливо тянущиеся к ясно-синему небу.
– А полевик предупреждал. Что это за место такое вообще? Как так можно? Куда стража смотрела?
– Да причапала потом стража наверняка, – сплюнул Элай. – Оторвалась от дорожных вымогательств и утащила в вязницу всех, кто друг друга не добил. И я, конечно, согласен, что балбесов должно становиться меньше и что там были именно балбесы, потому что кто еще может бить друг другу морды из-за такой ерунды… ну, то есть это не ерунда, конечно, только зачем же головы друг другу отрезать?
– Дичь, – бормотала Алера, в очередной раз оглядываясь. – Почему бы наместнику не запретить эти шествия?
Эльф вздохнул.
– Ну нам-то почем знать? Мы этот город впервые видим, так же, как и ты! Быть может, если горожанам запретить убивать друг друга, они так взъярятся, что стражу сожрут и наместником закусят. А может, ему удобно, что горожане ненавидят друг друга, а не его. Что никто не спрашивает, отчего это город в таком жалком состоянии, отчего вербяные плантации давно подохли и никто их обратно не оживляет.
– Это же ужасно.
– Э-эх, Аль!
– Чего?
Эльф помолчал.
– Прямодушная ты очень, вот чего и думаешь, что все вокруг – такие же. А наместник, может, сам и подкармливает обе стороны, чтобы бурления не затихали.
Алера посмотрела на эльфа ошарашенно.
– Ну, тогда городу точно нужен новый наместник. – Подумала. – И у него должен быть плащ из шкурки нынешнего.
Потом они долгое время ехали молча. Укладывали случившееся в голове, уживались с ним, гадали, что предстоит увидеть в других поселениях. Кто знает, какие там порядки, ради чего живут тамошние люди, что считают желанным и правильным, за что готовы снести полголовы другому человеку? А может, в следующем городе принято приветствовать гостей, ломая им ногу!
Дорога тут была достаточно широкая, чтобы ехать бок о бок, и лошади даже не пытались друг друга кусать, а из пизлыкского леса не скакали наперерез путникам никакие тролли. Дорога то убегала от него подальше, чтобы пошептаться с речкой и полями, то подбиралась совсем близко, на полперехода. Повсюду виднелись тропинки – значит, это не шутки, и жители ближайших деревень храбро ходят в троллий лес по ягоды-грибы. Или наоборот – тролли ходят в ближайшие деревни за кашей-мясом. Поди их знай.
Когда Тахар заговорил, башенки Мошука уже едва виднелись вдалеке.
– Элай.
– М?
– А чего ты ждешь в оконцовке?
– М-м?
– Я имею в виду, ты же не потащишь Раня за уши домой? Ты просто хочешь узнать, что это было – и все, что ли?
– И все. Меня влечет вперед жажда знаний, – сумрачно ответил эльф.
– То есть ты просто получишь свои ответы, потом мы вернемся домой, сделаем такие лица-как-ни-в-чем-не-бывало и будем жить дальше, как жили?
– Здорово, правда?
– Нет. Почему тебе настолько нужны эти ответы, что мы не можем убрать из планов путешествие в Тамбо и просто сразу вернуться домой?
– Потому что, – толково объяснил эльф.
Тахар посмотрел на Ал еру. Та пожала плечами – дескать, ты чего ждал-то, что Элай тебе сей вздох вывернет душу наизнанку? Когда он в последний раз так делал, никогда?
– Ну а тебя на чей хвост за ним потянуло, Аль?
– Ты что, Тахар, совсем того? – Она постучала себя костяшками пальцев по лбу. – Мне не интересно, что ли?
Или можно было вот так взять и отпустить Элая одного в такую даль? Ты сам-то разве не потому же поехал? Чего спрашиваешь-то?
Тахар смолчал.
– И, вообще-то, я никогда не путешествовала. Чего ради мне нужно было не путешествовать дальше?
– А, вот в чем дело по правде-то, – улыбнулся маг. – Только знаешь, пока что у тебя не очень получается.
– Ничего, – Алера прищурилась. – Получится еще, разберусь, оботрусь, тогда даже троллям места будет мало, понятно?
– Понятно, – покладисто согласился Тахар. – И вот, значит, стайка бездельников прется за сотни переходов из Эллора в Тамбо, чтобы задать паре человек по паре вопросов. Нет, на самом-то деле, конечно, я не против: мне ж тоже интересно, даже если лениво больше, чем интересно. И, опять же, друзья и путешествия, и все такое. Только мы во всем этом выглядим полными и безнадежными остолопами.
– Ну, тогда радуйся, что смотреть некому, – отрезал Элай и мотнул подбородком на пустую дорогу.
* * *
Ночевать довелось в деревеньке в виду пизлыкского леса. Деревенька – крохотная по меркам друзей: жило всего там полсотни человек.
Лирмский жрец когда-то рассказывал, что в старые времена, когда люди еще не переняли от орков разные посевные хитрости, они жили совсем маленькими поселениями, в три-четыре дома, да и то выживали лишь благодаря плодовитости лесов и рек. И вообще, что в Ортае тогда было холоднее, даже пшеница не росла, зимы бушевали злее и дольше, и призорцев никаких не водилось, а если и водились, то «не сразу». И городов никаких не строили тоже, и еще люди бранились между собой нещадно, так что даже маленькие жалкие деревушки толком обживать не всегда успевали. И что стояли эти деревушки в лесах, потому как леса вроде Пизлыка тогда занимали куда больше места, и потому растить еду зачастую приходилось не во всем понятном поле, а прямо среди деревьев.
Эти истории лирмская детвора слушала, разинув рты, но никто в них, конечно, не верил – разве мыслима жизнь, которую описывает жрец?
В деревеньке оказалось как-то слишком много старух, любопытных, подозрительных и непрерывно ворчащих, так что друзей встретили настороженно. Выспрашивали о всяком долго-долго, почти как давешние стражники, и путники с радостью бы плюнули на эту деревеньку вместе с ее нервическими жителями, но очень уж им не хотелось ночевать в лесу.
В конце концов появился пьяненький деревенский голова – сын одной из старух, и пустил друзей в общинную избу. Она, разумеется, оказалась нежилой, запущенной, обмотанной паутиной, покрытой пылью по самую крышу. Печь когда-то начали перебирать, но так и не закончили. Хатника в такой избе, конечно, быть не могло.
– И стоило ради этого так надрываться? – горестно спросила Алера, стоя посреди избы и с отвращением оглядываясь вокруг. – Лес-то всяко почище. Даже если там тролли, честное слово.
– Ты и впрямь обживаешься в дороге, – одобрил Тахар и взялся за метлу.
Друзья расчистили себе один из закутков, открыли окна, чтобы выгнать пыльный дух, а Элай, потыкавшись по дворам, раздобыл на ужин молока и хлеба. Словом, все оказалось не так уж плохо, и спалось им до утра прекрасно, а утром выяснилось, что деревенька очень красивая – именно своей неухоженностью красивая, и ей очень здорово быть такой заросшей и растрепанной в свете свежего солнца. Соседский мужик, кривой на один глаз и с раздутой щекой, притащил им с утра блинов и сметаны, и Тахар, растроганный такой заботой, подарил мужику склянку мази от зубной боли из своих запасов.
Днем друзья набрались нахальства настолько, что зашли в пизлыкский лес – очень уж зазывно краснел на опушке дикий малинник, и путники не отказали себе в удовольствии сделать остановку, от души полакомиться ягодами, немного пройтись среди вековых сосен и дубов. Теперь, когда они привыкли к близости леса, ничто на опушке не казалось опасным. И каким-то образом они чувствовали, что могут ходить меж этих деревьев, удивительно старых, хотя отчего бы самой кромке леса быть такой старой? Листва шуршала под ногами так же, как в любом другом лесу, и так же вкусно пахло сосновыми лапами, стрекотал где-то вдали дятел, ползали по стволам жуки-рогачи и крылатики.
Но также ясно было, что они не должны идти вглубь леса, туда, где виднеются кроны диковинных сосен с почти черными стволами. А когда упертый Элай все-таки пошел навстречу этой явственно обозначенной границе, в глубине леса что-то пронзительно взвыло на два голоса, и путники поспешили выбраться на дорогу. Никто потом не обсуждал услышанного и почувствованного, все и так знали: настолько пронзительный, жалобно-тревожный вой может издавать только горло хищницы-виксы, которая путает лесные тропы, или кикиморы, что подманивает заплутавших людей.
Ночевать, не сговариваясь, отправились в деревню подальше от леса. Общинной избы там не оказалось, но за пять медяков их согласилась приютить вдовушка-вязальщица. Она так обрадовалась новым людям, которых можно расспросить о вестях издалека, что, кажется, сама готова была приплатить им, чтобы они остановились в ее домике, маленьком, кривобоком, пахнущем теплым деревом и пылью от многочисленных мотков пряжи. В доме жил сварливый хатник, который перематывал эти нитки и беспрерывно ворчал, а хозяйка им очень гордилась.
– Вот какое диво у меня живет еще, – говорила она с доброй улыбкой, выставляя на стол творог, мед, сваренную целиком картошку. – Во всей деревне только у меня и остался хатник, а у других – то ли нет, то ли им не показываются. И хлевник только один остался, у Мрычки-певуньи.
– Отчего так? – спросила Алера, но вдовушка не ответила, видно, решила, что вопрос пустяшный.
Рассказывала она много других вещей, не очень-то интересных, про призорцев только плечами пожимала, про троллей из Пизлыка говорила, что в жизни в глаза их не видела и что байки все это, наверное, и нет в том лесу никаких троллей, если вообще когда-нибудь были, а и были – значит, передохли или куда-нибудь ушли. Но что да, все верно, дальше темных сосен никто в лес не заходит, потому что не принято, а еще страшно, а еще там «хрустит и воет чего-то». И вообще, что тролли, если они там и живут еще – не самое плохое, что можно сказать про пизлыкские леса. А вот то, которое самое плохое, – оно-то наверняка до сих пор никуда не делось, не ушло и не сгинуло, но говорить про это вдовушка не станет, тем более на ночь глядя.
Хатник подтверждал каждое слово хозяйки яростными кивками.
Потом вязальщица принялась жадно выспрашивать о житье в других краях, потому как сама она «всю жизнь в этой деревне и прожила, разве только раз в год на ярмарку в Неплуж выпрешься или на озера в сезон наймешься работать, так что мы люди темные». И тут же, поглядывая с интересом на Элая, который сидел, уткнувшись в карту, вдовушка заявила, что она «заводила себе когда-то полюбовника из самого Эллора, смешной такой, тощенький и с серьгой в ухе, но о-очень с ним было удобно, потому как эльф же, а никаких "случайностей" с эльфами не бывает, и вот мне бы снова эльфа, но только чтоб не тощего!»
При этих слова глаза Алеры полыхнули так, что вдовушка с перепугу аж вскочила и затараторила, что на самом деле она «ничего такого», просто тупенькая и шуткует.
Шутки Алера не оценила, так что выехали друзья рано, с рассветом.
– На карте показаны порталы в Пизлыке, – заявил Элай. – Выходит, у кого-то хватало смелости попереться в самую глубину леса, иначе откуда бы стало известно об этих порталах. И теперь мне интересно, что там, в этих Мирах, вдруг они тоже особые, как Пизлык?
Мысль была тем интереснее, что за все время пути от Лирмы амулеты теплели раза три, быть может, да и карта подтверждала, что любимые и привычные порталы встречаются в основном на северо-востоке Ортая, в других же местах их немного. Но соваться в лес, конечно, не стали даже от очень большого любопытства.
Через несколько переходов слева от тракта потянулось огромное ухоженное озеро, рыбное даже на вид. Темно-серое, с непрозрачной глубокой водой и камыши-ными островками у берегов, оно тянулось насколько хватало глаз, вширь и вдаль. Начиналось оно в низине, чуть ли не вплотную к тракту, отделенное от него лишь непролазной полосой барбарисовых кустов, несколькими десятками летних домиков из досок да лодочным пристанищем. Там и сям на воде виднелись плоскодонки.
А самое удивительное – просторную водную гладь прорезали широкие, на телеге проехать можно, земляные насыпи. Огромное озеро все разделено этими насыпями на большие… поля, только водные! На тех насыпях, что поближе, виднелись хорошо утоптанные тропинки, дальние выглядели сплошь заросшими травой, кустами и редкими чахлыми деревцами – слива, вишня? – не разобрать. Кое-где виднелись люди, которые развешивали сети, разбрасывали что-то над водой, что-то делали с лодками.
– Рыбное хозяйство. – Отчего-то у Элая сегодня было хорошее настроение, и он не стал ждать, пока Алера спросит, что же это такое: – Нинг.
– Я знаю Нинг, – неожиданно для друзей обрадовалась Алера. – Это рыбные озера, которые заложили орки, которые застряли тут после войны! И теперь отсюда засол отправляют по всему Ортаю, потому как орки умеют разводить всяких редких рыбок.
Она гордо посмотрела на друзей и добавила:
– Только я думала, Нинг очень-очень далеко.
– Он и есть очень-очень далеко, – заметил Элай. – Отсюда до Лирмы больше двухсот переходов.
Тахар неразборчиво что-то проворчал о крае света, а потом вдруг воодушевленно изрек:
– Усатый пескарь! Вырезуб, щиповка, золотистый килец!
– Я тоже хочу жрать, – поддержал Элай.
– Да не, я имею в виду, если распотрошить их на целебные составы…
– Тьфу на тебя!
Алера пожала плечами. Рыба и рыба, чего Тахару неймется? В Пьятке, реке, что течет мимо Лирмы, и в Жажбе, которая прибегает к Пьятке, тоже можно наловить всякого вкусного и полезного, неужели у местных рыб потроха какие-то другие? А само озеро красивое, даже если его название и похоже на лязг кочерги!
– Какие кувшинки здоровенные! – Она показала на водяные «поля», густо поросшие светло-зелеными листами. Пьятку-водник ни за что бы до такого не запустил! – Это ничейная вода?
Девушка словно забыла, что друзья и сами впервые видят это озеро. Однако они, судя по всему, проспали в божемольне не так много занятий по живологии, как Алера.
– Под кувшинками куча рыбы водится, – уверенно ответил Элай. – Плотва, к примеру, очень даже охотно там стоит.
– А где плотва – там и щука, – добавил Тахар.
– Точно, – кивнул Элай. – Быть может, щуку и разводят в этих кувшинках. Так что это не заброшенные участки получаются, Аль, а очень даже ухоженные и полезные.
– А из цветов кувшинки делают чудные настои. – Маг алчно смотрел на белоснежные чаши цветов с желтыми середками. – От горячки, от нервов и бессонницы. От зубной боли, легочной гнили, почечных хворей…
– А рыболовы говорят, если с утра у кувшинки бутоны раскрываются, то рыба сидит на жопе, ну то есть на месте, а если цветы не раскрыты – рыба ушла, – блеснул познаниями Элай. – Хотя куда ей деваться-то из озера?
– Цветы кувшинки остаются закрытыми перед ненастьем, – добавил Тахар.
Алера смотрела на друзей, разинув рот, и не понимала, как устроены их головы, если помнят так много ненужной ерунды.
Какое-то время друзья молчали, разглядывая чудо-озеро. От одного из «полей» мальчишки гоняли больших белых птиц, а те противно кричали, не по-утиному, не по-вороньему, а как-то между ними. Дальше дорога взялась вилять меж холмов, кое-где скатываясь к небольшим деревенькам. Заезжать в них нужды не было: к Неплужу планировали поспеть до заката.
Откровенно говоря, новый город, с которым предстояло встретиться в сумерках, изрядно смущал всех троих заранее, но друг другу они бы в этом ни за что не признались.
– Тахар, а птах уже прилетел? – спросила вдруг Алера.
– Давно, – рассеянно отозвался маг.
Девушка вздохнула. Так и представила, как Орим подставляет ладони, на которые опускается магически созданная птица. Как дед внимательно изучает перья, хотя видел еще на подлете, что они серые. Потом Орим вздыхает, глядя вдаль, поднимает руки, выпуская птаха, а тот, исполнивший свою задачу, с тихим хлопком растворяется в воздухе.
– Элай!
– Чего?
– А ты за тетку не волнуешься?
– Нет. А что, по Лирме ходят дикие медведи?
– Она уже ждет, что ты вернешься, наверное.
– Она привыкла, что мы не всегда у нее на глазах, а твой дед ей про птаха сказал. И вообще, Аль – и ему, и тетке удобней, что сей вздох вокруг не шастают глазастые дети и внуки.
Алера нахмурилась.
– Он дело говорит, Аль, – согласился Тахар. – Я думаю, когда мы вернемся, застанем там… всякие перемены. Вы с Элаем теперь, можно сказать, родня – как здорово, правда? – ты можешь называть его «мой ушастый брат» или как-нибудь вроде того…
Элай попытался пнуть Тахара, но не достал, разумеется, а тот откровенно развлекался, придумывал рассказы про выводок маленьких эльфят, которые перевернут с ног на голову весь дом, а потом переберутся во второй дом и его тоже перевернут, а друзьям придется с ними мириться и нянчиться, и они в конце концов не вынесут такого количества семейного счастья и сбегут в Эллор или за море, или на озеро Нинг сезонными работниками.
Весело перешучиваясь и переругиваясь, они проехали намеченную на сегодня часть пути до города даже быстрее, чем собирались, оказавшись перед воротами Неплужа еще до наступления темноты.
* * *
Город встречал приезжих распахнутыми настежь воротами, и путников изрядно удивило такое гостеприимство. На воротах даже стражи не выставили.
Ведя лошадок под уздцы, друзья шли по оживленным улицам, где весело суетились ярко одетые взрослые и дети, все гомонили, перекликались. На многих окнах и деревьях висели ленты: синие, зеленые, красные. Где-то надрывно визжали свиньи, словно их резали, – впрочем, быть может, так и было.
Путники двигались в потоке с горожанами: все это веселое движение определенно стремилось куда-то с одной ему ведомой целью. Город был небольшим, по карте – даже меньше Килара, и казалось, что решительно все горожане знакомы друг с другом, все здоровались, перекрикивались, перешучивались. После угрюмого Мошука, долгой тихой дороги и крошечных деревень виделось что-то нездоровое в этом оживлении и веселых криках, но запахи свежего печева и жареного мяса уверяли, что все хорошо: опасность не пахнет пирогами.
Два рослых эльфа прокатили мимо бочку. Вдалеке что-то торжественно и зычно орало – такой голос мог быть только у жреца.
– И что тут такое творится? – бормотал Элай, бредя по улице вместе с толпой.
Алера, которая до сих пор что-то бухтела себе под нос, загибая пальцы, наконец справилась с подсчетами и объявила:
– А мы счет времени потеряли совсем. Сегодня ж День Яблока!
В переломе лета Ортай праздновал грядущий урожай, а Яблочным день назывался в честь первого плода, который, по Преданиям, Божиня дала людям. В этот день полагалось проводить шествия и пляски, наедаться от пуза, и чтобы во все угощения непременно добавлялись яблоки – печеные, сушеные, тушеные, сырые, засахаренные… Хозяйки пекли пироги, ватрушки и булочки с яблоками, запекали их в курах и утках, мудрили с салатами, компотами, наливками.
Прямо на улицах составляли длинные столы, жители наряжались кто во что горазд, на площадях устраивали забавы и состязания, и такое веселье продолжалось с заката до полуночи – в это время за ворота торжественно выносили соломенное чучело и жгли его, чтобы Божиня увидела, как радуются ее дети, и послала бы им доброго урожая.
А самое лучшее, чего могли ожидать поселения в этот день – гости, они принимались за знак расположения Божини, сулящий покой и процветание. Но для всякого оседлого человека важнее порадеть за урожай на собственной земле, чем осчастливить соседей, потому по гостям в День Яблока не ездили – зато любого бродяжку или попрошайку принимали – радушней некуда. И действительно, в толпе мелькало несколько оборванцев, некоторые уже с удовольствием что-то жевали. Но ведь одно дело – нарочно пришедший к городу нищий, а совсем другое – три хорошо одетых всадника, приехавшие вовсе не ради угощения: такие гости очень-очень ценились, поскольку являлись знаком особенного расположения и заботы Божини.
И многие люди в толпе уже заприметили незваных, но таких желанных гостей, и вокруг друзей понемногу начинало нарастать кольцо ликующих неплужцев.
– Кажется, сегодня мы живем! – весело потер ладони Тахар.
* * *
Визжащие девушки гуськом бежали с площади, краснея, хихикая, толкая друг дружку локтями. Каждая держала в руках башмак.
– Что они делают? – с любопытством спросил Тахар.
– Гадают, – пояснила средних лет орчиха, сидевшая напротив мага.
Вокруг нее было расставлено несколько огромных тарелок, и она по очереди с каждой что-то подъедала. Крошки и капли подливы то и дело попадали на кружевной воротник желтого платья, но орчиху это вроде бы не смущало. Странное дело: это же настоящие кружева из Даэли, тончайшие, да и платье хорошее, крашеное, а вид у орчихи – простецкий и отношение к дорогому наряду— наплевательское.
– А на что так гадают? – удивилась Алера, провожая взглядом девушек с башмаками. – На дорогу? На погоду?
Девушки потерялись в сумерках, как стайка гусят, и хихиканье их растаяло в переулках, затерялось среди гула и гвалта огромного гуляния. Неплуж, может, и невелик, зато площадь у него оказалась гигантской, и вся она была сей вздох заполнена горожанами, побирушками, столами, прилавками, разукрашенными потешниками.
– На шушеного, – пробубнила орчиха через утиную ножку. Заглотила кусок мяса, почти не жуя, нацелилась на блюдо с блинами.
– На сушеного? – переспросил Тахар и мимовольно вцепился в бутыль с сидром.
– Суженого! – поправилась орчиха, сглотнув. – На мужа будущего, значит.
Алера посмотрела в сумеречные переулки с еще большей опаской.
– А зачем?
Орчиха почесала за ухом утиной костью.
– Так принято, – строго решила она. – Ты чего, с ясеня грохнулась? В День Яблока всякая девка становится лицом к воротам и бросает башмак за спину. И в какую сторону башмак полетит…
– С той стороны девка по шее и получит, – закончил Элай и вгрызся в пушистую булочку с повидлом.
Орчиха вбуравилась в эльфа таким тяжелым взглядом, что тот стал прикидывать, как бы ему быстро дать деру из-за стола и затеряться в толпе, но потому орчиха трубно расхохоталась, бросила утиную кость за спину и придвинула к себе тарелку с мочеными яблоками.
Элай подмигнул друзьям и потянулся к блюду нарубленным мясом.
Празднество набирало обороты, а до полуночи было еще далеко.
* * *
Добыть новую бутыль сидра взамен опустевшей оказалось не так просто: веселье стало уже таким развеселым, что каждый встречный непременно хотел выпить с пришлым эльфом и рассказать, как рад его видеть. Потому вернулся Элай не быстро и с изрядно помутневшей головой.
Место на лавке между ним и Тахаром, где недавно сидела Алера, оказалось пустым. Маг невозмутимо хрустел поджаристым тестом, наверченным на палочку.
– Куда ты дел нашу злыдню? – спросил Элай, уселся и принялся вытаскивать пробку зубами, утвердив бутыль на столе.
Тахар усмехнулся на это и на остекленевшие глаза эльфа, мотнул головой – туда, в сердце площади, где горожане вразнобой отплясывали под залихватскую громкую музыку. Музыканты появились одновременно со звездами – гном с дудкой, эльф с инструментом вроде лютни, но поменьше и позвонче, и орк, который уверял, что умеет плясать и петь. Получалось у них не очень ладно, но громко и задорно, а веселым, разгоряченным сидром горожанам только того и надо было. Пение орка, к счастью, почти терялось в общем топоте и гвалте.
Элай встал, опершись на бутыль, потом поднял ее, прижал к груди и снова вгрызся в пробку, попутно высматривая в толпе Алеру.
– Тьфу-у!
– Это ты о полной пасти деревяшек? – усмехнулся маг и протянул руку за бутылкой. – Или об Алере?
– Я о… о нем! – Эльф прекратил отплевываться, снова оперся на бутыль и негодующе уставился на высокого светловолосого горожанина, столь неожиданно похитившего у него Алеру, то есть не у него, а у них обоих: – Это как еще понимать?
Тахар отбросил объеденную палочку, потянулся, закинул голову и долго смотрел на звезды, потом коротко отчеканил заклинание, махнул рукой и выбросил из ладони светло-зеленые светящиеся шарики. Горожане, кто видел это, захлопали в ладоши и загомонили, глядя, как кружатся над площадью светляки.
– Это понимать как праздник. Расслабься, эльф.
Элай оторопел настолько, что послушно сел и налил в кружки сидра. Оглядел стол, увидел, что полюбившиеся ему куски рубленого мяса уже пали жертвой орчихи, фыркнул и придвинул к себе тарелку с капустным пирогом.
Музыка стихла. Наместник – круглолицый, добродушный с виду толстячок, – подпрыгивая от воодушевления, объявил состязание по ловле яблока. Участникам надлежало выловить из кадушки с сиропом одно-единственное плавающее в нем яблоко – стоя к кадушке спиной и со связанными в локтях руками – примерно столь же легко, как скакать галопом по бездорожью, одновременно вышивая, но охотники тут же нашлись: победителю предоставлялась честь отнести соломенное чучело за ворота, где его сожгут.
Алера и светловолосый горожанин беседовали, стоя в стороне от помоста. Тахар отметил, что участвовать в забаве по ловле яблок тот не намерен, – значит, не полный идиот, уже хорошо. С другой стороны, от идиота подруга бы уже избавилась и давно вернулась за стол.
Однако, видя взгляды, которые горожанин бросал на Алеру, маг подозревал, что до состояния потери разума тому немного осталось. Бдыщевая матерь его знает, что он в ней углядел такого особенного, чего прежде не видел ни в ком, – а может, он на всех девушек так глядел, кто ж его знает.
– Вот чего он к ней прицепился? – эхом повторил Элай мысли друга и грохнул кружкой по столу.
Тахар пожал плечами:
– Она милая.
Эльф фыркнул.
– И умная.
– Упертая, как дохлый осел.
– Веселая.
– Вредная. Как сто бдыщевых хвостов.
– И милая.
– Совершенно невыносимая.
– Невыносимая, но только самую малость.
– Целиком.
– Иногда.
– Всегда.
Тахар хмыкнул:
– Тогда чего ты яришься?
Элай фыркнул и отвернулся, поперебирал ватрушки на одном блюде, блины на другом. Помялся, глядя на площадь, поворошил волосы, подергал себя за ухо и встал:
– Нет, Тахар, я решил, что мы оставим эту заразу себе.
Маг потянул эльфа за рукав, заставляя его сесть обратно:
– Элай, не дури. Пусть развлекается.
Друг выдернул рукав и переступил через скамью:
– Ни за что на свете. Я должен вернуть ее назад, чтобы спасти несчастного тупого горожанина от этой напасти.
Тахар смотрел Элаю в спину задумчиво и качал головой.
Орчиха, делавшая вид, что не прислушивается к разговору, издала трубное «хо-хо-о!»
– Вот и я про то же, – вздохнул маг и налил себе сидра.
* * *
Первым, что почувствовал Элай, проснувшись, была трещина вдоль головы, которая с каждым ударом сердца становилась шире, пока голова не распалась пополам, а половины ее укатились далеко-далеко друг от друга. Распухший от жажды язык оказался слишком тяжелым, чтобы последовать за одной из половин, и остался лежать на полу.
Почему. Мой друг маг. Не целитель. Почему, Божиня?
Потом Элай понял, что ему тепло и уютно, даже несмотря на расколовшуюся голову. Теплее и уютнее, чем обычно.
Он медленно приоткрыл один глаз, затем так же медленно закрыл и принялся думать. Во-первых, голова, как оказалось, не лопнула и сей вздох с перепугу даже стала меньше болеть. Пожалуй, можно открыть оба глаза и не умереть. Во-вторых, эльф понятия не имел, есть ли рядом Тахар, и можно ли у него поклянчить водички.
Потому что у себя под боком Элай обнаружил Алеру, и ее волосы закрывали все вокруг. Он увидел только часть стропил, по которым стало понятно, что спали они на чердаке, а судя по не отдавленным ребрам, чердак был устлан чем-то мягким.
Половинки головы прикатились обратно друг к другу и начали понемногу срастаться, заодно сшивая память о вчерашней ночи.
…Отблески костров у помоста, со всех сторон несущийся смех, горящие глаза.
– Не блажи, Аль. Вернемся.
– С чего вдруг?
– С того, что тебе уже надоело. Я вижу.
– А ты можешь предложить мне взамен что-нибудь получше?
– Ха. А чего ты хочешь?
Восторженные вопли с помоста, плеск, грохот: кто-то совершил невозможное и выловил яблоко.
– Вообще-то, я хочу честного ответа на один вопрос.
– На какой еще вопрос?
– Я пока не решила.
– Тогда зачем хочешь?
– Не знаю, зачем, но точно знаю, что хочу.
– Значит, спросишь.
– А ты ответишь.
– Отвечу. Это все? Идем.
– Ты иди, я догоню.
Развеселая толпа, плотно обступившая помост. Наместник, восторженно что-то кричащий. Белые козлята, затесавшиеся в людской поток, носящиеся под ногами с истошным меканьем. Крепко сцепленные руки, чтобы не затеряться в пестром водовороте. Еще какое-то состязание, треньканье лютни. Еще один козленок, с разбегу боднувший Алеру под колени. Ее смех, растрепавшиеся волосы, коснувшиеся его щеки губы – почти возле уголка рта. Вновь пущенные Тахаром над толпой зеленые светляки. Шествие, двинувшееся с чучелом за ворота. А потом – стол, лавка и жадно осушенная кружка сидра…
Завершение праздника и явление этого самого чердака потерялись на той стороне провала с вязким серым туманом.
Не открывая глаз, очень медленно, заранее смирившись с любым исходом, Элай просунул руку под одеяло. Нащупал на себе штаны, потрогал Ал еру за что подвернулось. «Что подвернулось» оказалось в рубашке. Элай выдохнул.
Праздник, демон его забодай.
Алера во сне вздохнула, чуть выгнула спину, повернула голову, и эльф вдруг понял, что как-то незаметно увлекся изучением подвернувшегося. С некоторым сожалением убрал руку, медленно вытащил из-под головы Алеры вторую и осторожно сел.
Чтобы тут же встретиться взглядом с Тахаром, попивавшим холодный квас.
– Ты что творишь, зараза ушастая? – тихо спросил маг.
Глаза у него были красными, не то с похмелья, не то от возмущения только что увиденным. Эльф потер виски, не ответил.
Тахар подошел, поставил рядом кувшин. Элай присосался к квасу, мыча что-то в знак глубочайшей благодарности.
– Бочка с водой в углу, – буркнул Тахар. – Можешь умыться.
Эльф печально булькнул квасом. Маг принялся расталкивать Алеру.
